Эйрик Годвирдсон
Призраки Вудстока
– А, черт побери… – Джон шумно выдохнул, развернулся и подошел к телефону. – Слушаю!
Что там ему говорил начальник, было неясно, но лицо федерала ничуть не прояснилось. Наоборот, под конец он, едва не капая ядом, саркастично поинтересовался:
– Один вопрос, старший агент Терренс – почему на это задание отправили именно меня? Не то что бы я был против своей законной работы – однако тут полным-полно скверно воспитанных подростков, людей, едва переставших подростками быть, и взрослых, едва ли отличающихся от этих самых подростков нравом и умением держать себя в руках – а я что-то не припомню, чтобы я был директором исправительной школы!
Трубка бодро проворчала что-то вполне дружелюбным тоном, сколько можно было судить, и Симмонс еще мрачнее уточнил:
– Что? Я, значит, не считаюсь таковым, верно?
Выслушав ответ, он всего лишь мрачно, но тихо обронил:
– Понятно. По информации – понял. Отбой.
Дверью за собой он, впрочем, хлопнул не настолько сильно: видимо, в этой короткой телефонной перепалке растерял большую часть злости.
Кэт только плечами пожала, недоуменно хмыкнув. Дэвис заковыристо выругался – разом по поводу и ФБР, и фестиваля, и предполагаемых «белых капюшонов».
А что, если и правда – Билли-Буги прирезали белые психопаты…? До сержанта начало доходить, что именно поэтому, вероятно, ФБР и сделало такую стойку на дело, сперва показавшееся Николасу Дэвису разборками мелких наркоторговцев. Ведь героин-то из кармана Билли никуда не девался.
«А что, если Билли прирезали просто за то, что он – черный?»
Только этого, подери их всех, не хватало.
Глава 5
Когда дверь полицейского отделения закрылась за спиной и раскаленно-бронзовый вечер встретил его жарким ветром, Джон с коротким сожалением подумал – может, не стоило цеплять Терри этим вопросом? Он же знал, что ответ ему вряд ли понравится! Нет, шеф, конечно, не возмутился – наоборот, заюлил, точно чувствовал свою неправоту: сперва отбрехивался общими фразами, мол, ты же лучший в таких делах, ты и Мур, но раз я не могу послать и Мура тоже… при повторном вопросе Терренс сдался: видишь ли, признался он, кроме тебя я мог только Мёрфи отправить – мне нужен человек с предельно скептичным умом, а это как раз ты и Тед Мёрфи, но у Мёрфи, такая незадача, запланирована поездка, он под нее специально выкраивал выходные, он… Черт, Джон, послушай, Теда жена с потрохами сожрет: эту поездку она из него буквально выдавила, круиз на пятнадцатую годовщину, ты понимаешь… я не могу портить человеку семейную жизнь настолько! Потом неловко хохотнул – Дора Мёрфи убьет нашего Тедди, серьезно, если я его оставлю в городе, а я, ха-ха, не хочу лишаться сотрудника. Пойми же ты человека, наконец! А на саркастичное «а я, выходит, таковым не считаюсь» лишь фыркнул – не драматизируй, Джон. И добил финальным – ну у тебя же все равно никого нет, и тебе совершенно точно не закатят абсолютно безобразную сцену вплоть до выставления из дому…! Симмонс мало что зубами не скрипнул, услышав такое оправдание, но промолчал. Шеф тут же попытался подсластить пилюлю, заявив: «сходишь в отпуск попозже, и клянусь, ни одна скотина не посмеет тебе позвонить, пока ты не вернешься из него», но настроение у Джона окончательно рухнуло на самое дно, поэтому он свернул разговор. Все равно Терренс не сообщил ничего нового, только то же самое, о чем сегодня Симмонс успел поговорить днем с Мэттом: Мур раскопал очень похожее дело, имевшее место в другом штате пару лет назад, и обещал переслать подробности. На том напарники договорились, что подробности этого дела (выборочно, разумеется!) стоит обсудить и с «магическим экспертом», как Мэтт в шутку обозначал в разговоре мисс (все-таки действительно мисс, как оказалось) Фей. Впрочем, перед этим дело следовало сперва внимательно изучить самому – а вот на это у Джона сегодня решительно не было ни капли времени. В участке при бетельских копах (даже только при одной во всех отношениях приятной мисс Келли) делать этого он не хотел: дело, Мэтью заговорщицким тоном предупредил, из «особых», и данные по нему он добыл едва ли не подкупом и личным обаянием. Терренс со своей «помощью» малость опоздал, да. Может, шеф и не лукавил, когда заявил, что именно Мур и Симмонс идеально подходят для этого задания: своих сотрудников усатый ворчун знал неплохо, что есть, то есть.
