Эрли Моури
Ваше Сиятельство 1 (+ иллюстрации)
Пролог. Кем стать после смерти?
Смерть – это всегда увлекательно. Я умирал много раз. Допускаю, каждый из вас познал этот полезный опыт. Однако, в отличие от большинства, я в точности помню процесс умирания и многие из прежних жизней. Не все, но те, которые хочу и могу помнить. С некоторых пор у моей грешной души появился выбор. Интересный и очень важный выбор. Я могу выбирать кем стать после смерти.
Как я этого добился, расскажу позже. А сейчас…
Сейчас минуты этой жизни сочтены: в моем теле дыра. Большая дыра – как сказали бы врачи: «рана несовместимая с жизнью». Тело чувствует дикую боль. Да, именно тело чувствует, я сам лишь наблюдаю за ощущениями. Спокойно наблюдаю, как через дыру в области живота капля за каплей утекает кровь вместе с моим нынешним существованием. Уходящая жизнь стала моим не самым лучшим опытом и многое из нее я не оставлю в памяти. Зачем захламлять память не самым важным? Но кое-что приберегу: воспоминания о близких людях, некоторые яркие переживания. Их я складываю будто фотографии в воображаемый альбом. Когда-то будет время его открыть, полистать.
В этом теле мне осталось еще минуты три-пять – не больше. Очередной раз отстранившись от боли, я приоткрыл глаза. С трудом разлепил веки, поднял их, тяжелые, словно ртуть, впуская солнечный свет и зыбкий вид дымящихся руин.
Киев… Мать городов русских. Да, да, Киев, мать его! Мы уже на правом берегу Днепра, и осталось не так много от фашистских ублюдков. Не больше, чем от догоравшего M2 Bradley. Не помогло им американское фуфло. Потому что сила в Правде. И еще нашем духе. Не могу сказать, что я доволен собой, и многое в этой жизни сложилось не так, но в оставшиеся минуты я счастлив. Счастлив потому, что здесь скоро закончится война и настанет мир. Настоящий Русский Мир, которого так не хватало истерзанной земле, обманутой ненавистным Западом. Я рад за ребят нашего батальона, совершивших невозможное: Оболонь со вчерашнего дня полностью под нами. А еще рад потому, что смерть снова зовет меня. Сколько раз прохожу через нее и не прекращаю удивляться ее изменчивому лику. Я люблю ее по-своему. Многие из вас не поймут моих чувств. Они приходят лишь потом, когда набираешься опыта и осмысливаешь его.
Хотите, открою секрет? Ведь каждому из вас предстоит пережить Это… Так вот, запомните: смерти не надо бояться, не надо паниковать. Просто примите неизбежное и отстранено смотрите на происходящее. Наблюдайте спокойно, будто вы смотрите на воды тихой реки. Именно наблюдайте – это самое правильное состояние в последние мгновения жизни. Наблюдение даст вашей душе бесценный опыт и откроет совершенно новый путь. Не позволяйте захватить себя страху и утонуть пучине клокочущих мыслей, иначе вы не заметите, не поймете самого важного, того, чему нет у меня подходящего названия, но оно соединяет Жизнь и Смерть. Именно это дает нам познать себя и сохранить осознание своей сущности, а не превратиться в пылинку, в очередной раз лишенную воли и свободы. Итак, наблюдайте и осознавайте происходящее, оставаясь в стороне, не отождествляйтесь с телом, чтобы с ним не происходило. Помните, что тело – это не вы! Оно не более, чем костюм, в котором вы пришли на вечеринку под названием «Жизнь». У вас будет очень много таких костюмов, и не надо цепляться за каждый из них. Тем более они так непрочны: иногда даже не хватает на несколько десятков лет, потом превращаются в лохмотья.
Если вы сможете отстраниться, стать безучастным наблюдателем, то вы сможете наблюдать себя не только в момент умирания, но и – это важно! – после него. И тогда вы станете Свободны. Ни боги, ни иные силы мироздания не будут властны над вашим посмертным выбором. Запомните – оно того стоит! Лучшее, что вы можете сделать за оставшиеся годы жизни – это научиться быть отрешенным наблюдателем.
