Глумливой усмешкой в нем отзываются, Подвывающей от мира сложности. Наград же к мундиру тому не имелось, Без намеков он на милую доблесть былую. И когда я его без стесненья примерил, Оказался он мне и приятен и в пору. Подношу я к лицу эту грубую ткань, Запах ртути ничем из нее не изгнать, В сердце бьет он как яростный мизерикорд, И о лунных степях мне с восторгом поет. Перед зеркалом шатким, янтарно надтреснутым, Я себя созерцал, наслаждаясь виденьем О батальных мечтах и чудесных раненьях, Отвлеченный лишь девы стоном сдавленным, Под кляпом между разбитых губ вставленным. Рад теперь я, что оставил себе сей мундир неряшливый. – Я пою твою мудрую доблесть, воитель И память о прежних твоих совершеньях, С королем проведенных великих сраженьях Как поет о последней мечте осквернитель. Но твои все в былом дни всевластных восторгов. Мне оружье отдай и я путь свой продолжу К разрушенья и счастья искрометным истокам. Мне отродья нужна королевского смерть, Сладострастья зайдется тогда круговерть. Тут солдат захрипел, в ноздре его задрожал трубка, И кровавая капля к подбородку метнулась. Входит юноша вновь, но чулки на ногах, Туфли на серебристых плывут каблуках И платформою бьются с тоской друг о друга, В руках у юнца золотая шкатулка. Преподносит ее мне с улыбкой лукавой, Дар я сей принимаю, чемодан отпустив, Он на пол запыленный обронился устало, И старик, звук услышав тот, словно воскрес. Направляет к нему свой когтистый он перст. – Знаешь ли, что в себе сохранил сей сосуд, Память древних времен и забывчивых войн. То советник героев, знаний вечных хранитель, Генералу пригодный и ревнивому мстителю. Алхимическим ядом напитанный разум, В подземельях дворцовых сотворенный секретно, И особым затем королевским указом Был сокрыт, ибо к власти стал он неприветлив. Смех сбивает мой пыль с юных фавнов фарфора, С пастушек и собак и хищных птиц хрустальных. – Значит, эксперимент сей удался, Разум мыслящим и живым оказался. Искривляя губу, ухмыльнулся юнец, Вскинув бровь, зубки острые мне показав, Сколько тварей, нелепо подобных ему Я на разных постелях в мире сем растерзал. Тянет руки старик к чемодану тому, Я к солдату с почтеньем его подношу, И одним лишь дрожащим прикосновеньем Он все тайны раскрыть произвел повеленье. – Отпечатки мои наш король разместил Во все списки, что требуют призрачных сил, До сих пор все машины смиряют гордыню Перед волей моей с нетерпеньем учтивым. Сохрани ты его до опасных времен, И совет он тебе мудрый свой произведет. В мутной жидкости мозга хранит сей конструкт, Содержатель фантазий и спутников друг, То что может спасти в час случайности дикой, И когда станет случай как яростный зверь. Я закрыв чемодан, возвращаю к ногам Его тяжесть, вниманье которой отдам Много позже, когда я останусь один, И смогу ему радость свою уделить. Открывает шкатулку юнец – мракодел, И оружье извлекает с улыбкой лжеца, Рукоятью направлен ко мне револьвер И сияют на ней два сребристых крыла. Я тяжелую сталь принял с лаской сухой И ее произвел барабанный разлом. В алом бархате гнезда патроны нашли, Ожидая мишени, как черви – весны. Тонким золотом манит бессмертный поток, В их потерянной страсти, в их расслабленной неге, В упоеньи живучем раскаленном и томном, В тонкой нежности гильзы, цветами обвитой, В искаженьи металла мечтательно-ломком, В острой пули томленьи упоенно-безрадостном, В сладострастном мечтаньи убийственно-легком, Вижу я наслажденье многолетним забвеньем. Шесть изысканных