Юлия Алейникова
Прощальный подарок Карла Брюллова
Глава 3
21 мая 1925 года, Ленинград
– Поликарп Петрович! Добрый день! А я вас с самого утра жду, – радостно бросился навстречу коллеге Ян Карлович. – Я сверил отпечатки пальцев со всех трех ограблений. Просидел вчера весь вечер, сравнил самым тщательным образом.
– И что, есть совпадения?
– Да! Идемте в кабинет, я все вам расскажу. Вот, смотрите, это карточка с образцами отпечатков восемнадцатого года, а вот пальчики из квартиры Пичугина, снятые пять дней назад. Взгляните, средний и указательный пальцы, а вот большой палец левой руки. Видите? Пальчики одни и те же!
– Ян Карлович, да вы просто молодчина! Теперь связь этих преступлений можно считать доказанной!
– Погодите радоваться, это еще не все! – хитро улыбаясь, проговорил пожилой спец. – Когда стало ясно, что отпечатки из «Кишпромторга» и винной лавки не совпадают с отпечатками, снятыми в квартире Пичугина, я поработал с картотекой и вот что раскопал.
– Венька Щуплый?
– Именно. Широко известный в узких кругах форточник и домушник. Начинал еще при царе-батюшке, имел несколько судимостей, в шестнадцатом году в очередной раз покинул казенную квартиру и с тех пор гуляет по нашей необъятной Родине. Любимые города Петербург, извините, Ленинград и Москва, но не брезгует и Ростовом, Казанью, Одессой, прежде наведывался в Астрахань, после крупного дела любил сесть на поезд и прокатиться на море.
– Думаете, преступник номер один, назовем его пока так, привлек Веню как специалиста, не полагаясь на собственные силы?
– А почему бы и нет? Вы же выдвигали версию, что номер первый может быть родственником или бывшим служащим покойного старика Пичугина. Значит, опыта взлома у него нет. Не удивлюсь, если и в квартире Николая Пичугина они тоже действовали сообща. А знаете, что самое замечательное в этом деле?
– Мы можем взять Веню Щуплого?
– Как вы догадались? – чуть приуныл Ян Карлович.
– Просто ничего другого в голову не пришло, – улыбнулся Поликарп Петрович, проходясь пятерней по редеющим седым волосам.
Он был еще не стар, но жизнь, фронт, ранение, Гражданская война, голод, а еще прежде тюрьма, сидел он по политической статье еще в юности, сделали свое дело. Голова Поликарпа Петровича была седа, плечи чуть ссутулены, а под вечер начинал напоминать о себе осколок в правом бедре. Так-то вот. Все эти приметы близкой старости и дряхлости пугали деятельного Поликарпа Петровича до ужаса. Его горячая, непоседливая натура требовала движения, борьбы, а организм то и дело одергивал, не спеши, мол, присядь, переведи дух.
– Да, вы правы, – вздыхая, согласился Ян Карлович. – Веню мы взять можем. Во-первых, мы знаем, кого ищем, во-вторых, я знаю несколько «малин» на Лиговке, где Веня прежде любил бывать, ну, и наконец зазноба у него есть, почти жена. Он ее еще девчонкой из дома терпимости выкупил, пожалел сироту. Отдал старухе одной на воспитание, платил за нее исправно, а когда подросла, любовь у них случилась не шуточная.
– И вы знаете, где эту зазнобу искать?
– Прежде был у нее домик на Васильевском острове. Если повезет, там и отыщем. Только идти к ней с разговором бесполезно. Веньку она ни за что не сдаст, скорее сама сядет, так что лучше всего засаду устроить. А можно еще подослать кого-нибудь на разведку. Вон, Соломина. Он хоть и молодой сотрудник, но сообразительный. И внешность у него не опасная, главное, легенду придумать, зачем он к ней придет.
– Дом у нее свой? Может, дрова привезти? Раздобудем ему воз, а?
– Это в мае-то месяце? – усмехнулся Ян Карлович. – Нет, Поликарп Петрович, тут нужно железную легенду придумать. Девица у Веньки не промах, я же говорил. Он ее сам воспитывал, ее на мякине не проведешь. Тут как следует подумать надо, и вообще, может, и не стоит Соломина посылать, молод еще, может не справиться, может, лучше мне самому пойти?
