Эшли Джейд
Сокрушенная империя
Ashley Jade
BROKEN KINGDOM
Печатается с разрешения
Victoria Ashley Shukri и SBR Media
The moral rights of the author have been asserted
Дизайн обложки Яна Половцева
© Елфимова Анастасия, перевод на русский язык, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
* * *
Нет повести печальнее на свете,
чем повесть о Ромео и Джульетте
– Уильям Шекспир, Генрих V.
Посвящается Мэри
Я скучаю по тебе.
Я люблю тебя.
Мне повезло встретиться с тобой.
Спасибо, что верила в меня, когда никто (даже я сама) не верил.
Покойся с миром, родная.
Пролог
Оукли
Бьянка.
Она – первое, о чем я думаю, когда открываю глаза.
Но, к сожалению, не первый человек, которого я вижу.
Этот человек – мой отец.
И два полицейских.
Черт.
Окинув быстрым взглядом пространство вокруг, я понимаю, что нахожусь в больнице.
Вот дерьмо.
– Что… – Я пытаюсь пошевелиться, но у меня ничего не получается.
Затем я опускаю глаза и понимаю почему. Я пристегнут наручниками к сраной кровати. И не так, как мне обычно нравится.
– Что случилось?
Отец, которого я никогда в жизни ни видел настолько испуганным, делает шаг вперед.
– Ты попал в аварию.
Похоже на правду, потому что мое последнее воспоминание – это то, как я веду машину.
И мы ругаемся.
Ее слезы.
Но ярче всего? То, что она сказала прямо перед тем, как мир вокруг потемнел.
– У тебя случился приступ за рулем, – продолжает отец, но его слова пролетают мимо моих ушей.
Сейчас меня волнует кое-что поважнее.
– Где Бьянка? – Я сажусь на кровати. – Она в порядке?
Учитывая то, что машины возглавляют список ее фобий, она, должно быть, там с ума сходит.
Мне нужно ее увидеть.
– Она… хм. – Он мрачнеет. – Она все еще в операционной.
Мой мозг, кажется, временно отключается, потому что я не понимаю, о чем говорит отец.
– Операционная? – Штука в моей груди – тот чертов орган, который она вернула к жизни, – начинает неистово биться. – Она же будет в порядке, да?
Она обязана.
Эта девчонка – синоним слова «боец».
Нахмурившись, он отодвигает стул, стоящий рядом с койкой, и садится на него.
– Мы… вернее, Ковингтоны… пока ничего не знают.
Мне нужно увидеть Джейса и Коула.
Твою мать.
Они чертовски разозлятся, когда узнают, что у меня случился приступ, пока их сестра была со мной в машине. И еще сильнее взбесятся, если до них дойдет, что я все лето с ней спал.
Хотя кого я обманываю? Бьянка – это не просто девушка для секса.
В любом случае они не обрадуются таким новостям. Однако их гнев – последнее, что меня сейчас волнует. Мне нужен врач – да хоть кто-нибудь, – с кем я могу поговорить о ее состоянии.
– Тут где-нибудь есть доктор или медсестра? Я должен узнать, как…
– Оукли, – обрывает меня отец. – Мы не можем сейчас беспокоиться о них.
Мне не нравится его отстраненность по отношению к ним. Мой отец уже несколько лет является личным юристом и другом мистера Ковингтона. Он даже дома шутил, мол, дерьмо Ковингтонов – его дерьмо. Учитывая то, что Джейс и Коул – мои лучшие друзья, черт, мои братья, я думаю точно так же. Очевидно, стена, которую он строит сейчас между нашими семьями, мне не нравится.
– Что значит, мы не можем беспокоиться…
– Оук, – отец указывает на полицейских, – сейчас у нашей семьи свои проблемы.
Мне хочется засмеяться из-за того, что он использовал слово «семья». Оно к нам не применимо с тех пор, как я разозлился на отца, переспал со своей мачехой и влюбился в нее… Только чтобы узнать, что она использовала меня, чтобы забеременеть.
