Юлия Алейникова
Кровавый след бога майя
Не одну неделю он промучился в поисках выхода. Перечитал все, что смог найти по истории и религии майя, даже списался с одним профессором из Северо-Восточного университета. Вывод был очевиден: Ах Пуч жаждет крови. Пока Николай малодушно оттягивал момент отплытия, он повадился ежедневно ходить на местную бойню. Дома он щедро поливал кровью золотого мучителя, и за все два месяца, проведенных в Саванне, ничего страшного с ним не произошло. Теперь, правда, мясники стали настороженно присматриваться к нему и, кажется, заподозрили в принадлежности к какой-то секте.
Путешествие прошло спокойно, запасов крови хватило. Через десять дней Николай сошел на французский берег. Показываться в Англии он боялся. Вдруг Митчелл-Хеджес раструбит в газетах, что русский член экспедиции, некто Барановский его бессовестно обокрал? То, что экспедиция уже вернулась к родным берегам, Николаю было известно из тех же газет. Пока не было сказано ни слова о золотом божке или о хрустальном черепе. Не исключено, что Митчелл-Хеджес решил утаить находку от тех, кто помогал снарядить экспедицию, а потом продать ее на аукционе или сбыть частному коллекционеру – если, конечно, до сих пор этого не сделал. О Николае забыли, сочли, должно быть, что он сгинул в джунглях вместе со статуэткой.
Однако рисковать все равно не стоило. Во французском порту его даже не досмотрели – вот удача! Таможенника, который проверял его багаж, отвлекли – в чемодане кого-то из американских туристов нашли незадекларированный груз.
Дальше до границ Советской России все было просто. Николай тихо и с комфортом добрался до Финляндии.
Пересечение финско-советской границы представлялось делом трудным, почти нереальным. По Европе о новой России ходили слухи самые ужасающие, и въехать туда было так же сложно, как и выехать. Николай провел в Турку около недели и успел наслушаться разговоров. Всю эту неделю он обильно поливал Ах Пуча кровью – дошел даже до того, что пробрался в городскую больницу и там искупал ненавистного божка в баке с биологическими отходами. Нужно было победить тошноту и сделать это: его шанс вернуться на родину зависел от этого кровожадного уродца.
Никаких определенных правил для въезда в советское государство не существовало, но всякий прилично одетый и грамотно изъясняющийся человек вызывал у служителей новой власти подозрение. Известно было также об их исключительной жадности. Успех дела, по слухам, целиком зависел от размеров взятки и аппетитов чиновника, сидящего на таможне.
Средства, чтобы дать взятку, у Николая имелись. Пухлым кошельком он разжился еще на берлинском вокзале. Какой-то незадачливый бюргер поскользнулся, упал в лужу, ударился и беспомощно барахтался на платформе не в силах подняться. Проходящий мимо Николай остановился, чтобы помочь. Когда расстроенный, в безнадежно испорченном пальто немец подобрал свой багаж и испарился, в руках у Николая остался пухлый бумажник. Он сам не понял, как это случилось.
Деньги пришлись как нельзя кстати. Николай приобрел билет в мягкий вагон и под мерный стук колес долго размышлял о собственном неконтролируемом нравственном падении. Промучившись почти до рассвета, он дал себе слово по возвращении в Петроград исповедаться, причаститься и встать на путь исправления.
Границу миновали успешно. Выручили немецкие марки и еще тот факт, что Николай покинул родину ребенком, ни в каких политических движениях не участвовал, в армии не служил, зато служил простым матросом и чернорабочим в порту и выглядел не как сытый барин, а как изможденный пролетарий.
Но сам он полагал, что дело вовсе не в его трудовой биографии. Дело было в Ах Пуче.
Глава 6
Санкт-Петербург, 2016 год
– Игорь Сергеевич, объясни, что у вас происходит с делом… – Полковник Тубасов перелистал бумаги на столе. – Вот, с делом Барановского. Почему не закрываете? Очевидно же, что это не убийство, а несчастный случай.
