Юлия Александровна Митенкова
10 лет на Востоке, или Записки русской в Афганистане
Пожалуй, это был первый и последний беззаботный год, выпавший на мою долю в этой семье, так как затем начались тяжелые и страшные испытания.
ЧАСТЬ 2
Путь на Душанбе.
1999 год, Узбекистан. Мы находимся в Ташкенте, пережидая смутные времена и беспредел талибов, царящий в Афганистане. Все пристально наблюдают за действиями Ахмад Шаха Масуда в Афганистане – Надери из Узбекистана, Дустум из Турции. Они оба оказались хитрее находящегося в пекле войны Масуда, которому остается жить ровно год.
Мы решаем сьездить в Таджикистан, город в Горном Бадахшане. Там также живут исмаилиты, к тому же мать мужа – памирка, родом из этого города, соответственно имеются дальние родственники.
Недолго думая, собираем вещи и выезжаем на черных джипах в Термез. На следующее утро едем из Термеза в Душанбе, где располагаемся в доме знакомого таджика, нас пятеро человек. Мы ожидаем выдачи специального документа – разрешения на въезд на территорию Горного Бадахшана, которое выдает ОВИР МВД Республики Таджикистан. Приходит уполномоченный представитель этого учреждения, он интересуется целью поездки, собирает паспорта. Увидев мой новенький паспорт, уже не СССР, а Российской Федерации, который я получила перед выездом в Посольстве РФ в Ташкенте, заинтересованно расспрашивает, как я оказалась в компании афганцев. Я отвечаю на беглом дари, что явно ему нравится. Он говорит, что разрешения будут, но придется подождать пару дней. Все ушли, а я случайно задержалась. Неожиданно приставленный к нам сотрудник местных спецслужб поманил меня пальцем. Я подошла.
– У тебя язык соловьем заливается, а глаза просят свободы. Ты что, сбежать от них хочешь? – спросил он, глядя на меня с сочувствием и каким-то особым пониманием всего происходящего.
Я испуганно посмотрела на него, невольно отшатнувшись в сторону.
– Если хоть кто-нибудь это узнает, мне конец, – просто ответила я.
– Никто не узнает. Удачи тебе! —сказал он и вышел.
Душанбе оказался прекрасным городом, полным зелени. Величественная статуя Исмаила Сомони, основателя древнего таджикского государства возвышалась в центре города. В скульптурный комплекс включено много древних символов – солнечный диск на скипетре и львы, как олицетворение древнеперсидской империи, модель монумента Саманидов в Бухаре под ногами Сомони, корона на арке – все наполнено историческим смыслом, понятном каждому местному жителю.
Мы даже успели попасть на многолюдную таджикскую свадьбу, где во дворе были расставлены длинные столы, а людей пришло столько, что ахнули даже видавшие виды афганцы. Танцовщицы в красных бархатных нарядах извивались под причудливые мелодии, им беспрестанно давали местные деньги сомони, которые они ловко прятали под лифы своих костюмов. Плов готовили в нескольких огромных казанах, водка под местным шутливым названием «белый чай» разносилась в маленьких чайничках. Гостей лукаво спрашивали: «Вам черный чай или белый?», что очень веселило приглашенных.
Наконец нам выдали разрешения на поездку, и мы выехали на Памир.
Хорог.
Дорога Душанбе – Хорог это незабываемое зрелище, не то, что унылая дорога на Термез. Несешься на джипе по довольно неплохой дороге, воздух кристально чист и от этого не чувствуешь, что преодолеваешь большие расстояния. Формально расстояние от Душанбе до Хорога около 600 км, но на практике мы добирались двое суток с ночевкой на перевале в Тавильдаре. Поражало обилие горных родников, вода струилась отовсюду. У некоторых родников расположились небольшие шашлычные, на деревьях висели клетки с куропатками, которых кормили миндалем. Мясо и зелень были необыкновенно вкусными, запивали родниковой водой. Мы вышли посмотреть на небольшой горный ручей, вода в котором была красноватого цвета от размываемой красной глины.