– Ну, уж нет. А вдруг она вас узнает?
– Тоже верно, – вздохнул разочарованно Ян Карлович. – Хоть и постарел я за эти годы, а все же, кто знает? Тогда, может, вам?
– Может, и мне. Я девицу эту в глаза не видел, как, кстати, ее зовут? – оживился Поликарп Петрович.
– Апраксина Варвара Тимофеевна. Сейчас ей лет тридцать должно быть. Или около того.
– Так вот, ни она, ни Венька меня знать не знают.
– Правильно. Вот только как бы вас туда подослать, да чтоб в избу?
– А что мудрить? Представлюсь новым заведующим санитарной станции, хожу с проверкой по частному сектору на предмет зараженности домов насекомыми. Тараканами, блохами и прочими паразитами. А? Документ раздобудем, официальный, с печатью, пусть попробует не пустить.
– Да, идея хорошая. Так и надо сделать. Только идти все же лучше мне, усы приклею, авось не узнает. Видала она меня раз, от силы два.
– Нет, Ян Карлович, рисковать не будем. Я пойду, – остановил его Поликарп Петрович.
Дом Варвары Апраксиной стоял на Тринадцатой линии между Средним и Малым проспектами, небольшой, в четыре окна с резными наличниками и украшенным деревянным кружевом мезонином. Высокий плотный забор, доска к доске, начинался от самого угла дома и тянулся до соседнего, более хлипкого забора. Из-за забора выглядывала крытая железом крыша то ли бани, то ли сарая.
– Крепкое хозяйство, – глядя на дом Апраксиной с противоположной стороны улицы, заметил Поликарп Петрович.
Они с Яном Карловичем и Соломиным засели в доме напротив, невзрачном многоквартирном строении, покрытом бурой потрескавшейся штукатуркой, куда вошли через черный ход с другой Линии.
– Эх, жаль, занавески задернуты, не видать ничего, – сопел, прижавшись к стеклу, Андрей Соломин.
– Ты не очень высовывайся, не хватало, чтобы тебя заметили, – цыкнул на него Поликарп Петрович. – Пойду я, пора. А вы с Яном Карловичем будьте начеку, мало ли что? А вдруг Венька у нее гостит, мало ли что может выйти, может, брать придется. Оружие держите наготове.
Поликарп Петрович, выйдя из парадной, еще больше ссутулил плечи и, сдвинув на макушку кепку, с озабоченным видом заглянул в листок ведомости. Эту ведомость они заранее подготовили, вписав в нее номера домов, квартир, фамилии жильцов и сделав против них различные пометки.
Сложив аккуратно листок, Поликарп Петрович засунул его в папку и двинулся на другую сторону улицы.
Собаки у Варвары Апраксиной не было, а потому Поликарп Петрович, привстав на цыпочки, беспрепятственно отодвинул на калитке задвижку и проник во двор.
Двор был небольшой, чисто выметенный, за домом виднелись свежевскопанные грядки, у крыльца стояла старая деревянная кадушка, на веревке мирно сохло выстиранное белье. Простыни, пододеяльники, женское исподнее и ситцевая юбка.
Осмотр двора занял у Поликарпа Петровича меньше минуты, а затем он тихонько подкрался к приоткрытому оконцу и, замерев на месте, прислушался.
В доме было тихо, даже слышно, как ходики тикают. Затем раздались легкие шаги, какое-то хозяйственное шебуршание. Тянуть дальше было опасно, и, тихо вернувшись к калитке, громко прокашлявшись, Поликарп Петрович крикнул:
– Хозяева, дома, что ли? Гражданка Апраксина Вэ Тэ имеется?
Дверь в тот же миг распахнулась, на пороге возникла фигура.
Варвара Апраксина была невелика ростом, ладная, с яркими живыми глазищами, убранными в узел густыми темными волосами, в простой белой блузке и темной юбке, в каких обычно ходят на службу молодые девицы. А лицо у Апраксиной было умным и даже красивым. Не такой представлял себе маруху Вени Щуплого Поликарп Петрович.
– Вы будете гражданка Апраксина? – постным голосом уточнил Поликарп Петрович, снова доставая ведомость.
– Я. А вы по какому делу? Вы откуда?
