Ю. Широковских
Закат для Нэкоматы 1-5
– Почему? – послушно просипел Джош.
– Да хотя бы потому, – усмехнулся Дзиро, еще глубже вонзая когти в его плечо, – что он – единственный, ради кого я готов мириться с примитивностью таких, как ты!
Никогда ещё Таир не видел друга таким вдохновенным и безжалостным. Торжество хищника, терзающего свою жертву, не имело ничего общего с садистским удовлетворением, которое было написано у Дзиро на лице. Знакомая игра в кошки-мышки прямо на глазах превращалась в нечто совершенно новое и оттого пугающее. С каким-то животным ужасом взирая на происходящее, мальчик думал о том, когда… когда Дзиро успел настолько измениться, чтобы получать удовольствие от чужой боли? До него, наконец, дошло истинное значение улыбки Нэкоматы. Раньше Таир принимал её за вызов, адресованный тем, кто встает у Дзиро на пути. Но сейчас он понял: это не вызов, а предвкушение. Сладострастное предчувствие муки противника, подписавшего себе приговор. И только от Дзиро зависело, будет этот приговор приведен в исполнение или нет. Таиру стало страшно.
Аккомпанементом отрезвлению мальчика было прерывистое, шумное, как у загнанного животного, дыхание Джоша. По искаженному мукой веснушчатому лицу катился пот. Его боль, заглушенная собственной болью Таира, была почти неощутима. И все же…
– Отпусти его, – попросил мальчик.
Услышав знакомый голос, Дзиро окинул друга долгим, задумчивым взором, в котором читалось, что угодно, только не согласие. Но победителем из их молчаливого «поединка» всё же вышел Таир. Осуждающе покачав головой, черноволосый выдернул теккокаги из плоти побежденного.
– Видишь? – бросил он Джошу. – Благодари мальца, что дёшево отделался!
Освободившись от железного хвата Нэкоматы, рыжий как-то сразу сник, скукожился – так, словно из него выпустили весь воздух. Таир понял, что силы Джоша действительно на исходе, а значит, новых попыток отстоять попранное достоинство не предвиделось. По крайней мере, сегодня. Ибо, не смотря на усталость и множество кровоточащих ран, огонь в его глазах не угас. Бойцовский дух этого парня был очень силен, и мальчик не удивился бы, если бы в будущем он стал искать новых встреч с Нэкоматой. Залогом этого было его угрюмое молчание.
Однако решение покинуть поле боя далось Джошу непросто. Подобно пловцу перед прыжком в холодную воду, он некоторое время не двигался с места. В конце концов, набрав полную грудь воздуха, и метнув злобный взгляд на Дзиро, рыжий поплёлся прочь. Глядя, как он удаляется, Таир уже не сомневался, что свидеться с ним придется хоть и не скоро, но неизбежно. И провожал рыжего глазами до тех пор, пока скамейку, где он сидел, не накрыла тень Нэкоматы.
Случайно или нет, но Дзиро встал рядом так, что окровавленные лезвия теккокаги оказались как раз на линии взгляда мальчика. Перспектива посмотреть в лицо друга пугала не меньше, чем вид обагренного кровью металла. Больше всего на свете Таир хотел сейчас услышать то, что обычно ненавидел. Небрежное «Таро» стало бы лучшим подтверждением, что они друзья… друзья, как и прежде!
Сомнения мальчика были развеяны словами столь тихими, что он скорее ощутил их, нежели услышал.
– Ты хорошо держался, Таро-кун…
Почувствовав головокружение, мальчик вцепился в край скамейки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Но это не вернуло ему чувство равновесия – ни физического, ни душевного. И Таир провалился в черную яму беспамятства.
Глава 05 – Тайные знаки
Когда Таир пришёл в себя, вокруг царил странный полумрак. Не такой, какой бывает в плохо освещенном помещении или в пору искусственных сумерек – нет. То была живая, трепещущая мгла, в которой мешались запахи, звуки и даже краски. Разноцветные пятна света, казалось, играли с пространством в прятки, то выхватывая, то снова скрывая во тьме его части. Мальчик старался поспеть за ними, угадать, где же, собственно, очутился, но застилавшая взор пелена не позволяла ему разглядеть детали. В конце концов, он сосредоточился на единственной неизменной здесь вещи – большом сгустке тьмы, сыскавшемся неподалеку. Постепенно возвращалась ясность зрения, и вскоре в рваных очертаниях темного облака проступил чей-то силуэт. Сидевший против света человек не шевелился, не пытался заговорить, а просто мерно и глубоко дышал – так, словно пытался впрок запастись воздухом. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: он спит и проснется нескоро. Однако чем дольше Таир вслушивался в дыхание спящего, тем более знакомым оно казалось. Как будто ранее слышанный уютный, мерный шум напомнил о том, как мальчик воображал себя героем, призванным встать на защиту того, кто в такой заботе совершенно не нуждался… того, кто оберегал друга даже во сне.