При подьезде к перевалу начали попадаться брошеные старые ржавые танки, на дулах которых было написано зеленой краской по-арабски «Аллах Акбар». Затем пошли перевернутые грузовики, тоже все в ржавчине, и наконец мы подьехали к огромной воронке от бомбы. Я вылезла из машины и заглянула на дно, таких я не видела даже в Афганистане. «Что это?!» – ахнула я. «Это в 90-е годы Душанбе военной авиацией бомбил Памир, была гражданская война, погибло много памирцев», – ответили мне. Вышла женщина, которая содержала некое подобие гостевого дома, где мы и заночевали. Вечером она рассказывала о тех страшных бомбежках, я с ужасом слушала ее рассказы.
Утром мы выехали в направлении Хорога. Город исмаилитов был не таким простым, как могло бы показаться неподготовленному туристу. Карим Ага Хан IV выстроил несколько мостов через реку Пяндж, соединив тем самым таджикские и афганские деревни исмаилитов. Он выстроил международный университет и больницу для своего «джамаата»-религиозной общины, а также молитвенные дома «джамаатханэ». Молитва исмаилитов называется не намаз, а «доа». Это особая личная молитва, в которой упоминаются имена всех 49 имамов, включая имя самого Карима Ага Хана IV. Кстати во время гражданского противостояния в Таджикистане, отец мужа С.М. Надери приезжал сюда для проведения мирных переговоров между правительством и бадахшанскими силами самообороны, в качестве «посла мира», как о нем впоследствии писали таджикские газеты, и его авторитет сыграл не последнюю роль в установлении мира в Таджикистане.
Мы гуляли по берегу реки Пяндж и даже кричали «Салам» афганцам на том берегу. Река Пяндж и есть граница между Таджикистаном и Афганистаном, и наркотики переправлялись огромным потоком через эту, в некоторых местах довольно узкую реку. Иногда пакеты с героином афганцы просто запихивали в резиновые шины и по воде переправляли на другой берег.
Памирцы отличаются от жителей центральных районов Таджикистана. Они выше, среди них много голубоглазых и светловолосых, у них семь памирских языков сильно отличающихся от традиционного таджикского и довольно горячий темперамент. Например, я случайно задела плечом памирскую девушку, когда ходила по местному базару, она чуть не влепила мне пощечину, так как подумала, что я это сделала намеренно.
У некоторых памирцев остались очень необычные старинные дома, которые заслуживают отдельного описания. Стены домов выложены из камней, а крыша деревянная, сделанная своеобразным куполом с круглым отверстием посередине. Считается, что через это отверстие проходит в дом естественный природный и божественный луч света. Это отверстие, имеющее в поперечнике около 0,75м, называют «руз». На ночь его закрывают для сохранения тепла. В символике памирского дома руз является сакральным центром, пуповиной, через которое осуществляется связь обитателей дома с небесами. Недаром с глубокой древности памирский дом служил не только для защиты от непогоды, но также являлся храмом, где приносились жертвы и совершались молитвы.
В центре дома расположен очаг для огня. Вокруг очага пол состоит из трехуровневого настила. Самый низкий первый уровень означает «неодушевленный мир», второй, расположенный ступенькой выше над ним, символизирует «растительный мир», третий – «животный мир».
Вокруг очага установлены пять столбов, каждый из которых назван именем членов семьи пророка Мохаммеда: главный столб самого пророка, дальний справа – его зятя Али, ближний столб слева – дочери Фатимы, и два столба у входа -внуков Хасана и Хоссейна.
Завершающим элементом памирского дома является «Чорхона»– ступенчатый четырехярусный купол, устанавливаемый над балками посередине помещения. Каждый ярус символизирует какую-либо стихию. Так, первый символизирует «Дом Земли», второй – «Дом Воды», третий – «Дом Ветра» и четвертый, самый верхний ярус, символизирует «Дом Огня» и само солнце. Он открыт для проникновения света и устанавливается в последнюю очередь. Балок в куполе двенадцать по числу шиитских имамов. При восходе солнца первые лучи проникают сквозь отверстие в крыше на столб пророка, а затем рассеиваются по всему дому.