– А я новый начальник районной санитарной станции. Очинин Поликарп Петрович. Вот пожалуйте документ, – достал Поликарп Петрович заранее заготовленную бумагу. – Провожу поголовную проверку домов, квартир, комнат, подвалов и прочих жилых помещений на предмет выявления паразитов, как то тараканы, клопы, блохи, чтобы выявить объем заражения, составить план работ по борьбе и полному выведению насекомых. Извольте проводить в помещение, – без всякого выражения оттарабанил Поликарп Петрович, убирая обратно в папку документ и доставая из кармана замусоленный карандаш.
– У меня нет в доме никаких паразитов. Так что можете себе это отметить, а в дом я посторонних не вожу, – твердо заявила Варвара Тимофеевна, готовясь захлопнуть двери.
– Пардон, гражданочка. Я на слово верить не уполномочен, зато у меня имеется постановление о необходимости выявления, а в случае, коли граждане будут сопротивляться, имею право прибегнуть к помощи милиции. Потому что борьба с паразитами в рамках общесоюзной борьбы за санитарную и гигиеническую дисциплину имеет первостепенное значение, – двинулся на Варвару Тимофеевну Поликарп Петрович, тыкая в нее карандашом и пылая праведным гневом.
Как и рассчитывал Поликарп Петрович, упоминание милиции произвело на Апраксину должное впечатление. Она поколебалась несколько минут, затем неохотно открыла перед «начальником станции» дверь.
– А что же вы такой большой начальник сами по домам ходите? – поинтересовалась она в сенях.
– А кого пошлешь? Работники – народ безответственный, к тому же возмутительно пьющий. Потому что работа у нас по травле очень вредная для организма, а алкоголь он весь яд нейтрализует, вот и приходится принимать, – вздохнул сокрушенно Поликарп Петрович, входя в комнаты. – Одна проживаете?
Апраксина тут же сверкнула глазами, а лицо ее словно застыло.
– Коты, собаки имеются? – тут же поспешил успокоить ее Поликарп Петрович.
– Нет у меня ни котов, ни собак, – все еще настороженно проговорила хозяйка.
В комнате было чисто, очень чисто, и строго. Свежепобеленная печь, буфет, умывальник, ничего лишнего. Белые хрустящие занавески на окнах, тонкая кисея для красоты. Ни герани, ни слоников, только иконы в углу.
Поликарп Петрович на них смущенно кашлянул.
– От бабушки достались. Умерла недавно, – сухо пояснила девица, Поликарп Петрович кивнул.
Подошел к оттоманке с вышитыми подушками и валиками. Заглянул за валики, за подушки, удовлетворенно крякнул. Потом вернулся к буфету, распахнул и его.
Засунул нос на полки. В буфете, как и в комнате, царил идеальный порядок. Никаких недопитых рюмок, недоеденных тарелок.
– Пройдемте дальше, – распорядился Поликарп Петрович, сделав в ведомости какую-то отметку, и двинулся к ведущим в глубину дома дверям, украшенным задернутыми занавесками темного бархата. Жила Апраксина небедно.
– А что там смотреть? Неужели и так не видно, что у меня чисто? Или вы собираетесь мою постель перетряхивать? В комоде рыться?
– Всенепременно. Как по протоколу положено, – сухо, решительно ответил Поликарп Петрович и, не дожидаясь ответа, стремительно шагнул за плотные занавески.
Он бы и не заметил скрючившуюся под одеялом щуплую фигурку, если бы только специально не рыскал по комнате глазами в поисках Вени. Тот и правда был чрезвычайно худ, мал ростом, но зато невероятно проворен.
Не успел Поликарп Петрович, приглушенно вскрикнув, отбросить папку и полезть за наганом, как Веня, еще секунду назад преспокойно спавший, вскочил с кровати и, оттолкнув в сторону замешкавшегося Поликарпа Петровича, вылетел из избы.
Бравый сыщик даже пальнуть ни разу не успел. Помчался за Веней вдогонку, куда там! Апраксина повисла на руке, как пудовая гиря, с места не сдвинешься. А хватка у девицы такая, словно она целыми днями подковы гнет. Насилу вырвался. Но когда на двор выскочил, Вени уже и след простыл. И бежал он, видать, не к воротам, калитка как была заперта, так и есть. Значит, через забор маханул, дворами ушел.