И она забеременела.
А потом потеряла ребенка.
Моего.
И вскоре после выкидыша она снова беременна… моей сводной сестрой. Так это и должно было случиться. Но это уже моя беда, я вечно все порчу. Самое главное? То, что происходит сейчас.
Я перевожу взгляд на полицейских.
– Что они…
Твою же, на хрен, мать.
Если случилась авария… на место прибыли копы. А значит, они нашли в моем багажнике героина и кокаина на десять тысяч долларов. Теперь я понимаю, почему отец напуган.
Черт, я тоже напуган.
Я смотрю на отца, боясь заговорить, потому что не хочу добавить себе проблем. Что смешно, ведь я и так в заднице.
В такой глубокой заднице.
Словно прочитав мои мысли, он поворачивается к полицейским.
– Вы можете оставить нас с сыном вдвоем на минуту?
Они смотрят на него как на психа.
– Это против правил, – четко говорит один из полицейских.
– Да к черту ваши правила, – выплевывает отец, но я слышу, как страх просачивается сквозь его напускную уверенность.
В груди все переворачивается.
Отец вообще мог бы не приходить сюда, учитывая все, что я сделал. Но тем не менее… он здесь. Борется за свое жалкого отпрыска.
Как настоящий родитель, которым никогда не была моя мать.
Взяв себя в руки, отец встает.
– В этой комнате нет окон. – Он переводит взгляд на мои наручники. – И он пристегнут к кровати. – Затем смотрит им в глаза. – Он никуда не денется. Даю слово.
Я жду, что копы начнут спорить, но, должно быть, мой отец куда более уважаемый человек, чем я думал, потому что они соглашаются.
– Пять минут, – произносит один из них, когда они начинают двигаться в сторону двери.
Схватившись за редкие пряди волос на своей лысеющей голове, отец бледнеет.
– Ты в дерьме, Оук.
Да уж, я в курсе.
– Знаю. – Я морщусь. Это плохо. Чертовски плохо. – Насколько глубоко?
Отец начинает загибать пальцы.
– Что ж, начнем с того, что они изъяли больше фунта героина и кокаина из твоего багажника. – Он зло смотрит на меня. – Дальше, в твоей крови обнаружили 0,8 промилле алкоголя, что больше…
– Допустимой нормы, – заканчиваю я за него.
Потому что, когда я лажаю… то делаю это по полной.
Если честно, удивлен, что список такой короткий.
– Еще они нашли в твоем организме следы марихуаны и кокаина.
Тут без сюрпризов.
– Я пытался протрезве…
– Что ж, это, на хрен, не сработало, – кричит он, и в его глазах плещется ярость.
– Прости меня.
Но извиняюсь я не за то, что употреблял наркотики. Я знаю, что он наконец узнал правду. На его лице столько боли, столько разочарования, что мне тяжело на него смотреть.
Папа отводит глаза, словно тоже не может взглянуть на меня.
– По крайней мере, я знаю, почему ты так внезапно съехал.
Да, потому что я больше был не в состоянии смотреть на себя в зеркало. А значит, я точно не мог видеться с ним.
– Пап…
– Я не хочу об этом говорить, – выплевывает он, сжимая спинку стула с такой силой, что костяшки пальцев белеют. – Я должен сказать тебе кое-что. – Злость на его лице сменяется отчаянием. – Кое-что очень серьезное.
Учитывая внушительный список дерьма, которое я сегодня сотворил, – и тот факт, что моя любимая девушка находится в операционной, – я практически уверен, что он уже не скажет мне ничего серьезнее.
– Что?
Приблизившись, он сжимает мое плечо.
– Во время приступа ты вылетел на встречную полосу и врезался в другую машину.
Очевидно, я ошибался… есть кое-что посерьезнее.
Намного серьезнее.
У меня не лучшие отношения с Богом, но я все равно начинаю молиться про себя. Прося, чтобы операция Бьянки прошла успешно… и чтобы с человеком во второй машине все было хорошо.