Правая сторона дома предназначена для мужчин и общих собраний, молитв и празднеств, центральная часть вокруг огня для женщин, а левая для детей. В старые времена в таких домах проходила вся жизнь памирцев, и личная и общественная.
В каждом доме нас угощали плитками из толченого тутовника с фисташками. Запасы этих сладких плиток часто выручали памирцев, когда перевал на несколько месяцев заваливало снегом, и многие продукты питания было невозможно доставить.
Мне понравились памирцы, и я с сожалением покидала их край.
Узбекистан.
Ташкент стал второй резиденцией семьи Надери. Здесь они имели обширные политические связи, так как узбеки расценивали Надери, как союзника своего афганского ставленника узбекского генерала Дустума. Они возлагали большие надежды на Северный Альянс, как на сдерживающую талибов силу в северной приграничной с Узбекистаном провинции Балх, а также в Самангане и Баглане. И это было логично, принимая во внимание тот факт, что Баглан и Саманган находились под контролем исмаилитов.
Покровительство ташкентских узбеков было спасительным для семьи Надери. Лидеры исмаилитов приходили в себя в Узбекистане после сокрушительного удара талибов, подсчитывали потери и оставшиеся силы, связывались с полевыми командирами в Афганистане, посылали людей вглубь страны для сбора оперативной информации.
Дустум делал то же самое, но из Турции. Из командиров Северного Альянса в Афганистане остался только Масуд, который после оставления Кабула в 1996 году снова вступил в борьбу с талибами. И каково было видеть Дустуму и Надери, как «выскочка таджик» верховодит на их территориях, а американцы и русские поставляют ему вооружение и деньги. Масуд был в апогее своей военной карьеры. Высокопоставленные генералы ЦРУ на вертолетах летали к нему в Панджшер как к себе домой, и впоследствии я даже увижу такую фотографию у Масуда дома на книжной полке в комнате для приема гостей.
Что же касается самого Узбекистана, то положение дел в стране на тот момент было также отнюдь не радужным. В феврале 1999 года в Ташкенте одновременно прогремели взрывы в нескольских местах города. Ударная волна была настолько сильной, что осколки оконных стекол буквально высыпались в стоявший у окна казан с афганским кабули, испортив нам весь обед. Как сказали мои родственники, это было нападение боевиков хорошо известного в Афганистане Джумы Намангани на членов правительства Узбекистана, возможно, они планировали убить и самого президента Каримова, приехавшего на общее правительственное совещание. В результате погибло 16 человек, десятки людей были госпитализированы. Джумабай Хаджиев, он же Джума Намангани наводил ужас на жителей республик всей Средней Азии. Начав службу в афганской войне в рядах советского ВДВ, по возращении он попал под влияние андиджанского муллы Мирзаева, который неудачно промыл ему мозги, в результате чего Джумабай продолжил «повышение квалификации» в пакистанских и арабских тренировочных лагерях, выйдя оттуда зомбированным монстром и близким другом пакистанских талибов. Несколько лет он терроризировал Узбекистан, Киргизию и Таджикистан, пока афганские узбеки Дустума не ликвидировали этого кровавого пособника Усамы бен Ладена, окружив несколько тысяч его боевиков под Кундузом, о чем Дустум радостно сообщил своему другу президенту Исламу Каримову.