Ну вот и все… Великий миг наступает! Я научился чувствовать его. За несколько мгновений до остановки сердца, научился понимать, когда случится последнее сокращение мышцы, толкающей кровь. Затем свет и тепло начнут угасать. Кого-то сразу вышвырнет из мертвого тела, кто-то переживет в нем несколько жутковатых мгновений холода и тьмы. Кто-то будет носиться бесплотным духом еще много дней, посещая близких людей, с ужасом понимая, что для них его больше не существует. Единицы могут застрять здесь даже на столетия. Как именно произойдет смертельное таинство лично с вами, зависит от того, что стало причиной смерти. Многое зависит от вашего эмоционального состояния и самых последних намерений в миг смерти. Но почти каждого через отведенный срок вселенский поток понесет в Междумирье, чтобы невидимым семенем посеять в одном из бесконечных миров. Там вы родитесь в новом теле и проживете очередную жизнь, в которой вам воздастся за прежние заслуги и прегрешения. Только вы не будете знать, отчего ваша жизнь складывается именно так, и почему на вашу голову свалились такие беды. Так должно быть. И для многих эта цепь превращений практически бесконечна. Вы лишь пылинка в великих ветрах мирозданий, сеющих жизнь и пожинающих смерть. Кто-то скажет: Колесо Сансары. Наверное, да. У этого явления много названий, но неизменна суть.
Воспарив над прежним телом, я поднялся метра на три и завис. Почти сразу рядом со мной разорвалась сто-двадцатка. Ухнуло основательно, обрушивая часть кирпичной стены прямо на мертвое тело. Осколки с визгом прошли сквозь мою бесплотную сущность.
«Ох и сволочи!» – мысленно рассмеялся я. – «Зачем еще? Боитесь, что я до сих пор жив? Вы даже не догадываетесь: мертвый я могу стать намного опаснее, чем живой».
Даже в этом мире, лишенном магии и ограниченном в тонких взаимодействиях, моих сил хватит, чтобы уничтожить их минометный расчет. Но я не стану этого делать. Месть при моих возможностях мелочна и неуместна. Если заняться ей, то можно бессмысленно и надолго прилипнуть к этому миру, а у меня несколько иные планы. Я чувствовал, как мое тонкое тело влечет великий вселенский поток перерождений. Противостоять ему я могу без труда. Могу хоть на тысячу лет зависнуть здесь, но сейчас мне было по пути с этим потоком. Я позволил – мою бесплотную сущность понесло. Все быстрее, быстрее. Перед взором несуществующих глаз невыразимо ярко вспыхнул и распался мириадами изначальный Свет Творения. И вот теперь я остановился, не позволяя потоку нести меня дальше. Да, вот так странно: пылинка проявила свою волю, изменить которую не могут самые древние силы мироздания.
Сейчас я совершенно свободен. Я гораздо свободнее, чем боги. У них, вечных, обязанности, бесконечные проблемы, нечеловеческие привязанности. Они очень зависимы и принадлежат мирам, поклоняющимся им. Я не принадлежу никому. Я свободнее изначального Света Творения и знаю, что многие боги завидуют мне. Да, я не обладаю их силой и властью, но взамен у меня есть нечто более ценное.
Я могу остановиться и пробыть здесь, в Междумирье хоть вечность, ничем не обременяя себя, просто поглядывая за происходящим в разных мирах. Зачастую я так и делал: никуда не спеша зависал там, где нет Времени, вспоминая прошлые жизни и наслаждаясь бесконечным покоем. Когда мне это надоедало, я выбирал привлекательный для себя мир, подыскивал подходящее тело и воплощался в нем. С некоторых пор я перестал любить рождение в телах младенцев. Мой любимый возраст для нового начала от 8 до 30 лет в пересчете на обобщенную продолжительность человеческой жизни (она колеблется от 30 до 300 лет – в каждом мире, конечно, по-своему). И воплощался я не только на планете, которую, по привычке называю Земля, но и в других звездных системах. Служил капитаном звездолета гуманоидной расы, наемником в команде колонизаторов и пиратом на оживленных космических маршрутах. Из любопытства был даже разумным насекомым на планете Рудж и ящером в жутком, холодном месте на краю далекой галактики. Но о последнем не люблю вспоминать. Любопытство не всегда приводит нас к приятному опыту. И с тех пор уже четвертый раз подряд для нового воплощения я выбираю Землю. Именно эту планету – она занимает особое место и есть в большинстве известных мне миров, которых, бесчисленное множество. Почему меня влечет именно Земля? Возможно потому, что именно здесь впервые я познал великий опыт осознанной смерти, давший мне нынешнюю свободу. Это случилось очень давно, тогда, когда я жил в теле жреца страны Та-Кем – страны несметных богатств, великих пирамид и не менее великих магов. Земля мне точно родной дом, в каком бы мире она не находилась. Остальные планеты, даже самые райские – не более, чем место для путешествия и удовлетворения любопытства.
