Ю Несбё
Нож
Дагни Йенсен обладала неприметной внешностью: на такую взглянешь и сразу забудешь. Хрупкая маленькая женщина, до сих пор тихонечко кравшаяся по своему жизненному пути. На улице Уллеволсвейен уже начала образовываться пробка, хотя еще не было и трех часов, поскольку за последние сорок лет рабочее время в Норвегии сократилось до уровня, который заставлял иностранцев попеременно испытывать то раздражение, то восхищение. Поэтому Дагни очень удивилась, что мужчина услышал ее шаги и повернулся к ней. Он оказался старым. Кожа на его лице походила на дубленую, а резкие морщины были такими глубокими, что казалось, доходили до самых костей. Правда, тело его под фланелевой рубашкой выглядело худым и мускулистым, как у молодого, но лицо, желтоватые белки карих глаз, зрачки размером с булавочную головку говорили о том, что ему минимум лет семьдесят. На лбу красная бандана, как у индейца, а над толстой верхней губой редкие усики.
– Добрый день, – произнес он громко, чтобы она расслышала его в уличном шуме.
– Приятно видеть человека у этой могилы, – ответила Дагни и улыбнулась. Обычно она не была такой разговорчивой с незнакомцами, но сегодня пребывала в хорошем настроении, да, была даже немного возбуждена, поскольку Гуннар, новенький учитель английского, пригласил ее на бокал вина.
Мужчина улыбнулся в ответ.
– Здесь похоронен мой сын, – сказал он глубоким хриплым голосом.
– Мне очень жаль это слышать. – Она разглядела, что в землю перед могильной плитой было воткнуто перо, а не цветок.
– В племени чероки в гроб к умершим принято класть орлиное перо, – произнес незнакомец, словно прочитав ее мысли. – Но это не орел, а сарыч.
– Да? И где же вы его достали?
– Перо сарыча? Осло со всех сторон окружен дикой природой, ты разве не знала? – Он улыбнулся.
– Ну, положим, эта природа выглядит довольно цивилизованной. Однако класть перо – хорошая идея; возможно, оно поможет душе вашего сына воспарить на небеса.
Мужчина покачал головой:
– Дикая природа, никакой цивилизации. Моего сына застрелил полицейский. И теперь мой мальчик не попадет на небеса, сколько бы перьев я ему ни принес, но он и не в раскаленном аду, куда держит путь его убийца. – В голосе старика не было ненависти, только сожаление, как будто он сочувствовал тому полицейскому. – А ты кого навещаешь?
– Маму, – сказала Дагни и посмотрела на могильную плиту: «Валентин Йертсен». Вроде бы она уже где-то слышала это имя.
– Значит, ты не вдова. Потому что такая к-красивая женщина, как ты, конечно же, в юности вышла з-замуж и родила детей?
– Спасибо за комплимент, но на оба вопроса ответ «нет», – рассмеялась Дагни, и в голове у нее промелькнуло видение: ребенок с ее светлыми кудряшками и уверенной улыбкой Гуннара – и это заставило ее улыбнуться еще шире.
– Как красиво, – заметила она, указывая на какой-то искусно выполненный металлический предмет, воткнутый в землю у могилы. – А что это за символ?
Мужчина вынул предмет из земли и поднял вверх. Он был похож на изогнувшуюся змею и заканчивался острием.
– Это символ смерти. В твоей семье были с-сумасшедшие?
– Э-э-э… Мне об этом ничего не известно.
Он приподнял рукав фланелевой рубашки, чтобы посмотреть на часы.
– Четверть третьего, – сказала Дагни.
Он снисходительно улыбнулся, словно бы не нуждался в ее пояснениях, нажал на кнопку сбоку на часах, поднял на нее глаза и объявил:
– Две с половиной м-минуты.
Он рассчитывает для чего-то время?
Внезапно мужчина сделал два широких шага и оказался прямо перед ней. От него пахло костром.
И, словно бы вновь прочитав ее мысли, он произнес:
– Я могу пахнуть и тобой. Я пах тобой, когда ты еще только шла сюда. – Губы его увлажнились, когда он говорил, они извивались, как угри на крючке. – У тебя овуляция.
