Эва Юнга
От края встречи до края расставания
Открывая дверь ванной, она часто смотрела в окно, будто она чувствовала, что я за ней слежу, или она просто хотела, чтобы за ней следили.
1
Филипп.
Я долго наблюдал за ней через окно. Часто видел ее на пешеходном переходе, иногда видел в супермаркете у своего дома, но никогда не подходил к ней. Единственное, что я делал – это наблюдал через окно. Открывая дверь ванной, она часто смотрела в окно, будто она чувствовала, что я за ней слежу, или она просто хотела, чтобы за ней следили. Я наблюдал, как она заходит в кухню и выглядит слишком сексуально. Она была всегда красива, даже когда на ней не было косметики. В ее спальне всегда были непроницаемые шторы, но днем она на несколько часов их открывала, и я наблюдал, как она занимается йогой или какими-то боевыми искусствами глядя в ноутбук. Она казалась очень опасной, когда била кулаками воздух, но она была невозможно сексуальной, даже в эти моменты.
В гостиной она почти не появлялась, там было пространство для гостей. На каждый праздник она звала друзей и сажала их за круглый стол. Я часами наблюдал за тем, как она смеется и танцует, в эти моменты я представлял, что я там, рядом с ней и она танцует для меня. В кухне начиналось самое увлекательное, она будто переставала быть той, кем она была в спальне и в гостиной, и начинала быть самой сексуальной девушкой на свете. Однажды днем я наблюдал за ней, и она, прижавшись своими бедрами к столешнице, просунула ручку под халат и начала мастурбировать, глядя на меня, я готов поклясться, что она смотрела только на меня. Я был в нее влюблен, я хотел ее так сильно, что не понимал, что схожу с ума.
Но начну с самого начала…
Два года назад.
Мои отношения с Лисой подходят к концу. Прошел год с того дня, когда мы с ней познакомились. В нашей компании она появилась абсолютно случайно, ее привела с собой моя подруга, и Алисе понравилось у нас. Через месяц она получила кличку Лиса, потому что: А. у нас так принято, Б. у нее созвучное имя и рыжие волосы. Тогда я сразу обратил внимание на нее, она была действительно панком, как и все мы: она курила в барах и стряхивала пепел себе в ладонь, очень много пила и очень громко кричала, когда ей что-то не нравилось. Моя симпатия к ней росла с каждой новой встречей и через месяц я предложил ей жить вместе, на что она, не раздумывая согласилась. Поначалу у нас был дикий секс, но со временем все сошло на нет, она будто перестала быть такой привлекательной, в ней исчезло все то, что я нашел в ней вначале знакомства. Она оказалась слабой и депрессивной, в ней нет и капли того бунта, который я видел в ней раньше. Я все чаще стал проводить время вне дома, чтобы только не видеть ее и не слышать ее истерики. На студии, где я работаю аранжировщиком, ребята стали замечать, что я практически переехал жить на работу.
– Фил, ты дома бываешь? – подшучивает надо мной Леха.
– Бываю.
– С Лисой поругался? – не глядя на меня говорит он, одновременно показывая через стекло вокалисту остановиться петь.
– Еще нет.
На экране моего телефона высвечивается «Батя» и я сразу же отвечаю на звонок.
– Что, бать?
– Я застрелил его… – голос отца совсем не похож на тот голос, который я знаю.
– Что ты сделал? – его слова привели меня в шок и я не сразу осознал смысл его слов.
– Я его застрелил… – с той же интонацией повторил он.
– Кого? – я вскакиваю со своего кресла. – Кого застрелил?
– Я говорил ему, чтобы он заткнулся, но он продолжал и продолжал…
Меня пугает обезумевший голос отца.
– Бать, кого ты убил? – еле живым голосом спрашиваю у него.
– Я же говорил ему, что убью его, если он не заткнется, а он все говорил и говорил…
Отец совсем не слышит меня, я не могу достучаться до него и это заставляет меня начинать паниковать.
– Бать, ты только никуда не уходи. Ты же дома? Да? Я сейчас приеду, только будь на месте.
– За мной приехали, – шепотом говорит он.
– Кто? – на ходу хватаю куртку и выхожу из студии.