Но мне, как русской, было крайне неприятно слушать рассказы наших русских соседей. Бабушка рассказывала, как в 1966 году девчонкой приехала из Смоленской области восстанавливать разрушенный землетрясением Ташкент. Как весь Советский Союз всем миром восстанавливал этот город из руин, как она залезала под столы швейных машинок с механическим ножным приводом и держала за ноги вырывающихся узбечек, показывая, что это совсем не страшно двигать педаль ногами и шить одновременно. На книжном ташкентском развале я нашла учебник, где было написано:
«В каждой послевоенной пятилетке вводилось в строй около 100 промышленных объектов. К 1985 году в республике уже имелось более 1500 производственных и научно-производственных объединений, комбинатов, предприятий. Выпуск промышленной продукции, по сравнению с 1941 годом, увеличился в 21 раз. В республике было введено медицинское обслуживание населения, всеобщее и высшее образование, пенсионное обеспечение, узбекские женщины получили равные права с мужчинами, работающие люди получили бесплатное жилье. Стремительно осваивались степи и пустыни, возникали поселки и новые города: Ташкент (Новый город), Фергана, Чирчик, Навои, Учкудук, Зарафшан».
Все это стало результатом колоссальных капиталовложений всего Советского Союза, и прежде всего России, и за что спрашивается, русских начали так жестоко гнать из Узбекистана в 80-90-х годах? Не просто гнать, но как рассказали мне соседи, русским отрубали головы и выставляли в мясных лавках на всеобщее обострение. «За что?!!!», – в ужасе вопрошала я, понимая, что мой вопрос уходит в никуда.
Впоследствии, когда я увижу много этнических узбеков из числа научной и культурной интеллигенции, покинувших Узбекистан в эти страшные годы с чувством негодования и глубочайшего разочарования в правящем режиме и царящем беспределе, я пойму, что узбекский национализм был явлением заказным и проплаченным извне. Национализм был с отвращением отвергнут многими коренными жителями этой многонациональной республики, как уродливое и чужеродное явление, не свойственное исконно гостеприимной и хлебосольной душе этого народа, спасшего во время Великой Отечественной войны от голода и смерти тысячи эвакуированных беженцев из окуппированных фашистами районов России, Белоруссии, Украины. Дети распределялись по семьям, узбекские женщины становились в очереди за новоприбывшими и уводили их домой, заботясь о русских детях, как о родных.
А то, что видела я, то было страшным временем разгула вражеских сил, и это жуткое беснование распространилось на территорию всего постсоветского пространства.
Муки изгнания.
Начался 2001 год. Время вынужденного изгнания затягивалось, шел третий год нашего пребывания в Узбекистане. Масуд по-прежнему браво воевал, а семья Надери в беспомощности и раздражении отсиживались на чужбине. В этой удручающей обстановке давно имевшие место брожения внутри семьи Надери вылились в открытое противостояние. Некогда сплоченный и монолитный родовой клан дал трещину, а именно, командующий Саид Хесамуддин Хакбин- старший зять Надери, более 10 лет возглавлявший 13-ти тысячную армию исмаилитов был им официально отвергнут. Корни этого разлада тянулись с середины 80-х годов, когда под влиянием именно этого зятя Надери пошел на сближение с Масудом. 28 апреля 1992 года войска моджахедов вошли в Кабул, правительство Наджибуллы пало. Демократическая Республика Афганистан перестала существовать, Ставленник США и Пакистана Бурхануддин Раббани, исправно поставлявший все предшествовавшие годы в соседние страны героин и пандшерские изумруды, временно занял пост президента Исламского Государства Афганистан (ИГА). Дустум, некогда верный командир Наджибуллы, переметнулся на сторону моджахедов, Надери сделал то же самое. Наджибулла, брошенный на произвол судьбы Советским Союзом, преданный всеми своими генералами и союзниками, укрылся в миссии ООН в Кабуле, а Масуд стал министром обороны ИГА.
Но союз Надери с Масудом длился недолго, так как среди моджахедов грянула новая междоусобица, а именно, Масуд сцепился с Гульбеддином Хекматьяром, основателем Исламской партии Афганистана, ставленником Саудовской Аравии и США и крупнейшим производителем героина. За годы проживания в Афганистане я неоднократно слышала от простых афганцев, что практически все фабрики по производству героина принадлежали именно Хекматьяру, поэтому для себя я окрестила его «героиновым бароном». Интересно, что у Раббани тоже была кличка «хусур» среди афганцев, что означало «тесть», ввиду его тихого и покладистого нрава.