братьев, Древних воинов тень, Имена гравировкой расплылись на боках: Изабель и Ланкон, Марибель и Дормант, Кларигон и Жадор, Все к услугам моим. Мои пальцы как страх, Что в сон девы невинный Проползает виденьем насилья тугим, И проснувшись, с тоскою она вспоминает Руки сильные тех полновластных мужчин. Ногу правую юноша чуть отставляет, Туфель бьются платформы, Накладные ресницы плывут в переливе, Ногти черные воздух ревниво царапают, Словно спину любовника скользкого, И по лаку шкатулки истерзанной Со страстью скользят ревнивой. Возвращую в ларец я святой револьвер, Ускользает закон, Словно память о страхе, Как потерянный принц Средь усталых пустынь. Я предвижу потери, Гнев нагой революций, Крах безмозглых мечтаний, Изверженье ножей. Шесть могу я убить жаднооких бастардов, Их уменьшить число, Радость в мир принести, Королевскую кровь в нем слегка поумерить, От насилия скучного многих спасти. – Путь твой дальше ведет, К городам погребенным Под забытых страданий Сладким пеплом златым, И в далеком и гневно-пустом мнемограде Ты найдешь свою цель Среди мрачных руин. Захрипев, головою старик потрясает, Воздух пенится возле широких ноздрей Руки в воздухе бьются, смертный вдох отгоняя И бросается к тумбе веселый юнец, Перед ней на колени он падает ниц. Радость губ его блещет благодарным весельем, Извлекает он ампулу с золотым содержимым, И стальной из футляра выбирается шприц. Простыню сдернув на пол, обнажает он тело, Что остатки от силы былой сохранило, Грудь собой покрывает шрамов хрупкая вязь, И вонзает иглу в воспаленную вену, Языка кончик высунув, ящер злобно-веселый, И немедля старик обмякает, смеясь, И тремя сокращеньями член поднимается, Словно знамя над вражьей столицы дворцом. И забравшись к нему, обхватив его бедра, Но взирая с усмешкою лишь на меня, Влажный рот свой юнец раскрывает хищно, Плоть героя в себя с наслажденьем вбирая, Обещая немало тому, кто из этой обители Его нежную радость пожелает похитить. Только я уже вышел, от цветов задыхаясь, На далеких растущих гнилых островах, И питаясь их силой, для сознания гибельной, Возбуждающей ярость в обезьяньих сердцах. Ароматы бредут в темноте благодатной, Кружат голову лаской угрюмо-умелой, И усталой мечтой на листе пыльном Муха красная, крылья поджав, вырезает чужое имя,. Прочь из этого замка, Обольщенье отринув. Вновь на трассе взвывает Фрегата турбина злорадно, И шоссе, что уводит меня к мнемограду, Восхищает тоской зачумленно-пустынной. Чемодан драгоценный Под сиденье я спрятал, На коленях шкатулка С револьвером дрожит, В небе тени плывут Перепончатых крыльев, Неподвижный размах разогнал облака, Карнодонтов бездомных Длинногривые стаи, На обочинах падаль Ищут среди сгоревших автомобилей. Под широкими шинами хрустят трилобиты, По путям проплывая своих вечных миграций, В дымном воздухе мечутся Гнойные призраки Неизвестных науке Иноземных субстанций. Древних роскошей лоск На рекламных щитах Обещает мне вымерших похоть даров. Я к признанью намерен, Что минувшего ярость Своей властью привлечь Может мысли мои Только пусть не коснется она Тех сомнений игривых, Ставших плоти моей Милым смрадом безвольным. Все вокруг есть прекрасная, мудрая грязь, Неземная тоска как пустая напасть Пробирается в кость, опорочив надежды, И унынья вечерняя бредит слеза. Целый мир, что растерт Между бледных ладоней, Избежавших мозолей Не сумеет признать. Сердцевину изгнившую Заменил уж давно в нем Колдовского обмана Змей пугливых клубок. Не трясутся уже