– Они, – отец сбрасывает.
Черт!
Вызываю такси и еду к дому отца ничего не объяснив на студии. Всю дорогу я еду молча, судорожно размышляя, что делать дальше. Отец уже однажды отбывал срок, но я был ребенком и не участвовал во всем этом, что не сказать о моей матери… Но в этот раз она точно не поможет, да и с чего бы ей помогать, они ведь столько лет в разводе.
– Вам точно сюда? – оборачивается таксис и удивленно смотрит на меня.
– Да. Остановите здесь, – обреченно говорю я, глядя на мигающие впереди маячки.
Перед домом моего отца стоит полицейская машина, неотложка и много людей, как в форме, так и просто в гражданском. Я прорываюсь сквозь толпу и иду прямиком к дому, но меня резко останавливают, грубо толкнув в грудь.
– Сюда нельзя.
– Я тут живу, – пытаюсь все равно прорваться через полицейского.
За какие-то доли секунды я оказываюсь прижатым лицом к забору с заломленной рукой за спиной.
– Да я сын! Сын! Мне отец позвонил! – взвыв от боли кричу я.
Хватка ослабевает, но не настолько, чтобы прекратилась боль.
– Пострадавшего? – почти сочувственно произносит полицейский.
– Нет.
Полицейский отпускает меня и ведет к дому, но на полпути останавливается и докладывает обо мне мужчине в гражданском.
– Это сын стрелявшего.
Я молча стою и даже не протестую такому отношению ко мне, как будто это я виновен, а не мой отец. Меня парализовало от страха и шока, все звуки стали эхом.
– Увози на допрос, – даже не глядя на меня говорит этот тип в гражданке.
– Я хочу увидеть отца.
Наконец-то этот важный хрен обращает на меня внимание.
– Твой отец – рецидивист, – он хмыкает и улыбается, – ты его долго не увидишь, если конечно сам не сядешь за содействие.
– Какое еще содействие? – сразу же спрашиваю у него.
– А это мы и выясним на допросе. Может ты сам застрелил, а отца взять на себя вину попросил. Может это ритуальное убийство, – мерзко улыбается этот хрен.
– Какое еще ритуальное убийство? – зло спрашиваю у него.
– Сатанинское. Вон, – он указывает на мое тело, покрытое татуировками, – весь покрыт знаками.
– Что вы несете?
– Уводи его, – резко гавкает он.
Меня сажают на заднее сиденье полицейской машины и везут в отделение, будто я преступник. Когда мы доезжает до отделения первым выходит водила и закуривает, второй же берет свою папку с какими-то документами и тоже выходит. Я смотрю на них со злостью, особенно прожигая взглядом пачку сигарет в руках водилы.
В окно мне стучит второй, который с папкой:
– Курить хочешь?
Из-за закрытого стекла я слышу его очень плохо и понимаю смысл его слов, только после жеста рукой с сигаретой.
– Да, – киваю ему.
На удивление парень с папкой открывает дверь, ждет пока я выйду из машины и протягивает мне пачку.
– Спасибо, – неуверенно говорю я, вытаскивая сигарету.
– Ты аранжировщик же? – говорит парень с папкой.
– Да.
– Я на тебя подписан, – улыбается он.
– Спасибо, – грустно говорю я, смотря, как тлеет уголек сигареты.
– У тебя отец уже отбывал срок?
– Да, в прошлый раз пять лет отсидел, все было хорошо в последние десять лет…
– Так бывает, уж поверь мне. Если человек один раз перешел эту грань, то дело времени, когда он перейдет ее снова. Хотя бывают случаи, что оступился, но это один процент, – со знанием дела произносит он.
Я молча киваю ему и бросаю на асфальт бычок.
Мы заходим в кабинет, который выглядит очень странно: справа стоят два пустых книжных стеллажа, слева стоит железная пружинная кровать без матраса, а напротив кровати стоит деревянный письменный стол с двумя стульями по обе стороны.
Черт, какого хера тут стоит кровать?
Я сразу представляю, как они приковывают подозреваемого к кровати и бьют его, пытаясь расколоть.
– Садись, – говорит парень с папкой, который все еще не представился.