В 1994 году Масуд вновь схлестнулся с Хекматьяром за контроль над Кабулом. Надери и Дустум приняли сторону Хекматьяра против Масуда. Хекматьяр, осадивший Кабул, так обстрелял воистину несчастный город, что почти в каждом кирпичике пятиэтажек микрорайона, построенного советскими специалистами, осталась выбоина от пули, а некоторые дома были просто разрушены. В результате этой бойни погибло несколько тысяч жителей афганской столицы, а исчадье ада под названьем Гульбеддин стал премьер-министром Афганистана.
Но Масуд отомстил всем, в частности, для Надери он устроил обстрел его родового поселения Каян. Рассказывали, что Масуд не отказал себе в удовольствии и отправил туда пару самолетов, дабы навести побольше страху, что ему с блеском удалось. Впоследствии, этот крайне неприятный инцидент был кое-как замят, но не забыт. Поэтому связь Дустума и Надери носила довольно доверительный характер, чего нельзя было сказать об их отношениях c Масудом.
Раскол в клане Надери разрастался как снежный ком, вызывая необратимые деструктивные последствия в сложном внутрисемейном укладе. Складывалось впечатление, что трехсотлетний, веками точимый червями дуб начал стремительно разрушаться. Лишение исмаилитской армии боевого главнокомандующего в лице Хесамуддина Хакбина значительно ослабило их боеспособность. От Надери ушли не просто авторитетный зять и пятеро родных внуков, но и отделился многочисленный родственный клан Хакбинов с их связями в местной среде. Равноценной замены найдено не было, армия исмаилитов была деморализована.
Семья опального зятя в период смуты 1998-2003 годов нашла убежище в другом традиционном для афганских шиитов месте, а именно, в иранском Мешхеде. Иран, подобно Узбекистану, был заинтересован в создании буферной зоны в приграничном Герате и близлежащих областях путем использования сил афганских шиитов- исмаилитов, несмотря на их принадлежность к нетрадиционной «неиранской» разновидности шиизма. Если Узбекистан рассматривал клан Надери, как союзников Дустума, то для Ирана зять Надери был ценен, как союзник таджикского военачальника Масуда.
Иранцы предоставили изгнанникам все возможности для спокойного проживания на долгие и томительные 5 лет. От иранских спецслужб был выделен куратор, регулярно посещавший дома подопечных. Подобные кураторы имелись и в Узбекистане. Их внимание было ненавязчивым и никого не обременяло. Жизнь размеренно текла своим чередом, дети учились в иранских школах, взрослые наблюдали за происходящим на родине, ожидая своего часа.
Тем временем раскол в семье Надери углублялся. Вслед за изгнанным зятем, в Мешхед последовали два старших сына самого Саида Мансура Надери, в их числе был и мой муж. Причины ухода были разнообразные, имели застаревшие корни. Двойственная политика, потеря былой духовной и идеологической составляющей, старые обиды – все это вылилось в протест части родственников и их отказ подчиняться главе. Когда впоследствии раздоры достигнут апогея, до меня будут доноситься обрывки информации, о сделке с американскими военными, когда американцы обратятся к ним с просьбой отвлечь на себя силы талибов от некоего стратегического узкого ущелья – прохода, через который им будет необходимо попасть в тыл к талибам. Семья, не пожалев своих плохо вооруженных, неподготовленных людей, бросит их как пушечное мясо на растерзание талибам. Погибнет несколько сотен исмаилитов из самых преданных Надери областей Некпай и Ханабад, составлявших костяк некогда довольно эффективной исмаилитской армии. Американцы осуществят задуманный маневр. И когда обезумевшие от горя вдовы придут к семье за помощью, им выделят по мешку муки, риса и жестяной короб животного жира, стараясь поскорее отделаться от назойливых женщин. Дети этих погибших хазарейцев, став взрослыми, мигрируют на Запад. С возрастом они осознают, как поступали с их отцами, за что они погибали, и будут с горечью и негодованием требовать от семьи Надери ответа за этот и многие другие страшные поступки. Но их слабые голоса не будут услышаны. И когда я буду читать книгу Пластуна В.Н., то найду его рабочие записи, которые многое мне объяснят.