Дагни уже пожалела, что остановилась, и все же продолжала стоять, словно взгляд этого странного типа пригвоздил ее к месту.
– Если ты не будешь противиться, все закончится быстро, – прошептал он.
А потом Дагни словно бы пришла в себя и развернулась, чтобы убежать. Но быстрая рука проскользнула под ее короткую куртку, крепко цапнула за ремень и потянула назад. Она успела вскрикнуть и бросить взгляд на пустое кладбище, прежде чем ее швырнули в кустарник, росший у ограды вдоль улицы Уллеволсвейен. Две сильные руки обхватили ее грудь и сжали как тисками. Она умудрилась втянуть в себя немного воздуха, чтобы закричать, но, казалось, незнакомец именно этого и ждал, потому что, как только она на выдохе начала издавать крик, его руки стиснули ее еще крепче, буквально выдавливая воздух из ее легких. Она заметила, что в одной руке мужчина до сих пор держал изогнутую железку. Другая рука переместилась к ее горлу и стиснула его. У нее потемнело в глазах, и, хотя рука на груди внезапно ослабила хватку, Дагни почувствовала, что тело ее расслабилось и отяжелело.
«Этого не произойдет, – думала она, в то время как его рука шарила сзади между ее бедрами. Она почувствовала, как что-то острое прикоснулось к животу под пряжкой ремня, и услышала звук рвущейся ткани, когда железное острие вспороло брюки от живота до спины. – Подобное просто не может случиться посреди бела дня на кладбище в центре Осло. Во всяком случае, не со мной!»
А затем рука, сжимавшая горло, ослабила хватку, и Дагни издала такой же звук, как мама, когда надувала ветхий матрас. Она жадно втягивала в разрывающиеся от боли легкие весенний воздух Осло и выхлопные газы машин, стоявших в пробке. Одновременно она почувствовала прикосновение к горлу чего-то острого. Посмотрев вниз, разглядела изогнутый нож и услышала хриплый шепот у своего уха:
– Первым номером моей программы был удав. А вот это – ядовитая змея. Один маленький укус – и ты умрешь. Так что лучше стой спокойно и не издавай ни звука. Вот так. Да, именно так. Н-нормально стоишь?
Дагни Йенсен почувствовала, как по щекам у нее потекли слезы.
– Вот так, все будет хорошо. Осчастливишь ли ты меня, выйдешь ли ты за меня замуж?
Дагни почувствовала, как кончик ножа крепче прижался к гортани.
– Ты согласна?
Она осторожно кивнула.
– Тогда мы обручились, любовь моя. – (Дагни ощутила, как его губы касаются ее шеи. Прямо перед собой, с противоположной стороны кустарника и ограды, она услышала звук чьих-то шагов и оживленный разговор двух людей, но вскоре все стихло.) – А теперь перейдем от слов к делу. Я сказал, что змея у твоего горла символизирует с-смерть. А вот это символизирует жизнь…
Дагни Йенсен почувствовала «это» и крепко зажмурила глаза.
– Новую жизнь, которую мы сейчас создадим…
Он произвел толчок, и она крепко сжала зубы, чтобы не закричать.
– За каждого потерянного сына я дам миру п-пятерых новых, – прохрипел он ей в ухо с новым толчком. – А ты не посмеешь уничтожить то, что принадлежит нам обоим, слышишь? Потому что дитя – это дар Божий.
Третий толчок – и он с долгим стоном изверг свое семя.
Нож исчез, и мужчина отпустил ее. Дагни освободилась от железной хватки насильника и заметила, что ее ладони в крови, потому что она хваталась за колючий кустарник. Но она продолжала стоять, нагнувшись вперед, спиной к нему.
– Повернись сюда! – приказал мужчина.
Она нехотя выполнила его повеление.
Он держал в руках ее портмоне и рассматривал извлеченную из него банковскую карточку.
– Дагни Йенсен, – прочитал он. – Улица Торвальда Мейера. Хороший район. Я буду тебя периодически навещать. – Он протянул ей бумажник, склонил голову и внимательно посмотрел на нее. – Помни, Дагни, это наша тайна. С этого момента я буду следить за тобой и защищать тебя, как орел, которого ты не видишь, но знаешь, что он там, наверху, и наблюдает за тобой. Никто и ничто не поможет тебе, потому что я дух, который невозможно изловить. Но и с тобой ничего плохого тоже произойти не может, потому что мы помолвлены и длань моя простирается над тобой.