Симмонс шумно выдохнул, уселся за руль и еще разок глянул на часы – далеко за девять, но стемнеет вовсе нескоро: середина лета балует долгими вечерами, и это прекрасно. Хоть что-то прекрасное в этом бедламе, действительно…! Служебный «Форд Файрлайн» послушно заворчал мотором, когда Джон повернул ключ зажигания, и покатил прочь из Бетеля, подальше от упертых ослов в форме – Симмонс решил, что на сегодня с него в самом деле работы довольно. И без того день выдался чрезмерно насыщенным: это вам не в офисе торчать над бумагами. Конечно же, Джон не занимался россказнями Ясгура-младшего и газетами весь день, как наверняка подумали полицейские, вернувшиеся в отделение под вечер. Как бы не так!
Горячий ветер, обтекающий кузов машины, забирающийся в салон через открытые окна, скользящий по рукам и путающийся в волосах, постепенно смывал накатившую раздражительность, и в конце концов Симмонс признал – день, за исключением этого идиотского промаха начальника местной полиции, принес немало информации. И даже если часть из нее заведомо пустая, это уже кое-что. Да, с орудием убийства все довольно кисло – тут не поспоришь, но каким наивным новичком нужно быть, чтоб рассчитывать отыскать его на следующий же день?! В данном случае нахождение ножа будет означать и нахождение убийцы, это правда. Что же, найдется со временем и нож – когда все-таки выплывет дополнительный след. Джон понимал, что времени у него немного – буквально неделя, оставшаяся до открытия фестиваля. И десяток дней – до его финала. Пока половина штата не съехалась в этот грешный Уайт-Лейк, нужно разобраться во всем.
Джон вздохнул и свернул на трассу – до мотеля, где он обосновался, можно было проехать и через деревенские закоулки, но ему не хотелось петлять, вяло объезжая выбоины на бетельском городском асфальте. Так, может, будет чуть дальше, зато спокойнее. Мотеля, надо сказать, близ Уайт-Лейк оказалось аж два, оба небольшие. Один, носивший странноватое название «Эль Монако», был чуть больше, но в нем, как Симмонс вчера мимоходом услышал на заправке, мест уже не было, а вот в соседнем, буквально через дорогу, вовсе крохотном «Грин Руф» комната нашлась даже до того, как Джон полез в карман за служебным удостоверением. Может, у него и так на лбу написано, что тип он упрямый, и спорить с ним чревато проблемами, впрочем – Симмонс не обольщался ни человеколюбием держателя мотеля, ни своим везением. Ни в то, ни в другое он особенно не верил, проще говоря.
Пока ехал, Джон заодно успел наскоро промотать в голове весь сегодняшний день – шумное и сумбурное тринадцатое июня, так и не ставшее первым днем долгожданного отпуска.
Началось это тринадцатое июня – вторник, по счастью, потому что хуже пятницы тринадцатого числа может быть только понедельник, тринадцатое, как говаривали у них в отделе, как раз со звонка в отдел, по душу Мэтта. Прекрасно зная нетерпеливую натуру своего напарника, Джон решил набрать с телефона гостевой стойки его сам, опережая приятеля: да, конечно, тому не составит никакого труда узнать номера двух мотелей в таком захолустье, и если в одном ответят, что никакого такого Дж. Симмонса знать не знают, то непременно вышеназванный отыщется во втором. Но Джону не хотелось бы пропустить что-то важное, если Мэтью решит позвонить тогда, когда его уже не будет на месте.