Крепче сжав мое плечо, отец опускает глаза в пол.
– За рулем была Хейли.
Я теряюсь.
– Хейли… моя бывшая девушка Хейли?
Он кивает.
– Да.
Я потираю грудь, внутри которой все сжимается в огромный комок. Отвратительный список моих ошибок становится длиннее с каждой минутой.
– Надеюсь, с ней все в порядке.
– Оук, – мягко говорит он, словно ему тяжело продолжать. – Она не выжила.
Я чувствую спазм в желудке, комната начинает кружиться.
Конечно, я придурок, самый большой, которого знаю, но я не…
Твою мать.
Это не может быть правдой.
– Она умерла? – Когда звук моего собственного крика отскакивает от стен, наполняя комнату, у меня начинает звенеть в ушах. – Я убил ее?
Я пристально смотрю на отца, прося, умоляя взять эти слова обратно. Но он не может.
Потому что я убил ее.
Все вокруг становится размытым, я делаю вдох, пытаясь себя успокоить. Не получается. От этого никуда не денешься. То, что я сделал, уже не получится исправить. Вина – та, которой не поможешь сожалением, – наполняет мою грудь.
– Прости, – шепчет папа, обнимая меня.
Я не понимаю, почему он извиняется. Я во всем виноват.
– Я уби…
Свет над моей головой начинает моргать и слишком уж знакомый шум наполняет уши.
* * *
– У него эпилепсия! – кричит отец, когда комнату наполняет звук шагов. – Снимите с него эти чертовы наручники.
Я моргаю, глядя в потолок, на меня накатывает волна усталости.
Есть столько вещей, которые я хотел бы сказать, – и еще больше, за которые хотел бы извиниться, – но я не могу. Ведь никакое раскаяние здесь не поможет. Я просто хочу закрыть глаза… и проспать вечность. Возможно, когда я проснусь, окажется, что это был всего лишь сон.
Или прекрасный кошмар.
Черт. Я так сильно хочу ее увидеть. Сказать ей слова, которые не успел произнести до того, как стало слишком поздно. Когда я все испоганил. Сказать, что между нами все было по-настоящему.
– По протоколу нельзя, – отрезает какой-то мужчина.
– На хрен ваш протокол. – Папа гладит меня по голове так же, как в детстве. – Все хорошо. У тебя просто снова случился приступ.
Забавно, ведь, несмотря на небольшой рост, в суде отец превращается в настоящую акулу, в монстра, который способен буквально разрушить любую жизнь простым заключительным словом, но глубоко внутри у него огромное сердце.
Раньше я думал, что и у меня такое же. Но теперь я знаю, что это не так… потому что люди с огромными сердцами никого не убивают.
– Он в порядке? – слышу я знакомый голос.
Дилан.
Борясь с усталостью, я отрываю взгляд от потолка. Глаза моей двоюродной сестры красные и опухшие, словно она плакала.
Возможно, из-за дерьма, которое я натворил.
Я открываю рот, но отец меня перебивает.
– Прости, Дилан, но тебе пока к нему нельзя.
Дилан переминается с ноги на ногу.
– Я просто хотела убедиться, что с ним все в порядке.
– Я понимаю, – говорит отец. – Но сюда можно только ближайшим родственникам.
По лицу Дилан видно, как ее ранят эти слова, и я ни капли ее не виню. Отец ведет себя с ней как настоящий урод.
– Какого черта, пап? – хриплю я. – Дилан – наша семья. – Я смотрю на медсестру, которая ставит мне капельницу, надеясь на поддержку, учитывая то, что я здесь пациент. – Я хочу, чтобы моя сестра осталась. – Повернув голову, я снова перевожу свое внимание на нее. – Как там Бьянка?
Я замечаю огонек беспокойства в ее глазах.
– Операция только что закончилась…
– Выведите ее, – встревает отец. – Сейчас же.