от отчаянья горы, Реки мутным потоком не крушат берега, Не сжимаются бури от сладкой истомы И солдат не мечтает опорочить врага. Девы ночью не стонут, о красавцах мечтая, Жены пред незнакомцем не снимут с улыбкой одежд, И сияние северное, хвост изгибая, Отгоняет знаменье огнестрастных комет. Все, что в прошлое нас увлекает безрадостно, Не желая прозрений прогресса мучительных, Было согнано в город сей тягостно мрачный, Сокрыто за его серыми стенами. Знаки магические побег не допустят, Ретроградов успешно сдерживая, И тех, кого король не желал уничтожить, Сохраняя разнообразие вида. Были сосланы все под плоские крыши, И благодарно стали забытыми. Домов низких, украшенных письменами варварскими, Коим не одолеть королевских печатей, Лабиринт меня кружит болезненно И все улицы мне кажутся праздными, Все дома словно склепы нелепые, И толкутся вокруг их жители, На машину мою взирают с ненавистью, Плевки на асфальте рубиновые оставляют. Угрюмые их уродливые лица Навеки затаили обиду. Одежды старые и грязные, Лохмотья, что были мундирами, Подпалинами чаруют жирными, Как будто то камуфляж, От увлеченных спасающий гневителей. Проститутки в юбках кожаных, В чулках кружевных и рваных, Следят за мной настороженно, Опасаясь, что прибыл я за данью, Чумы увлеченный посланник, Сборщик королевских податей, Продавец гонореи и сифилиса, Кем плоть уж давно позабыта. Не манит юность вздорная, И только монеты златые Возбуждают плоть непокорную. На улицах, тленом искусанных, Крысиными почестями радуют Перевернутые баки мусорные. Бродячие псы в споре трясутся Над уличной девки телом. Одежда ее разорванная, Обнажает плоть пожелтевшую От стаи болезней изысканных, Глаза же закрыты милостиво, Не видят зверей неистовых. Мне жаль ее светлые волосы, На которые псы испражняются, Мне жаль ее груди тяжелые, В которые впиваются их клыки гнилые На площади пустынной и круглой Мусором блеклым усыпанной, Памятник королю воздвигнут, Тех времен неприятно старинных, Когда он насекомыми восхищался И глаза его блеском фасеточным Обращаются с мольбой к закату, Прося, чтобы все обесценились Неуместные воспоминания. Я дом нахожу, когда солнце Уже не видно над кривыми домами. Здесь пахнет королевской кровью, Все хищными заросло цветами. Машину остановив на пустыре стрекучем, Где жуки-гиены дерутся В высоких травах колючих, И прячутся самцы крошечные, От похотливых самок паучьих, Чьи тела, огромно-упругие, Убийственной страстью созрели И жестокую властью порочною Грядущие страхи сжирают, Как будет самец ими После совокупления съеден. Чуть позже с матерью также Поступят прекрасные дети. Я восторженно им завидую, Мне хотелось бы вкусить плоти, Женщины, что меня породила, Пожрать ее в соусе сладком, Мир отнять у печалей постылых. В мечтах о тех яствах изысканных, Я в броню облачаюсь легкую, В багажнике мной обнаруженную, Из пластин составленную черных, Украшенных бабочками вымершими. На каждой вид другой обозначен. Махаон или парусник ядокрылый Защитить меня обещают От пули веселых усилий. На плечи прилажены латы, Я чувствую себя неуязвимым. Ремни затянуты туго, Мне жаль, что без шлема гривастого, Облаченью сему соответствующего, Останется голова непокрытой. В руке моей правой дробовик, Левую ласкает рукоять серафима. Ступени лестницы узкой Я миную со стуком глухим. Мимо знаков шаманских, Призывающих духов пагубных, Защищающих от представителей власти, Ее похотливого наблюдения, На меня не оказывающих действия По вине моего