Я молча сажусь и смотрю в окно, вид которого также невзрачен, как и кабинет.
– Расскажите, как Вы оказались на месте преступления?
– Расскажите, что там случилось? Я ничего не понял. Отец позвонил мне и сказал, что застрелил кого-то, но он был в шоке и не отвечал на мои вопросы. Я сел в такси и приехал. Вот и вся история.
– То есть Вы не знали о том, что произошло между Вашим отцом и его соседом?
– Я и сейчас не знаю.
– Такси вызывали через приложение или остановили мимо едущую машину?
– Через приложение, оплатил картой и там видна моя геопозиция.
– Отлично. Ваше алиби может кто-то подтвердить?
– Да, ребята на студии, да и видеокамеры у нас стоят.
– Проверим, – он мельком посмотрел на меня и что-то записал.
– Так я могу узнать, что сделал отец?
– Он выстрелил в живот соседу из охотничьего ружья и тот скончался до приезда скорой.
– Блядь…
В отделении я провожу еще около часа, перечитывая и подписывая свои показания. Из отделения полиции я выхожу с тяжелым сердцем. С одной стороны я внутренне всегда был готов, что он может сесть еще раз, но с другой стороны надеялся, что такого больше не произойдет и он полностью исправился.
Набираю маме.
– Да, сынок, – как всегда ее ласковый голос окутывает меня заботой и любовью.
– Отец застрелил соседа, – сразу же говорю я, зная, что этими новостями ее уже не удивить.
В трубке тишина и я понимаю почему. Отец получил свой первый срок еще в браке с мамой, для нее это не было ударом, скорее она даже ожидала такого исхода, хотя я никогда не понимал почему ее это не удивило. Я не помню, чтобы в детстве отец проявлял жестокость ко мне или к маме, но в нем было что-то скрытое, возможно эта жестокость была направлена на других, оберегая нас.
– Филипп, я ничего не хочу знать о твоем отце.
– Знаю, но он мой отец.
– Я в это впутываться не буду, – в ее голосе какая-то обида и усталость.
– Что-то не так?
– В общем-то да, но все будет хорошо.
– Снова поджелудочная?
– Да, опухоль растет.
– Операция?
– Да.
– Шансы?
Она просто вздыхает в трубку.
– Мам, я завтра приеду к тебе, хорошо?
– Конечно. Я приготовлю тебе пиццу, – мягко говорит она.
– Договорились, – улыбаюсь в трубку, надеясь, что она почувствует это.
Завершив звонок, я продолжаю идти по темным улицам в сторону дома, в котором я не хочу оставаться, и к девушке, которую я не хочу видеть и слышать. Дует холодный ветер, и я засовываю руки глубже в карманы джинсов, коря себя за то, что надел сегодня модную куртку вместо теплой.
Открываю дверь в свою квартиру, сбрасываю с себя ботинки и иду прямиком на кухню, чтобы утолить голод. Открываю холодильник, и он пуст.
– Ты дома? – кричу я.
В ответ тишина.
– Лиса!
Я застываю, прислушиваясь к разным шорохам, но ни один из звуков не был похож на шаги, тогда я прохожу по коридору и захожу в спальню. Лиса лежит в наушниках в одной майке, ее рыжие волосы разметались по кровати, ее анорексичное тело как никогда выглядит отталкивающим. Я смотрю на ее плоский зад и излишне худые ноги, которые выглядят бесформенными палочками. Почувствовав некое отвращение к ней, я испытываю злость и, подойдя к ней, сдергиваю с нее наушники.
– Что? – только и успевает она сказать.
– Чем ты занималась весь день? Почему в холодильнике пусто? Какого хера ты ничего не приготовила? – с каждым вопросом ей – я становлюсь все злее и злее повышая на нее голос.
– Я не хотела есть и не стала готовить, а ты все равно на студии торчишь каждый день до утра, еда бы все равно остыла, – спокойно отвечает она.
Но она хотя бы была!
Ее слова словно стали красной тряпкой для меня. В ее фразе была вся та истина, которую я хотел сказать, но почему-то оттягивал… Я хотел сказать ей, что торчу на студии из-за нее, а не из-за работы, что из-за нее я не хочу быть здесь и, если бы не отец, я бы, как всегда, вернулся под утро.
