Юлиан Климович
ОнЯ
Звали его Андрей. На обеденных перерывах мы сидели в столовой в отдельной комнате для руководителей. Небольшое пространство комнаты почти полностью съедалось столом и пятью стульями. Уютная теснота комнаты, прежде придающая нашим посиделкам душевную, почти семейную атмосферу, теперь давила и превращала обеды в длинные тягостные приемы пищи. Генеральный через два дня после появления нового финдира стал ездить обедать домой, но нам с главбухшей и главной кадровичкой приходилось сидеть и слушать весь тот бред, который нес зять хозяина. Я пытался с этим бороться путем переноса срока своего обеда, но бесполезно, этот персонаж специально поджидал моего прихода, начиная каждый раз одни и те же придирки и цепляния. Видимо, я за всю свою жизнь так и не научился скрывать свои чувства, потому что пренебрежение, с которым относились ко мне, тут же возвращалось тому, кто мне его выказывал. Собственно, это и стало причиной нашего с финдиром конфликта.
– Когда я работал финансовым директором областного строительного “сетевика”, – Андрей по очереди посмотрел на нас, – мне приходилось по нескольку месяцев жить в Москве. Квартира у меня была со стеклянной крышей с видом на Большой театр.
– Прости, а что такое “строительный сетевик”? – спросил я, с искренним интересом глядя на него.
– Слушай, если ты не знаешь таких терминов, как ты работаешь коммерческим? – Недоумение исказило его лицо.
Да, именно “исказило”, по-другому я даже не могу описать выражение его лица в тот момент. Недоумение, замешанное на презрении, отвращении и еще черт знает на чем, видимо должно было показать всю мою ничтожность. Но неприятным сюрпризом для меня оказались не его попытки уязвить меня, а реакция кадровички, которая в отличие от главбухши не сделала отсутствующий вид, а как-то “бочком-бочком” начала “отползать” в сторону финдира, поддакивая, и с видом примерной ученицы задавая ему разные приятные вопросы.
Недели через две кадровичка уже открыто во всем поддерживала финдира. У них составилась великолепная парочка: оба любят покричать на других и пообвинять в различных недочетах. Судя по направлению действий Андрея, его конечная цель – должность генерального директора, которую он задумал занять через мою дискредитацию. Идея проста, как шпала: неграмотный коммерческий директор – прямое упущение генерального. Выставляя меня некомпетентным, Андрей подставляет под гнев хозяина и прочих бенефициаров этого бизнеса "нашего славного Борю", как мы называем генерального. Хотя по батюшке он Моисеевич, но все называют его Борисом Михайловичем. Кадровичка, сидевшая в своем кабинете с момента основания компании, и доставшаяся нам вместе с дешевой мебелью и арендованными помещениями, жутко не любила Моисеича с тех самых пор, как его привел и посадил в кресло сам главный инженер “нашего завода”. Между двоюродными братьями всегда существовало некоторое недоверие по финансовым вопросам, поэтому Моисеич, являясь доверенным лицом одного из братьев, обеспечивал некоторое равновесие в этом вопросе. Его еврейство, впрочем, никак не выражавшееся по жизни, а также нелегитимность появления в обход кадровички, навсегда сделал Моисеича в ее глазах личным врагом “номер один”. Когда из кабинета директора слышался крик хозяина и тихие ответы Моисеича, ее рот расплывался в широкой улыбке, открывая редко поставленные зубы, а глаза цвета янтаря, застывали как у ядовитой змеи. В эти моменты Елена Евгеньевна переживала счастливые минуты своей жизни. Думаю, что муж в такие дни не выслушивал обычных упреков в потраченных на него впустую лучших лет, и даже возможно получал пять минут стеснительного секса.
– Андрей, а ты не задумывался над тем, что люди могут и не знать некоторых специфических терминов ритейла?
– Это знают все, тем более любой из моих знакомых коммерсов знает это на “зубок”.