– Нет, – рычу я, но меня никто не слушает. – Дилан! – выкрикиваю я, пока полицейские выставляют ее за дверь. Когда наши взгляды встречаются, мне удается проговорить: – Скажи ей, что между нами все было по-настоящему. – Я сглатываю. – Скажи, что я люб…
Дилан пропадает из поля зрения, прежде чем я успеваю закончить предложение.
Я направляю свой гнев на отца.
– Почему ты не разрешил ей остаться?
Он хмурится.
– Потому что она слишком предана Джейсу и Ковингтонам, и я не могу позволить ей шпионить за нами, чтобы получить больше информации для возможного дела. – За этим следует шумный выдох. – Я уже готовлюсь к тому, что на нас подаст в суд семья Хейли, и если Бьянка не выживет…
Боль вспыхивает в моей груди, взрываясь, словно фейерверк.
– В смысле, если Бьянка не…
Я снова вижу мерцающие огни, и шум начинает эхом отражаться у меня в ушах.
* * *
– Вы можете дать ему лекарство посильнее? – рычит отец на медсестру. – Это его четвертый приступ за семь часов.
Медсестра в этом не виновата.
Эмоциональные потрясения как спусковой крючок для моих приступов, и прямо сейчас в мире не хватит лекарств, чтобы заглушить боль у меня в груди.
– Уже, – отвечает медсестра, возясь с капельницей. – Как ты себя чувствуешь, Оукли? – Она сочувствующе мне улыбается. Я этого не заслуживаю. – Держишься?
С трудом.
– Спасибо.
Нужно быть очень хорошим человеком, чтобы с добротой относиться к сраному убийце.
Я настолько потерян, что едва слышу свой собственный голос, но, думаю, она меня поняла, поскольку одаривает еще одной улыбкой, прежде чем направиться к двери.
– Через час у меня встреча с твоим адвокатом, – сообщает отец, когда она уходит.
Это… странно.
– Разве не ты мой адвокат?
Он качает головой.
– Нет. Это будет конфликт интересов, а я не хочу, чтобы у них было еще что-то, что можно использовать против нас. – Отец порывисто выдыхает. – Я собираюсь сделать все возможное, поцеловать каждую задницу, которую придется, чтобы мы смогли выйти на сделку.
У меня в груди все сжимается.
Я не заслуживаю никакой сделки.
– Пап…
– Но, – перебивает он, и тон снова становится серьезным, – мне нужна от тебя полезная информация.
– Какая?
Его глаза находят двух полицейских в противоположном углу палаты.
– Можно нам минуту наедине? – Увидев, что они готовы начать спорить, отец добавляет: – Обещаю, если вы дадите мне две минуты, я вытащу из него правду.
Какую правду? Он и так уже все знает.
– Две минуты, – соглашается один из них, а затем они уходят.
– Что…
– Чьи наркотики ты продавал?
Нет уж, я не стукач.
– Свои.
Отцу такой ответ не нравится.
– Чушь. Мой друг в участке сказал, что на всех пакетиках, которые нашли в твоей машине, была особая отметка. Штамп, который ставит один наркобарон. Они уже несколько лет пытаются на него выйти.
Мне хочется засмеяться, ведь Локи никакой не наркобарон – по крайней мере, пока, – но я включаю мозги и сдерживаю себя.
В глазах отца вспыхивает разочарование.
– Знаешь, я надеялся, что ты хоть раз скажешь мне правду.
Учитывая недавнее открытие отца, – что я трахал его жену, – это недоверие вполне оправданно. Но я не успеваю задуматься об этом, потому что он хватает мой палец. Я пытаюсь отдернуть руку, но на мне все еще надеты наручники.
– Какого хрена…
Он прикладывает мой палец к кнопке на разбитом экране телефона.
– Твою мать, пап, хватит, – выплевываю я, пока он копается в моем мобильном в поисках информации.
Локи пока, может, и не наркобарон, но он без колебаний пришлет кого-нибудь пристрелить мою задницу за то, что я сдал его копам. Но… тут все честно.
Око за око.
Папа радостно поднимает мой телефон.