Эх, завалил такую операцию! Повел себя, как мальчишка. А ведь был уговор, если Веня у крали своей гостит, ничего не предпринимать в одиночку. Подготовить облаву, установить слежку за домом. А он? Стыд, да и только.
Гнаться за Веней по незнакомым дворам и подворотням было бессмысленно, всем известно, что Васильевский остров можно дворами насквозь пройти.
– Гражданка Апраксина, вы задержаны за укрывательство опасного преступника Вениамина Шмакова. Извольте проехать со мной, – возвращаясь в дом, хмуро сообщил хозяйке Поликарп Петрович.
В Уголовный розыск ехали молча. Поликарп Петрович мучительно переживал свой провал, стыдясь смотреть в глаза товарищам. Андрей Соломин изредка сочувственно косился на начальника, который, можно сказать, при жизни стал легендой ленинградского сыска. А Ян Карлович то и дело коротко, недовольно покашливал, не имея возможности высказать накипевшее в присутствии задержанной.
Варвара Апраксина сидела на бричке между Поликарпом Петровичем и Андреем Соломиным. Ерзала. Ругалась. То и дело пихала их локтями в бок. Да еще кобыла попалась какая-то неживая, еле доехали.
– Ну, так что же, гражданка, так и будем запираться? – в который раз спрашивал задержанную Поликарп Петрович.
– Не знаю, о чем вы говорите, – глядя в глаза Поликарпу Петровичу, в который раз отвечала Апраксина. – С этим человеком я несколько дней назад познакомилась, сказал, что в Московском угольном тресте работает, командировочный. А как и с кем я свое свободное время провожу, не ваше дело. Я честная советская служащая, работаю в редакции, оклад имею, профсоюзные взносы плачу и имею право на удовлетворение своих женских потребностей.
Тут Апраксина была совершенно права. Придраться к ней было не за что, а доказать ее длительную связь с уголовником Венькой Щуплым надо было еще постараться. Никаких документов на этот счет в архиве Уголовного розыска не имелось. Вот и выходило, что надо отпускать девицу на все четыре стороны, да еще и с извинениями.
Поликарп Петрович выругался про себя и, украдкой взглянув на сидящего в углу с высокомерным видом Яна Карловича, подписал Апраксиной пропуск.
– Ну, что скажете, Поликарп Петрович, где теперь Веню искать будем? – спросил сухо Ян Карлович, едва за Апраксиной закрылась дверь.
И хотя голос его звучал прохладно и выдержанно, но по плотно сжатым губам и выставленной вперед трости было ясно видно, что старый спец едва сдерживает бушующее внутри разочарование.
– Простите, Ян Карлович, дурака свалял, – вместо ответа на вопрос повинился Поликарп Петрович. – Затмение какое-то накатило, когда увидел его лежащим на кровати. Самому стыдно, так проколоться! – В голосе сыщика звучало столько горечи и раскаяния, что Ян Карлович тут же смягчился.
– Ладно, Поликарп Петрович, со всяким может случиться. А с Веней еще не все потеряно. Отыщется. Хотя побегать придется. И еще, клад Веня с компаньоном так и не нашли, а значит, мы о них еще услышим, и встретиться с ним наверняка придется. Никогда не поверю, чтобы Веня удовлетворился двадцатью рублями и несколькими бутылками водки. Не того полета птица. А вот в чем мы и правда маху дали! – хлопнул себя по лбу Ян Карлович. – Надо было не отпускать девицу Апраксину, а обыск у нее устроить, бельишко-то кружевное Веня наверняка для нее прихватил!
Поликарп Петрович, не говоря ни слова, вскочил со стула и выскочил из кабинета.
Белье нашли и изъяли, но толку от этого все равно никакого для следствия не было, потому как Апраксина продолжала утверждать, что с Венькой знакома недавно, откуда взял белье, знать не знает. Тупик.
За домом ее установили наблюдение, но Ян Карлович сказал, что Венька сюда в ближайшее время ни за что не сунется. Слишком осторожен.
А потому пришлось заняться кабаками, трактирами да «малинами» на Лиговке и на Выборгской стороне, а также проверить прежних дружков Веньки Щуплого, тех, что на свободе обретались.
Про семейство Пичугиных Поликарп Петрович на время забыл, не до того было.