Таиру не хотелось будить Дзиро. Стараясь создавать как можно меньше шума, он попытался освободиться от пеленавшего по рукам и ногам покрывала. А укутан Таир был со всем тщанием, так, словно нужно было во что бы то ни стало его обездвижить. В конце концов, мальчик сумел высвободить правую руку, но, не рассчитав силы, сделал это столь нетерпеливо и резко, что в глазах потемнело от боли. В мгновение ока пробудились убаюканные Морфеем демоны и принялись терзать измученное тело. Расплачиваясь за своеволие острыми приступами боли, он все же выпростался из покрывала и коснулся ногами холодного пола. И только тут в полной мере осознал, насколько серьёзен причинённый телу урон. Белоснежные бинты соседствовали с багровеющими на открытых участках кровоподтеками, тугая повязка, стянувшая грудную клетку – с повисшей на перевязи левой рукой. Таир внутренне содрогнулся: сейчас он скорее походил на мумию, чем на живого человека. Белеющие в темноте повязки и необычно бледная, словно светившаяся изнутри, кожа оставляли столь странное, ирреальное впечатление, что у него даже возникла мысль: «А не умер ли я на самом деле?»… И только непрестанная боль убеждала мальчика в обратном. Не имея больше сил ей сопротивляться, Таир повалился назад на постель, но так неуклюже, что застонал от муки.
– О, пациент очнулся, – настиг его голос Дзиро.
Проклиная выставившую его в столь идиотском свете немощь, Таир недовольно пробурчал:
– На себя бы посмотрел. Тоже мне спящая красавица!
Ответом ему было гробовое молчание.
Таир знал, как резко относится Дзиро к малейшему выпаду в сторону его мужественности. Любому, кто смел затронуть на словах или деле этот вопрос, грозила немедленная и жестокая расправа, и не важно, был человек серьезен или просто шутил. Но, не смотря на все старания друга блюсти лицо, желающие раскатиться на скользкой теме находились всегда. Дзиро так и не удалось выйти победителем из схватки с общественным мнением, и это делало его ещё более мнительным и нетерпимым. Таир же давно зарубил себе на носу: ни при каких обстоятельствах не затрагивать его самолюбие, – и даже неплохо с этим справлялся, но… и на старуху бывает проруха!
Однако Дзиро и пальцем его не тронул. Его лицо скрывала расцвеченная яркими всполохами тьма, а чувства – окутавшее друзей молчание. Впрочем, Таир понял всё без слов: бездействие друга было более чем красноречивым.
– Пожалел, да?
– Именно.
Сказать, что Таира взбесил его надменный тон – значит, ничего не сказать.
– И с каких это пор ты стал таким заботливым?
– С тех пор, как ты ведешь себя, как идиот! – отбрасывая напускное спокойствие, рявкнул черноволосый.
В тот же момент один из петлявших по стенам зайчиков осветил его лицо.
Пусть это длилось всего мгновение, пусть единственное, что Таир увидел, это полыхнувшие синью глаза, но… Он впервые осознал, почему так старательно игнорировал присущие другу странности. Например, ему, как и большинству людей, всегда казалось, что не пристало парню отращивать длинные волосы и одеваться в нарочито китайском стиле. Весь облик Дзиро кричал о том, что ему плевать, как на принятые у большинства бойцов критерии внешнего вида, так и на ранимые чувства уроженцев Нижних и Средних ярусов, с первого взгляда распознававших в нем чужака. Что же касается его физиономии, то разве Дзиро виноват, что похож на эфеба? Разве длинные ресницы, пунцовые губы или светлая, будто отбеленная, кожа делали из него извращенца? Таиру было хорошо понятно раздражение друга из-за постоянных насмешек окружающих. Но как бы мальчик ни величал Дзиро: храбрым, сильным, пугающим, – он никогда не использовал слово «мужественный». Правда, и «женственным» его было не назвать. Редкая для юноши красота, которой наделила Нэкомату природа, не имела ничего общего с вымученной феминностью заполонивших Пурпурные кварталы трансвеститов. То была красота инфанта, принца крови. И как бы ни старались некоторые примерить на Дзиро голубой, по-настоящему ему шел лишь королевский синий. Такой же, как цвет его глаз: насыщенный и глубокий. Именно эта плещущая через край синева и заставила Таира признать то, что давно пряталось на дне его души: он восхищался Дзиро.