– Узнал все, что нужно. Спасибо за сотрудничество. – Он уверенно идет к двери. – Можешь злиться сколько угодно, Оук, но я сделаю все, чтобы ты не сгнил в тюремной камере.
Сгнить в тюремной камере – это как раз то, чего я заслуживаю.
* * *
В животе все переворачивается, когда я направляюсь к залу суда. Словно почувствовав мой страх, отец говорит:
– Не волнуйся. Мы заключили чертовски хорошую сделку, сдав Локи.
Забавно… потому что я не помню, чтобы сдавал кого-то или заключал какую-то сделку.
– Причинение смерти по неосторожности в состоянии алкогольного опьянения, – шепчу я, повторяя то, что он сказал мне утром. Отец подключил связи и сделал так, чтобы мое заседание прошло сегодня.
– Именно. Было сложно, но… – отец указывает на моего адвоката, – мы уговорили их признать это мелким правонарушением.
Адвокат хлопает меня по спине.
– Тебя ждет домашний арест на полгода… максимум.
Как и любого другого богатенького белого ребенка со связями.
Отец усмехается.
– Ты переживешь. Время пролетит незаметно.
Господи Иисусе.
Неудивительно, что родители Хейли просто убиты горем. Мало того, что я убил их дочь, – а еще отправил свою любимую девушку в кому, после которой она потеряла память, – я еще и выйду сухим из воды.
В горле застревает ком, когда мы заходим в зал суда.
Это несправедливо.
– Всем встать перед достопочтенной судьей Дженнет.
Все тело напрягается, на меня накатывает тошнота, когда адвокат начинает свою речь.
Ей исполнилось двадцать один в мае. Я этого никогда не пойму, но она любила слушать Джастина Бибера на полной громкости и каждое утро выпивала на завтрак Ред Булл без сахара. Она обожала картошку фри, но редко ее ела, ведь от нее толстеет задница… что чушь на самом деле.
Воротник рубашки впивается в шею.
Она сказала, что любит меня во время ужина в Суши-Суши, когда мы праздновали полгода отношений.
А я ничего не ответил… поскольку не чувствовал того же. Но я хотел, чтобы она нашла кого-то, кто почувствует. Теперь этого не случится.
Ведь она мертва.
Пока я стою здесь, в суде… и две минуты отделяют меня от свободы.
Подняв голову, я вижу родителей Хейли. Они забились в дальний угол на противоположной стороне зала, держась друг за друга так, словно они единственное, что у них осталось.
Потому что так и есть.
Ее отец изо всех сил старается не заплакать, а мать тихо всхлипывает, прижав к губам салфетку.
Хейли никогда не закончит колледж и не станет ветеринаром, как мечтала.
Ее мама никогда не будет планировать свадьбу вместе с дочерью.
А папа никогда не поведет ее к алтарю.
Потому что я отобрал жизнь, которую они создали. И совсем скоро я пройду мимо родителей Хейли, чтобы продолжить проживать свою… А их дочь навсегда останется в земле.
Как, черт возьми, они смогут это принять?
Никак.
– Приговариваю вас к шести месяцам домашнего аре…
– Нет. – Мой голос отражается от стен, словно волна от разорвавшейся бомбы. – Я не хочу домашний арест.
Я прожил двадцать один год, создавая проблемы, которые либо кто-то решал за меня, либо я просто сбегал от них.
Но не в этот раз.
– Что ты делаешь? – бормочет отец, но я его игнорирую.
Судья моргает, очевидно, застигнутая врасплох моим выпадом.
– Молодой человек, насколько я знаю, вы признали вину и пошли на сделку со следствием…
– К черту сделку.
Несколько человек ахают. Родители Хейли поднимают головы.
– Юноша, – сурово говорит судья. – Еще одно слово, и я обвиню вас в неуважении к суду.
– Сделай что-нибудь, – шипит отец на адвоката.
Этого недостаточно.
– Простите, Ваша честь, – влезает мой адвокат. – У моего клиента тяжелый период…
Да господи ты боже мой.