«Фактическим хозяином провинции Баглан является член Революционного совета РА, исмаилит, местный авторитет Саид Каян (Мансур), который имеет договор и с местными властями, и с оппозицией. Он якобы пропускает караваны с оружием, запрещает Министерству Государственной Безопасности проводить инспекцию постов и заходить в деревни в контролируемом им районе. Его люди держат под контролём всю дорогу Пули-Хумри-Саланг. Сын Мансура (по данным контрразведки – брат) – командир полка территориальных войск. Сам Саид Каян отличается жестокостью, население подчиняется ему беспрекословно…
Продумать возможность выделения в отдельное направление разработку по налаживанию контактов с исмаилитами (их в ДРА около 2 млн. чел.). Почему лидер исмаилитов Ага-хан дал в своё время указание поддержать режим Б. Кармаля?»
Прочитав это, я пойму, почему в 1994 году в Москве другом Саида был именно сын Бабрака Кармаля. Почему доктор Наджибулла поверил исмаилитам и дал разрешение семье Надери переехать на постоянное жительство из глухого багланского кишлака Каян в столицу страны Кабул, где они провели лучшие годы своей жизни.
Я вспомню их рассказы о временах в 1980-х, когда одновременно в один и тот же дом Надери с парадного входа заходили для переговоров коммунисты, а с «черного» входа в соседнюю комнату запускали воющих с ними моджахедов. Причем ни те, ни другие посетители не знали, что в этот самый момент буквально за стеной комнаты сидят их заклятые враги, с которыми ведутся аналогичные переговоры. Разница состояла лишь в том, что в комнате с моджахедами сидели члены семьи Надери в национальных костюмах, с четками и Кораном, а в комнате с коммунистами сидели другие члены той же семьи, свободно говорящие по- русски, в европейских костюмах и бутылкой «Столичной» на столе.
Что касается вопроса востоковеда относительно причины, по которой лидер исмаилитов Ага Хан IV дал в то время указание Надери поддержать Кармаля, то ответ на этот вопрос я получила от таджикского исмаилита, который звучал следующим образом: «Принципиальная позиция всех Ага Ханов состоит в поддержке законной власти в государствах проживания своих последователей. Кармаль на тот момент был международно признанным главой государства. А тот факт, что он был коммунистом мало интересовал Ага Хана, так как для него было важно выживание и спокойствие его паствы».
Наступало новое время, и семья продолжала осуществлять продуманную чистку от уже невыгодной старой команды, сыгравшей свою роль в 80-90-х и уже более не нужной. Семья готовилась к выходу в новую реальность, где не было места местечковым полевым партизанским командирам и друзьям Советов. На арену выходили Соединенные Штаты и их союзники. Сбрасывая старую вылинявшую кожу, на свет появлялась новая, молодая и свежая. Были мобилизованы родственники с европейским и американским образованием и языками, активно привлекалась молодежь. Требовалось продемонстрировать новым хозяевам Афганистана, что вот мы все свои, граждане Европы и США. Маски религиозности были также откинуты за ненадобностью, так как на американцев это произвело бы невыгодное впечатление. В результате смены декораций из архаичной и некогда духовной семьи Надери на политическую арену выходила укомплектованная молодая проамериканская и прагматичная команда бизнесменов, жаждущих не столько власти, сколько денег для обеспечения себе безбедного существования. «Пожировали и хватит, – скажут они впоследствии уходящим со сцены родственникам, – теперь пришло наше время».
Но все это случится в будущем, а тогда на дворе был 2001 год, месяц март. И мы собирались уезжать из Ташкента через Ашхабад по направлению на Мешхед.