– Как девчонка, ей богу! – сказал он еле слышно.
На сей раз Дзиро отвесил другу оплеуху. Впрочем, это было лишь каплей в море его страданий, а посему не произвело должного впечатления. Ставшая уже привычной ломота поглотила новую боль так же, как само тело – мягкий тюфяк. Должно быть, выглядел Таир довольно жалко, так как Нэкомата тут же принялся его укрывать. Мальчик вновь оказался в тряпичном плену, выпутываться из которого не было ни сил, ни желания. Единственным, что Дзиро позволил оставить на свободе, была правая рука. Проведя пальцами от шеи до левого предплечья, Таир ощутил под ними что-то горячее и липкое.
– Кровь! – с удивлением произнес Таир, поднеся руку к глазам.
Было даже странно, насколько сильно выделялась она на фоне бледной, как у мертвеца кожи. Цвет крови был столь насыщенным и сочным, что казался чуть ли не самым ярким пятном в помещении. В сравнении с ней сама ладонь выглядела чем-то совершенно бесплотным. Будто за время, что мальчик валялся без сознания, он успел наполовину исчезнуть из реального мира.
– Не смотри! – приказал Дзиро, пряча в своих ладонях испачканные кровью пальцы мальчика.
Таир не стал с ним спорить, хоть никогда и не страдал гемофобией. В том, каким ему виделось собственное тело, бывшее доселе чем-то неизбывным и земным, проступало нечто новое, незнакомое, а потому пугающее. При этом мышление Таира оставалось кристально ясным, что также было необычно, учитывая тяжесть полученных побоев. Он, как и прежде, видел, слышал, осязал и испытывал боль, но как будто со стороны, из-за угла собственного сознания.
Мальчик буквально закрыл глаза на эти странности и… немедленно заснул.
Так как и исчезновение Дзиро, и включение дневного освещения прошли для Таира незамеченными, спал он, видимо, очень крепко. Когда же мальчик, наконец, открыл глаза, то обнаружил, что находится не где-нибудь, а в христианской церкви! И хоть он ни разу не бывал в подобных местах, судить об этом мог довольно точно. Опираясь на прочитанное в книгах, Таир быстро разобрался, где амвон, где наос и где, собственно, полагается находиться алтарю. При всех реверансах к готике в убранстве и архитектурных решениях, организация внутреннего пространства церкви явно тяготела к чему-то иному. И главным доказательством тому был огромный иконостас, взметнувшийся под самые своды святилища. Именно он отделял алтарь от срединной, предназначенной для простых смертных части храма.
Однако столь поразившая мальчика алтарная преграда не была иконостасом в прямом его понимании: ряды деревянных икон в ней заменяли витражи. Мастерски исполненные, соединившие в себе воздушность стекла и вещность металла, они словно парили между небом и землёй. С витражей, застыв, словно инклюзы в янтаре, взирали исполненные тихой печали или трепетного ожидания святые и мученики. Таир, превозмогая боль, постарался как можно ближе подобраться к этому диковинному творению рук человеческих. Уже при первом приближении ему стало ясно, что скрепленный свинцовыми шинами полупрозрачный материал был вовсе не стеклом, а кварцем! Оставалось удивляться мастерству и тщанию, с которыми были подобраны кусочки это разноцветной мозаики. Как впрочем, и их величине.
Так уж случилось, что помимо продуктовой лавки, отец Таира держал небольшую мастерскую по камню. Не то чтобы семейные поделки пользовались большой популярностью, но кое-какой сбыт находили. Особенно украшения из разноцветного кварца, что ладили сестры. Мальчик хорошо помнил, какой восторг вызывал у них любой крупный кристалл, ведь то было залогом успешной продажи. И тем чуднее было наблюдать здесь кварцевые пластины поистине гигантских размеров! Однако дух захватывало не только от разнообразия форм, но и богатейшей гаммы! Казалось, здесь были представлены все возможные разновидности кварца. Как, впрочем, и невозможные. Прозрачный, как слеза ребенка, горный хрусталь; дымчатые раухтопазы; мерцающие, будто ночное небо морионы; облачённые в императорский пурпур аметисты; цитрины, как лимонно-жёлтые, так и медовые; травянисто-зелёные праземы; а также дивные синие кварцы – все нашли своё, только им положенное, место. Единственным, что смазывало впечатление от этого великолепия, было отсутствие центральной секции. Точнее витражного триптиха, что по замыслу художника должен был «держать» композицию всего «иконостаса».