– Не согласен, – потряс головой Мирошкин. – Владелец ценной коллекции, трезвый, проблем со здоровьем нет. Не мог он сам по себе свалиться под электричку.
– Ерунда, – отмахнулся полковник. – У тебя на очереди еще три убийства, правда, не такие изысканные, художественной галереей не иллюстрированные. Заканчивай дурака валять и закрывай дело.
– Пожалуйста, дайте мне три дня. Если ничего не накопаю – закроем. Но все, Роман Петрович, за то, что Барановского убили. – Капитан достал платок – промокнуть лоб. – Просто и не изобретательно, и убили, само собой, из-за коллекции.
Полковник шумно втянул носом воздух. Сыщицкий инстинкт и природная добросовестность боролись в нем с желанием выслужиться перед начальством. А начальству, как известно, больше всего нравятся бравые отчеты и позитивная статистика.
– Ладно, три дня, – нехотя согласился полковник. – Через три дня представишь мне убийцу с уликами, доказательствами и свидетелями.
– Роман Петрович!
– Все. Свободен.
– Излагайте, что удалось выяснить.
Настроение после общения с начальством было скверным. Никиту и Илью он с самого утра отправил в консерваторию и в Союз композиторов собрать сведения о покойном.
– Владислав Барановский был человеком замкнутым, нелюдимым…
– Это я раз сто и без вас слышал. Дальше.
– Но! Несколько лет назад был у него роман, – зачастил Илья. – Или не роман, а так… Влюбилась, словом, в него одна аспирантка, тихая такая мышка. Очень за ним ухаживала, и он вроде к ней интерес проявлял, но толку не вышло. Она окончила аспирантуру и отбыла восвояси, кажется, куда-то преподавать. Зовут Котлова Анна Алексеевна.
– Разыщи на всякий случай. Еще что?
– Агнесса Барановская, – перехватил инициативу Никита. – В вечер убийства была у себя в коттедже, ее видели гуляющие. Сидела у окна, работала. Но! Говорят, в Дом творчества к ней несколько раз приезжал какой-то молодой человек. Свидетельница предположила, что аспирант или студент, но коллеги Барановской, отдыхающие там же, утверждают, что таких аспирантов у них нет, студентов тем более. Да и староват он для студента, уже за тридцать. Надо бы выяснить, что за тип. И еще был один разговор, – усмехнулся Никита. – Некто Бурко, господин преклонных лет, был у кого-то в гостях, услышал, что я о Барановских расспрашиваю, – и тут же меня под локоток и в кусты. Так вот, он утверждает, что никакого согласия в этой семейке не было. С тех пор как умер папаша Агнессы и Владислава, все Барановские спали и видели, как бы захапать коллекцию в единоличное пользование. Друг с другом не общались, потому что ненавидели друг друга до судорог, особенно мамаши Агнессы и Владислава. Еще, как я понял, по молодости лет Леонид Аркадьевич состоял в интимных отношениях с мамашей Владислава Барановского, той самой, что сейчас обретается в Израиле. И вроде как отношения были не бескорыстные: покойный композитор Юрий Барановский был обласкан властями, беспрепятственно выезжал за границу, даже в капстраны, а это по тем временам все равно что на Луну слетать. По слухам, сотрудничал с органами на добровольной основе.
– Если беспрепятственно выезжал, наверняка сотрудничал, – кивнул капитан.
– Вот. А как только этот композитор помер, все его жены и наследники сразу перегрызлись. Погодите, самое главное, – заторопился Никита, заметив, что капитан собирается его остановить. – Вы знали, что Юрия Барановского тоже убили, и именно в Репине? Бурко сказал, что тогда посадили какого-то жулика.