происхождения. Все вокруг выглядит древним, Меж окурков тараканы янтарные Последнее нашли пристанище. Муравьев неуемные стаи Пути вечные тянут На братское свое ристалище За добычу ту богатую. Дверь мне нужная на этаже верхнем, Черная, изувечено-ветхая. Глубоко вдохнув воздух затхлый, В промежутке между мерцаниями лампы, Поощряющей все страхи неоновые, Я дверь выбиваю подошвой тяжелою, И врываюсь в темную прихожую. Взгляд мой, привычный к увиденному, Замечает в комнате слева Девицу, на животе лежащую, К стальным трубам прикованную, Нагую, в шлеме собачьем, Ко всем наслажденьям готовую. Дверь в комнату справа закрытая Легко поддается ботинку подбитому Сталью под лунным светом ржавеющей. В пыли нелюдимой той кельи Мужчина в маске кинолюбивой, Пузатый, растерянно-грузный, Руки мягкие разводит в стороны, И смеется под кожей черною. И говорит, живот свой пухлый Почесывая лениво. – Кем бы ты ни был, охотник, Ошибся тебя пославший. Твое оружие безуспешно В мою плоть будет вторгаться. Не убьет меня ни пуля, Ни клинок твой, ни яд, ни пламень. Опусти лучше ты убийство, На колени передо мной падай, И тогда минут чрез пятнадцать, Будешь ты жив и свободен. Потирает он член короткий, Возбуждает себя неуверенно. – Не простой я убийца потерянный, Я послан к тебе королевой. И на шаг отступил он к окну потрескавшемуся, Руки вскинул, головой качая неуверенно, И серафима пуля поспешная, Кларигон, вдохновитель обмащиков, Взвыла, стекло пробивая вслед за черепом. Обрушилось на подоконник тело, Сокрушая его под собою, Отдаваясь смерти несмело. Кровью маска забрызгана, Окрасились ею серебристые молнии, И все же я пульс проверяю, Обретая убийцы покой. Прислушиваясь к окружению, Стою я, к битве готовый, Но никого не волнует выстрел В этом отшельников доме. Я слышу музыку буйную, И женские стоны страстные. Радость, сговорчиво-юная, Веселыми манит проказами. Иду я в соседнюю комнату, Девица хрипит и трясется, Мужчину чужого чувствуя. Стальные оковы бьются О трубы изножья ржавые. Оружие возле порога оставив, Я к ней приближаюсь настороженно, Чувствуя в ней странное. И когда она голову поворачивает, Вздыхаю от восторга нежданного. Нет на ней ни маски, ни шлема, Латекс не скрывает ее тонкий, У нее голова собаки, Остроухой овчарки черной. Я слышал о таких созданиях, В далеких странах живущих. Читал о них в бестиариях, Не имея к оным доверия. Мордой она указывает На стол возле окна журнальный. Ключ там лежит от наручников Поверх сладострастных изданий. Ружье сжимая левой рукою, Я правое освобождаю ее запястье, От клыков стараясь подальше держаться, Прочее она сама размыкает Оков стальное почтение. Я же закрываю проем дверной, Оружием подтверждая намерение. Извернувшись, освободив ноги, Она, позволив мне увидеть грудь, Немного меньшую меня вскормившей, Из-под журналов достает записную книжку И на ее размокшей бумаге Быстро пишет послание краткое: – Меня здесь держали силою, Мне жаль, что не пришел ты раньше, Что страдание меня не минуло. Тебя я с восторгом приветствую, Имя мое Сабура. Я дочь короля, ему неизвестная, Рожденная от союза противоестественного, К каким он всегда испытывал тягу. Мой корабль был перехвачен, Слишком близко пройдя от планеты. Кометой прикрывшись хвостатой, Разбойники всех нас пленили. Всех прочих продали в рабство, Меня же намерены были К страсти принудить постылой, Два месяца не выпуская Из пыльной этой квартиры. Надеясь получить за меня выкуп, Не способные с Лауроном связаться, Что портом кораблю