Он поднял руку, и она только сейчас поняла: посреди ладони у него зияла самая настоящая дыра.
Этот страшный человек ушел, и Дагни Йенсен, захлебываясь слезами, бессильно опустилась в сырой снег у ограды. Сквозь слезы она видела спину старика с косичкой, спокойными шагами направлявшегося к северным воротам кладбища. Раздался пульсирующий писк: это сработал таймер. Мужчина остановился, поднял рукав и нажал на запястье. Писк прекратился.
Харри открыл глаза. Он лежал на чем-то мягком и пялился в потолок на маленькую, но симпатичную хрустальную люстру, которую Ракель привезла домой из Москвы, где проработала несколько лет. Если смотреть на люстру снизу, то видно, что хрустальные подвески формируют букву «S», чего он раньше не замечал. Женский голос произнес его имя. Он обернулся, но никого не увидел.
– Харри, – повторила женщина.
Он спал. Это пробуждение? Харри открыл глаза. Он по-прежнему находился в сидячем положении в ресторане «Шрёдер».
– Харри? – раздался голос Нины. – Тут к тебе пришли.
Он поднял голову и увидел прямо перед собой озабоченные глаза Ракели, рот Ракели, слегка блестящую кожу Ракели. А вот челка была гладкой, как у русского отца. Нет, он все еще спит.
– Олег, – невнятно произнес Харри и попытался встать на ноги, чтобы обнять парня, но у него не вышло. – Я не думал, что ты прилетишь так рано.
– Я приехал в город час назад. – Высокий молодой человек опустился на тот же стул, на котором прежде сидела Катрина, и скривился, как будто сел на кнопку.
Харри посмотрел в окно и, к своему удивлению, обнаружил, что на улице уже стемнело.
– А как ты узнал, где…
– Бьёрн Хольм подсказал. Я разговаривал с агентом из похоронного бюро и договорился встретиться с ним завтра утром. Пойдешь со мной?
Голова Харри упала на грудь. Он застонал:
– Конечно пойду, Олег. Черт, ты приехал, а я сижу здесь пьяный, и ты делаешь работу, которую должен был делать я.
– Ничего, на самом деле, когда что-то делаешь, становится легче. Когда занимаешь голову практическими вопросами. Я даже начал прикидывать, как нам поступить с домом после того, как… – Он замолчал, поднес руку к лицу и прижал большой и указательный пальцы к вискам. – Бред, да? Мама едва успела остыть, а я… – Пальцы массировали виски, а кадык ходил вверх-вниз.
– Ничего не бред, – возразил Харри. – Твой мозг ищет способ избавиться от боли. Я нашел свой способ, но тебе его не советую. – Он передвинул полупустую кружку, стоявшую между ними. – Боль можно обмануть на какое-то время, но она тебя отыщет. Когда ты немного расслабишься, когда ослабишь меры безопасности, когда твоя голова покажется над краем окопа. А пока дозволено не испытывать никаких чувств.
– Оцепенение, – сказал Олег. – Я просто оцепенел. Я тут вспомнил, что ничего сегодня не ел, так что купил сосиску чили и полил ее самой острой горчицей, просто чтобы что-нибудь почувствовать. И знаешь что?
– Знаю, – кивнул Харри. – Ты не почувствовал ничего.
– Ничего, – повторил Олег и смахнул что-то с глаз.
– Боль придет, – заверил его Харри. – Не надо ее искать, она сама тебя найдет. Тебя и все дыры в твоих доспехах.
– Тебя уже нашла?
– Я сплю, – произнес Харри. – И пытаюсь не просыпаться.
Он посмотрел на свои руки. Он бы все отдал за возможность принять на себя часть боли Олега. Что он мог сказать этому парню? Что потом никогда не будет так больно, как в тот раз, когда ты впервые теряешь человека, которого любишь по-настоящему? Но теперь Харри уже не знал, правда ли это. Он кашлянул.