– Интересные сведения. – Капитан даже о кофе забыл. – Значит, так. Поднимите дело об убийстве Барановского-старшего – раз. Разыщите мать Агнессы и мать Владислава – два. Выясните все о семействе Леонида Каргина-Барановского, проверьте алиби всех членов семьи – три. Найдите молодого человека, который приезжал к Агнессе, – четыре. С юристом, который ведет дела коллекции, я сам свяжусь. Ясна задача? Приступайте.
– Митя, я в городе, сможешь приехать? – На блеклом лице Агнессы появилась нелепая кокетливая улыбка.
– Не сейчас, – придушенным голосом ответили на том конце. – Давай завтра с утра.
– Между прочим, еще только пять. – Теперь к кокетству примешивались нотки раздражения.
– Я обещал быть на даче не позже семи. Давай завтра в десять.
Агнесса молчала и громко дышала в трубку.
– Не дуйся. Ты прекрасно знаешь, что я человек не свободный и не могу вот так сорваться. Завтра в десять у тебя. – Он звонко чмокнул губами и отключился.
Агнесса осталась стоять с умолкнувшей трубкой. Ситуация была невыносимой. Она не привыкла ни от кого зависеть, никого ждать, упрашивать, ревновать. Да, она ревнует, самым прозаическим образом! В ее-то годы!
Она взглянула в зеркало: некрасивая, старая, с проседью в лохматых кудрях. Все правильно, именно ей и положено ревновать. С тех пор как в ее жизни появился Митя, Агнесса потеряла покой. Все переживания юности обрушились на нее, увядающую сорокадевятилетнюю женщину. Она ревновала, закатывала сцены, рыдала, хохотала как ненормальная и просто не могла им насытиться – жаждала его постоянно до потери рассудка. Удивительно, как она еще находила силы работать.
Это было невероятно, что молодой красивый мужчина сумел разглядеть ее красоту, никем за все годы не замеченную. Стоило Мите приласкать ее, согреть поцелуями, как нежность полилась на спасителя неиссякаемым потоком. Даже мать с отчимом и коллеги заметили, как сильно она вдруг переменилась. Пришлось взять себя в руки: объясняться с окружающими не хотелось, во всяком случае до полной определенности. Ох, настанет ли она, эта определенность?
Агнесса вздохнула и опустилась в кресло. У Мити семья, ребенок, финансовые неурядицы. Прежде чем уйти, он должен рассчитаться с кредитом за квартиру, это было необходимое условие.
– Агнесса, я порядочный человек, а не подлец из дамских романов, – сердито говорил он. – Это мой ребенок, я не собираюсь его бросать. Алименты я, разумеется, буду платить, но не мне тебе объяснять, как сложно одной растить ребенка. Должен же я им хотя бы квартиру оставить! Сам как-нибудь на другую заработаю. В конце концов, могу снимать.
Эти разговоры ее ужасно нервировали. Она категорически не желала, чтобы Митя что-то снимал. Он должен переехать к ней. У нее трехкомнатная квартира, пусть и несколько запущенная. А для кого ей было раньше создавать уют? Но главное – стены, ремонт она как-нибудь сделает.
Интересно, как часто Митя с женой занимается любовью? Агнесса не была наивна и прекрасно понимала, что без этого не обходится. Увы, понимание не избавляло от приступов ревности, так что, как она ни старалась держать себя в руках хотя бы в его присутствии, у них то и дело вспыхивали скандалы.
Вот и сейчас она почувствовала, как к горлу подступает обида. Она снова взглянула в зеркало. Нет, надо все-таки сходить в парикмахерскую, хоть волосы покрасить. В последнее время Агнесса приобрела несколько красивых шелковых комплектов белья и кое-что из одежды. Но она так боялась насмешек, что рисковала надевать это только дома, для Мити. Было страшно, что о романе кто-нибудь узнает и сочтет ее выжившей из ума развратной дурой.
Особенно больно будет, если у них с Митей разладится. Более конкретно эту мысль она формулировать боялась. Нет-нет, вот пусть он переедет к ней, и тогда она позволит себе все. Даже из консерватории уволится. Опостылели эти лживые лица, безупречная вежливость, смешки за спиной и «дружеское» участие. Она их всех с детства терпеть не могла. А куда деваться с ее скромными талантами?