был милым. Передо мной, не стесняясь Стоит она, язык высунув. Уши подняты, груди манят упруго, Семя мужское по бедрам Течет ее каплями грубыми. Мой первый удар попадает в живот, Девицу сгибает вдвое, И падает она в мои руки. С ударом вторым отказывается Она от сознания невесомого. Тело ее безвольное на плечо забросив, Выпрямившись под потолком низким, Я наслаждаюсь весом теплым, Член мой напрягается быстро От юности жгуче страстной. Бедра ее упругие, живот ее плоский, Груди ее необхватные, Восхищение вьют громогласное. Я покидаю бастион зверей печальных, Собакоглавой девы безвольной Бросаю тело на сидение заднее, От меня отделенное решеткой. На щиколотках и запястьях Наручники сомкнув звонкие, Возле магазина придорожного Делаю я остановку. Здесь покупаю намордник из кожи грубой, Поводок короткий и красный ошейник. На вопросы о породе отвечаю уклончиво, Говоря лишь, что животное крупное. Намордник приходится впору, Ошейник нахожу я свободным слишком, Но теперь она готова К будущему в моем обличье. Ее везу я далеко от столицы, Где давно был мной куплен Дом, поврежденный ведьмоборцами, Под которым устроен подвал глубокий, Со стальными в стенах кольцами. Здесь часто держал я девушек, Покориться мне не желающих, Ибо принадлежу к считающим, Что методы дрессировки На всех действуют млекопитающих. Здесь, в трех под землею метрах Кровать приготовлена, инструменты стальные, Машины изощренно-глумливые, Что пыток знают искусство страстных. Нет ничего для меня приятнее, Чем девы волю пугливую Растворить в бесконечных оргазмах. У меня достаточно опыта, Для спокойствия и уверенности, Но все же я взволнован, Встречая нового зверя, Скрывая ее от колдунов королевских, И шаманов, живьем змей пожирающих, Я всю комнату обклеиваю страницами, Изречения материалистов содержащими И фотографиями из журналов непристойных, Где девушки юные ублажают гигантов, Сами едва полноцветья достигшие. Все из моих коллекций обильных, Полных увлечений излишества, Равных, как мне говорили, Порнотекам его похотливого величества. Закончив свои сборы, Я выхожу в безлунную полночь. Подсолнухов стебли поникшие Приветствуют меня молча, с укором. Дом обхожу многократно, К стальному принюхиваясь ветру, Королевской привкус крови Ни в чем не могу заметить. По стенам кирпичным прыгают Гекконы надменно-смешливые, В добычу пауков превращая, Головами кивая учтиво. И я чувствую больше общего С теми прыгучими ящерами. Их ловкая страсть неуемная Пожирает тень настоящего И отсчет ведет неучтивому Всему в мире этом тускнеющем, Ничтожество свое красноречиво Скрывающему за отвращением. Луной горизонт горбится, Тварью небесной подслеповатой, Звезды бактериями вредоносными Сползаются в сияющие язвы. Грядущее видится яростным, От наслаждения воющим, Мучительные соблазны, Восторги, болью умащенные, Удовольствия, кои смертные Привыкли считать запретными, Обжигающие и опасные, Кроваво-кричащие, звонкие, Стали и кожи верные, Покрытые латексом липким, Нежные и многострастные, Как детской мечты очарованной Обладания дрожь крикливая, Замершая в предчувствии праздника. Я спать ложусь с предвкушением, С улыбкой путешественника, Вместо золотого прииска Нашедшего водопад великий. Я словно художник, новую Приветствующий в своих красках эру, Музу встретивший нежданную В кабинете цветочном борделя, Или снайпер, в прицеле Заметивший вражеского монарха. Я засыпаю, приветствуя День наслаждений неведомых, Таящихся в чужом обучении. А ночью мне сон приходит