– Никакой у меня не тяжелый период, – перебиваю я. – Он у родителей Хейли. И Ковингтонов.
Из-за меня.
На лице судьи Дженнет явно читается непонимание.
– Молодой человек, я предлагаю вам…
– Причинение смерти по неосторожности в состоянии алкогольного опьянения… за это меня судят?
Судья кивает.
– Именно.
– Вы можете вместо этого судить меня за убийство?
Потому что я убил ее.
– Оукли, – выплевывает отец. – Замолчи. Сейчас же.
У судьи буквально отвисает челюсть.
– Значит ли это, что вы умышленно убили…
– Нет. Но…
– Простите, Ваша честь, мой клиент находится в состоянии стресса. – Адвокат прочищает горло. – Он не может разумно мыслить.
Судья поправляет очки.
– В таком случае вам стоит его успокоить, иначе я действительно обвиню его в неуважении к суду.
Быстро подумав, я вспоминаю все, что мне говорил адвокат о моей статье.
– Если меня нельзя судить за убийство… вы можете дать мне год?
Судья вздыхает.
– Молодой человек…
– Послушайте, вы же судья, правильно? Значит, вы можете отменить сделку и вынести мне другой приговор в соответствии со статьей. – Хоть я и не юрист, но я его сын, а значит, кое-что знаю. – Насколько мне известно, по этой статье, в соответствии с законами штата Калифорния, меня можно приговорить к одному году колонии. – Все внутри сжимается, когда я смотрю ей в глаза. – И я прошу вас это сделать.
Это немного, я все еще выхожу сухим из воды, но, боже… это хоть что-то.
– Оукли, – шипит отец, краснея от гнева. – Какого черта ты делаешь?
Судья стучит молотком.
– Тишина в суде.
Отец однажды сказал, что мужчина может заплакать только в трех случаях: когда любовь всей твоей жизни стоит рядом с тобой у алтаря, когда твой ребенок делает первый вдох и когда ты хоронишь своих родителей.
Но он не упомянул кое-что еще…
Когда ты отбираешь чужую жизнь.
И чувствуешь себя настолько чудовищно, что во всем мире не хватит наркотиков и алкоголя, чтобы заглушить эту боль.
– Пожалуйста, – умоляю я, внутренности сжимаются от стыда. – Приговорите меня к этому году. Черт, приговорите меня к сотне лет.
Судья снова стучит молотком.
– Молодой человек, я неоднократно просила вас успокоиться. Это мой суд, не ваш. – Она впивается в меня взглядом. – Я приговариваю вас к трехстам шестидесяти пяти дням в исправительной колонии Блэкфорд. – Она поворачивается к мужчине в полицейской форме. – Уведите его.
Я смотрю в глаза родителям Хейли, пока на меня надевают наручники.
– Простите меня.
Мне так чертовски жаль.
Глава первая
Бьянка
Прошлое…
– Мама выходила из комнаты?
Джейс тяжело вздыхает.
– Нет. Она… – он колеблется, – она все еще болеет.
Мы оба знаем, что это ложь. Мама не болеет. По крайней мере, не физически. Ее болезнь отбирает у нее счастье, у ее мужа – жену, у детей – мать. Это настоящее зло. Ее болезнь – это что-то, чего я не понимаю, иначе помогла бы ей.
Единственное, что мне ясно, – я должна любить ее.
Скинув рюкзак на пол, я бегу вверх по лестнице.
– Бьянка, – выкрикивает Джейс, но я отмахиваюсь от него.
Она уже четыре дня лежит в спальне.
Хватит.
Я стучу в дверь и вхожу внутрь, не дожидаясь ответа. Она, как обычно, свернулась калачиком под покрывалом. Но не спит… а сидит в телефоне. Наверняка ждет, чтобы отец, который все еще в командировке, позвонил ей. Она всегда расцветала, когда он звонил. Словно его голос мог излечить ее боль.
Сняв туфли, я ложусь рядом с ней.