Выбор интересующего мира происходит достаточно просто: нужно лишь направить внимание на их бесконечную череду, похожую коридор зеркальных отражений. Затем ясно представить себе миры с теми свойствами, которые привлекают больше всего, и они тут же начинают раскрываться, позволяя себя познать в общих чертах. Так я могу, не прикасаясь к миру, понять относится ли он к числу магических или техногенных, на каком уровне находятся цивилизация интересующей меня планеты и какие основные события там происходят.
Я вглядывался в бесконечную череду миров, иногда приближаясь то к одному, то к другому, просто бездумно перебирая их, точно индийский санньясин перебирает четки. Сейчас цели никакой не имелось. И не время ставить какие-то цели. Не знаю почему меня привлек мир с голубовато-жемчужным оттенком. Хотя нет, вру, здесь нет таких понятий как цвет. Цветом наделяю я их сам, чтобы придать какие-то различия и не запутаться. Хотя с тем же успехом, я мог бы отметить его из лично для себя запахом или звуком. Направив туда больше внимания, я быстро нашел манящую меня галактику и звездную систему, называемую Солнечной. Несколько удивился: здесь Фаэтон до сих пор оставался целым – все той же крупной планетой между орбитами Марса и Юпитера.
Когда мое внимание приблизилось к Земле, я услышал беззвучный и знакомый голос:
– Хочу тебя попросить…
– Как это мило! Самое удобное место для просьб, – так же беззвучно ответил я и понял, что со мной говорит Артемида.– Радости тебе, Астерий, – приветствовала богиня меня так, как это было много тысяч лет назад тоже на Земле, но в другом мире. – Я не была уверенна, что это ты, – продолжила Небесная Охотница. – Ты очень изменился.
Астерий… Это имя прилипло ко мне тысячи лет назад, хотя до него у меня имелось много иных имен. Астерий, так Астерий. С некоторых пор мне это имя нравится. И я ответил, не видя ее, но ощущая непроявленое тело богини совсем близко:
– Верно, изменился – я же не бог, и каждая прожитая жизнь меняет меня. И тебе Радости, божественной Радости, прекраснейшая из бессмертных! Не ожидал тебя встретить здесь.
Она почему-то молчала, а я пытался угадать в чем будет ее просьба. Уж явно это не может никак касаться Одиссея, и тех безумных приключений, соединявших нас после Троянской войны.
– Ты выбираешь сейчас новое воплощение? – спросила богиня и, дожидаясь ответа, продолжила: – Хотела бы, чтобы ты выбрал человека, на которого укажу тебя я. Это же для тебя не сложно, Астерий. Желаешь иметь богиню в должницах?
– Очень желаю. Мы встретимся на Земле? – я очень хотел видеть ее. Не только чувствовать ее присутствие, как сейчас, а именно видеть ее в физическом теле. Так, как Афина когда-то являлась Одиссею.
– Да, Астерий. Обещаю, ты увидишь меня. Возможно, много раз. Но в том случае, если ты поможешь мне, – в ее беззвучном голосе послышалось немного лукавства – обычные женские штучки, которые свойственны даже богиням.
– Прекрасно, величайшая, – я мысленно улыбнулся. – Только скажи, почему твое желание столь необычно? Если я выберу указанное тобой тело, это означает, что я буду зависим от игры богов. Вроде ты как не в ладах с Герой? Давай на чистоту, куда ты хочешь меня втянуть?