пророческий, По золотому определимый смещению, Галактики уводящий доверчивые В места, доступные только шаманам И тем, кто растительному отдался изъяну. Вижу я существо, чьи размеры С гигантами, от газа раздутыми Могут обрести сравнение. Свое тело, почти бесформенное, Демонстрирует оно без стеснения. И вижу я шестерни и поршни, Вижу наросты и язвы, Молочные гнойники распухают На царственно-бледной коже, Сверхпроводников холодные коросты. Трубы сотрясаются в спазмах, Искрят провода неуемно, Все кажется в нем непомерным. Надо всем девы лик прекрасной. В порах на нем экраны Кристаллы свои белым шумом полнят. Электромагнитные волны Меня дрожать заставляют, Отзываются болью холодной. Из грудей, что могли бы быть лунами, Из сосков, подобных кратерам, Жидкость течет мутная, Падая в ползучие танкеры, Что есть гусеницы изумрудно-черные, Тела гнущие в экстазе деятельном, Вереницею ползучей К горизонту уходящие событий. И глаза открываются, веки Поднимая мазутно-черные, Ресницы коаксиальные. Зрачки черенковски-ясные Двоичной текут тайною. Раскрываются губы чешуйчатые, Зубы горами янтарными Кусают язык металлически-трубчатый. – Я богиня-машина, я мать матерей, Я создатель материи, тьмы и идей. Мои храмы повсюду, но скрыты от глаз, Я во сне о рождении сотен детей Нанесла себе рану и вскоре на ней Гной потек, как мечты животворная грязь, Стала что зарожденьем для всех организмов Для цианобактерий и часовых механизмов. Все равны для моей материнской любви, Кровь иль масло движеньем имеют они. Ты меня позабыл, недовольный мой сын, И под яростью к матери нежность сокрыл, Та, что стала твоей золотой королевой, Что твоею любовницей вызвалась первой- Та лишь тело твое в этот мир родила, Я же разум глагольный произвела И сознаньем его залила я лакуны, Чтоб прослыл ты опасным, лукавым и мудрым, Стали чтобы непредсказуемо точными Хищника мысли жестоко порочные. Дева, угодить в плен твой сумевшая, Все вокруг себя изменяет поспешно, Боится ее королева не зря, Последняя дочь ведь она короля. Ее красота, непривычно звериная, Планеты с орбит может радостных сдвинуть, И черный обрушить трон древних династий, Что вовсе не будет последним несчастьем. Сменяют друг друга, смеясь, короли Титана, Юпитера, Марса, Земли. В войне миллиарды машин и людей Сходились по воле тщеславных царей, И только величественный Лаурон, Удачливой хитростью вечный сей трон, Ослабил, низверг, чтоб на тысячелетья, Невежество стало мечтаньям ответом. Властитель ваш должен быть вскоре сменен, Стать новым ты должен Земли королем. Помочь тебе сможет в деянии этом Собакоголовая королева. За ней, как за течною сукой весной, Солдаты в неравный отправятся бой. Подростки о ней будут ночью мечтать, Готовые жизни за деву отдать, Коль сможешь ее ты на трон вознести, А сам встанешь возле нее с поводком, То истинной властью себя наделишь. Проснувшись, я долго смотрю в потолок, Впервые узнав о богине такой, Но вселенную помню я тайной живой И не склонен ничто видеть в ней пустотой. Ночную добычу уносит паук, Кокон плетет вкруг нее долговечный, Скрывает от мира сей падали призрак увечный. Путь предстал предо мной одномерной тропой, Сквозь смрадные проходящей черные дыры И забитые мебелью старой квартиры, Где инцеста вершатся чудеса дефлораций, И создания взрывчатых липких субстанций Проницают ошибок судьбу опрометчиво. Я унижу свою многомудрую мать, Коли власть я смогу у нее отобрать И кровь короля вновь на трон приведу, Чтобы все воплотить, что претит королеве
