Юлиуш Фальковский
Миг всемогущества
Предисловие
Драма в пяти действиях и девяти картинах, заимствованная из истории России (1605–1606) «Миг всемогущества»1 неизвестна современной отечественной публике. Пьеса была издана в Париже в 1873 г. под псевдонимом Жюль Ф***, за которым скрывался польский писатель Юлиуш Фальковский (1813–1892). Фальковский родился в Дубовчике в семье бригадного генерала и сам рано поступил на военную службу. Позднее он окончил Вроцлавский университет, с 1848 по 1870 гг. жил во Франции, был женат на француженке, работал в нескольких железнодорожных строительных компаниях. Вернувшись в Польшу, он обосновался в Кракове и занялся писательством. Долгие годы он являлся корреспондентом ежедневной парижской газеты «Универ», где регулярно публиковал статьи о польской жизни. Помимо пьесы о русской Смуте он написал также пятиактную драму «Конец Стюартов» (1880). В 1877–1887 годах Фальковский издал «Картины из жизни нескольких последних поколений в Польше» в пяти томах. В 1879 году вышли «Мемуары 1848–1849», а в 1881 году сочинение под названием «Падение польского восстания в 1831 году» (сам автор, кстати, имел к событиям непосредственное отношение).
Несмотря на то, что личность автора была скрыта за псевдонимом, Петр Вейнберг в разборе пьесы «Миг всемогущества», опубликованном в «Санкт-Петербургских Ведомостях» 13 сентября 1873 г., указывал на польское происхождение создателя пьесы (ссылаясь на некую французскую газету)2. Автор рецензии отмечал при этом, что «национальная тенденция сказывается в пьесе с первых же страниц». Действительно, произведение изобилует похвалами в адрес «благородного, просвещенного, свободного народа» Польши, а также призывами к объединению двух братских народов – польского и русского, – дабы «сдерживать все попытки внешних завоевателей и установить окончательно мир в целом мире». При этом, как справедливо указывал П. Вейнберг, драма не содержит никаких высказываний, направленных против России, напротив, автор искренне сочувствует бедственному положению средневековой Руси, объясняя его «историческими обстоятельствами».
Драматург неплохо знаком с российской историей и культурой, он практически безошибочно передает русские имена собственные. В то же время исторические неточности, встречающиеся в пьесе, касаются не только российских реалий, но и событий, имевших место в Польше. К последним можно отнести умолчание о роли князя Адама Вишневецкого (брата Константина) в судьбе Дмитрия, а также явное упрощение характера взаимоотношений названого царевича с королем Сигизмундом III.
Ошибки «русского происхождения» были частично перечислены еще Вейнбергом: мужики в сарафанах, Гранитная палата, появление двух политических противников, митрополита Микитича и патриарха Романова, в результате удивительной трансформации одной исторической личности – Федора (Филарета) Никитича Романова. Сюда же можно добавить перенесение обители, где находилась царица Марфа, из окрестностей Череповца под Орел; упоминание о горах, окружающих со всех сторон Москву (эту интересную географическую деталь, кстати, присутствует и в некоторых других зарубежных сочинениях о Дмитрии Самозванце); обращение персонажей друг к другу на «вы», включая и обращение царя к казакам; появление имени Хрихорий наряду с Григорием; перенос угличского следствия из 1591 в 1606 г. Эпохальная встреча названого царевича с царицей-инокиней Марфой в пьесе происходит под Кромами (близ Орла), накануне очередного сражения, тогда как в истории эта встреча состоялась уже после триумфального вступления царевича в Москву.
Вместе с тем пьесу «Миг всемогущества» нельзя назвать псевдоисторической. В основе ее лежит концепция самозванства поневоле, широко распространенная как в исторической науке, так и в литературе. Традиция изображения Дмитрия бессознательным орудием мести узурпатору Годунову в европейской драматургии была положена Ф. Шиллером (1804), а затем подхвачена многими его последователями и подражателями. Оригинальность подхода Фальковского заключается в том, что он избирает в идейные вдохновители обмана и в наставники будущему самозванцу старого монаха Григория Отрепьева. Подобная версия взаимоотношений Самозванец–Отрепьев не столь распространена как в отечественной, так и в зарубежной литературе.