– Нет, многоумный, в моей просьбе нет подвоха, – ее беззвучный голос стал еще ближе и теплее. – Я прошу потому, что мать этого человека долго и страстно молилась мне. Не могу оставить без ответа ее молитву и очень хочу помочь ей. Я обещаю, что в данный момент, человек, тело которого, можешь занять ты, мало связан с играми богов. Что будет потом, зависит от тебя, и этого не знают даже Небесные.
– Кто этот человек? Надеюсь, не слишком стар и не ребенок? – насторожился я.
Вместо ответа, я увидел паренька, распростертого на земле в каком-то грязном закоулке. Шатен, лицо довольно приятное, хотя губы распухли от побоев, лиловый синяк под глазом и на щеке. Телосложение хорошее, широкие плечи. Мышцы развиты, но недостаточно – так мне показалось под покровом бежевого с кожаными вставками костюма. В области живота расплывалось пунцовое пятно крови. На вид пареньку лет 17. Рядом с ним, на коленях стояла миловидная девушка, сжав от бессилия кулачки. Из ее голубых глаз обильно текли слезы.
– Граф Александр Петрович Елецкий, – оповестила Артемида. – Сейчас он умрет.
– Кто его так? Надеюсь, он – не какой-то мерзавец? Его нынешнее положение – не следствие чьего-то праведного гнева? – расспрашивал я, переведя внимание на девушку – она воздала руки к небу и принялась отчаянно молиться.
– Обещаю, он – хороший человек. За его прошлое не будет стыдно. Пожалуйста, Астерий, стань им, – вступилась Небесная Охотница.
Я медлил, погрузившись хоровод мыслей и в то же время понимая, что узнать разом все интересное мне об этом юном графе я не могу. Словно отвечая на мои мысли, Артемида добавила:
– Все узнаешь позже. По большому счету тебе же нечего терять.
И здесь она полностью права. Наверное, во мне слишком укоренилась обычная человеческая настороженность.
– Хорошо, – согласился я. – Но хочу за это небольшой выигрыш для себя.
– Что именно хочешь? – теперь насторожилась Артемида.
– Три твоих поцелуя в губы. При этом ты предстанешь в своем настоящем земном теле, – решил я, предвкушая божественное возмущение.
– Астерий! Не забывай кто я! – ее беззвучный голос даже обжег меня.
– Да, прекраснейшая из вечных. Именно поэтому я этого очень хочу. Что может быть приятнее поцелуев богини, тем более такой, как ты, – ответил я, ощущая ее возмущение и замешательство. И продолжил: – Или ты не так смела как Афина? Ведь мы оба знаем о ее играх с Одиссеем.
– Астерий, ты злишь меня! Не думаешь, что тебе это может дорого обойтись при земной жизни? – она в самом деле злилась.
– Прекрасная из прекрасных, ты меня сейчас пытаешься отговорить, воплощаться в этом мире и всех иных, где существуют храмы тебе? – одновременно я подумал: «И чего она так вспылила? Ох, эти боги и богини! Большинство их всегда полны эмоций, страстей, побольше чем люди. Неужели, ее возмущение так велико, что она сейчас не понимает, что я – не простой смертный, но даже очень бессмертный».
– Ладно, Астерий. Я соглашусь на твои условия. Только об этом никто не должен знать кроме нас двоих, – неожиданно смягчилась она.
– Спасибо, Небесная. Я знал, что ты не уступаешь мудростью Афине, – не скрывая удовольствия, ответил я.
Затем между нами наступила тишина. Она не стала гнетущей: каждый был занят своими мыслями, которые накатили волной.
– Астерий, я жду, – услышал я, голос Небесной Охотницы.
– Да, конечно, – я двинулся вперед, в отмеченном богиней направлении. И добавил: – До встречи на Земле.
Глава 1. Айлин делает больно
– Асклепий поможет быстро исцелить раны… – раздались слова Артемиды в след. – Сейчас же попрошу его!
Что ж, это было бы полезно. Парень явно пострадал и очень серьезно. Я понял это по пятну крови, расплывавшемуся по одежде – глубокое ножевое. Вот теперь, когда я в физическом мире, время имеет значение, нельзя терять ни минуты. Я поспешил: мой дух почти сразу соединился с умирающим телом. Теперь его кровь можно считать моей.