Между нами образовалась нерушимая связь, и, когда ей больно, я это тоже чувствую.
– Я скучаю, – шепчу я, обвивая ее руками.
Немного приподняв голову, она улыбается.
– Не знала, что ты уже вернулась из школы.
Неудивительно. Когда ее настигает эта болезнь, она совершенно теряется во времени.
Я провожу пальцем по изгибу ее носа.
Мама – самая красивая женщина, которую я когда-либо видела.
И самая грустная.
– Бьянка, – смеется она, отбрасывая мою руку. – Щекотно.
Неправда. Просто она не любит, когда я обращаю внимание на горбинку на ее носу. Но этот недостаток – то, что я больше всего люблю в ней. Так она становится настоящей.
– Принести тебе поесть?
– Нет, милая, спасибо.
Сердце сжимается.
– Оу.
Она практически не ест, когда болеет.
Я провожу пальцами по изгибу бровей и целую горбинку на носу, пытаясь скрыть свое недовольство.
Иначе ей станет только хуже.
Перекатившись, я встаю с кровати.
– Поспи немного.
Я собираюсь уходить, но она хватает меня за талию, притягивая к себе.
– Как прошел твой день?
– Нормально, – вру я.
– Ну же, – просит она. – Скажи мне правду.
Каким-то образом эта женщина всегда знает, когда я что-то недоговариваю.
– На перемене Джулиана сказала, что я слишком уродливая, чтобы быть балериной, и все засмеялись.
Джулиана популярная… и противная.
И, к моему невезению, я оказалась ее целью.
Мама уверяет меня, что этот несуразный возраст – ужасный, сопровождающийся кривыми зубами и копной пушистых волос – пройдет, но я в этом не уверена.
Она обхватывает мое лицо ладонями.
– Не слушай ее. Ты прекрасна.
– Я не чувствую себя прекрасной.
Между ее бровей образуется морщинка.
– Я же тебе говорила. То, через что ты проходишь, не будет длиться вечно. Я тоже была в таком возрасте. Но потом…
– Но потом ты стала красавицей, все тебя полюбили, и ты стала известной актрисой. – Я раздраженно смотрю на ковер. – Что, если со мной этого не случится? Что, если я навсегда останусь уродиной и…
– Милая, ты не уродина. Просто Джулиана немного… – Она обрывает себя на середине предложения. – К сожалению, в мире полно таких Джулиан. Но лучший способ справиться с подобными людьми – это показать им, что тебя не заботят их слова.
Глаза начинает щипать от слез. Эта девчонка портит мне жизнь.
– Я уже пыталась, мама.
Пыталась, и у меня ничего не получилось.
И с каждым днем притворяться, будто мне не больно, становится все сложнее.
Она обессиленно потирает виски.
– Ладно, хорошо. Хочешь секрет?
Я киваю. Я готова к любому совету.
– Джулиана будет продолжать к тебе придираться, ведь она задира, которой нравится приставать к тем, кто выглядит слабым.
Ауч.
– Я не слабая. Как мне это прекратить?
Вздохнув, мама закрывает глаза.
– Я точно получу премию «Худшая мать года» за это.
– Ну же, мам, – прошу я. – Скажи мне.
Еще один тяжелый вздох.
– Если хочешь, чтобы задира от тебя отстала, тебе нужно использовать ее же оружие против нее. Если она над тобой смеется, ты смейся над ней в ответ, рассказав всем о ее комплексах.
– О каких?
– У всех есть свои комплексы, малышка. Чтобы узнать какие, нужно просто понаблюдать за человеком.
Поразмыслив над этим, я понимаю, что, возможно, в этом что-то есть.
– Ей нравится, когда все говорят, какая она красивая и как хорошо она танцует… хоть это и не так. – Поджав губы, я складываю руки на груди. – Я танцую намного лучше, чем она.
Может, не балет, конечно, но у меня в мизинце больше чувства ритма, чем во всем ее теле.
Взяв расческу с прикроватной тумбочки, мама жестом подзывает меня к себе, чтобы расчесать мои волосы.