– Поликарп Петрович, – влетая в кабинет с лихо заломленной на затылок кепкой, весело посверкивая глазами, проговорил Андрей Соломин, – вычислили мы, кажись, жука этого, Веньку Щуплого. По сведениям одной девицы легкого поведения, вчера вечером она гуляла с Веней в одном домишке на Выборгской стороне. Дом принадлежит вдове Степана Угрюмого, бывшего медвежатника. Я навел справки. Вдова эта живет в своем доме, вместе с внуком, сдает комнаты, похоже, все больше блатным. Тем и кормятся.
– Молодец, Соломин. Нам бы теперь маху не дать, – краснея, проговорил Поликарп Петрович.
– Не дадим, Поликарп Петрович, – горячо пообещал Соломин, преданно глядя на начальство.
– Вот и ладно. Из наших за домом кто-нибудь наблюдает?
– Михаил Сапожников через дорогу в трактире сидит, а сейчас ему на смену Захара Стругачева послал.
– Хорошо. Вечера ждать не будем, поедем сейчас. Собирай ребят, – вставая из-за стола и проверяя оружие, распорядился Поликарп Петрович.
Машину остановили за три квартала. Бойцов оставили в кузове, а Соломин с Поликарпом Петровичем двинулись на разведку, рекогносцировку на местности произвести.
– Плохонький домишко, – разглядывая ветхое покосившееся строение, заметил Поликарп Петрович.
– А с чего ему крепким быть? Бабка с внуком живут. Хозяин лет десять как упокоился. Да и то дома редко бывал. Сидел часто, – со смешком проговорил Андрей Соломин. – Перебиваются, как могут, а дом он, ясное дело, руки хозяйской требует. Внук тоже, считай, сирота. Отец сидит за грабеж, мать лет пять как померла.
– Большой мальчишка?
– Лет двенадцать. Шустрый. Такому палец в рот не клади.
– А ты откуда знаешь? – подозрительно прищурился Поликарп Петрович.
– Да вы не волнуйтесь, я к нему и близко не подходил. Ребятишки рассказали. А они не проболтаются. Они с другой улицы, с местной шпаной только дерутся, но знают всех хорошо.
– Ладно. Давай людей расставлять, пока снова не прокололись. Как думаешь, в какой части дома Венька может быть?
– Вон те два оконца с угла. Говорят, бабка Анфиса эти комнаты сдает.
– Повезло, что окно приоткрыто, – порадовался Поликарп Петрович. – Вы с Захаром в двери, ребят под другими окнами распределим, возле калитки двоих и позади дома, а я уж в окно!
– Поликарп Петрович, может, лучше я в окно, мне оно сподручнее будет, – смущенно отводя глаза, предложил Соломин.
– Боишься, не влезу? – не обиделся Поликарп Петрович. – Не боись. Это я только с виду такой ветхий.
Все прошло как по маслу.
Первым в комнату ввалился Поликарп Петрович. А через пару секунд нагрянули с револьверами в руках Соломин со Стругачевым.
Венька сидел за накрытым столом среди пустых бутылок, положив хмельную голову на руки, и даже не шевельнулся.
– Ну все, Веня, пора просыпаться. Попался, – спокойно сказал Поликарп Петрович, убирая за пояс револьвер.
Он толкнул за плечо спящего уголовника, и тот стал мягко заваливаться на бок.
– Ох, ты ж, едрена мать! – зло выругался Поликарп Петрович.
Венька был окончательно и бесповоротно мертв.
– Как же так? Отчего же? – недоуменно хлопая густыми, по-девичьи длинными ресницами, спросил Соломин.
– Вот и мне интересно, от чего? – процедил сквозь зубы Поликарп Петрович, переворачивая Веню вверх лицом.
Никаких ранений, ни ножевых, ни огнестрельных, на Вене не было. Был он целехонький, только абсолютно мертвый.
– Может, сердце? – робко предположил Соломин.
– Сомневаюсь.
– Да, не-е, – протянул Захар. – Самогону небось нажрался хренового, вот и помер. А может, керосину вместо спирту глотнул? – принялся он обнюхивать стоящие на столе бутылки.