Нет, впрочем, сперва был скудный завтрак – мотель не располагал большим меню, поэтому пришлось довольствоваться простецкими оладьями с сиропом и горьким кофе. Отметив про себя, что непременно нужно будет выбраться перекусить посерьезнее не позднее, чем через пару-тройку часов, Джон и позвонил Муру.
Трубку тот снял моментально:
– Привет! Ты у нас как всегда, ранняя пташка, – жизнерадостно отозвался Мэтью из трубки. – Я тут уже немного покопал по твоей просьбе, Джонни, будет весьма интересно и познавательно, но извини, пока что до полной картины далековато! Закончу к обеду, не раньше – шеф жаждет на меня свалить еще пачку каких-то других ерундовин, но я пока что вполне успешно отбиваюсь. Так что постараюсь оперативно накопать все, что можно, по этой твоей И-Джей, и потом, если получится, суну нос еще в парочку мест – что-то мне твой вчерашний рассказ про дерево и фигурную резьбу напомнил один слушок. Ты, конечно, спросишь, что за слушок, но пока, сам понимаешь, я ничего более точного тебе не скажу. Дай мне часа три-четыре хотя бы, идет?
Слушая быструю, энергичную речь Мура, Джон непроизвольно слегка улыбнулся – так буквально и видел Мэтта, развалившегося за своим столом и наверняка даже взгромоздившего пострадавшую ногу на край стола, в точности как герой из модного кино, какой-нибудь Клинт Иствуд: только каблуков и шпор не хватает. Впрочем, гипсовая повязка отлично заменит и то, и это, если придется с грохотом перекладывать ноги с одного края на другой. Вот наверняка Мур откинулся на стуле, покачиваясь: передние ножки стула оторвались от пола на добрый фут, а то и больше. При этом Мэт наверняка еще накручивает растянутый шнур телефона на карандаш или ручку – бесящая почти всех вокруг привычка, невытравимая, как длинное музыкальное «а» в произношении, которое неведомо откуда вообще могло взяться в речи северянина, каковым Мур, родившийся в Мичигане, и являлся безо всякого сомнения.
При этом соседний стол, принадлежащий самому Симмонсу, надо полагать, наверняка завален горой папок и распечаток, да – и это тоже дело рук Мура, разумеется: любой, кто осмелится взять или сдвинуть хоть листок из этого вороха, получит грозный рык «а ну прочь руки от чужих данных!» Манеры у Мэтью всегда были своеобразные, это точно – но Симмонс, как никто другой, хорошо знал, что при всей внешней расхлябанности мозги у напарника могут работать на совершенно непредставимой, космической скорости: знай подкидывай информацию в топку. Но такие чудеса он, конечно, выдавал только тогда, когда ему было на самом деле интересно разбираться в подвернувшейся теме.
Выслушав это все, Симмонс ответил:
– Не вопрос, дружище – я, собственно, хотел просто предупредить: соберешься что-то прислать, не делай этого, пока не убедишься, что я стою над чертовым факсом и ловлю листочки сразу в грозную черную папку, хорошо?
– Слушай, ну ты за кого меня держишь? – обидчиво вскинулся Мэт. – Разумеется. Тем более что, хм, оно только для твоих мозгов и будет предназначено, больше ничьих. Раскопки могут оказаться слишком интересными. Заинтриговал, а?
– Еще как, – Симмонс невнятно пробурчал ответ сквозь зажатую в зубах сигарету: хотелось избавиться от жженой кофейной горечи во рту больше, чем собственно курить даже. На недовольного метрдотеля он даже не взглянул, как и на чуть выцветшую от времени вывеску «просьба курить снаружи».
– Ладно, не ворчи – я сам пока что точно так же ничего не понимаю, но очень хотел бы начать понимать, что за фокусы там у вас творятся, и надеюсь, сегодня мы хоть что-то да поймем, оба. Тебе, я верно понимаю, нужно с утра выдать распоряжения местным копам, так?
– Так. А еще я надеялся завернуть в Монтиселло – это вроде бы чуть меньшая глушь, чем Бетель. Как раз около полудня я буду там и позвоню из города – переговорим без любопытных ушей поблизости, идет?