– Дом закрыт до тех пор, пока криминалисты не закончат работу. Переночуешь у меня?
– Я переночую у родителей Хельги.
– Хорошо. Как Хельга это восприняла?
– Очень расстроилась. Ведь они с Ракелью стали настоящими подругами.
Харри кивнул:
– Хочешь услышать подробности?
Олег отрицательно покачал головой:
– У меня уже был долгий разговор с Бьёрном, он рассказал все, что нам известно. И что неизвестно.
Нам. Харри отметил, что за несколько месяцев практики Олег научился употреблять это расширенное местоимение «мы», говоря о полиции. То «мы», которое сам он за двадцать пять лет службы не употреблял никогда. Однако опыт научил его, что это «мы» укоренилось в нем гораздо глубже, чем он думал. Потому что это твой дом. В горе и в радости. Даже когда теряешь все остальное, а бо́льшую часть – навсегда. Харри надеялся, что Олег и Хельга будут держаться друг за друга.
– Меня завтра с утра пораньше вызвали на допрос, – сказал Олег. – В Крипос.
– Понятно.
– Они станут спрашивать о тебе?
– Если будут добросовестно выполнять свою работу, то станут.
– А что мне отвечать?
Харри пожал плечами:
– Правду. Без прикрас, такую, какой ее видишь ты.
– Хорошо. – Олег снова закрыл глаза и сделал пару глубоких вдохов. – Угостишь меня пивом?
Харри вздохнул:
– Как видишь, во мне не много осталось от мужчины, но, по крайней мере, я всегда держу свое слово. Поэтому я никогда не обещал слишком многого твоей матери. Однако кое в чем, Олег, я ей поклялся: поскольку твой отец является носителем того же плохого гена, что и я сам, я дал слово, что никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах не налью тебе ни капли спиртного.
– Ну, вообще-то, мама не возражала против пива.
– Это обещание было моей идеей, Олег. Но я не собираюсь тебя ни в чем ограничивать.
Олег развернулся и поднял вверх палец. Нина кивнула.
– Сколько времени ты еще будешь спать? – спросил Олег.
– Сколько смогу.
Подоспело пиво, и Олег начал медленно пить его маленькими глотками, каждый раз ставя кружку между ними, как будто они ее делили. Оба молчали. Им не требовалось разговаривать. Да они и не могли, поскольку отчаянно сдерживали молчаливые рыдания.
Когда кружка опустела, Олег вынул телефон и взглянул на экран:
– Это брат Хельги, он приехал за мной на машине и уже ждет на улице. Подкинуть тебя домой?
Харри отрицательно покачал головой:
– Спасибо, но мне надо пройтись.
– Я пришлю тебе эсэмэской адрес похоронного бюро.
– Договорились.
Они одновременно поднялись. Харри отметил, что Олег все еще чуть-чуть не дотягивает до его 193 сантиметров, а потом вспомнил, что этот забег окончен: мальчик уже вырос.
Они крепко обнялись, положив подбородки на плечи друг другу, и некоторое время так и стояли.
– Папа…
– Что?
– Когда ты позвонил и сказал, что речь пойдет о маме, я подумал, что вы решили съехаться. Это потому, что два дня назад я спросил ее, не может ли она дать тебе еще один шанс.
Харри почувствовал, что у него в груди встает ком.
– Что ты такое говоришь?
– Она ответила, что подумает об этом в выходные. Но я знаю, что она хотела. Мама очень хотела, чтобы ты вернулся.
Харри закрыл глаза и сжал челюсти так плотно, что казалось, коренные зубы сейчас треснут. Зачем ты пришла и сделала меня таким одиноким? Всего алкоголя мира не хватит, чтобы победить эту боль.
Глава 10
Значит, Ракель хотела, чтобы он вернулся.
От этого лучше или, наоборот, еще хуже?
Харри вытащил из кармана телефон, чтобы выключить его. Ага, Олег прислал сообщение с парой практических вопросов, которые ему задали в похоронном бюро. Три пропущенных звонка, наверное от журналистов, и еще один, с номера, который, насколько он помнил, принадлежал Александре из Института судебной медицины. Она что, хотела выразить соболезнования? Так написала бы эсэмэску. Или заняться сексом? Не исключено, что Александра хотела и то и другое. Эта молодая женщина несколько раз говорила ему, что возбуждается от сильных чувств, вне зависимости от того, добрые они или не очень. Ярость, радость, ненависть, боль. Но горе? М-да. Страх и стыд. Как неслыханно возбуждающе трахнуть человека, испытывающего горе. Хотя, если разобраться, существуют и более безумные фантазии. Взять хотя бы самого Харри, который сидит здесь и, буквально через несколько часов после обнаружения трупа Ракели, размышляет о возможных сексуальных желаниях Александры. Как это назвать, черт возьми?
Харри жал на кнопку отключения, пока экран не почернел, а потом опустил телефон обратно в карман брюк. Он бросил взгляд на микрофон, стоявший перед ним на столе в узкой комнате, похожей на гостиную кукольного дома. Маленький красный огонек указывал на то, что запись уже включена. Потом он посмотрел на человека, сидевшего по другую сторону стола:
– Ну что, начнем?
Сон Мин Ларсен кивнул. Вместо того чтобы повесить свое пальто от «Бёрберри» рядом с курткой Харри на крючок на стене, он положил его на спинку одного из свободных стульев.
Ларсен прочистил горло и начал:
– Тринадцатое марта, пятнадцать часов пятьдесят минут, мы находимся в комнате для допросов номер три в Полицейском управлении Осло. Допрашивает следователь Крипоса Сон Мин Ларсен, допрашиваемый – Харри Холе…
Молодой следователь говорил на таком чистом и правильном норвежском, что Харри казалось, будто он слушает старый радиоспектакль. Ларсен не отводил от него глаз и не заглядывал в свои записи, диктуя личный номер и адрес Холе. Возможно, он специально вызубрил все, чтобы произвести впечатление на своего пока еще более известного коллегу. А может быть, это была его постоянно используемая техника запугивания, призванная продемонстрировать интеллектуальное превосходство, чтобы у допрашиваемого даже и мысли не возникло солгать или попытаться манипулировать фактами. И было, разумеется, третье объяснение: у Сон Мина Ларсена просто-напросто отменная память.
– Я исхожу из того, что вы, как полицейский, знаете свои права, – сказал Ларсен. – И хочу напомнить, что вы отказались от присутствия на допросе адвоката.
– Я подозреваемый? – спросил Харри, бросив взгляд сквозь раздвинутые занавески на соседнее помещение, где, сложив на груди руки и глядя на них, сидел старший инспектор полиции Винтер.
– Это чисто формальная процедура, и вас ни в чем не подозревают, – ответил Ларсен. Он четко следовал инструкции, обратив внимание Харри на то, что допрос будет записан. После чего задал первый вопрос:
– Можете рассказать мне о ваших отношениях с убитой Ракелью Фёуке?
– Она… была моей женой.
– Вы расстались?
– Нет. Или да, она умерла.
Сон Мин Ларсен поднял глаза на Харри, будто пытаясь понять, не бросает ли тот ему вызов:
– Значит, вы не разошлись?
– Нет, не успели. Но я съехал на другую квартиру.
– Как я понял со слов других свидетелей, разрыв произошел по инициативе вашей жены. Почему вы расстались?
«Ракель хотела, чтобы я вернулся».
– Не сошлись характерами. Давай перейдем прямо к тому моменту, когда ты спрашиваешь меня о том, есть ли у меня алиби на момент убийства.
– Я понимаю, что это причиняет вам боль, но…
– Спасибо, что объяснил мне, что именно ты понимаешь, Ларсен, и твоя догадка верна, это и впрямь причиняет боль, но я предложил так поступить, потому что у меня мало времени.
– Вот как? Я так понял, что вы пока отстранены от службы.
– Да. Но мне надо незамедлительно провести очередной сеанс приема алкоголя.
– Стало быть, вы спешите?
– Да.