– Прости, а что такое “на зубок?” – не смог удержаться я от ответной подколки.
Я знал, что Андрей ответит вопросом на вопрос, и что вопрос будет тупым. Так оно и оказалось
– Ты реально не знаешь русского языка? Тебе русские сказки в детстве читали, или ты воспитывался на каких-то других сказках, не совсем русских?
Градус его пафоса достиг высокого уровня, но это, как оказалось впоследствии, был не предел.
– Ты свинину ешь? – неожиданно спросил он.
– Ем, и водку пью. Я не мусульманин, если ты вдруг меня зачислил к ним.
– Евреи тоже водку пьют…
– Но свинину-то я ем. Чего еще тебе рассказать о себе?
Нервы мои не выдержали такого глубокого падения в бездны идиотизма, и я предложил предъявить свой член, чтобы он убедился в том, что я не обрезан. Женщины фыркнули, встали и вышли из комнаты.
– Мне достаточно будет твоего нательного крестика, – щурясь, плотоядно ответил он.
– Тебе как его предъявить, здесь или банного дня подождешь? – опять съязвил я.
– Это намек что ли? – Ехидно вскрикнул он. – Так ты у нас нетрадиционной ориентации?!
– Наверное, проверка наличия крестика удобный для тебя предлог помыться, – ответил я раздраженно. – Часто в баню ходишь?
Вся эта глупая словесная перепалка мне абсолютно не нравилась. Быть в роли защищающегося всегда хуже, роли нападающего. Я начал пропускать “удары”, необдуманно отвечать на его хамские выпады. Я уже сильно жалел, что не послал его с самого начала, а начал диалог, рассчитывая на его разумность и адекватность. Только в ходе разговора мне стало понятно, что его задача состоит не только в том, чтобы избавиться от Моисеича, но и от меня тоже, причем основной мотив против меня – это исключительно глубокая личная неприязнь.
– Андрей, давай уже закончим этот разговор, – я встал и пошел к выходу.
– Андрюша, ты куда пошел? Я еще не закончил, – наш новый финдир смотрел на меня с видом босса.
Не ответив, я вышел из столовой. Меня трясло. Я поднял руки перед собой – они предательски мелко дрожали. Мимо, опустив глаза, просеменила маленькими ножками главбухша. “Черт, этот идиот совершенно вывел меня из себя”. Я ругал себя за то, что повелся на убежденность в собственной абсолютной договороспособности. Переоценив свой профессиональный опыт переговорщика, я столкнулся с патологическим случаем ненависти.
Немного успокоившись в кабинете, я пришел к выводу, что не справился не потому, что слабее или глупее Андрея, а потому что мой опыт действительно не распространялся на личные отношения, тем более такой степени ненависти. В конце концов, в бизнесе не так много чувств, в бизнесе превалирует прагматизм и рациональность. Отношения на работе, чтобы не говорили кадровики, это все равно совершенно другие отношения, нежели дружеские или, тем более семейные. Сказки про “команду единомышленников”, “семью” полная ерунда. Дух соревновательности редко вырождается во что-то крайнее, но когда это происходит, то главная задача бизнеса – прибыль, вытесняется единственной целью раздавить конкретного конкурента, а это, в свою очередь, почти всегда заканчивается крахом, либо от руки объекта ненависти, либо от конкурентов, которые, воспользовавшись ситуацией, отбирают у заигравшегося в вендетту его бизнес. Холодный расчет правит доходом, чувства вредят бизнесу, поэтому я никогда не примешивал личное к деловому, всегда выстраивая отношения только с точки зрения пользы или вреда делу, оставляя личное за пределами работы. У меня есть друг, которого я ни за что на свете не возьму на работу, и он об этом прекрасно знает, потому что настолько необязательного человека, наверное, нет на земле, но любая пьянка без него, это как еда без соли. Обратный пример наша главбухша, с которой в жизни совершенно не о чем разговаривать, зато в работе она самая надежная и ответственная. Ее не надо проверять, тем