И снова боль… Как часто я встречался с ней! Особенно при смерти и начале новой жизни. Иногда кажется, что боль стала для меня такой же обыденностью, как в некоторых мирах вкус вина или табачного дыма во рту. Боль я снова воспринимал отстранено, как всю гамму ощущений нового тела: да все это есть, я чувствую различные оттенки ощущений, но удерживаю их пока на заднем плане восприятия. Сейчас задний план не важен – потом разберусь. В первые мгновения важно перехватить остатки памяти уходящей личности как можно полнее, чтобы начальные дни жизни в новом теле меня не сопровождали забавные проблемы, и окружающим не приходилось объяснять, мол, я крепко приложился головой, тут помню, там не помню. С подобным неудобством я сталкивался в начальные опыты переселения, потом научился решать их.
Душа прежнего графа Елецкого покидала тело. Я чувствовал, как его ментальный оттиск в теле слабеет, растворяется, точно кусочек сахара в горячем чае. Чувствовал и быстро перенимал важные для меня сведения о семье, доме, друзьях, окружении, привычках, пристрастиях и увлечениях. Вернее даже не сведения, а шаблоны его восприятия этого. Всего, разумеется, не схватишь, но принять основное обычно получалось. Слишком мешал плач девушки, стоявшей рядом на коленях и страстно молившейся то Сварогу, то Перуну. Вот еще небольшая загадка: боги славянские… И при чем здесь тогда Артемида? Хотя я представлял, каков ответ.
– Саша!!! – отчаянно воскликнула девушка, вцепившись в мою правую руку. – Пожалуйста! Умоляю, Сашенька! Не умирай!
Так и хотелось сказать: «Дорогая моя, будь любезна, помолчи. Все будет хорошо. Гораздо лучше, чем можешь представить». Прошла еще примерно минута, когда я позволил себе в полной мере ощутить тело, и поначалу осторожно пошевелить пальцами ног. Затем рук, чувствуя, как в них возвращается тепло. Трогая, теребя мою руку, девушка все еще рыдала рядом. Она моя одноклассница, хотя выглядит точно девчонка лет пятнадцати. Так же, как и я, она выпускница 5-го класса школы второго круга. Ее имя – Айлин. Айлин Клеоновна Синицына.
Она моя соседка и, наверное, влюблена в меня – уж знаю, как ее влечет ко мне. Но это сейчас неважно. Еще Айлин особо страдает в эти минуты потому, что считает, будто виновата, в произошедшем со мной. Если бы не ее страдания, я полежал бы так в неподвижности, привыкая к новому телу еще некоторое время. Проблема в том, что я терпеть не могу столь мучительные стенания девушек. С прошлых жизней они меня беспокоят так же сильно, как плач младенцев. Все, хватит вылеживаться. Нужно поскорее проявить себя живым, пока она все тут не залили слезами. Я поймал ее руку, несильно сжал и произнес:
– Айлин, пожалуйста, успокойся. Мне нужно немного полежать, прийти в чувства.
Зря я это сказал. Она вскрикнула, едва не подпрыгнула от неожиданности, припала ко мне и принялась с ожесточением целовать мои губы. Готов поклясться, с прежним графом Александром Елецким в губы Айлин никогда не целовалась. В щечку было и довольно часто. А вот так…
– Айлин, ты делаешь мне больно. Не дави на грудь, – попросил я, хотя вполне мог терпеть даже такую сильную боль.
– Сашенька! Прости, прости меня! – Синицына вмиг отстранилась и тут же принялась целовать мою руку.
Ну совсем с ума сошла! Я приоткрыл один глаз, тот, что не заплыл от огромного синяка, и улыбнулся. Теперь я видел ее через флер голубых волос – ее волос, длинных, щекотавших мое лицо. Красивая она, эта Айлин. Почти такая же красивая как княгиня Ольга Ковалевская. Да, Айлин простолюдинка, но для меня прежнего, тем более нынешнего это не имело значения. Я даже запретил ей обращаться ко мне по титулу, хотя когда-то прежде, она робко шептала: «Ваше сиятельство… ваше сиятельство…». Я дружу с ней с первого класса школы второго круга, то есть уже пять лет. Я?.. Черт! Все сказанное выше имеет отношение к прежнему графу. Он с ней искренне дружил. Знаю, она хорошая девушка, добрая и преданная, и я обязательно сохраню эту дружбу.