– Нравится? – раздался незнакомый голос за спиной мальчика.
Резко обернувшись, да так, что в глазах помутилось, Таир оказался лицом к лицу с человеком, с которого и начались его злоключения. То был достопамятный отец Фил – огромный детина, что засветил мальчику между глаз, и лишь по недоразумению рукоположенный в сан священника. Видимо, отразившаяся на лице Таира гамма чувств была столь недвусмысленной, что тот бухнулся перед ним на колени и сбивчиво заговорил:
– Умоляю, добрый отрок! Не держи зла на раба божьего Филиппа! Не я руку на тебя поднял, а бесы, живущие во мне. Много лет веду я с ними борьбу: неустанно, каждодневно иду трудной дорогой добра и смирения… Но я слишком уверовал в свои силы, незаметно для самого себя пустил в сердце гордыню, а та открыла лазейку гневу – самому страшному греху из всех!
Ошарашенный этой исповедью Таир некоторое время не мог произнести ни слова. Единственным, что он сумел выдавить, было:
– Я не держу на вас зла, святой отец. Успокойтесь.
– Но…
– Я сам виноват. Не нужно было пугать мальчишку, провоцировать вас, глядишь, и те отморозки прошли бы мимо. Люди – сами кузнецы своей судьбы. Не унижайтесь. Вам, как взрослому человеку, это не к лицу.
Видимо, эти слова вразумили священника. Он поднялся с колен и, отряхнув пыль с рясы, сказал:
– В твоих словах, отрок, я слышу мудрость Востока. Прости, что тебе пришлось…
– Отец, задрал уже извиняться, – раздался рядом насмешливый детский голос.
Священник устало вздохнул и повернулся к давешнему мальчонке-«привратнику».
– Артемий, как ты выражаешься? Не забывай, что ты в храме божием.
– Да пофигу! – не теряя апломба, заявил Артемий. – Богу до моей фени и дела нет!
– Дуй отсюда, богохульник!
– Ещё чего!
– Пререкаться вздумал?
– Дзиро велел присмотреть за больным, – кивнул пацаненок в сторону Таира. – Самое что ни на есть богоугодное дело.
По беспомощному виду священника стало ясно, что подобные акты неповиновения здесь – обыденность, а не редкость. Так, с молчаливого согласия святого отца, Артемий остался в церкви. И, верно, решил не терять времени даром.
– Как ты себя чувствуешь? – осведомился мальчуган, стоило ему подойти поближе. – Голову кружит? Тошнит? Привкус крови во рту имеется?
Таир даже несколько растерялся от его деловитого тона.
– Да вроде нет…
– Ты пойми, – не унимался мальчишка. – Это не пустой интерес. Отец Филипп мастак мозготрясы устраивать. Правда ведь, падре?
Таир вспомнил, что разукрасившая его шайка тоже об этом толковала. Он в упор посмотрел на священника. Казалось, тот был сильно сконфужен. Его лицо стремительно розовело, а уши так вообще стали пунцовыми.
– Так ты ничего не знаешь? – догадался Артемий. – Отец Филипп в прошлом – именитый боксер! Нокаут, в который он тебя отправил – его коронный прием. После такого обычно с сотрясением мозга и уносят…
Было заметно, что восторженный рассказ мальчишки ставит святого отца в неловкое положение. Он то и дело открывал рот, чтобы сменить тему, но Артемий не давал ему и полсловечка ввернуть. Из-за этого батюшка был похож на выброшенную на берег рыбу. Эта комичная картина сняла остатки напряжения, которое Таир испытывал по отношению к новым знакомцам. Он решил помочь отцу Филиппу:
– Малец, кажется, тебя не затем прислали, чтобы ты живописал тёмное прошлое патера, а чтобы за мной присматривать. Я правильно толкую первоисточник?
– Да, – нехотя, согласился пацан.
– Ну, так сообрази мне что-нибудь поесть! Выздоравливающим надо хорошо питаться. Верно, святой отец?
Тот принял помощь с благодарностью.
– Дуй в трапезную, дитя. Найди там что-нибудь посытнее и неси сюда. Да, и вина разбавленного не забудь, – и, подмигнув Таиру, добавил. – Причастимся немного.
Оставшись одни, они некоторое время молчали. Наконец, мальчик решился задать вопрос, который волновал его с тех пор, как он увидел отца Филиппа:
– Как давно вы знаете Дзиро?
– Года три, не меньше.
– А как вы познакомились?