Следует отметить, что российские авторы далеко не всегда отождествляли Самозванца с чудовским монахом. Так, не ставят знак равенства между ними М.П. Погодин («История в лицах о Димитрии Самозванце», 1835) и А.Н. Островский (хроника «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», 1866). У А.К. Толстого («Царь Борис», 1870) Григорий Отрепьев оказывается случайным спутником Лжедмитрия. В пьесе А.С. Суворина «Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения» (1902) пьяница-Отрепьев следует за войском Дмитрия в обозе. В романе Ф.Ф. Шахмагонова «Остри свой меч!» (1992) Отрепьев – друг детства и своеобразный двойник Дмитрия. Не были тождественны эти исторические личности и для Проспера Мериме: в его хронике «Первые шаги авантюриста» (1852) монах Григорий выступает как самостоятельное действующее лицо. Своеобразными соперниками и на политический арене и на любовном фронте выступают Лже-Дмитрий и Отрепьев в романе Фредерика Уишоу «Великолепный самозванец» (1903). Противостояние молодого самозванца и Григория Отрепьева составляет основу конфликта в романе Фрэнсиса У. Бейна «Дмитрий» (1890).
В драме «Миг всемогущества» самозванцем невольно становится Юрий, сын кормилицы настоящего царевича, в пятилетнем возрасте переживший резню в Угличе и спасенный от верной гибели монахом Григорием Отрепьевым. Названый Дмитрий искренне считает себя сыном Ивана Грозного до тех пор, пока встреча с царицей Марфой не раскрывает ему глаза на истинное положение вещей. Подобно герою Шиллера, он тяготится вынужденной ролью самозванца, и лишь после сложнейшей внутренней борьбы решает принять венец ради будущего счастья своего отечества. «Не бывает великого преобразования без пролития потоков крови, а я хочу победить нелепые предрассудки, укоренявшиеся в умах веками, пробудить благородные чувства в зачерствевших душах, одним словом, превратить толпу рабов в граждан. И все это – не пожертвовав ни единой жизнью», – заявляет он (д. IV, сц. VII). Это благородство, неуместное в привыкшем к кнуту обществе, и становится в итоге причиной его гибели.
Григория Отрепьева драматург изображает человеком верующим едва ли не до фанатизма и одновременно одержимым идеей отмщения Годунову. Месть вызвана в данном случае не личными интересами; в сознании монаха она приравнивается к небесной каре тирану за все его преступления. Этот Отрепьев – трагический злодей. Видя в своем воспитаннике исключительно орудие мести, он не может смириться с его внезапной самостоятельностью и даже грозит ему разоблачением, но в решающий момент принимает всю вину на себя и пытается оправдать действия своего приемного сына.
Как справедливо отметил П. Вейнберг, образы Самозванца и Отрепьева выглядят несколько размытыми, их жесты и реплики излишне пафосны.
Наряду с этим в пьесе дается любопытная трактовка характеров Петра Басманова и Марины Мнишек. Переход воеводы Басманова на сторону Самозванца обусловлен здесь лишь публичным признанием последнего Марфой. Вследствие этого образ воеводы остается в тени и не несет никакой особой нагрузки, как бы уступая свою традиционную роль отцу Григорию. Марина (Мари) Мнишек на протяжении всего действия демонстрирует удивительную силу духа и выступает не только в роли возлюбленной Дмитрия, но и его преданного друга и сподвижника. Тем более неожиданной и неоправданной кажется ее слабость в момент наивысшей опасности для супруга (потеря рассудка в финальной сцене).
Мы не располагаем сведениями о том, ставилась ли драма Фальковского на сцене, но думается, что внушительный объем произведения мог бы сделать его постановку затруднительной. В то же время многочисленные и подробные авторские ремарки говорят о том, что драма была написана скорее для сцены, нежели для чтения.
Сегодня книга относится к числу библиографических редкостей, однако экземпляр ее сохранился в фонде «Россика» Российской Национальной Библиотеки в Санкт-Петербурге. Помимо французского издания 1873 г., в 1879 г. книга была переиздана в измененном виде в Познани на польском языке.
Мария Лазуткина
Действующие лица
ДМИТРИЙ
ЮРИЙ МНИШЕК, воевода Сандомирский
ОТЕЦ ГРИГОРИЙ ОТРЕПЬЕВ, русский монах
ПРЕПОДОБНЫЙ ОТЕЦ САВИЦКИЙ, ИЕЗУИТ
КНЯЗЬ КОНСТАНТИН ВИШНЕВЕЦКИЙ, зять Мнишека
СТАДНИЦКИЙ }
ТАРЛО }
ФРЕДРО } польские вельможи
РАТОМСКИЙ }
БУЧИНСКИЙ }
КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ
БАСМАНОВ, воевода или командующий русским войском
КНЯЗЬ ДМИТРИЙ ШУЙСКИЙ }
ГОЛИЦЫН }
МСТИСЛАВСКИЙ }
НАГОЙ }
ВОРОТЫНСКИЙ } московские бояре
ТАТИЩЕВ }
ШЕРЕМЕТЕВ }
ОБОЛЕНСКИЙ }
МИКУЛИН, дворецкий в Кремле
ФИЛАРЕТ РОМАНОВ, митрополит ростовский
ПЕТР МИКИТИЧ, митрополит, затем патриарх
МАКСИМ, запорожский казак
СЕКРЕТАРЬ Дмитрия
ОСМОЛЬСКИЙ, мажордом
Польская знать; польские солдаты, запорожские казаки; попы, московские воеводы, царские чиновники; русские солдаты, слуги, народ.
МАРИ (МАРИНА) МНИШЕК, дочь воеводы
КНЯГИНЯ УРСУЛА ВИШНЕВЕЦКАЯ, жена князя Константина, старшая сестра Мари
ХМЕЛЕЦКАЯ, гувернантка
ВАНДА }
АГНЕСА }
ЮЛИЯ } подруги Мари, живущие в Самборском замке
РОЗА }
МАРГАРИТА }
МАРФА, вдова царя Ивана IV, монахиня
Польские дамы; русские монахини
А знаете ли вы имя того,
кого вы называете самозванцем?..
Его имя – справедливость…
Его имя – свет… Его имя – свобода…
(Действие V)
Действие
I
Картина I
Парк, прилегающий к замку воеводы Мнишека в Самборе. В глубине крыло замка позднейшей пристройки с крыльцом (итальянский стиль XVI в.). В центре, на пригорке, посреди травы и цветов, – ива, подле нее скамья; слева и справа ряды деревьев.
Сцена I
МАРИ, МАРГАРИТА, АГНЕСА, ВАНДА, ЮЛИЯ, РОЗА, ГУВЕРНАНТКА, ОСМОЛЬСКИЙ, мажордом.
МАРИ [с распечатанным письмом в руках]. Мой славный Осмольский, я только что получила письмо от моего отца, где он сообщает, что следует за гонцом и везет в замок множество сенаторов и нунциев. Воевода советует вам все подготовить, чтобы достойно принять его гостей, которых он постарается задержать здесь на несколько дней.
ОСМОЛЬСКИЙ. Все будет готово, сударыня.
МАРИ. Наш гость, царевич Дмитрий, в замке?
ОСМОЛЬСКИЙ. Он на охоте, сударыня, с князем Константином и сыном воеводы.
МАРИ. Хорошо. Можете идти.
[Отпускает его кивком головы. – Осмольский низко кланяется и уходит. – Мари садится на скамью и берется на начатое вышивание.]
ВАНДА [приближаясь к Мари]. У тебя озабоченный вид, Мариночка?
ЮЛИЯ. Да, после прочтения этого письма Мари сделалась совсем серьезной.
АГНЕСА. Ну же, Мари, раскрой нам секрет, что так тяготит тебя.
МАРИ. Я в некотором затруднении; мой отец поручил мне столь деликатное дело.
МАРГАРИТА. Дипломатическую миссию?
МАРИ. Именно.
МАРГАРИТА. Дело касается иноземной державы?
МАРИ. Почти.
РОЗА. Я догадываюсь.
ЮЛИЯ. Это не трудно: иноземная держава нынче охотится в землях воеводы.
МАРГАРИТА. Ведет двойную охоту: стреляет в лесу, а целит в другую сторону.
МАРИ [с улыбкой]. Ты всё такая же злючка, Маргарита.
МАРГАРИТА. С чего это? Уж я бы не разозлилась, если б в меня влюбился юный царевич … с такими убедительными голубыми глазами.
ЮЛИЯ. А какой у него мягкий голос!
РОЗА. А какой он наездник!
АГНЕСА. И танцор неутомимый!
ВАНДА. Да к тому же храбрый, галантный и искренний друг Польши!
МАРГАРИТА. Короче говоря, общее собрание дам постановляет, что это редкая птица. Не верится, что он приехал из московской стужи!
ВАНДА. Северный Феникс!
ГУВЕРНАНТКА. Феникс – это уж слишком, но выпавшие на его долю несчастья поистине удивительны.
МАРИ. Бывают выдающиеся роды, чьим последним отпрыскам уготованы фатальные судьбы, от которых ничто не в силах их уберечь.
ГУВЕРНАНТКА. Быть может, они скрывают в себе искупление.
ДАМЫ. О! О!
МАРИ. Это ведомо лишь Господу; очевидно лишь то, что сыновей царя Ивана Грозного постигли все мыслимые и немыслимые несчастья. Старший из них был убит собственным отцом посреди кремлевской площади. Второй сын был лишен проблесков разума, а третий, Дмитрий, лишь чудом избежал ножа убийц лишь для того, чтобы стать изгнанником на чужбине. Из письма, что пишет мне мой брат, не видно, чтобы всем его испытаниям пришел конец.
АГНЕСА. О! Мари, расскажи нам его историю. Тебе она должна быть хорошо известна, ведь именно твой зять князь Константин привез его в Самборский замок.
ВСЕ [хором]. О, расскажи же! Расскажи нам!
МАРИ. Это будет долгая история, милые подружки.
РОЗА. Тем лучше, мы будем дольше ее слушать.
[Дамы собираются вокруг Мари. Одни садятся на скамью по сторонам от нее, другие – прямо на траву. – Гувернантка остается несколько в стороне, занятая вышиванием.]
МАРИ. Царевич Дмитрий – последыш царя Ивана Грозного, рожденный в пятом супружестве этого тирана3. Он появился на свет, когда вся Московия уже ожидала угасания рода, царствовавшего в стране многие века. Потому верный народ воспринял весть о его рождении с радостью, но оно нарушило планы одного тщеславного и порочного человека, любимого министра царя Ивана, который зарился на престол своего владыки.
ГУВЕРНАНТКА [перебивая]. То, верно, был Борис Годунов, что ныне царствует в Москве.
МАРИ. Он самый. Находясь в тени трона, он загодя готовил средства для его будущего похищения. Его люди возглавляли войско и занимали важнейшие государственные должности. Он уже полагал, что стоит на пороге царствования, но тут появился Дмитрий и помешал его честолюбивым замыслам.
ЮЛИЯ. Бедный ангел! Встал точно агнец на пути волка.
МАРИ. Да, он встал на пути человека, который не отступал ни перед каким преступлением ради достижения своей цели; Дмитрий был приговорен к смерти в тот самый день, когда появился на свет.
ВАНДА. Меня прямо в дрожь бросает!
МАРИ. Когда царь Иван умер, Дмитрий был еще в колыбели. Бояре возложили корону на голову идиота Федора, его старшего брата; но истинным хозяином Московии был Годунов, прятавшийся под мантией несчастного царевича, которого он женил на своей сестре. Он сохранил жизнь Федору, стремясь уничтожить Дмитрия. Смерть этого ребенка была ему нужнее всего; смерть быстрая и бесшумная, с помощью каких-нибудь тайных козней, в которых нельзя было бы усмотреть его руку.
ЮЛИЯ. Неужели тщеславие может довести до такого грехопадения?
ГУВЕРНАНТКА [торжественно]. Честолюбивый мужчина способен на все; уж поверьте мне, сударыни.
МАРИ. Дмитрия оставили все приближенные его отца. Его защищали лишь две храбрые женщины, не покидавшие его ни днем ни ночью: его мать царица и некая крестьянка, его бывшая кормилица, ставшая для него второй матерью. Этим двум женщинам в течение трех лет удавалось предотвращать все непрекращающиеся заговоры против его жизни. Одному лишь Богу известно, сколько им для этого понадобилось бдительности, проницательности и преданности.
ВАНДА. О, мужественные женщины! Да хранят их Пресвятая Дева и ангелы небесные.
МАРИ. Годунов потерял терпение. Однажды, под предлогом того, что маленький Дмитрий прогневал царя Федора, Годунов отправил царевича вместе с матерью в небольшой город Углич4, поселив в монастыре, а затем подослал туда к нему убийц.
[Все девушки вскрикивают.]
ВАНДА. Какое ужасное коварство!
[Вдали слышен звук охотничьего рога.]
МАРГАРИТА. Слышите? Охотничий рог! Это нынче царевич Дмитрий хочет совершить убийство какой-нибудь невинной косули в нашем лесу.
ВАНДА. Пускай они себе охотятся. Продолжай, милая Мари.
РОЗА, АГНЕСА, ЮЛИЯ. Продолжай, Мариночка.
МАРИ. Но в то время, когда Годунов замышлял это преступление, один из его заклятых врагов, от которого он надеялся избавиться навсегда, отправив в ссылку, тайно возвратился в Москву. Это был монах Григорий Отрепьев – тот самый, что недавно прибыл в наш замок, чтобы присоединиться к царевичу Дмитрию.
ВАНДА. А, этот поп с косматой бородой и свирепым взглядом, который то и дело крестится и говорит лишь да или нет.
АГНЕСА. Да умеет ли он вообще говорить? Я слышала от него лишь бормотание.
МАРГАРИТА [с притворной важностью]. Я скажу вам, в чем дело. – Бедняга не умеет разговаривать и воет, как волк.
[Девушки смеются.]
МАРИ. Какие вы глупышки! Под черным клобуком бьется сердце, исполненное веры, мужества и преданности. Он был настоятелем в одном московском монастыре, широко почитаемым за свою строгость и добродетельность. Царь Иван, преследуемый, как все великие преступники, ужасными видениями, часто призывал его к себе и принимал самые суровые покаяния, которые на него налагал этот монах.
ГУВЕРНАНТКА. Чтобы потом вновь вернуться к жестокостям.
МАРИ. Отец Григорий всегда был противником Годунова, тайные замыслы которого он угадал; он старался предостеречь царя о честолюбии этого кровавого интригана. Тот, конечно, знал об этом и отомстил после смерти царя Ивана. Монах был сослан по его приказу на берега Ледовитого моря, но спустя три года он сумел убежать из места ссылки и, как я вам уже сказала, тайно возвратился в Москву. Ему не понадобилось много времени, чтобы разузнать о тайных кознях Годунова. Он предугадал, к чему они ведут, и решил спасти любой ценой сына своего покойного государя.
ВАНДА. Берем свои слова назад, сударыни. Честь и хвала отцу Григорию.
АГНЕСА. Хвала храброму монаху!
МАРГАРИТА. У меня предложение: давайте поцелуем его все по очереди, когда он появится.
ВСЕ [хором]. Поцелуем его!
[Девушки смеются.]
МАРИ. Он поспешил в Углич и, несмотря на тысячи препятствий, добрался до царственных изгнанников. Царица Марфа – так зовут вдову царя Ивана – переживала один из моментов спокойствия, которые человек, чья жизнь полна страданий, пытается создать с помощью зыбкой надежды, иллюзий и химер.
ГУВЕРНАНТКА. Бог мой, да ведь так мы и переносим беды в этом мире.
МАРИ. Рядом с нею всегда была кормилица Дмитрия, верная Ирина, со своим сыном, молочным братом царевича, и два мальчика резвились с веселой беззаботностью своего возраста. Отец Григорий без околичностей описал царице новую опасность, угрожавшую ее сыну, и предложил тайно вывезти его в Польшу, но несчастная мать не находила в себе сил с ним расстаться.
ВАНДА. Ее можно понять. Бедная женщина!
РОЗА, АГНЕСА, ЮЛИЯ. Бедная мать!
МАРИ. Да, бедная мать! Но пока она колебалась, беда постучала в двери. Как-то ночью монастырский колокол разбудил город набатным звоном. Отец Григорий, остановившийся неподалеку и всегда спавший чутко, первым прибежал на этот скорбный зов. Ворота монастыря были открыты, обезумевшие от ужаса монахини сгрудились, ожидая помощи. Они рассказали ему, что звонарь заметил, как двое вооруженных ножами людей перелезли через стену и проникли в монастырь. Он хотел узнать больше и бросился по коридору к спальне, которую делили две женщины и двое детей. Когда он вошел туда, жуткое зрелище предстало его глазам…
ВСЕ ДЕВУШКИ. Ах!!!
[Звук охотничьего рога слышится теперь ближе.]
МАРГАРИТА. Решительно, эти Немвроды5, направляются в нашу сторону. Они, должно быть, приняли нас за ланей. Впрочем, тут нет ничего удивительного.
РОЗА. Да что там охота! Чем кончилась история, Мари?
АГНЕСА, ЮЛИЯ. Да, чем все закончилось?
ВАНДА. Ты сказала, что жуткое зрелище открылось взору отца Григория.
МАРИ. Спальня была залита кровью. Убийцы уже прикончили двух жертв: маленького товарища Дмитрия, которого эти полупьяные чудовища приняли сперва за юного царевича, и его мать Ирину, которая пыталась его защитить и погибла вместе с ним. Убийцы тем временем обнаружили свою ошибку. Дмитрий притаился за печкой, куда его мать, предупрежденная об опасности набатом и шумом шагов в коридоре, успела его спрятать; но бедный ребенок, напуганный ужасной сценой, разворачивавшейся у него на глазах, выдал себя криком. В тот момент, когда отец Григорий вошел, убийцы вытаскивали мальчика из его укрытия, а царица Марфа с воплем отчаяния упала без чувств. Дмитрий, несомненно, погиб бы, если бы монах не свалил на пол обоих убийц двумя мощными ударами дубины по голове.
ВАНДА. Браво, отец Григорий!
МАРГАРИТА. Тройное ура бородатому монаху!
МАРИ. Однако разбойники были всего лишь оглушены.
ГУВЕРНАНТКА. Ну и крепкие же у них черепа.
МАРИ. Они вскоре очнулись и сбежали со всех ног, испугавшись криков возмущенной толпы, которая уже заполонила монастырский двор. Отец Григорий не подумал их остановить. Он быстро составил свой план. Зная все секреты этого злополучного жилища, он подошел к одному из шкафов и достал оттуда ларец с разными драгоценностями, которые должны были впоследствии служить для опознания юного царевича. Он спрятал ларец под своей одеждой; затем, не пытаясь привести в чувство царицу из опасения, как бы она не воспротивилась его плану, он спешно укрыл ребенка и вынес его из монастыря, никем не замеченный. Толпа между тем бросилась вслед за убийцами, которые вскоре были схвачены и растерзаны на месте.
АГНЕСА. А, их все-таки растерзали! Превосходно!
РОЗА. Они заслужили тысячу смертей.
ЮЛИЯ. А что же дальше, Мари?
МАРГАРИТА. Как отец Григорий привез царевича в Польшу?
ВАНДА. А царица Марфа, что с нею сталось?
[В третий раз слышится звук рога, теперь совсем близко.]
МАРГАРИТА. Можно подумать, что охота проходит прямо в парке.
РОЗА. Мари! Сударыни! Видите то прекрасное животное, что выскочило на лужайку? Глядите! Оно спряталось вон там, в кустах жимолости. Вот, выходит…
ВСЕ. Я вижу! Я вижу!
МАРГАРИТА. Это лань. [Хлопая в ладоши.] О, нежная маленькая лань!
ВСЕ. Милая лань! Чудесная лань!
[Все, за исключением Мари, бросаются за ланью.]
Сцена II
ТЕ ЖЕ; ДМИТРИЙ, КНЯЗЬ КОНСТАНТИН, ДВОЕ СЫНОВЕЙ ВОЕВОДЫ МНИШЕКА.
ДМИТРИЙ [опускаясь на колено перед Мари и подавая ей охотничье ружье]. Прекрасная владелица замка, охотники предоставляют вам право решить судьбу этой лани.
МАРИ. Если так, господин царевич, я дарую жизнь этому милому животному. Лань останется в нашем парке в память о вас.
[Царевич встает.]
ОДИН ИЗ МОЛОДЫХ МНИШЕКОВ. Признайте, сестрица, что привести лань в самый парк, прямо к вашим ногам, – весьма галантно, это придает охоте настоящей изысканности.
ВТОРОЙ МНИШЕК. Даже двор Генриха IV6 не видал такой галантности.
КНЯЗЬ КОНСТАНТИН. Это все заслуга царевича Дмитрия, который руководил охотой как заправский тактик. Если он поведет себя так же на поле боя в предстоящей кампании, узурпатору Годунову несдобровать.
ПЕРВЫЙ МНИШЕК. Будем надеяться, эта кампания уж скоро начнется… Кстати, Мари, есть ли у вас новости от воеводы?
МАРИ. Да, братец: только что пришло письмо, ненамного опередившее его самого. Он едет сюда с множеством гостей.
КНЯЗЬ КОНСТАНТИН. В таком случае, господа, идемте же, снимем с себя охотничьи доспехи.
[Князь уходит вместе с двумя Мнишеками. Дмитрий, задерживается, почтительно приветствуя Мари.]
МАРИ [в сторону]. Настал момент выполнить поручение. [Дмитрию, вполголоса.] Царевич… отец просил вам передать несколько слов.
МАРГАРИТА [в глубине сцены, тихо другим девушкам]. Дипломатия начинается.
ЮЛИЯ. Свидетели излишни.
ВАНДА. Идемте.
[Уходят.]
ДМИТРИЙ [обращаясь к Мари]. Я так счастлив, сударыня, что эти слова, чего бы они ни касались, будут мне переданы именно вами.
ГУВЕРНАНТКА [в стороне, про себя]. Должна ли я оставить их одних? В конце концов, она здесь хозяйка… сама сможет за себя постоять.
[Уходит.
Сцена III
ДМИТРИЙ, МАРИ.
МАРИ. Мой отец пишет, что он не добился у Сейма… того успеха… на который рассчитывал; но он настоятельно просил меня передать вам, чтобы вы не огорчались… что в его луке не одна тетива.
ДМИТРИЙ [с улыбкой]. Я вовсе не огорчен, сударыня. Я обратился к Сейму против своей воли, уступив настойчивым просьбам отца Григория, – и я был готов к неудаче.
МАРИ. Отец Григорий рассчитывал на благородство и рыцарские чувства нашего Сейма; к несчастью, Сейм их не продемонстрировал.
ДМИТРИЙ. Сейм всего лишь сделал то, что должен был сделать. Ошибка целиком моя. Было и впрямь настоящим безумством просить вмешательства Польши в дело, не представляющее для вашей страны непосредственного интереса; но мне иногда приходится уступать фантазиям человека, который спас мне жизнь, вырастил меня, заботился обо мне как отец, – который живет лишь ради меня.
МАРИ. Да… этот славный монах – истинный образец преданности… Но у вас есть и мать, которая также воплощает собой материнскую любовь, достойную восхищения.
ДМИТРИЙ. Увы! Я уже пятнадцать лет не поддерживаю никаких отношений со своей матерью. Все, что мне известно, – это то, что она приняла постриг и живет в некоей Фиваиде7, посреди русский степей. Возможно, она даже не знает, о моем существовании!
МАРИ. Как! Отец Григорий не сообщил ей, что спас вас и что вы находитесь в Польше?
ДМИТРИЙ. Нет, не сообщил. Я горько пенял ему, но он ответил, что дал себе строжайший зарок никому не рассказывать обо мне – не исключая и мою мать, – из страха, что Годунов прознает об этом и пошлет вслед за мной убийц. Он даже и мне многие годы не говорил, кто я такой.
МАРИ [с удивлением]. Вы не знали?
ДМИТРИЙ. Ни в коей мере. Мои самые ранние воспоминания относятся к сцене угличского убийства. Я помню крики жертв, набатный звон, комнату, залитую кровью. Но это было какое-то бессвязное воспоминание, оно ни с чем не соотносилось в моем сознании. Роль, которая мне была отведена в этом трагическом событии, детали моего предыдущего существования, даже лицо матери, – все стерлось из моей памяти. Я уже жил несколько лет в Польше с отцом Григорием, я уже начал учиться в школе ордена св. Василия в Остроге, на Волыни, убежденный в том, что я всего лишь бедный сирота, которого приютил добрый монах. И в одно прекрасное утро, когда я готовился пойти в класс с маленькой связкой книг под мышкой, он подозвал меня и внезапно поведал мне, что я сын Ивана IV, что мой брат Федор, сменивший отца на троне, только что умер, и русский трон принадлежит мне по праву. Он рассказал мне обо всех кознях Годунова, кровавой трагедии в Угличе, обстоятельствах, которым я был обязан своим спасением. Он показал мне завещание моего отца: украшенный самоцветами крест, на котором было начертано мое имя; этот крест был мне подарен по московскому обычаю крестным отцом у купели. Он рассказал мне также и о многих других событиях моего раннего детства. Но после всех этих признаний он потребовал от меня поклясться, что я сохраню глубоко в сердце тайну своего рождения до тех пор, пока он не снимет с меня эту клятву.
МАРИ. И вы сдержали эту клятву, находясь в том возрасте, когда сердце так пылко и откровенно?
ДМИТРИЙ. Я свято держал ее. Должен, правда, признать, не без усилий. Не раз мне страстно хотелось признаться своим товарищам, когда они забавлялись тем, что унижали меня, называя московским бродяжкой. Но я помнил о клятве и прятал глубоко внутрь себя уязвленную гордость. Отец Григорий сам раскрыл тайну.
МАРИ. Наверное, после ваших подвигов у стен Трапезунда8, не так ли?
ДМИТРИЙ. Бог мой, это было всего лишь вследствие счастливой случайности. Когда я закончил учебу, отец Григорий отправил меня к запорожским казакам, чтобы я научился у них военному ремеслу, и я был ранен при взятии Трапезунда на глазах вашего зятя, князя Константина, возглавлявшего поход. Известный своим благородством, он приказал доставить меня в свой замок в Брагине9 для лечения. – Вскоре он и сам прибыл туда, вместе с ним приехал отец Григорий и, полагая, что моя жизнь в опасности, объявил великодушному хозяину, кто я такой. Этому-то обстоятельству я и обязан счастьем оказаться в этом замке, куда князь Константин поспешил привезти меня, едва я оправился от ран.
МАРИ. Но теперь, когда запрет снят, у отца Григория не осталось предлога, чтобы не сообщать о вас вашей несчастной матери.
ДМИТРИЙ. Я просил его об этом, умолял даже, но он, похоже, не нашел пока способа; но очень скоро он найдет его – неважно, как и какой ценою. О, моя бедная мать! Увидеть ее, припасть к ее ногам, воздать ей ласкою и счастьем за все слезы, что она пролила – это самая заветная моя мечта.
МАРИ. Вы вскоре встретитесь с ней, в Москве, в царском дворце – доверьтесь лишь моему отцу. Воевода – человек с огромным опытом, умеющий улаживать самые сложные дела с людьми самого надменного нрава. Я совершенно убеждена, что собрание, которое вот-вот здесь состоится [подносит палец к губам в знак молчания], касается именно вашего дела [почтительно приседает]. Так что не теряйте надежды.
ДМИТРИЙ [удерживая ее за руку]. Не убегайте, сударыня: добрые ангелы не улетают столь скоро… Позвольте задержать вас еще не мгновение.
МАРИ. Но… я жду отца, он должен вот-вот подъехать со своими друзьями.
ДМИТРИЙ. Сударыня, мне впервые представилась возможность говорить с вами откровенно, быть может, другой такой не представится, поэтому не откажитесь выслушать меня.
[Берет ее за руку.]
МАРИ [мягко высвобождая руку]. Я … опасалась этого разговора, царевич. Прошу вас, позвольте мне не знать того, что вы хотите сказать.
ДМИТРИЙ. Это невозможно, Мари! Как бы вы ни восприняли мои слова, выслушайте меня. – Вскоре я покину этот гостеприимный замок, и – прежде чем эти деревья вновь покроет листва – я погибну или буду на троне…
МАРИ [перебивая его]. Но вы должны, прежде всего, подготовить для себя шансы на успех.
ДМИТРИЙ. Я найду их, только если полностью позабуду о собственной жизни. В ближайшие дни я отправляюсь в Россию с горсткой запорожцев.
МАРИ. Вы так высоко цените корону, что без нее жизнь не имеет для вас никакой ценности?
ДМИТРИЙ. Могу ли я пронести по свету, точно погасший факел, великое имя, освещенное восемью веками величия и славы? Жить в изгнании, скитаться, вызывая жалость в чужеземцах? Нет, Мари! Мне хочется верить, что если Провидение оторвало меня от родной земли, едва я вышел из колыбели, и привело меня к такому благородному, просвещенному, свободному народу, как польский, то лишь для того, чтобы подготовить меня к моему великому предназначению: стереть ужасные пережитки двухвекового монгольского ига в России, возродить мой народ для свободы, просвещения, нравственной жизни!
МАРИ. Это высочайшее предприятие, но подвластно ли оно силам одного человека?
ДМИТРИЙ. Если хочешь быть абсолютным властителем своего народа, нужно понимать, что ты ставишь себя на место вечной справедливости. Тот, кому не ведомо это чувство, – всего лишь грубый честолюбец, достойный презрения. Я же стремлюсь к суверенной власти, поскольку она даст мне средства просветить, возвысить, преобразовать народ, который ничего не знает, – быть может, не знает и самого себя. Вот мысль, которая до сего дня вела меня и придавала мне силы. Но, увы! Я повстречал счастье, Мари, и – боюсь, эта сила меня покинула.