Надо было в молодости никого не слушать и идти в бухгалтеры – с ее добросовестностью и усердием могло бы получиться. Но мать же голову просверлила: «Ты дочь Барановского, должна продолжить династию!» Продолжила, как же. На детях великих природа отдыхает – избито, но справедливо. И она, и Владька покойный были законченными бездарями.
Агнесса отпихнула замяукавшую под боком кошку. Кошку она любила, это было единственное близкое ей существо. С матерью настоящей близости не было никогда. Та была слишком красивой и по-женски счастливой, куда ей понять неудачницу дочку.
Интересно, Митя уже добрался до дачи? Как Агнесса ни старалась отвлечься, мысли о нем упрямо лезли в голову. Пока она сидит здесь одна, он там развлекается с семьей. Наверняка вечером будут все вместе сидеть за столом. Она видела фото его дочери – хорошенькая, похожа на папу. Агнесса не любила детей. Впрочем, до Мити она вообще никого не любила. Теперь она ужасно жалела, что не может родить Мите ребенка. Хоть мальчика. Хоть девочку. А как бы это было славно, если бы он играл с их ребенком, ласкал, брал на руки, – это было бы все равно, как если бы он ласкал Агнессу. У нее внутри все стянуло от желания родить, любить, ласкать маленькое существо. Тогда бы у них была настоящая семья. Увы, слишком поздно.
Мать предупреждала: не можешь выйти замуж – роди. Но до появления Мити ей не хотелось никого рожать, а теперь что ж.
Все, хватит травить себе душу, нужно чем-то заняться. Но из попыток сосредоточиться ничего не вышло. В голову лез Митя со своей женой.
Единственным утешительным событием за день оказалась встреча с Кони. Григорий Васильевич сам позвонил ей и объяснил, что, хотя наследственное дело уже заведено, в права собственности она сможет вступить только через полгода. Ей он посоветовал решить вопрос с охраной квартиры. Лучше всего будет, если Агнесса на время туда переедет. Кому достанется сама квартира, Кони почему-то не сказал. Наверное, просто не мог долго говорить, он же звонил из Америки. По правде говоря, переезжать в чужую квартиру Агнессе не хотелось даже временно, особенно сейчас, когда у них с Митей все так хрупко. И уж тем более не стоит этого делать до похорон.
Похороны откладывались. Ждали Ларису, та должна была прилететь из Израиля, но после известия о смерти сына у нее подскочило давление, и врачи запретили лететь в таком состоянии. Интересно, как она сейчас выглядит?
Агнесса в задумчивости достала из ящика стола сигареты и закурила. Отвратительная привычка, от которой она принципиально не желала избавляться. Во всяком случае, до недавнего времени. Митя не выносил запах табака. Вспомнив о Мите, Агнесса недовольно буркнула что-то себе и отправилась на балкон – курить и любоваться летними сумерками.
Дмитрий Решетников сидел за столом под тенистой яблоней и играл с дочкой в шахматы. Девочке было всего шесть, но она уже вполне сносно играла – вот что значит не обычный сад, а центр детского развития, куда ее водила жена.
– Дима, убирай доску, будем накрывать на стол. Никочка, иди помоги бабушке. – Обманчиво ласковый голос тещи его всегда раздражал.
Девочка, тряхнув темными завитушками, поспешила слезть со скамейки.
– Подожди, Никуся, нужно закончить партию. Через минуту мы закончим. – Он повернулся к теще.
– Конечно, я сама все сделаю, привыкла. Полине вечно некогда, ты тоже занят. А Никуся пусть играет, пока маленькая, потом уже отдыхать не придется.
– Ника обязательно вам поможет, – ровно ответил Дима. – И я тоже.
Тещу он не выносил. Если бы восемь лет назад у него хватило ума ближе познакомиться с Полиниными родителями, они, возможно, и не поженились бы.