– Я хочу, чтобы ты съехала.
– Съехала? – она встает в кровати на колени передо мной.
– Сегодня, – твердо отвечаю ей.
– Но уже поздно, куда я пойду? – она медленно поднимает майку и оголяет свой живот и грудь, пытаясь заставить меня передумать.
Я с отвращением смотрю на ее выпирающие кости бедер, перевожу взгляд на ее грудь и не могу понять почему она считает отсутствие груди и выпирающие кости грудины сексуальным.
– Завтра – край.
Выхожу из спальни и захожу в гостиную. От усталости и морального истощения меня дико рубит, но внутреннее беспокойство по поводу отца и матери не дает мне спокойно уснуть. В голову ничего лучше не приходит, чем посмотреть стрим игры «The last of us». Сам я не играю в подобного рода игры из-за того, что с нервами непорядок и возникающие из ниоткуда монстры только ухудшают мое состояние, но при этом я люблю смотреть на то, как в эти игры играют другие. Выбираю первую часть из двадцати восьми видео-прохождений и на экране появляется название «Джексон-Сити». Я с нетерпением смотрю на экран и понимаю, что сейчас для полного расслабления мне не хватает только пива. Ставлю видео на паузу, беру бумажник и иду в ближайший магазин за пивом.
В магазине полно народу, хотя время уже почти десять вечера. Я хожу между прилавков пытаясь отыскать мое любимое пиво «Spaten». Наконец я нахожу его и кладу все оставшиеся десять банок на полке себе в корзину, поворачиваюсь и мимо меня, цокая каблуками проходит брюнетка невероятной красоты. Я засматриваюсь на нее. Ее пышные черные волосы ниже плеч, ало-бардовые пухлые губы, черные брови, ее шикарные сочные бедра и ноги не дают мне даже шанса отвести от нее взгляд. Я не назову ее худой, она стройная, а ее красивые ноги я уже представил на своих плечах. Она даже не обратила на меня внимание, будто меня не существует, как минимум в ее мире места для меня точно нет.
Она подходит к кассе, и я вижу ее покупки: сыр с плесенью, апельсиновый сок и текила. Сказать, что это нормальный набор – язык не поворачивается.
Да уж, а у самого только пиво.
– Вон ту банку ананасов еще, пожалуйста, – раздается ее голос.
В ее голосе нет ни агрессии, ни обиды, ни грусти, там только бархат, теплота и сексуальность. На мгновение я представил, как она шепчет мне на ухо что-нибудь развратное, но почувствовав, как дернулся мой член в джинсах, я переключаю внимание на кассира. Выкладываю из корзины банки пива и замечаю, что та девушка забыла взять свою банку ананасов и не раздумывая, беру банку и догоняю девушку.
– Вот, Вы забыли, – протягиваю ей и понимаю, что мой голос потерял все свои уверенные нотки.
– О, да, спасибо, – улыбается она, не глядя на меня.
Я любуюсь ее губами, белыми ровными зубами и в этот момент она разворачивается и выходит из магазина, так и не взглянув на меня.
Ну да, что ей делать рядом с панком? Такие как я ее точно не интересуют. Ее типаж явно связан с каким-то тупым качком, а не с худощавым панком с длинными волосами.
Расплачиваюсь за пиво и иду домой. Возвращаюсь в гостиную с пивным стаканом, наполняю его и включаю стрим. Даже спустя двадцать минут просмотра видео, брюнетка из магазина не выходит у меня из головы и в моих мыслях появляются образы. Я проваливаюсь в свои мысли.
Она сверху, я держу ее за бедра и качаю в такт своему темпу. Она запрокидывает голову и стонет, упираясь ладонями мне в грудь…
У меня встал. Единственное, что я сейчас хочу – это секс. В голову приходит шальная идея трахнуть Лису, но представив на мгновение ее плоское тело я чувствую ослабление напряжения в штанах.
Подрочить или еще подумать о Лисе?