более напоминать что-то дважды. Бизнес – это набор функций, и чем лучше человек справляется с наложенными на него функциями, тем он ценнее. Надо, конечно, учитывать в рабочих отношениях личное, ведь мы общаемся не по единому протоколу HTTP как компьютеры, и нам просто необходим общий понятийный аппарат, позволяющий легко понимать друг друга, а сделать это проще при нормальных человеческих отношениях, потому что плохо настроенный к вам человек просто даже не сможет, не то что не захочет вас понять. Еще одно коммуникативное ограничение накладывает человеческая природа, выдающая периодически самые непредсказуемые фортеля в виде нервных срывов, запоев, загулов и длительных депрессий. Но, несмотря на все трудности, мы пытаемся рационализировать пространство вокруг себя и работать, по возможности отбросив все личное. Теперь же все рушилось в моем мире. Пришел агрессивный щенок, выстраивающий отношения исключительно с точки зрения личных симпатий и антипатий, для которого деловые качества не играют никакой роли, а главное для него личная если не преданность, то лояльность. И вот, наработанная несколькими годами атмосфера доверия и комфорта рассеялась как стайка рыбок, вспугнутых брошенным камнем. Глупо ругаться с телевизором – он показывает только то, что передают сейчас. Если вам не нравится программа, то лучше переключить канал, или выключить телевизор вовсе. По той же причине глупо спорить с фанатиком, он транслирует чьи-то мысли, он не в состоянии воспринимать ваши, тем более генерировать свои.
– Немного посидев, и проанализировав ситуацию, я понял для себя, что уходить из конторы не собираюсь, поэтому надо либо выключать “телевизор”, либо менять “программу”. И то, и другое виделось мне вполне проблематичным, но выполнимым. Я набрал номер главбухши.
– Людмила Санна, вы можете зайти ко мне?
– Сейчас, – тут же отозвалась она.
В ожидании я сел в кресло и посмотрел за окно. Передо мной лежало обширное поле, отделяющее завод от оживленной автодороги. Погода стояла раннеосенняя, с утренними туманами и прозрачным слабеющим солнцем днем. Иногда, как сегодня, шел мелкий сеющий дождик. Яркая зеленая трава в низинках, отяжелевшая от сока, никла к земле, редкая желтая на высушенных за лето ветром и солнцем макушках небольших холмиков, гордо топорщилась сухостоем. Кукушка, весь июль и половину августа, отсчитывающая из густой листвы трех берез, росших около въездных ворот, всем подряд короткие годы между частыми грузовиками, куда-то исчезла вместе с веселыми вечно галдящими стрижами, сделавшими из духовых отверстий чердака нашего корпуса птичье общежитие, где они выводили потомство, сначала выкармливая птенцов, а затем, обучая их летать. Уже месяц кроме черных и охрипших от постоянного недовольства ворон, в поле и возле завода никаких птиц не было видно и слышно. Осенний ветер, мягко ступая, пробегал по волнам поникшей травы, и начинал перебирать желтеющие листья трех кукушкиных берез. Казалось, множество рук одновременно начинали трясти крупные листочки, крутя и переворачивая их. Побаловавшись с листочками, ветер, как бы пробуя силы, начинал играть незакрепленным тентом фуры, ждущей, чтобы ее пропустили наконец внутрь завода, где она, угарно урча, скроется под навесом от доставучего дождика. Все пряталось, улетало в предчувствии скорого отступления солнышка, перед набирающим силу ветром и дождем.
– Извините, я вас по телефону перепутала и зашла к Андрею, – виновато протянула чуть в нос главбухша. Она нерешительно топталась на пороге. – Я подумала, что это он звонит. У вас голоса очень похожи по телефону. И имена вот одинаковые, – добавила она удивленно, как будто о чем-то догадавшись.
– Ерунда, у нас совершенно разные голоса. У меня, конечно, немного скрипучий, но не до такой же степени как у него…