Алла Яковлевна была властной, лицемерной и плаксивой особой. Она обожала совать нос в их с Полиной жизнь, хотела, как в детстве, контролировать каждый шаг дочери и даже Дмитрия пыталась подмять. В те первые три года брака, что они прожили с Полиниными родителями, она их едва не развела. Потом они, к счастью, смогли взять ипотеку и купили собственное жилье. Теперь с тещей они встречались только на даче. Увы, с ипотекой ни о каких поездках на море речи быть не могло – приходилось все лето сидеть на даче.
– Дима, а сыр ты мне не привез? Я просила «Маасдам». Забыл, да? Ничего, попрошу соседку – у нее зять почти каждый день приезжает, он купит.
Дима скрипнул зубами. Любимый тещин сыр он действительно забыл, зато купил Нике водяной пистолет, о котором она так мечтала. Пришлось, конечно, выслушать слезную речь о том, что бедный ребенок будет теперь с утра до вечера обливаться холодной водой и обязательно заболеет, а у нее и так аденоиды.
Он собрал шахматы, прихватил доску и, не дав втянуть себя в очередную перепалку, ушел в дом, подальше от греха. Он любит свежий воздух, ему нравится проводить время с дочкой, но завтра же с утра пораньше он уедет в город. Полина не обидится, она все понимает, и потом, нужно что-то решать с работой. Пару месяцев назад строительная фирма, в которой Дима трудился, приказала долго жить. Найти другую работу пока не получалось: кризис. Но ипотеку выплачивать надо, банку дела нет до твоих проблем – им лишь бы средства поступали вовремя.
А еще Агнесса. Но о ней в присутствии жены и ребенка он старался не думать – слишком велика вероятность ляпнуть что-нибудь не то. Конечно, он выкрутится, и все же не хотелось провоцировать подозрения.
– Папуля, я поехала! Буду поздно! – Маша Каргина-Барановская, миловидная, с длинными смоляными волосами по моде, заглянула к отцу в кабинет.
– Маша, что за вид? Куда ты собираешься? – Наряды дочери в последнее время его всерьез беспокоили. Да, прекрасная фигура, но это же не повод оголяться до последней степени.
– Сначала в следственный комитет – с утра звонил какой-то капитан, просил зайти. Вечером, может, с девчонками в клуб сходим.
– В следственный комитет? Звонили? – Леонид Аркадьевич встрепенулся. – Это еще зачем? И как ты собираешься ехать туда в таком виде?
Маша рассмеялась. Папа сейчас был похож на раскудахтавшуюся наседку. Милый старый папуля!.. Поздние дети всегда не лучшим образом сказываются на психике родителей, а Маша была очень поздним ребенком. Папе было хорошо за сорок, когда она родилась, и вот они, последствия.
– Па, какая разница, как я одета? Я же не преступник, мне не нужно нравиться присяжным. И потом, это только с твоей точки зрения вызывающе, а для большей части населения совершенно прилично. – Она примирительно улыбнулась.
– Маша, но это же трусы, а не шорты! У тебя все ноги голые! И волосы, зачем ты красишься в этот черный цвет? Он тебе совершенно не идет.
Леонид Аркадьевич ворчал, прекрасно сознавая, что его слова не будут иметь никакого эффекта. Маше уже двадцать, она студентка психологического факультета – в консерваторию поступать она категорически отказалась. У нее есть права, машина, загранпаспорт, и каждый раз, когда он предпринимает попытку ее приструнить, дочь грозится немедленно выйти замуж. И этого вполне можно ожидать, учитывая, сколько у нее кавалеров и как часто она их меняет. Дочь была существом легкомысленным, избалованным и своевольным, и виноват в этом, разумеется, был он сам.
Леонид Аркадьевич попытался взять себя в руки и спокойно попросил:
– Маша, сделай одолжение, хотя бы в следственный комитет надень что-нибудь приличное.