– А, ну разумеется, как я не догадался! Джон, ты как всегда.
– Я не параноик, Мэт. Просто предосторожность, как и всегда, да.
– Ты помнишь, что я обычно говорю в таких случаях, – рассмеялся в трубке Мэтью.
– Помню, конечно, – хмыкнул Симмонс. – Ладно, до связи!
Главное, любил говорить Мэтью Мур, во время любых следственных мероприятий не выйти на самих себя. Что же, попробуем – привычно отзывался в таких случаях Симмонс. Он пока что не знал, насколько в точку придется эта безыскусная шутка Мура на сей раз.
– Ты знаешь, а эта И-Джей – та еще горячая штучка, – заявил Мур позже, когда почти что в полдень Джон, закинув монету в аппарат в телефонной будке на одной из улочек Монтиселло, снова дозвонился до отдела.
Городок сверкал и плавился на летнем солнце, переливаясь магазинными витринами, серый асфальт точно потемнел и сделался мягким. Даже стеклянная будка телефона мутновато блистала, как леденцовая, и спину, обтянутую светлой рубашкой, ощутимо припекало. Симмонс про себя только порадовался тому, что он предпочитал именно светлую одежду. Интересно, каково всяким модникам в черном и ярко-красном? На такую одежду даже смотреть жарко ведь. Впрочем, смотреть сейчас было особенно не на что – Монтиселло точно вымер. Неудивительно – обеденное время, да еще такая жара… точно тут не Нью-Йорк, а какой-нибудь Техас или Калифорния, в самом деле. Люди попрятались от жары по домам, офисам и кофейням вроде той, что недавно оставил Симмонс. Это и хорошо, что почти никого – чем меньше людей обращает на тебя внимания, тем легче твоя работа, это Симмонс запомнил накрепко еще с курсантских времен.
– Это я уже понял, – Джон коротко фыркнул. – А поподробнее?
– М-м-м, подробнее, дружище? Первым делом спешу предупредить – если соберешься вести мисс эксперта в бар, проследи, чтобы это не был английский паб! – Мэтью, кажется, долго готовил эту шутку, потому что следом со вкусом заржал, как породистый жеребец, не дожидаясь реакции напарника, и Симмонс только досадливо хмыкнул, прерывая муровское веселье:
– Да иди ты, Мэтт, давай уже к делу.
– Я и так – к делу, – Мэтью живо угомонился и принялся обстоятельно излагать: – Общие сведения – дата рождения и все это вот – будет в полном досье, но сейчас этой даме тридцать шесть, и вот что я тебе сообщу: около трех лет назад она внезапно сделала такую бешеную карьеру, что в пору заподозрить пару-тройку оторванных голов конкурентов в ее рабочем столе! Серьезно – я как почитал, какие там страсти в нью-джерсийском Университете гуманитарных и философских… да, точно, так он и называется! – исследований кипят, подумал, что у меня самая скучная в мире работа.
– Погоди, мы точно про ученых говорим? – Симмонс никак не мог сообразить, паясничает сейчас Мэтью, или серьезно. – Это же, хм, бумажные крысы: отчеты, гранты, бумаги, записи частушек и способов рыбной ловли, разве нет? Антропология и гуманитарные исследования – что они там вообще еще делают?
– Ха-ха, Джонни, ты, как и я сам, купился – так вот, как бы не так. У ученых там такие баталии за места и степени идут – куда уж пираньям в пруду! И да – бумажные крысы, говоришь? Твоя Фей похожа на синий чулок и бумажную крысу, скажи честно?