Хватаю телефон, захожу на порносайт, открываю вкладку «Брюнетки» и включаю первое попавшееся видео, на котором у девушки похожая фигура. Мне не интересна завязка сюжета, я сразу перематываю на момент, где ее уже трахают, потому что навряд ли найду сюжет про девушку в супермаркете и парня с пивом. Возбуждение снова крепнет и смазав слюной головку я начинаю дрочить. Закрываю глаза и представляю ее, я будто наяву вижу, как она, лежа между моих ног, лижет и сосет мой член. Ускоряю движения руки и чувствую разрядку, мои ноги напряглись на мгновение и как только я кончаю в кулак все тело расслабляется. Я глубоко вздыхаю и иду в ванную.
Вернувшись в гостиную, я включаю стрим, допиваю бокал и снова наполняю его. Я ощущаю странную эйфорию, будто я влюблен.
2
Утро
Еле разлепляю глаза и первое, что я вижу – это семь пустых банок пива.
Долбанный перегар.
Встаю с дивана и не могу пошевелиться, всю спину сковало болью из-за неудобного положения во время сна. Медленно двигаю плечами, восстанавливая кровоток. Первым делом иду в спальню, чтобы напомнить Лисе, что ей нужно нахрен исчезнуть из этой хаты. В спальне ее нет, поэтому я открываю шкаф, чтобы проверить забрала ли она свои вещи и обнаруживаю, что ее вещи все еще на месте. Меня это жутко злит. Захожу на кухню, но здесь тоже пусто. Тогда я иду в ванную, резко открываю дверь и вижу, как она сидит в воде поджав ноги. На ней наушники, а в руке моя бритва Gillette. Это выглядит даже комично, потому что этой бритвой максимум она может срезать только верхний слой кожи.
Я снова срываю с нее наушники, как будто это становится традицией перед разговором с ней.
– Какого хера ты делаешь?
– Не мешай мне, – трагично говорит она и это усиливает мою злость.
– В этой хате ты этой хуйней страдать не будешь! – выхватываю свою бритву и вещаю ее на специальный крючок. – Вставай и пошла нахуй отсюда.
Она молча сидит, обняв свои костяные колени. Около минуты я стою и жду, когда она соизволит добровольно покинуть ванную, но она продолжает сидеть. Вспышка ярости захватывает меня и я, дернув ее за руку вверх, вытаскиваю из воды. Она стоит в ванной на ногах и снова не двигается.
– Я тебя прошу, ну выйди ты по-хорошему.
– А что будет по-плохому? Ты меня убьешь? Ну так давай, – ее голос жертвы меня просто выводит из себя.
Я вытаскиваю ее из ванной за талию и опускаю на пол, она сразу же падает на колени и сгибается плача. Ее слезы не вызывают во мне ничего, кроме отвращения.
– Когда я вернусь, чтобы тебя здесь не было.
Выхожу из ванной, накидываю кожанку и выхожу из дома. Дойдя до ближайшего кафе, я беру самый большой стакан «Американо» и сажусь за стол у окна. Погода совсем не ладится, все небо затянуло тучами, будто у природы сегодня тоже тяжелый день. Смотрю в окно, наблюдая за прохожими и проезжающими машинами, на долю секунды мне начинает казаться, что меня не существует, я будто сторонний смотритель, но уже через мгновение все возвращается на свои места. Не допив кофе выхожу из кафе и иду в сторону дома матери.
Она встречает меня на пороге, и я впервые замечаю ее мертвенно бледную кожу.
– Тебе плохо? – с порога спрашиваю у нее.
– Проходи, – она вяло улыбается, но пытается скрыть свою слабость.
– Мам, если тебе плохо, то я хочу знать об этом сейчас, – разуваюсь и смотрю на нее.
Она ведет меня на кухню, я сажусь за стол, она пододвигает ко мне эклеры с заварным кремом, которые я обожал все свое детство и опускается на стул напротив меня.
– Мам…
– Наливай чай и кушай, – она меня прерывает, доставая пиццу из духовки.
Я вижу, как ей тяжело начать разговор и поэтому не давлю на нее, вместо этого, я наливаю себе чай и беру эклер, будто это все еще самая вкусная еда на планете. Я ем и пытаюсь не смотреть на нее, давая ей время и пространство.