– Папуля, расслабься. Сейчас все так одеваются, ты просто отстал от жизни. – Этот аргумент всегда повергал его в ступор. Пока он собирался с мыслями, Маша успела выпорхнуть за дверь.
Следственный комитет! Что им нужно от бедного ребенка? Она здесь при чем? Обеспокоенный Леонид Аркадьевич заметался по кабинету. Все дела были немедленно забыты. Нет, нужно срочно туда позвонить. Он поспешил в прихожую, достал портмоне и принялся судорожно рыться в поисках визитки. Еще и Кони как назло нет.
– Диана, это я. – Маша завела машину, запустила климат-контроль. – Да, еду к следователю. Понятия не имею. С отцом чуть припадок не случился, когда он узнал, куда меня вызывают. – Она уже вырулила из тесно заставленного машинами двора. – Не нужно вам туда приезжать, встретимся, как договорились, часа через два.
Какую бы легкомысленную особу она из себя ни строила, вызов в следственный комитет не мог не тревожить. Логика подсказывала, что дело о гибели Влада давно должны были закрыть. Но нет, настойчивые люди с цепкими взглядами продолжали расспрашивать обитателей Дома творчества в Репине, слонялись по консерватории, наносили визиты в Союз композиторов и не оставляли в покое родственников погибшего.
Что такое известно полиции, что от них никак не отстанут? Может, и к лучшему, что ее вызвали. Папа слишком эмоционально все воспринимает, а здесь нужны трезвая голова и определенная подготовка.
Маша усмехнулась. На психолога она пошла учиться по зову сердца. Она с детства умела манипулировать людьми, по существу, видела их насквозь и вовремя жала на нужные кнопки. Подкрепленные теорией практические навыки обещали в будущем неплохой результат. Маша не собиралась посвятить себя работе в школе или на производстве, нет, ее влекла карьера психоаналитика. Набрать клиентуру из скучающих состоятельных дур, выработать у них психологическую зависимость, умело воспользоваться информацией – и безбедное будущее обеспечено. В дальнейшем можно будет подобрать себе мужа из числа супругов собственных клиенток. Она заранее будет знать истинное финансовое положение кандидата, его характер, предпочтения, а значит, сумеет триумфально выстроить стратегию обольщения. Но это планы на будущее, а пока стоит заняться настоящим.
– Можно? Вы меня вызывали. Мария Каргина-Барановская. – Маша приветливо улыбнулась. Собственную открытость лучше продемонстрировать сразу, это помогает вызвать у собеседника ответную симпатию.
– Проходите, пожалуйста. – Навстречу поднялся еще достаточно молодой человек в светлом костюме.
Раз встал при ее появлении, значит, неплохо воспитан и не настроен враждовать. Или просто очень хитер. Маша устроилась у стола так, чтобы ее голые коленки оставались в зоне видимости капитана. Соблазнять его она не собиралась, а вот использовать ноги для отвлечения внимания – это да.
Мария Каргина-Барановская капитану сразу приглянулась. Стройная, ухоженная. А ножки! Таких куколок допрашивать – сплошное удовольствие.
– Игорь Сергеевич, если не ошибаюсь? – Голос приятный, без тени жеманства. – Я вас слушаю.
– Видите ли, – капитан попытался оторваться от ног, покрытых золотистым загаром, и сосредоточиться на лице свидетельницы, – я пригласил вас, чтобы выяснить, где вы были в ночь со второго на третье июля.
– Во время гибели Владислава? – Она немедленно расставила точки над «i». – Сейчас соображу. До трех часов ночи мы были в клубе. Закончилась сессия, и пока все не разъехались, мы решили отметить окончание семестра. Могу дать телефоны людей, которые меня там видели. Потом мы небольшой компанией поехали купаться, но не в Репино. Под утро я вернулась домой, как раз успела до возвращения папы. Он ужасно волнуется, если меня по ночам где-то носит.
Мирошкин понимающе кивнул.