– Ну начнем с того, что она сама по себе, и да, не похожа… я думал, что это частный случай чудачества, если честно. Тебя послушать, научная карьера это что-то среднее между гладиаторскими боями и гонками на выживание… Мэтт? – в трубке раздался шорох и треск, голос собеседника на миг утонул в помехах, но быстро вернулся:
– Да, я слушаю! Что-то связь не ахти, точно. В общем, ты почти угадал, Джон. Подробнее прочтешь сам, но пока слушай краткую сводку – скандал вращался вокруг одного докторишки, который промышлял незаконными операциями в национальных поселениях. Мисс Эванджелин, м-м-м, Джей – да, у нее ни в одном документе нет полного среднего имени, везде только инициал – Фей примерила на себя плащик Пинкертона и вывела докторишку на чистую воду, да так ловко, что попутно устроила громчайший в истории штата журналистский скандал-расследование. Дальше самое интересное – она подала на докторишку в суд и выиграла его. Докторишка и его ассистентки лишились лицензии на медицинскую деятельность, кому-то из персонала даже вполне настоящий, не условный срок влепили. Да, и на волне этого она сама, представь себе, умудрилась не только не вылететь из университета, но и сделать стремительную карьеру: самое что смешное, степень мисс Фей получила за тему, вообще с расследованием не связанную. Но это уже тонкие детали… скажи, ты примерно через час на месте будешь же? Будешь готов ловить документ – звони, отправлю.
– Так точно. А что там с английским пабом? – поглядев на счетчик времени, Симонс скормил аппарату еще одну монету.
– А, это такая милая пикантная деталь – я с нее и хотел начать, но ты меня заболтал, – Мэтью фыркнул, пошуршал бумагами и зачитал: – «прошли университетские волнения в кампусах и учебных корпусах крупнейших университетов Нью-Джерси, Пенсильвании и Нью-Йорка… пам-пам-пам… студенты выступали с поддержкой протестующих в Северной Ирландии. Лозунги в поддержку Республиканской Армии и требованиями призвать к ответу правительство Великобритании… обвиняли английские власти в их бесчеловечных выходках и убийстве подростков… хмммм… а, вот! Руководство университетов осудило протестные студенческие акции, признавая, тем не менее, необходимость соблюдать права человека, и вынужденно призвало студентов к порядку, однако ряд преподавателей, в том числе и из высшего профессорского состава, поддержало своих студентов. Среди марширующих с лозунгами замечены профессор Салливан, доктор Рассел, доктор Фей, старший преподаватель Коннери, аспирант и преподаватель О'Брайен…» короче, статью тоже прочтешь сам уже, идет?
– Так. Черт побери. Я не ослышался?
– Не ослышался. Но ты знаешь, так подумать – а ведь не то что бы студенты говорили что-то не то про ирландские-то дела. Я в теме покопался, и даже почти начал сочувствовать этим ребятам с лозунгами. Может, устраивать марши, срывая занятия, и не дело, да только… хм, ладно, это сугубо мое мнение. Свое составишь сам, Джонни.
– Значит, паб в крайнем случае должен быть ирландским, я понял, – фыркнул Симмонс.
– Соображаешь, напарник. А второе дело требует больше времени, не обессудь – в крайнем случае завтра разберусь. Там оказалось все куда как большим количеством грифов на право доступа обложено, я тут немного пытаюсь просочиться сквозь стену в этом смысле…
– Мэтт! Может, оно того не стоит, а?
– Поверь моему нюху, стоит. Не волнуйся, Терри прикроет – он тебе по этому делу сам отдал распоряжение же посмотреть, что удастся найти, я просто работаю этаким усилителем удачи, и всего-то. В общем, гм, по делу завтра. А досье – сегодня.
– Почти что сейчас, Мэтти. Через полчаса часа я буду в участке. Мне еще с нею сегодня местную молодежь по второму кругу допрашивать, так что я бы хотел знать, к кому поворачиваюсь спиной в толпе, – пошутил Симмонс, и Мур заржал снова, перед тем, как повесить трубку, заметив:
– А она ничего так, кстати!
– Мэтт, черт теб… а, зараза, – в рубке же раздались гудки, и перезванивать, чтобы сообщить, что он думает о муровских шуточках, Джон, разумеется, не стал.