Глава 4
26 мая 1925 года, Ленинград
– Ну, я хозяйка, – зло отвечала сгорбленная, темная лицом старуха, продолжая возиться у печи, недовольно гремя чугунами. – И чего? Мой дом, кого хочу, того пускаю. Мне деньги нужны, кто платит, тому и сдаю, документов не спрашиваю. Мне вона мальца растить надо, сирота. Мать померла, а отец посаженный. С чего нам обоим кормиться?
– Вы когда к жильцу своему заходили? – укоризненно спросил Андрей Соломин, за что тут же получил от Поликарпа Петровича жесткий взгляд. Не лезь, куда не велели.
– Что мне к нему ходить? Мне шестьдесят годков стукнуло, вона половины зубов нет. К нему небось и помоложе девки ходят.
– Вы, гражданка Угрюмова, не очень-то огрызайтесь, нам про ваше семейство все отлично известно, и про мужа вашего медвежатника, и про зятя, вора и грабителя.
– Про мужа моего не вам теперя судить, его теперь Бог рассудит, а зятя своего я годов десять не видала. Так что пугать меня нечего. А за жильцами своими не слежу. Привычки не имею.
– Ладно, Анфиса Ивановна, – словно сдуваясь, проговорил Поликарп Петрович, садясь у стола. – Давайте полюбовно договоримся, и нам хорошо, и вам не плохо. Хватит грохотать, садитесь и скажите мне, когда вы последний раз жильца своего видели? Только давайте начистоту. Вас с внуком мы ни в чем не подозреваем, но до правды дознаться надо. Давайте, не упрямьтесь, к чему вам с нами в УГРО ездить, допросы, протоколы? А?
– Ладно, – вытирая о засаленный, прокопченный фартук руки, согласилась старуха. – Скажу уж, чего мне. С утра его видала. На стол накрыла. А внук мой Егорка за самогоном ему в лавку сгонял. Веня денег дал, он и сбегал. Сам никуда не выходил, на койке валялся. Вчера к нему деваха приезжала, Нюрка-Щеголиха, до самой ночи гуляли, потом Нюрка уехала, а он спал. А сегодня с утра похмельем мучился. Бутылки в комнате еще со вчерашнего валялись. Сегодня Егор только одну пол-литру принес, – перебирая край фартука, рассказывала старуха. – Я к нему без дела не лезла. А потом я в лавку за керосином ходила, да в церкву зашла свечку поставить за помин души дочери моей Клавдии, сегодня как раз пять лет было, как преставилась. Пришла, Егорка говорит, к жильцу дядька какой-то приехал на извозчике. Ну, мне чего? Послушала. Не шумят, и ладно. Ушла в огород, Егор тоже куды-то побег. Так что гость этот, видно, без меня ушел. Потому, когда я с огорода вернулась, за стенкой совсем тихо было. Ну, думаю, может, напились и дрыхнут, а может, гость ушел? А тут и вы нагрянули. Вот и весь рассказ.
– Вспоминайте, Анфиса Ивановна, гость когда пришел?
– Да, говорю же, не при мне было. Внук видал.
– А внук где?
– Да тута должон быть, – повертела повязанной темным платком головой старуха.
– Соломин, посмотри.
– Да, тут он, во дворе в ножички играет.
– Ну, парень, вспоминай, кто к вашему жильцу сегодня приходил? – усадив за стол худого, вертлявого мальчишку, с острыми, юркими неприятными глазками, строго спросил Поликарп Петрович.
– Да кто-то приходил, – не спеша ответил разбойник, косясь на бабку карим глазом.
– Ты мне не крути, говори, как есть, – одернул его Поликарп Петрович.
– А то что? – нахально спросил малец, не больно-то пугаясь.
«Да такого тертого калача за рубь двадцать не купишь», – сообразил Поликарп Петрович, а вслух важно сказал:
– Ничего. Придется думать, кто, кроме этого человека, мог жильца вашего убить? Дело-то раскрывать надо, ты ж человек опытный, должен понимать. Венька не сам умер, кто-то отвечать должен.
– Да ладно, не сам! Я ж видел, как его на подводу грузили, – оскалился Егорка. – Кому другому расскажи.
– Э нет, дружок. Убили Веню. Не топором, конечно, по голове, но на тот свет пристроили. А кроме вас с бабкой, в доме никого с утра не было, сами же и рассказали.