– На самом деле даже представить жутко, что мы беззаботно веселились, когда бедный Владислав лежал уже на рельсах. Если честно, – она отбросила неуместную улыбку, – я все время представляю, как он падает под поезд и как его бедного… – Не договорив, она передернула плечами. – Проклятое воображение! Когда живешь в артистической семье, волей-неволей все это впитываешь. Творческие люди слишком эмоциональны, и фантазия у них развита сильнее, чем у прочих. Меня с пеленок таскали в музыкальную школу, на живопись, танцы и так далее. Дома вечные муки творчества. То папа страдает, то его приятели музыканты и композиторы забегут поплакаться. Вот, вам смешно, – она надула губки, – а я в этом живу.
– Должен отметить, что при столь непростой жизни вы превосходно выглядите, – не удержался капитан, но тут же одернул себя. Маша не без усилий проглотила самодовольную улыбку. – Расскажите, пожалуйста, о Владиславе Барановском.
– Да толком рассказать и нечего, мы же почти не общались. Не представляю, как ему удавалось выживать в совершенном одиночестве. – Она помолчала пару секунд. – Даже если оставить в стороне простую потребность в общении, есть сугубо практические моменты. Кто-то должен сходить в аптеку, когда человек болеет, приготовить еду… Владислав – извините, никогда не называла его дядей – со всем справлялся сам. Бывало, папа звонил ему узнать, как дела, и тот говорил, что болеет. Папа как всякий нормальный человек тут же предлагал привезти лекарства, продукты, но Владислав всегда отказывался. Я и дома у него была раза два за всю жизнь, не больше.
– Скажите, а его мать давно уехала из страны? Он сильно переживал ее отъезд? – Похоже, Владислав Барановский был типичным маменькиным сынком, привык отсиживаться за ее юбкой, а стоило мамочке уехать, и он потерялся.
– Лариса уехала лет пятнадцать назад с семьей своего второго мужа. Но и до ее отъезда они не были особо близки.
– В самом деле?
– Насколько я понимаю, они были довольно разные люди. Папа так всегда говорит, а он ее хорошо знал, они поддерживали отношения и до смерти дяди Юры, и после. А почему вас так интересуют характер Владислава и его детские травмы? К его смерти это же не имеет отношения?
– Да как вам сказать. Никогда не знаешь, какая мелочь имеет значение, а какая нет, – уклончиво ответил капитан.
Эта Мария ему понравилась. Открытая, симпатичная, за такой он бы с удовольствием поухаживал. Может, после окончания следствия? Хотя вряд ли она на него клюнет – староват и должность не та. Был бы топ-менеджером, тогда другое дело.
– Но я думала, что Владислав упал с платформы под электричку, – нахмурилась Маша. – Поэтому и в закрытом гробу будем хоронить.
– Так и есть.
– А зачем тогда вы меня вызвали?
Что ж, вопрос резонный.
– Дело в том, что пока не ясно, как именно он упал. Был ли это несчастный случай или… – Капитан замялся, не зная, стоит ли пугать это юное создание.
– Вы думаете, его толкнули? – Голос у нее внезапно сел.
– Не исключено. Именно это мы сейчас и проверяем.
– Но я все равно не понимаю, чем мои ответы могут вам помочь.
– Ваши слова, возможно, помогут найти человека, заинтересованного в смерти Владислава.
– Заинтересованного? Значит, вы думаете, его не случайно столкнул какой-то придурок? Иначе говоря, это было умышленное убийство? – Маша намеренно называла вещи своими именами. Ей как честному человеку бояться нечего и прятаться за размытыми формулировками не стоит. – Ничего себе.
Капитан уже пожалел о своих словах. Хотя папочка этой красотки далеко не дурак, Агнесса Барановская тоже. Наверняка они понимают, зачем полиция опрашивает свидетелей. Будь смерть Владислава Барановского несчастным случаем, давно бы оставили всех в покое.
– Так что вы думаете, Мария Леонидовна? Кому могла быть выгодна смерть вашего родственника?