– Тьфу, Айлин! Теперь делаешь щекотно. У тебя очень длинные волосы, – я мотнул головой, попытавшись освободить от них лицо.
– Тебе не нравятся длинные волосы? – она приоткрыла ротик, в голубых глазах отразилось непонимание. – Но у княгини Ковалевской волосы длинные. Боги, о чем я сейчас думаю?! Саша, я думала, ты умер. Правда, я чуть с ума не сошла от страха. Побегу за врачом! Здесь рядом аптека. Может там помогут. Или за мостом лечебница. Саш, я побегу! Лежи, не двигайся!
– Нет, Айлин Клеоновна, – я схватил ее ладошку, притянул к себе, затем обвил рукой ее гибкую талию, хотя эта вольность мне стоила огромной боли. – Никуда бежать не надо. Ясно? Ты же видишь, я прихожу в чувства. Сейчас еще немного полежу, потом встану и мы пойдем. Вместе пойдем ко мне домой.
Одновременно я отметил: Артемида заручилась помощью Асклепия – чувствовалось, как чешется в верхней части живота и там, в глубине… Там вообще нестерпимо зудит, чешется. Так и хочется вонзить палец прямо в рану, ковырнуть в ней. При этом изначальная боль быстро уходит. Вряд ли такое возможно без помощи богов или магов, равных силой Небесным. Я мысленно поблагодарил Асклепия, улыбнулся Артемиде, хотя сейчас перед моим взором было личико Айлин с ее голубыми, влажными от слез глазами.
– Кстати, здесь нет поблизости табачной лавки? – я чуть повернул голову, чтобы ее лучше видеть.
– Табачной лавки? – ее милое, почти детское личико вытянулось от изумления. – Но ты же не куришь. Саш, ты же не можешь курить!
Вот здесь она не права: не курил прежний граф Александр Петрович Елецкий, а я вполне могу покурить. И одним из самых ярких последних желаний этак минут за десять до смерти было именно несколько крепких затяжек табачным дымом. Вот только забыл я сигареты на опорнике, там, в Киеве.
– Ай, – шутливо обращаясь к ней, я попытался удержать прежнюю улыбку, – если после драки, то я курю. Видишь ли, нервное потрясение. Поэтому хочется. У меня в левом кармане кошелек. Пожалуйста, сбегай, купи сигареты и зажигалку.
– Ну зачем ты называешь меня так! Я – не «Ай» и не «Ой»! Сашенька, ты же обещал не дразнить! – казалось, она снова ударится в слезы.
– Хорошо, извини, Айлин. Пожалуйста, сходи за сигаретами, а я пока чуть полежу, приду в себя, – мне хотелось не столько курить, сколько побыть наедине, разобраться с новым телом и кое-какими соображениями.
– Тебе точно не нужен врач? Саш, крови очень много, – Синицына с ужасом глянула на мою рубашку и сюртук, мокрый от крови. – Нет, с ума сойти сколько крови! Ее стало еще больше! Я все-таки побегу к апотекарию. Он подскажет как быть. Может у тебя серьезная рана, Саш, – щебетала она, ну точно синица.
– Нет! Решительно остановил ее. Пожалуйста, сделай то, что я прошу. Пойди купи сигареты и… – немного подумав, я добавил, – еще бинт и чем обработать рану – это как раз возьмешь у своего аптекаря. Вот кошелек, – видя ее нерешительность, я сам вытянул из кармана кожаный бумажник с родовым вензелем на бронзовой бляхе. Я даже знал сколько там денег: тридцать один рубль семьдесят пять копеек. А раз так, то у меня вполне неплохо с памятью. Хотя это лишь предварительные выводы. Знаю, что проблемы с памятью иногда всплывают потом, при чем неожиданные и довольно серьезные.
– Какие сигареты покупать? – одноклассница неохотно взяла кошелек.
Вот здесь получился затык: прежний Елецкий не курил, а нынешний не мог знать названий табачных изделий в новом для меня мире.