– Я смотрю, горазд ты врать, – хмуро заметил Егор, глядя с неодобрением на Поликарпа Петровича. – Сам же сказал, что человек к Веньке приходил, а говоришь – никого не было.
– Может, приходил, а может, и нет. Я-то его не видел, – лениво заметил Поликарп Петрович.
– Я видел, – неохотно проговорил Егор, шмыгая носом. – На извозчике прикатил. Худой такой, чернявый.
– Ты смотри, какой приметливый, – похвалил его Поликарп Петрович.
– А то, – буркнул, стараясь не подать вида, как ему польстила похвала, Егор. – А нос у него костистый, крупный такой нос, – постарался он показать на себе. – И глаза, как два жука, и все ворочаются.
– Молодец. А лет ему сколько, как считаешь?
– Не знаю. Не старый еще, – дернул худыми плечами Егор.
– А росту какого?
– Ну, пожалуй, с тебя будет, может, чуток повыше.
– Значит, среднего. А одет в чем был?
– В шляпе. Волосы я разглядел, когда он шляпу снял и лоб промакивал, – пояснил Егор. – В костюме и штиблетах.
– Ну а как бы ты его вообще охарактеризовал, ну, на кого он похож? Ну, нэпман, служащий…
– Да фраер он, сразу видно, из бывших. И с извозчиком этак ласково, «голубчик».
– Ты и разговор его слышал.
– Ну да.
– А дальше что?
– Он извозчика за два дома оставил, а я тогда как раз у Васьки был, мы с ним в «орлянку» играли. Видел, как он подъехал и у Васькиного дома встал. Я еще думаю, кто это к ним пожаловал, а тот извозчику велел обождать и вдоль по улице двинул, ну, я за ним. Куда это, думаю? А он к нам. Я его у калитки и обогнал. «Куда это вы, гражданин?» А он так это вежливо: «А я, – говорит, – к Вене, по делу, к жильцу вашему», – и шмыг мимо меня в калитку, юрко так. Я за ним. Он прямиком к Веньке, как к себе домой, поздоровались и бубнить стали, не разберешь чего, потом бутылками гремели, я уж слушать не стал, назад к Ваське побег.
– Когда он приезжал?
– Думаю, часов около десяти, у Васьки в избе ходики с кукушкой, она как раз перед тем десять часов прокуковала. Мы с Васькой смотреть бегали.
– У человека этого в руках было что-то? Сверток. Или, может, портфель, или еще что-нибудь?
– Нет, ничего. А палка была, трость, в смысле. Но так, для понту. Он не хромой вовсе.
– Ну, что мы, товарищи, имеем по делу? – мрачно спросил коллег Поликарп Петрович и сам же ответил: – Дырку от бублика. Было у нас два подозреваемых по делу об ограблении квартиры художника Пичугина, винной лавки и конторы «Кишпромторга». Одного из них нам дважды удалось выследить. Первый раз мы его упустили, а второй раз опоздали. Обошел нас его напарник. Я так думаю.
– Да, – кивнул Ян Карлович. – В заключение патологоанатома точно написано: отравление мышьяком. Все очевидно. Единственный человек, кто мог опознать второго фигуранта по обоим ограблениям, был Венька, вот его и убрали. Я думаю следующее. Этот усатый тип, что приезжал к Вене и, очевидно, убил его, и есть организатор обоих преступлений. Он нашел Веню, подбил его на дело, пообещав долю, а узнав, что мы вышли на след Вени, убрал ненужного и опасного свидетеля. Все, что у нас теперь осталось, это отпечатки пальцев, – развел руками Ян Карлович. – И вот еще что: если исходить из того, что этот же человек был причастен к убийству старого Пичугина, можно смело предполагать, что это человек – близкий к семье Пичугиных. Знакомый, родственник, кто-то из числа бывшей прислуги. И в этом случае доказать его участие во всех трех преступлениях будет крайне сложно, поскольку он вообще мог бывать в доме Пичугиных или до сих пор в нем бывает. Надо отрабатывать круг знакомых семьи. Что вы думаете на этот счет, Поликарп Петрович?
– Думаю, вы правы. И лично я займусь окружением дочери Николая Пичугина. По свидетельству племянника Пичугина, доктора Конева, девица имеет весьма сомнительные знакомства.