– Так и напрашивается ответ: никому, – невесело усмехнулась Маша. – Но, наверное, это не совсем правда. Все-таки число владельцев коллекции уменьшилось на одного. Не знаю, честно, что это дает, поскольку ни папа, ни Агнесса все равно не позволят ничего продать, и все так и будет храниться в этой замшелой квартире на канале Грибоедова. Наверное, его смерть выгодна человеку, претендующему на его место на кафедре, – не знаю уж, кто именно о нем мечтает. Может, есть кто-то еще, кому его смерть выгодна, но мне об этом неизвестно. Если честно, и наше семейство ничего в этой ситуации не приобретает, только лишние хлопоты. Владислав был штатным хранителем коллекции, причем не требовал за это никакой зарплаты. Как быть с ней дальше – непонятно. – Она скривила губки.
– В каких отношениях были Агнесса Юрьевна и покойный Владислав?
– Да ни в каких. Я же вам объясняла, у него ни с кем не было отношений. Агнесса тоже дама с тараканами – угрюмая, необщительная старая дева. Говорят, их отец был совсем другим, веселым, компанейским человеком. Папа его часто вспоминает. Честно говоря, глядя на этих двоих, в такое чудо верится с трудом.
Да, этот капитан вцепился в их семейку не на шутку. Значит, у него что-то есть помимо простых подозрений. Но это и не улики как таковые, слишком общие вопросы он задает. Расслабляться точно не стоит – если будет настырно копать, что-нибудь обязательно нароет.
Ее размышления прервал телефонный звонок. Взглянув на дисплей, Маша недовольно скривилась, но все же ответила.
– Маня, ты где застряла? Сколько можно ждать?
– Это у нас молочница на даче баба Маня, а меня Марией зовут. Ясно? – Она понимала, что бессовестно срывается на подруге, но ничего не могла с собой поделать. – Я говорила тебе, где была и зачем, и нечего меня дергать.
– Мань, тебя там чего, озверином накормили? Я просто спросила, скоро ли ты будешь. Мне-то все равно, вот Данька весь извелся. – Она ехидно хихикнула.
– Ладно, потерпите, через пятнадцать минут буду.
Ехать никуда не хотелось. Хотелось посидеть в тишине и подумать, и если бы не Данька, она бы точно повернула к дому. Но в последнее время он стал невыносимо ревнив – как чувствовал, что у нее назревает новый роман. Но с другим воздыхателем пока все было слишком туманно, и Маша не хотела терять Даниила, весьма состоятельного и завидного поклонника. Пришлось ехать на встречу – вместо того, чтобы всесторонне проанализировать сложившуюся ситуацию, может, даже с Кони посоветоваться.
Этот простодушный капитан добросовестно копает под их семью. В примитивное служебное рвение Маша не верила. А что, если это расследование заказали? Мирошкин, скорее всего, вообще не в курсе. Указание пришло сверху.
А виной всему коллекция, больше их семейство ничем заинтересовать не может. Маша была прекрасно осведомлена об уникальности и ценности собрания. Такие полотна, подлинность которых, между прочим, подтверждена разными экспертизами, надо разыскивать и караулить годами. И стоят они баснословных денег. Но если владельца загнать в угол, а потом пообещать его оттуда выпустить, он может стать гораздо сговорчивее. Смерть Владислава вполне могла стать таким рычагом в умелых руках.
Папа с Агнессой, конечно, слишком наивны, чтобы просчитать такую комбинацию. Нужно подумать, кто в последнее время интересовался коллекцией, и вычислить заказчика.
Вечером, когда она вернулась, отца уже не было. Матери тоже. Кажется, у мамули завелся очередной поклонник? Что поделать, отцу уже шестьдесят с хвостиком, а маме едва исполнилось сорок. Маша была девушкой, не склонной к морализаторству. Любовь любовью, а природа берет свое. Главное, что отец ни о чем не догадывается.