– У меня завтра операция, – тихо произносит она.
– Все будет хорошо, как и всегда. Да, мам? – поднимаю на нее глаза.
– Нет, Филипп, не будет, – она не смотрит на меня.
Она называла меня по имени только в моменты моих серьезных проступков или когда хотела обратить мое внимание на что-то важное.
– Что значит не будет?
– Никаких гарантий, что я буду жить, – ее голос хоть и грустный, но в нем нет паники или страха, будто она уже смирилась.
– Зачем тогда эта операция, если нет гарантий? Вдруг в твоем состоянии ты не переживешь ее?
– Чтобы использовать шанс.
– Всего один? – грустно хмыкаю я и беру кусок пиццы.
– И мне этого достаточно.
– Я не хочу тебя терять, – я кладу свою руку поверх ее и чувствую ее пергаментную кожу.
У меня сжимается сердце.
– Прости нас, сынок, что мы у тебя такие непутевые, – мама начинает плакать.
– Мам, ну ты чего? Какие непутевые? Что за глупости? – я встаю со стула, подхожу к ней и обнимаю.
– Я написала завещание. Все, что у меня есть отойдет тебе.
– Мам, не говори об этом.
– Я должна тебе все сказать, пока еще могу.
– Что значит пока еще?
– Код от сейфа – день рождения моей сестры, там мало наличности, но там храниться несколько дорогих колье, которое мне дарил твой отец до того, как потерять все…
– Мам, хватит, не хочу сейчас это слышать.
– Ты должен быть готов.
Она замолчала, и я не решаюсь нарушить тишину. Я стою несколько минут обнимая ее и только потом снова сажусь на стул.
– Как у тебя дела? Давно ты мне ничего не рассказываешь.
– Да и зачем тебе эту грязь знать? – грустно улыбаюсь ей.
– Ты жил с какой-то девочкой, жениться не собрался? – ее мягкий голос успокаивает меня, точь-в-точь, как в детстве.
– Сегодня она съезжает от меня, – ухмыляюсь.
– Съезжает?
– Да, мам, – беру еще один кусок пиццы, – понял, что ошибся, когда выбрал Лису.
– Лису? – хмурится она.
– Алису, – поясняю ей.
– Есть кто на примете? – хитро улыбается она.
– Нет, но вчера я увидел девушку с идеальной внешностью, она намного пунктов подняла планку.
Внезапно вспоминаю, как дрочил на нее и от стыда горят щеки.
– А что это щеки-то горят? Влюбился? – радостно спрашивает мама.
– Да перестань, я увидел ее мельком в магазине.
– И она так в душу запала? – не унимается она.
Мне неловко от того, что мама думает совсем о другом, не связанным с тем, чего на самом деле хочу от той брюнетки. Хотя в глубине души, конечно, я влюблен.
– Мам, я явно не ее типаж. Она прям как отель «Four Seasons», а я как мотель на окраине города.
Мама хмурится и молча смотрит на меня, будто я не донес до нее суть своей мысли.
– В смысле, таким как она, не нужен такой панк как я, – я указываю на свои длинные волосы и татуировки.
– Так тебе не нравятся все эти странные девочки, что окружают тебя? –улыбка оживила ее лицо.
– Нет, мам, совсем не нравятся. Раньше нравились, но сейчас я хочу совершенно другого для себя.
– Почему ты не можешь быть панком внутри? Без всей этой внешней атрибутики? Да и ты же не анархист, – смеется мама.
– Быть панком внутри? – улыбаюсь я. – Тогда я буду таким как все.
– Если тебя из толпы выделяет только внешность – то тебе стоит пересмотреть свои взгляды на жизнь.
Я нахмурился и замолчал, осознавая, что в ее словах что-то есть.
– Везти меня в больницу не надо, только забрать, – она вдруг переводит тему.
– А как же поддержать перед операцией?
– Только забрать, – она дважды легко постучала своими пальцами по моей руке, будто акцентируя на своих словах.
– Только обещай, что ты будешь в порядке, – грустно говорю я, понимая, какой это абсурд.
Она лишь улыбается в ответ.