Ну что же, раз так – вперед, день в разгаре, работы впереди полно, сказал тогда сам себе Джон. Первым делом все-таки получить в руки замечательное чтиво от Мура, потом… потом, чертыхнувшись, наскоро пролистать его, поняв, что обстоятельное чтение придется отложить до вечера: на часах к тому моменту будет уже половина второго, а Эванджелин вчера намекнула, что «экскурсию» по кемперскому поселению фестивальных гостей лучше проводить в первой половине дня. Явно она не станет дожидаться его слишком долго – а значит, одним глотком допив кофе (он в участке стараниями офицера Келли был даже на удивление недурным, лучше того, что в мотеле), Джон подхватился и рванул к озеру. Благо, ехать тут было недалеко – считанные минуты.
Его «Форд» смотрелся рядом с щегольским «Чарджером», как дворовый пес рядом с чемпионом выставок – но мисс Фей не стала прохаживаться по этой теме никакими шуточками, по счастью: все-таки на «Файрлайне» хоть и не написано, что он служебный, но для понимающего человека это делается ясным если не с первого, то со второго взгляда точно. Хотя бы по тому простому факту, что у «Файрлайна» был практический пустой бардачок – документы тоненькой пачкой, пачка сигарет, зажигалка… все. Как раз зажигалку Джон и искал взамен некстати отказавшей, когда по кромке почти до конца опущенного стекла побарабанили пальцами, и Симмонса окликнули:
– Припозднились, агент! Я думала, вы появитесь раньше. Добрый день, впрочем, – голос был уже знакомый, а когда Джон поднял голову, то обнаружил, что сегодня его собеседница где-то оставила свою куртку, зато накинула широченную тонкую рубашку поверх спортивной майки, повязав ее небрежным узлом на животе. Рубашку – с броским этническим рисунком, в котором сплеталось зеленое, черное, синее с белым и яркие кляксы алого – трепало ветром, то надувая пузырем, то наоборот, облепливая ею тело, точно мокрой салфеткой. На носу у госпожи эксперта красовались темные очки от солнца – здоровенные «авиаторы» с зеркальным блеском. В остальном ничего не изменилось – прическа прежняя, подвески-амулеты точно так же путаются меж собой шнурками и цепочками, да и выражение лица – все та же неподражаемая смесь проницательной придирчивости, насмешливости и упрямства – на месте.
– Добрый, мисс Фей, – отозвался Симмонс, отметив, что сегодня это самое выражение не несло в себе готовности откусить кому-либо голову или руку, а значит, «топор войны» и правда можно считать временно зарытым.
Джон наконец выловил из бардачка зажигалку, щёлкнул – работает.
– Надеюсь, мне не полагается выволочка по этому поводу? – он чуть усмехнулся, вернул пожитки в бардачок и, с сожалением подняв стекла в машине (через пару часов салон раскалится, как адская сковородка), выбрался наружу. – За опоздание, я имею в виду.
– Это ещё с какой бы радости? – Эванджелин вскинула брови, и совершенно искренняя, при том весьма дружелюбная улыбка расползалась по ее губам – тонким, но отлично очерченным. И, кстати, без малейшего следа помады – ну да конечно, будто женщине вроде нее захочется краситься в такую жару! Неудивительно.
Джон, хмыкнув, покачал головой и признал:
– Вы не похожи на человека, спокойно относящегося к проволочкам и ожиданию, Эванджелин.
– Да бросьте! Я потому и не стала требовать от вас точного времени – понимала, что на вас может свалиться совершенно все, что угодно! – она наконец рассмеялась. – Ладно, закрывайте машину и идём. Сегодня народу еще прибавилось, будет чуть сложнее. Но за ночь у людей первый шок улёгся, и они могут вспомнить ещё что-то. Так обычно и бывает – спросишь, а они тебе – нет, не знаем, не видели. И не слышали, и не помним…! – с этим она взмахнула руками, и, не переставая говорить, направилась с пригорка вниз – видимо, у нее был какой-то план, и Джон попросту решил довериться пока что этому плану.
Вот они спустились ниже, почти к озеру, разминулись с работниками, таскающими доски для сцены, наткнулись на пробегающего мимо Лэнга – всклокоченный сегодня еще больше обычного организатор даже не обратил на них внимания, только заорал кому-то – эй, эй! Ребята, чертовы муниципальщики пригрозили нам, что если полиция сочтет происходящее тут слишком опасным, нам и это разрешение отзовут, и в таком случае, черт возьми, мы вылетим в трубу, так что работайте, работайте, мать вашу, так, чтоб нас отсюда даже бульдозером нельзя было вытащить… успеем построить сцену – нас отсюда не выгонят…!