– Тогда нам придется записать тебя на балет, купить самый красивый костюм и заставить эту негодяйку заплатить за свои слова.
Надежда начинает теплиться у меня в груди.
– Правда?
Она разделяет мои волосы на три части и начинает плести мне косу.
– Я могу записать тебя на занятия, пока ты завтра будешь в школе, а за пуантами и трико съездим в субботу.
– Обещаешь? – недоверчиво спрашиваю я, отдавая ей резинку с запястья.
Иногда мама говорит, что сделает что-то, но в итоге остается в постели из-за своей болезни. Но она никогда не нарушала обещаний.
Для нее они значат слишком много.
Мама целует меня в щеку.
– Обещаю.
Я широко улыбаюсь.
– Ты лучшая мама на свете.
Она завязывает резинку на конце моей косы.
– Потому что ты лучшая на свете дочь.
Нахмурив свое красивое лицо, она проверяет телефон.
– Все еще ждешь, когда папа позвонит?
И снова к ней возвращается грусть.
– Да.
– Ты и правда по нему очень скучаешь.
История любви моих родителей напоминает сказку. Мама была известной актрисой в Болливуде, когда папа приехал туда по делам со своим отцом. Однажды они сидели в ресторане, и он обратил внимание на столик напротив. Это была любовь с первого взгляда… взаимная. Несколько дней спустя мама бросила своего парня, согласилась выйти за моего отца и отказалась от своей карьеры, чтобы переехать в Америку и сыграть свадьбу.
К сожалению, такой поспешный брак подпортил отношения между ней и ее семьей. Она не видела их со свадьбы, и папа почему-то запрещает ей к ним съездить.
Мама хмурится еще сильнее.
– Обещай, что никогда не влюбишься.
У моих родителей есть свои проблемы, и иногда мама говорит вещи, которые я совсем не понимаю. Например, «все мужчины токсичные, и ты должна уничтожить их, пока они не уничтожили тебя», но я знаю, что глубоко внутри она любит папу.
Однако теперь она просит меня пообещать, что я никогда не влюблюсь.
– Почему?
Обычно я соглашаюсь с ней и обещаю все, что она попросит, но в этот раз мне становится любопытно.
В каждой сказке любовь выглядит как лучшее чувство на земле. Я не понимаю, почему мама не хочет, чтобы я испытала его.
Прижав колени к груди, она шепчет:
– Не хочу, чтобы ты сделала ту же ошибку, что и я.
– Какую ошибку? – В животе все сжимается, когда я понимаю. – Я – ошибка? Джейс, Коул, Лиам…
– Нет, – быстро уверяет она меня. – Ты и твои братья – лучшее, что есть в моей жизни.
Это успокаивает… немного.
– Тогда почему влюбляться – это плохо?
– Это не плохо. Плох человек, в которого ты влюбляешься.
– Я не понимаю.
– Это только пока, но однажды ты поймешь. – Мама обхватывает мое лицо ладонями. – Любовь дает человеку власть над тобой… и, если она окажется у неправильного мужчины… он разобьет твое сердце и уничтожит тебя.
Хм. Звучит так себе.
– Папа сделал это с тобой?
Его часто не было дома из-за работы, но, когда он возвращался, то всегда стоял в дверях с букетом роз. И всегда смотрел на нее так, словно она – целый мир для него.
Где-то в груди зарождается страх. Я не хочу, чтобы мои родители разводились. Родители Меган Франк развелись в прошлом году, и она говорит, что это просто ужасно.
– Папа тебя любит…
– Я знаю.
– Тогда…
Меня прерывает звонок мобильного.
Мама внезапно расцветает.
– Я должна ответить. – Кажется, она заметила беспокойство на моем лице, поскольку добавляет: – Все хорошо, малышка. Обещаю.
Когда она берет трубку, груз с моей души куда-то исчезает.
– Привет, любовь моя.
Я встаю с кровати и иду к двери, чтобы дать им с папой возможность побыть наедине.