– Купи хорошие, – неловко выкрутился я. – И бинт на всякий случай. Давай, Айлин, поскорее, – поторопил я, при этом желая, чтобы она скорее ушла, а вовсе не скорее вернулась.
Когда ее тонкая фигурка в голубовато-розовом платье исчезла за углом, я приподнялся, оглядывая глухой грязный проулок – он оказался для меня крайне скверным, коварным местом. Ясно, что они все подстроили. Вызывая меня на поединок, граф Сухров в этот раз не собирался со мной драться. Его цель была, заманить меня в глухое место, где редкие окна закрыты ставнями и нет ни души. Хреновое, надо признать место. Злое. Хотя рядом с этими трущобами, давно назначенными к сносу, начинался вполне благополучный район и наша престижная школа второго круга. Скорее всего, Еграм Сухров рассчитывал, что я отсюда не выйду живым. Именно поэтому он не позвал на поединок ватагу своих почитателей, а пошел лишь вдвоем со Лужиным. И почему мне это не показалось сразу странным? Мне?.. Черт, как быстро я стал срастаться с прежним владельцем тела! Раньше такого не было.
Далее, едва появились те четверо мерзавцев, как Сухров с Лужиным сразу дали деру. И это тоже странно. Да, Сухров конченый негодяй, но он никогда не был трусом. Уверен, что в любой иной ситуации Еграм бы не стал убегать, даже оказавшись один против четверых, несмотря, что эти ребята старше нас этак года на три-четыре и явно крепкие, опытные в драках. Значит, все случившееся очень похоже на договорняк. Меня просто заманили сюда с целью убить. Именно убить, ведь нападение явно не похоже на ограбление местной босотой. Те мерзавцы не стали ощупывать карманы. Вряд ли их остановил истерический крик прибежавшей Айлин. И сегодня утром Сухров оскорбил Айрин намеренно, чтобы спровоцировать меня на драку, вернее, как он выразился, на «поединок по правилам».
Меня пытаются убить не первый раз: за месяц было уже две попытки. Вот последняя практически достигла успеха. Достигла бы, если бы не вмешалась Артемида. Кстати… здесь я задумался, одновременно, прислушиваясь к ощущениям нового тела, поочередно напрягая мышцы, даже поджимая брюшной пресс, вопреки сильной боли. Придвинувшись к обшарпанной стене дома, прислонился к ней спиной и расстегнул окровавленную рубашку. Достал платок, осторожно обтирая место ранения. Ого! А дырки-то было две! Два раза сунули пером. Одним из ударов долговязый явно целил наискось под ребро. Видно, не попал в сердечко. А раны тихонько затягиваются. Все-таки Асклепий – бог.
Я снова вернулся к мыслям об Артемиде. Если посмотреть на ситуацию внимательнее, то напрашивается вопрос: а что, собственно, мешало Небесной Охотнице попросить того же Асклепия вернуть к жизни настоящего графа Елецкого? Пока душа не вышла из тела, исцеление даже самых тяжких ран в силах врачующего бога Асклепия. Однако, Артемида пошла по более сложному пути – обратилась ко мне. Она словно поджидала меня. Значит, ей потребовалось, чтобы это тело занял именно я. Иначе сложно объяснить ее неожиданное внимание к моей персоне. А раз так, то лукавит Небесная, утверждая, будто хлопотала она лишь из-за молившейся матери молодого графа. Здесь замешано что-то иное.
Лады, с этими мыслями мне придется еще разбираться. Сейчас я решил быстренько пробежаться по основным аспектам памяти. Воскресил воспоминания о семье, недавней смерти отца, доме, друзьях, которых практически не было. И школе – доучиться в ней осталось меньше месяца, а там, ближе к концу мая выпускные. Отдельным, важным фрагментом всплыл образ золотоволосой красавицы – княгини Ковалевской Ольги Борисовны. Неприступная, вся сияющая, ко мне надменная, насмешливая. Я ее любил. Стоп! Я ли? Неужели сердечные отношения всецело передались мне от прежнего графа Елецкого? Черт! Этого еще не хватало! Я даже рассмеялся и поморщился от боли, глубоко кольнувшей в животе, тупо и тяжко отдавшейся на лице и груди – местах ударов проворных кулаков. Нет уж, ваша светлость Ольга Петровна, вы, без сомнений, девушка редкой красоты, но мое сердце… впрочем, с этим вопросом я тоже разберусь позже. Сейчас точно не до него. Тем более, Айлин возвращается. Сначала я услышал легкие и быстрые шаги, потом она, точно бабочка с розово-голубыми крыльями выпорхнула из-за угла. Как же быстро, я не успел оценить очень многого, важного. Например, как это тело взаимодействует с тонкими энергиями. Ведь явно этот мир в значительной мере магический – я чувствовал потоки.