Заявление было спорным, но не лишенным здравого смысла: мол, у нас все готово, и уже поздно что-либо сворачивать, а если настаиваете, возместите нам издержки… хм. Лэнг, кажется, был тот еще авантюрист. Джон отметил про себя, что неплохо бы потрясти его потом еще – раз уж он так боится отмены события, то будет склонен помочь, наверняка. Фей же продолжала, пока они огибали чужие авто и палатки:
– Не видели и не помним, понимаете – а через день, через два – гляди-ка, и вспомнят, и даже смотреть на тебя будут так, точно ничего и не забывали… так устроена любая разумная – ну или считающая себя таковой – голова. Люди или инакие, не важно: что утэвво, что даже сиды, маахисья или другие обособленные народы, не так важно даже, говорю ведь – все мы устроены слишком похоже в этом смысле: какая разница, какого цвета кожа, или как там устроена биохимия тела, если путаться в рассказах и индеец, и белый, и утэвво будут совершенно одинаково?
Симмонс чуть кивнул – да, в этом рассуждении было некое свежее зерно, не так далеко отстоящее от истины, во всяком случае, такой, как ее понимал и сам Симмонс. Те, кого Фей назвала на научный манер «обособленным народами», в просторечии их звали «тайные» или «скрытые», то есть все не-людские расы, в понимании как раз людей всегда стояли рядом друг с другом, верно. Но хотя что, скажите, такого уж общего у тех же американских утэвво и у сидов Старого Света? Вроде бы ничего – как утверждают и они сами, и объективно даже внешний их вид… а все равно мысленно почти все ставят знак равенства. А что, если эти все отличия вовсе не мешают и «тайным» и «обычным», людям и нет, быть похожими в чем-то более глубоком и важном? Как там она сейчас сказала – как работает любая разумная голова? Видимо, у этой Фей накопился преизрядный опыт, чтобы так говорить, и Симмонс лишь отметил про себя: да, в этом рассуждении явно что-то да есть.
– Так стало быть, одинаково? – уточнил он.
– Исключительно, – подтвердила Эванджелин. – Сегодня, я же говорю, они, например, заливают, что слыхом ни про какую сову-оборотня не слыхивали, а завтра вспомнят, что бабка рассказывала, или дед, или… впрочем, бывает и наоборот, увы: то, о чем обмолвились вчера, не вытянуть никакими ухищрениями через день, хоть лопни. Но вам-то с вашим допросом терять уже нечего – вы вчера ушли с пустым руками, верно?
Она чуть затормозила, обернувшись, и Джон, чуть усмехнувшись, поинтересовался:
– Эва, вы не служили в полиции, часом? Я не очень понимаю, при чем тут сова, тем более оборотень, но вся ваша тирада здорово напоминает рассуждения полицейского о допросах, знаете ли!
– Бо-оже упаси, – скривилась она, презрительно хохотнув. – Нет. Но антропология не менее детективная штука, если хотите знать.
– Хочу, – неожиданно для себя Джон кивнул.
– Что? – о, оказывается, ее тоже можно было подловить на чем-то неожиданном! Очевидно, Эванджелин слегка растерялась, и Джон пояснил:
– Знать, разумеется. Я не очень представляю, если честно, чем вы и ваши коллеги занимаетесь обычно. Думал, копаетесь в бумагах, архивах, записях… так или нет?
Эванджелин покосилась на него, но только хмыкнула, остановившись окончательно и подбоченившись:
– Про вас тоже многие так же думают. Не лично про вас, но про ваше ведомство, я имею в виду. Так как вы себе представляете полевую работу антрополога, мистер Симмонс? Только давайте честно!
– Ну, антрополог – это что-то вроде историка, так? Историки, когда не корпят над бумагами, обычно роются в земле и собирают глиняные черепки. Вам, наверное, черепки не очень интересны, значит, вы записываете всякие сказки и изредка зарисовываете какие-нибудь силки на дикого зверя… Что смешного?
Госпожа эксперт расхохоталась, запрокинув голову, самым разбойничьим образом: за такой развязный хохот обычно ругали подростков любого пола, упрекая в несдержанности, но ее, уже давно вышедшую из подростковости, пожалуй, поди в чем-то упрекни!
– Ничего, простите, – она живо успокоилась, но во взгляде поверх очков плясали такие насмешливые огоньки, что Джон почувствовал себя деревенским дурачком, натурально. Готов был вспыхнуть – он ненавидел, когда его держат за идиота, но тут же передумал и вовсе не подал виду, что его задела эта насмешка. Джону на миг показалось, что она сейчас нарочно пытается его вывести из себя, преследуя одну-единственную цель: чтоб ее оставили в покое. Ну ж нет, дудки – так просто слить шаткое перемирие он не даст. Впрочем, скорее всего она просто не умела держаться иначе: ведь следом она развела руками и тут же пояснила:
– Если бы все так было просто, а! На деле все куда как сложнее. Так, как вы, считают почти все со стороны – ровно точно так же, как копы полагают, что делают за вас всю грязную работу. Я не стану забивать вам голову, но поверьте, в антропологии хватает… всякого.
– Это какого, позвольте уточнить?
– И необходимости лезть через грязищу по полям, и ночёвок едва ли не среди леса или болота, и поездок на другой конец страны – просто потому, что выяснилось: оказывается, жив ещё человек такой-то фамилии, потомок колдуна или шамана. Или отыскалась внучка сказительницы, или вдруг сменил гнев на милость к чужакам тот, кто знает самое большое число песен на родном языке, или вспомнил еще что-то важное последний из всех, кто помнит, как плелся определенный узор в тайнописи, которой пользовались больше века назад… И ты срываешься с места, лезешь через грязь, ночуешь в болоте, наматываешь мили расстояний на колеса – чтобы, возможно, увидеть, что искомый человек в итоге не желает ни с кем говорить, и в особенности с тобой. А может, он или она в запое, в депрессии, просто в скверном настроении или болеет. Или уехал в гости к родным! И всё начинается снова, и ты ищешь ключ к разговорчивости и воспоминаниям – чтобы тебя не послали снова через лес, через поле и болото: убирайся, чертов янки, со своими расспросами, от них никому не становится легче! Что, ничего не напоминает, а?
– То есть, хотя все видят только бумажную часть работы – что у следователей, что у ученых, а на деле мы оба бродим по всякой глуши, ловим сомнительных личностей за шиворот и расспрашиваем обо всяком, вы к этому клоните?
– Вроде того, – Эванджелин сдвинула очки почти на самый кончик носа и наградила Симмонса долгим пронизывающим взглядом.
– Только, хм, по-моему, трупы все-таки в вашей работе встречаются гораздо реже, – дипломатично подытожил он.
– Трупов тоже предостаточно, – отмахнулась Фей. – Я не помню ни одного эпоса или даже просто сказок, где обошлось бы без них, а уж описания – закачаешься! Другое дело, что все эти истории о смертях обычно уже не представляют никакого криминального интереса – но шокировать меня чем-то таким довольно сложно.
– Но не невозможно?
– Нет ничего невозможного, – Эванджелин философски пожала плечами. – Но не в этом случае, я бы так сказала. Пока что, если честно, ничего особенно жуткого я не увидела, зато увидела странное.
– Лаконично, – хмыкнул он.
– Ну а что я ещё скажу? Я еще вчера отметила – что-то не вяжется. Вот сегодня попробуем сложить мозаику хоть отчасти.
– Да уж, может, я не ту профессию выбрал, а? – пошутил Симмонс. – Вас послушать, наука вовсе не мирное и тихое занятие, и уж точно не для слабых духом! А уж какое увлекательное!
– Так и есть. Имейте в виду, если я и преувеличила, то только в том, что ночёвка в болоте и поездка через пятнадцать штатов разом могут оказаться событиями одного дня. И то, кстати, действительно – могут.