– И все-таки я бы хотел поговорить о ваших отношениях с убитой Ракелью Фёуке. Ваш пасынок Олег считает, что он так и не получил удовлетворительного объяснения о причинах разрыва – ни от вас, ни от своей матери. Но вряд ли ситуацию улучшило то обстоятельство, что вы, преподавая в Полицейской академии, тратили все больше и больше свободного времени на поиски некоего Свейна Финне, только что отсидевшего срок.
– Моя просьба поторопиться была завуалированной формой отказа говорить на эту тему.
– Значит, вы отказываетесь разъяснить ваши отношения с убитой?
– Я отказываюсь от перспективы обсуждать детали своей частной жизни и предлагаю перейти к обсуждению алиби в целях экономии твоего и моего времени. Чтобы вы с Винтером могли сосредоточиться на поимке виновного. Я надеюсь, из лекций ты запомнил, сколь важными являются при расследовании убийства первые сорок восемь часов: по истечении этого срока память свидетелей ослабевает, а улики обнаружить гораздо сложнее, так что в результате вероятность раскрытия преступления уменьшается наполовину. Поговорим о ночи убийства, Ларсен?
Следователь из Крипоса уставился на точку на лбу Харри, ритмично постукивая ручкой по столешнице. Харри видел, что он хочет посмотреть на Винтера, чтобы понять, как поступить дальше: надавить на Холе или пойти ему навстречу.
– Хорошо, – произнес Ларсен. – Давайте.
– Отлично, – сказал Харри. – Рассказывай.
– Что, простите?
– Расскажи мне, где и в какой момент времени я находился в ночь убийства.
Сон Мин Ларсен натянуто улыбнулся:
– Хотите сказать, это я должен вам сообщить?
– Ты же побеседовал с другими свидетелями, перед тем как допрашивать меня, желая как можно лучше подготовиться. Я поступил бы точно так же на твоем месте, Ларсен. Это означает, что ты поговорил с Бьёрном Хольмом и знаешь, что я находился в баре «Ревность», куда он за мной заехал поздно вечером, чтобы отвезти домой и уложить в постель. Я был пьян в стельку, не помню ни черта и вообще не имею ни малейшего представления о времени. Поэтому я не в состоянии предоставить вам сведения, которые опровергнут или подтвердят его показания. Но я надеюсь, вы опросили также владельца «Ревности» и, возможно, других свидетелей и убедились, что Хольм говорит правду. А поскольку я не знаю, когда именно умерла моя жена, то это ты, Ларсен, должен сказать, есть у меня алиби или нет.
Ларсен нажимал кнопку на своей ручке, изучая взглядом Харри: так игрок в покер перебирает фишки, прежде чем решить, делать ставку или нет.
– Хорошо, – сказал он и наконец оставил ручку в покое. – Мы проверили также ваш мобильный, в тот день он не находился в той соте, где произошло преступление.
– И по-твоему, это говорит о том, что я был вне игры?
Ларсен не ответил.
– Но это еще не доказательство: я мог просто-напросто оставить мобильный дома или вообще потерять его. Так что спрошу еще раз: у меня есть алиби или нет?
В этот раз Ларсен не смог сдержаться и метнул вопросительный взгляд на Винтера. Краем глаза Харри увидел, что тот провел ладонью по своей гранитной голове, после чего едва заметно кивнул подчиненному.
– Бьёрн Хольм заявил, что вы вдвоем покинули бар «Ревность» в половине одиннадцатого, что подтверждает владелец заведения. Хольм говорит, что он помог вам подняться в квартиру и лечь в постель. Выходя из квартиры, он встретил вашего соседа Гюле, который работает в трамвайном парке. Тот возвращался домой после смены. Я так понял, что Гюле живет на первом этаже под вами, и он утверждает, что не ложился до трех часов ночи, а стены в доме такие тонкие, что он бы услышал, если бы вы выходили.
– Мм… А что говорят судмедэксперты: когда умерла жертва?
Ларсен заглянул в свой блокнот, как будто хотел свериться с ним, но Харри знал, что у молодого следователя все факты четко запечатлены в памяти и ему просто требовалось время, чтобы решить, что он может и хочет рассказать допрашиваемому. И еще Харри отметил, что Ларсен не посмотрел на Винтера перед тем, как принять решение.
– Судмедэксперты основывают свои предположения на соотношении температуры тела и температуры в помещении, поскольку труп не перемещали. И все же время смерти трудно определить с точностью до часа, ведь тело как-никак пролежало там около полутора суток. Но по их мнению, смерть наверняка наступила в промежуток между десятью часами вечера и двумя часами ночи.
– Значит, с этого момента я официально больше не нахожусь под подозрением?
Облаченный в костюм следователь медленно кивал. Харри обратил внимание на то, что Винтер приподнялся на стуле, как будто хотел возразить, но Ларсен этого не заметил.
– Ну что ж… Есть еще один нюанс: если я хотел избавиться от жены, то, как следователь, знал, что попаду в число подозреваемых, а потому мог обратиться к киллеру и обзавестись алиби. Я поэтому до сих пор и нахожусь здесь, да?
Ларсен провел рукой по узлу галстука, на котором Харри разглядел логотип авиакомпании «Британские авиалинии».
– Вообще-то, нет. Но, как вы справедливо отметили, нельзя терять время, первые сорок восемь часов очень важны. Поэтому мы хотели прояснить ситуацию, перед тем как спросить: как вы считаете, что случилось?
– Вас интересует мое мнение?
– Вы больше не подозреваемый. Но вы по-прежнему остаетесь… – Ларсен сделал артистическую паузу, прежде чем произнести имя, слишком четко выговаривая каждую букву, – Харри Холе.
Харри взглянул на Винтера. Интересно, он и впрямь ради этого позволил своему следователю выложить все известные им факты? Они застряли и им необходима помощь? Или же это собственная инициатива Сон Мина Ларсена? Винтер, казалось, застыл на своем стуле.
– Значит, это правда, – произнес Харри. – Убийца не оставил на месте преступления ни единой улики?
Отсутствие какого-либо выражения на лице Ларсена Харри посчитал утвердительным ответом. И честно сказал:
– Я понятия не имею, что произошло.
– Бьёрн Хольм утверждает, что вы обнаружили на территории виллы неидентифицированный след от сапога.
– Да. Но вполне возможно, его оставил просто какой-нибудь заблудившийся человек, такое случается.
– Вот как? Следов взлома нет, а судмедэксперты точно установили, что ваша… что жертва была убита на том месте, где ее обнаружили, и это заставляет нас думать, что она сама открыла злоумышленнику дверь. Думаете, она впустила бы в дом незнакомца?
– Мм… Вы обратили внимание на решетки с внешней стороны окон?
– Кованые железные решетки на всех двенадцати окнах, но четыре подвальных окна не зарешечены, – ответил Ларсен не задумываясь.
– А знаете, почему Ракель превратила свой дом в крепость? Это не паранойя, а следствие романа с немного чересчур известным следователем.
Ларсен что-то записал и произнес:
– Так что давайте предположим, что убийца был ей знаком. Предварительная реконструкция показывает, что они стояли лицом к лицу, убийца ближе к кухне, жертва ближе к входной двери, когда он дважды ударил ее ножом в живот.
Харри задохнулся. В живот. Ракели было больно перед тем, как ее ударили в шею. Добили.
– Тот факт, что убийца находился ближе к кухне, – продолжал Ларсен, – наводит меня на мысль, что он чувствовал себя в доме жертвы свободно. Вы согласны, Холе?
– Это возможно. Но не исключено также, что он просто обошел вокруг нее, чтобы взять нож, которого не хватает на стойке.
– Откуда вы знаете?
– Я успел взглянуть на место преступления, перед тем как твой босс выставил меня на улицу.
Ларсен склонил голову набок, оценивающе посмотрел на Харри и кивнул:
– Понимаю. Кстати, если уж речь зашла о кухне, то существует и третья возможность. Убийцей могла быть женщина.
– Думаешь?
– Знаю, что такое случается нечасто, но я совсем недавно читал о преступлении на улице Борггата. Там дочь убила мать, а потом созналась в этом. Может, слышали об этом?
– Было дело.
– Женщина скорее откроет дверь другой женщине и впустит ее в дом, даже если они не слишком хорошо знакомы. Согласны? И мне почему-то легче представить себе, как женщина направляется прямо на кухню в чужом жилище. Мужчину в такой ситуации вообразить сложнее. Ладно, возможно, это слишком смелые предположения.
– Согласен, – сказал Харри, не уточнив, с чем именно он согласен.
– А вы знаете какую-нибудь женщину, у которой был мотив причинить вред Ракели Фёуке? – спросил Ларсен. – Ревность, например?
Харри отрицательно покачал головой. Конечно, он мог бы назвать имя Силье Гравсенг, но сейчас для этого не имелось причин. Несколько лет назад она была его студенткой в Полицейской академии и, можно сказать, преследовала его. Однажды вечером девица заявилась к нему в кабинет и попыталась соблазнить. Харри ей отказал, в ответ она собралась написать на него заявление в полицию за попытку изнасилования. Но в рассказе девушки было столько очевидных нестыковок, что адвокат Юхан Крон отговорил ее от этой глупой затеи, и вся история закончилась тем, что Силье Гравсенг пришлось уйти из Полицейской академии. После этого она приходила домой к Ракели, но не для того, чтобы причинить ей вред или угрожать, а, наоборот, чтобы принести извинения. И все же вчера Харри проверил Силье Гравсенг. Возможно, потому, что до сих пор помнил ненависть, появившуюся в ее взгляде после того, как девушка поняла, что Харри Холе ее отверг. А может быть, в связи с тем, что отсутствие улик подтверждало: убийца кое-что знает о полицейских расследованиях. Или же он просто хотел исключить все остальные возможности, прежде чем вынести окончательное решение и привести окончательный приговор в исполнение. Много времени проверка не заняла: выяснилось, что Силье Гравсенг работает в охранной фирме в Тромсё и в ночь на воскресенье она была на дежурстве в тысяче семистах километрах от Осло.
– Ладно, вернемся к ножу, – сменил тему Ларсен. – В деревянной пирамиде находится набор японских кухонных ножей, один из которых отсутствует. Размер и форма недостающего ножа соответствуют ранам на теле жертвы. Если исходить из того, что преступник воспользовался именно им, то можно предположить, что убийство произошло спонтанно и не было заранее спланировано. Согласны?
– Это возможно. Но не исключено также, что убийца знал об этих ножах до того, как пришел в дом. Третья возможность – злоумышленник воспользовался собственным ножом, но вдобавок к уничтожению улик решил запутать полицию еще больше, прихватив с собой похожее орудие с места преступления.
Ларсен снова что-то записал. Харри посмотрел на часы и кашлянул.
– И последний вопрос, Холе, – сказал следователь. – Вы утверждаете, что не знаете женщин, которые могли бы желать смерти Ракели Фёуке. А мужчин?
Харри медленно покачал головой.
– А как насчет этого Свейна Финне?
Харри пожал плечами:
– Спросите у него.
– Мы не знаем, где он находится.
Харри поднялся и снял с крючка на стене свою куртку.
– Если вдруг его встречу, непременно передам привет и скажу, что вы его ищете, Ларсен.
Харри повернулся к окну и двумя пальцами отсалютовал Винтеру, получив в ответ кислую улыбку и жест из одного пальца.
Ларсен встал и подал Харри руку:
– Спасибо за помощь, Холе. Полагаю, дорогу вы найдете сами.
– Вопрос в том, найдете ли ее вы. – Харри улыбнулся Ларсену, быстро пожал ему руку и ушел.
Подойдя к лифту, Харри нажал кнопку вызова и прислонился лбом к блестящему металлу дверей.
«Мама очень хотела, чтобы ты вернулся».
От этого лучше или хуже?
Это все бесполезные вопросы из серии «А что, если?», всякие самоуничижительные «мне следовало бы». Но с другой стороны, это также и скорбная надежда, за которую цепляются люди: должно ведь существовать такое место, где любящие люди с корнями Старого Тикко снова встретятся, потому что мысль о том, что они расстались навсегда, просто невыносима.
Двери лифта раскрылись. Пусто. Только этот тесный, способный вызвать приступ клаустрофобии гроб, в который ему нужно войти, чтобы спуститься вниз. Вниз к чему? К всеобъемлющей тьме?
Вообще-то, Харри сроду не пользовался лифтами, поскольку терпеть их не мог.