– Прекрасно. А я займусь бывшей прислугой старика Пичугина. Надо разузнать, кто из них жив и где сейчас обретается.
– Да, и надо разузнать, кто, помимо членов семьи, мог знать о спрятанных стариком Пичугиным сокровищах. И кстати, обратите внимание на председателя домового комитета, некоего Штучкина. Он хоть под описание нашего долговязого подозреваемого и не подходит, зато вырос в доме Пичугиных. Его мать служила кухаркой у Пичугина-старшего, они всю жизнь прожили во флигеле старого дома Пичугиных. Очень сообразительный, скользкий субъект, может быть полезен. Андрей, – обратился к Соломину Поликарп Петрович. – Ты постарайся установить алиби всех племянников и племянниц Пичугина. Сестры его уже староваты для таких дел, зятья тоже, а вот племянники и их дети дело другое. Свяжись по телеграфу с московскими товарищами, пусть помогут. Захар и Миша Сапожников займутся знакомыми семейства Пичугиных. Особое внимание высоким седеющим брюнетам. Если таковые отыщутся, будем предъявлять их мальчишке. Это все.
– Снова из милиции? – озабоченно заморгал глазками Борис Филимонович Штучкин. – Но я же все уже рассказал вашему товарищу, ей-богу, все как на духу, уж и добавить больше нечего. – Председатель домового комитета нервно перебирал пальцами, то сжимая, то разжимая пухлые, поросшие рыжими редкими волосами руки.
– Ну-ну, Борис Филимонович, не стоит так волноваться, – успокоил его Ян Карлович. – Вы очень нас обяжете, если расскажете о прежнем хозяине дома. Его семействе, знакомствах. Все же вы выросли в доме и являетесь для нас бесценным свидетелем.
При этих ласковых и даже несколько льстивых заверениях лицо Бориса Филимоновича порозовело, суетливо бегающие глазки успокоились, ладошки мирно сложились на упитанном животике.
– Ну, что же, конечно, чем могу. Я всегда рад помочь родной советской власти, и все, что в моих силах… – привычно лепетал он, ерзая на стуле.
– Скажите, какие взаимоотношения были в семье Пичугиных, особенно между братом и сестрами? – начал издалека Ян Карлович.
– Между младшим поколением? Ну, это очень просто. Первая жена Михаила Афанасьевича рано умерла, старшей дочери было лет восемнадцать, младшей – пятнадцать. Понятно, что девочки очень переживали потерю матери, сам я, признаться, тогда был еще очень мал, но мне позже маменька рассказывала. Очевидно, девочки рассчитывали, что отец больше не женится, но они ошиблись. Как говорила маменька, у Михаила Афанасьевича была страстная мечта иметь сына. Он просто был помешан на рождении наследника. Девочки мачеху невзлюбили. С отцом ссориться они побаивались, Михаил Афанасьевич характеру был сложного, а вот с мачехой своей не ужились. Вскоре все трое вышли замуж, всем троим отец приданое дал, маменька говорила, что по-честному поступил. Но все же основной капитал и дом, и все добро должно было сыну достаться.
– А много было добра?
– Ого! Михаилу Афанасьевичу еще от отца досталось немалое состояние. А он его приумножил. Им же до революции два многоквартирных дома принадлежало. Сами они там никогда не жили, сдавали поквартирно. А еще деньги и драгоценности. Михаил Афанасьевич свою вторую супругу не очень жаловал, но однажды был у них прием под Рождество, много важных гостей было, так он ей выдал ожерелье такое, это я уж сам помню, до сих пор перед глазами как живое стоит, крупные такие сапфиры, словно середки у бриллиантовых цветов. А сами цветы вот такие и собраны в гирлянду. И к нему серьги и перстень. Маменька говорила, это старинная работа, это колье еще Афанасий Иванович Пичугин жене своей на какой-то юбилей подарил, а купил у какого-то разорившегося князя за немалые деньги, потому как это работа известного мастера, еще при Екатерине сработано. Вот. А то, что помимо этого колье, было, всякие там брошки-сережки, и считать смысла не имеет.
– А куда же это все подевалось? Неужто все реквизировали, неужели Пичугин припрятать не сообразил?
Тут лицо Бориса Филимоновича приняло весьма загадочное выражение, и, выдержав эффектную паузу, он шепотом проговорил:
