Юлиана Южная
Самайн
31 октября 2022
Теперь, спустя год, я понимаю, что все это началось не с похорон. И даже не с пропажи моего любимого мужа. Нет, все началось намного раньше. С той самой ночи на Хэллоуин.
В свете фар я вдруг увидела на дороге огромного лося. Его рога были, в буквальном смысле, шириной с дорожную полосу.
Мы возвращались из леса, по объездной тихой дороге, на которой в это время обычно пусто. Уже стемнело, и густые огненно-красные кусты вдоль обочины превратились в темные пятна. Я заскучала и достала телефон.
– Интернета нет, – тоскливо прокомментировал Игорь с заднего сиденья.
– Вот печаль-то… – протянул Максим. Он посмотрел в зеркало заднего вида и усмехнулся.
Игорь, мой брат, типичный подросток, проводил с телефоном все свободное время. Чем и вызывал недовольство моего мужа, умудренного опытом зануду тридцати пяти лет.
Я уже открыла рот, чтобы встрять в начинающуюся перепалку, но тут в свете фар увидела нечто огромное. Из кустов на дорогу выскочило животное. Оно повернуло голову и смотрело прямо на нас. Его рога были просто нереально большими!
Я успела только крикнуть:
– Макс!
Но он уже резко жал на тормоз.
Все мои органы взмыли вверх и не спешили возвращаться на место.
Лобовое стекло покрылось сеточкой трещин. Мимо проплыла моя сумка и солнечные очки Макса.
Инерция неумолимо тащила вперед. В динамике захлебнулась на полуслове Елка. В голове что-то взорвалось и наступила липкая, густая темнота.
Я открыла глаза и уставилась на что-то большое, пытаясь сфокусировать взгляд. Это же дверная ручка! Меня впечатало в дверь так сильно, что я не могла повернуть голову. А может, шея сломана? Резко стало нечем дышать. Панический страх парализовал меня. Спокойно, Лиса, спокойно.
Тик-тик. Тик-тик. Тик-тик.
Звук аварийки. Хороший такой, привычный звук.
Краем глаза я увидела движение за стеклом. Две тени проплыли мимо машины и присели зачем-то за капотом. Дальше ничего не было видно.
“Помощь уже здесь.” – подумала я и окончательно отключилась.
Ноябрь
Слеза стекала по виску и щекотала ухо, а яркий свет заставлял щуриться, но я была так рада видеть родное лицо, что было плевать.
– Деточка моя, как ты? Опухшая такая.
Мама смотрела на меня уставшими, больными глазами, а лицо ее опухло не меньше моего уж точно. Но я постаралась улыбнуться:
– Привет.
Голоса не было, только скрип.
– Ты пока не говори ничего. Дать тебе водички?
Я попробовала кивнуть, чтобы убедиться, что моя шея подчиняется мне.
Удивительно, но я не чувствовала боли. И отчетливо помнила все, что случилось. Мы попали в аварию. Кто-то выскочил на дорогу, не оставив Максу ни единого шанса увернуться. И тут в груди екнуло:
– Макс? Игорь?
Я почти шептала, но мама все поняла.
Она налила в стакан воды из бутылки и залпом выпила. Потом посмотрела на меня и уголки ее губ стали предательски кривиться:
– Макс в реанимации, но ему уже лучше. А Игорь… Игорь умер, Алиса. – и больше не сдерживаясь, зарыдала, прикрыв рот рукой.
Меня выписали только через три недели. Похороны брата, всю скорбь родителей, шок родственников, тяготы приготовлений и рыдания у гроба – я проживала в мыслях, ворочаясь на ненавистных простынях, пропахших хлоркой. К плану лечения мой доктор, Сергей Петрович, добавил седативные или снотворное, уж не знаю, но соседки по палате быстро смирились с моим безучастным видом и отстали от меня.
Когда мне разрешили вставать, я первым делом поплелась в реанимацию, где весь в белых бинтах и коричневых синяках, лежал мой муж. Мне позволили посмотреть на него сквозь окошечко в двери. Я видела трубки, торчавшие из его носа и тихонько поскуливала от жалости.
Я не знала, кого я оплакиваю: брата, мужа, себя? Было больно и тем больнее, чем больше я думала о своей боли.
Декабрь
Первый снег покрыл тонким слоем все события прошлого месяца, и мы потихоньку возвращались к жизни.
Максима выписали спустя еще две недели. Он шел на поправку удивительно быстро, и врач на выписке шутил:
– Где ваш муж прячет счастливую рубашку, в которой он родился? Непременно отыщите и пользуйтесь. При всех его серьезнейших повреждениях и переломах, при проколе легкого – он восстанавливается даже лучше, чем вы.
Мы ехали в такси в полной тишине. С той страшной ночи толком никто не знал, что говорить.
Я думаю, муж чувствовал свою вину за смерть Игоря. А я, несмотря на то что не винила его, несмотря на то, что любила его и каждый день околачивалась у его постели, пока он был в больнице, несмотря на все это – я тоже молчала, позволяя любимому человеку страдать еще больше. Так мне было чуточку легче переносить собственную боль.
Вечером, когда мы выпроводили мою маму и маму Максима, и наконец-то остались одни в нашем уютном домике, оба почувствовали, что настал момент поговорить.
Я раскладывала в холодильник горы еды, заботливо приготовленные нашими мамами, когда Макс спросил:
– Зажечь камин?
О да, у нас был камин. Не тот электрический суррогат, который сейчас можно увидеть в любом магазине электроники. Нет, настоящий камин с дымоходом и дровами! С копотью на стенах и сизым дымком, который вьется всякий раз, когда пытаешься разжечь его в безветренную погоду.
Надо сказать, что камин – то еще удовольствие. Это дорого и грязно, и совершенно непрактично!
Но в тот день нам повезло.
Дрова принялись сразу и с энтузиазмом.
Голубой вечер за окном становился все темнее, камин тихонько трещал, а огонь красиво просвечивал красным, сквозь вино в моем бокале. Я была почти счастлива, как в те вечера, когда мы с мужем сбегали от всех, выключали телефоны и, сидя у камина, разговаривали, разговаривали.
Но потом я вспомнила, что эти бокалы мне подарила на день рождения Эля, девушка Игоря. Моего брата.
Я, наверное, так громко вздохнула, что Максим все понял.
Он присел рядом со мной на пол и положил руки на плечи.
– Прости, Алиса. Я не знаю, что говорить.
Я затрясла головой, но ничего не могла ответить. Сначала пыталась вытереть слезы украдкой, но потом плюнула, разрыдалась, обняла мужа и спрятала лицо у него на груди.
Так мы просидели, наверное, полчаса. Потом я отстранилась и наконец-то смогла внятно говорить. Сделав несколько жадных глотков вина, я прошептала:
– Чтобы ты знал: я не виню тебя! И ни разу не винила, ни тогда, ни сейчас. Мы все были в этой машине, и я видела своими глазами этого треклятого оленя. Еще неизвестно, сидели бы мы тут с тобой сейчас, если бы я была за рулем. Нет, Макс, ты ни в чем не виноват.
– Спасибо, родная. Хватает того, что я сам себя виню.
– Перестань! Да, мне больно и тошно, но если ты будешь раскисать, мне не станет лучше. Знаешь, я не могу понять одного. Откуда там взялся этот чертов олень?
– Это вроде был лось.
– Ну да, лось. Откуда ему там взяться?! У нас в степи не водятся лоси.
Макс задумчиво смотрел на огонь:
– Инспектор сказал, что он был какой-то суперредкий или вымерший.
– Что за чепуха? Вымерших животных находят в непроходимых лесах, на глубине сколько-то тысяч метров в океане. Но никак не в ста километрах от нашего города. Хотя, знаешь… Я помню его рога. Таких оленей я даже в книжках не видела.
Мы принялись обсуждать вымерших животных и строить разные нелепые теории, намеренно не возвращаясь к аварии и смерти Игоря. И постепенно мне легчало. Я и не знала, как же сильно меня прижал к земле груз последних событий.
Спустя час мы так и уснули, в обнимку, на полу, рядом с догорающим камином.