– Саш, как ты? Тебе лучше? – Синицына присела на корточки возле меня, вынимая из сумочки бинты и… темно-желтую коробочку с выдавленными на картоне пальмами – сигареты. – Саш, скажи, что лучше! – потребовала она, не собираясь принимая за ответ мою улыбку разбитых губ.
– Ну, лучше, – согласился я и потянулся к пачке сигарет. – Давай это сюда!
– Нет, скажи, что лучше без всяких «ну»! – она отдернула руку с желто-коричневой коробочкой.
– Ай, мне смеяться больно. Пожалуйста, не смеши, – попросил я и ловко поймал ее руку.
– Я не «Ай»! – она недовольно поджала губки, тем самые, нежные, которыми недавно целовала меня от взрыва эмоций.
– Ах, да, я забыл. Извини, – прежде, чем открыть коробку, я прочитал рельефную надпись: «Никольские». Ниже чуть мельче: «Сигареты с фильтром первого класса из лучших сортов ямайского табака». Никольские, так никольские. Вот курить с моими губищами будет точно проблемой. Как только Айлин отважилась поцеловать меня в них.
– Давай сначала помажу раны. Этим надо, – Синицына достала маленькую баночку с каким-то зельем. – Сказали, нанести толстым слоем и наложить повязку. И еще это… – в ее пальцах появилась другая склянка, – этим надо мазать синяки и шишки.
– Успокойся ты. На мне заживает все, как на собаке. Кровотечения уже нет, – я размял непривычно толстенькую и длинную сигарету, сунул ее между распухших губ. – Хотя, синяки, шишки, давай намажем.
– Я посмотрю, как там, – настояла Синицына осторожно потянув край моей расстегнутой рубашки.
– Здесь не зелье нужно, а побольше воды, чтобы кровь отмыть, – я чувствовал, как неприятно липнет рубашка к телу.
– Тебя точно ножом ударили! Саш, признавайся, ножом? – она испуганно смотрела то мне в глаза, то на мой живот.
– Если бы ножом, моя девочка, то там был бы глубокий порез. Но его же нет, – успокоил я ее, зная, что рана частично затянулась.
– Откуда тогда столько крови? – не унималась она, осторожно касаясь пальчиком моего тела чуть ниже ребер. – И еще шрам у тебя здесь какой-то. Два шрама.
– Это старое. С прошлой жизни, – пошутил я, наконец разобравшись с устройством зажигалки, надавил на бронзовую кнопку. Щелчок и крошечный язычок пламени позволил мне прикурить.
– Все ты обманываешь. Так больно? – она погладила ладошкой, липкой от крови живот. Погладила очень осторожно, нежно.
– Приятно, – отозвался я, прикрыв глаза, выпустив из разбитых губ струйку дыма. Табак в этом мире оказался очень даже неплохим, ароматным, с необычным сладковатым, фруктовым послевкусием. Вообще-то в новой жизни я курить не собирался, но… почему бы и нет. Тем более этот мир магический, и, думаю, моих возможностей, будет более, чем достаточно, чтобы здоровье подлатать. Уж есть опыт и знания из прошлых воплощений.
– Правда, приятно? – ее ладошка стала чуть смелее.
– Да, Айлин. Так же, как и твои поцелуи в губы. Только ты руку испачкаешь, и платье. Кровь плохо отстирывается, – предостерег я, с блаженством затянувшись табачным дымом и тут же закашлявшись. Черт, не привыкло это тело к таким неоднозначным удовольствиям. Ничего, приучим. А тело хорошее, очень на многое способное – это я чувствовал все яснее, срастаясь с ним.
