Эрик Поладов
Комната грехов

Маттео поместили в двухместной камере, где уже сидел тридцатипятилетний американец, которому впаяли срок за убийство четырёх темнокожих на расовой почве. Менее чем через полчаса после того, как дверь камеры закрыли, охранники вернулись в спешке, отозвавшись на крики зеков, расфасованных по камерам. Надзиратели обнаружили покойника. Американец лежал на полу, опустив голову в лужу собственной крови, которую пустил ему Маттео, когда размолотил его лицо после нескольких десятков ударов о бетонный пол. Половина зубов выпали, челюсть сломана в нескольких местах, вместо носа было видно оголённое носовое отверстие в черепе. Очередная попытка убийства на расовой почве провалилась.

На утро Маттео едва успел выйти за порог камеры, оглядываясь по сторонам, как на его плече оказалась рука тюремщика:

– Следуй за мной.

С дрожью в коленях, Маттео последовал за незнакомцем в серой футболке с короткими рукавами, чёрных брюках и вьетнамках на ногах. Тот зек носил чёрные волосы средней длины и вполне густую бороду, а на правом плече была татуировка в виде карты Италии. Ему было лет сорок. Они спустились на второй ярус блока. Там Маттео оказался в весьма необычной камере. Она была необычной хотя бы по той причине, что можно было невооружённым глазом заметить отсутствие стенки, которая когда-то рассекала эту камеру ровно посередине, образуя два отдельных помещения. В середине находился стол, сидя за которым несколько зеков играли в карты; в дальнем правом углу стоял небольшой шкафчик с чёрно белым телевизором, перед которым сидели ещё шесть человек. Около левой стенки был ещё один стол. За ним не было никого кроме тюремщика, на котором был надет домашний халат, во рту дымящаяся сигара, в руках газета, а на ногах тёплые тапочки. На вид ему было лет пятьдесят-пятьдесят пять. Короткие каштановые полуседые волосы, среднего роста, лёгкая щетина на лице и немного обвисший живот.

Зек, который привёл Маттео, обратился к сидящему за столом с газетой в руках:

– Дженнаро, я привёл.

– Как твоё имя? – спросил Дженнаро, аккуратно сложив газету.

– Маттео.

– Охранники сказали ты – итальянец.

– Да. – На вопросы криминального авторитета, который даже в заключении жил как у себя дома, имея все необходимые блага, Маттео отвечал, боясь лишний раз дёрнуть пальцем.

– Как давно ты в Америке?

– Год с небольшим.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– Ты забил до смерти сокамерника. В твои годы это заслуживает уважения, а учитывая то, что он был нацистом, ненавидел всех приезжих, и итальянцев в том числе, твой поступок заслуживает нечто большего, чем просто уважения. – Совершив небольшую затяжку, Дженнаро спросил: – Ты сразу попал на зону с того момента, как оказался в Штатах?

– Можно сказать, да.

– За что посадили.

– Убийство.

Босс итальянцев стряхнул сигару над пепельницей, после чего продолжил расспрашивать:

– Кого убил?

– Восемь подростков и полицейского.

Задрав брови, Дженнаро выразил своё восхищение:

– Это серьёзно. В твоём-то возрасте.

– Я не один. Нас было шестеро. И копа убил не я, а мой друг.

– Тем не менее. Раз уж ты водишься с такими друзьями, то, стало быть, у тебя стальные шары. – Дженнаро снова втянул дым от сигары. – У тебя в этом городе есть семья?

– Нет.

– Что случилось?

– Отец не вернулся с войны. А мать серьёзно заболела и попала в клинику.

– Нам нужны такие как ты. Хочешь обрести новую семью? Если присоединишься, то никто не тронет. Мы тебя всему научим. И начнём с твоего акцента. Он просто ужасен. По одному только разговору сразу понятно, что мы не американцы. А иногда нужно затеряться в толпе. Ну что?

Маттео долго размышлял, теряясь в догадках на счёт того, кто сидит перед ним. И всё-таки он решил не рисковать:

– Пока, я бы предпочёл освоиться.

– Боюсь, что без крыши не успеешь.

– Я люблю рисковать.

Дженнаро со своими подручными немного посмеялись.

– Ну что же, Маттео, поздравляю. Ты теперь идеальная мишень для двух десятков нацистов, которые сидят в этом блоке. Этого парня – указывая на стоящего за спиной Маттео зека, который привёл его – зовут Лучано. Если передумаешь, обращайся к нему. Да, и ещё, какой у тебя срок?

– Три и два.

– За убийство сокамерника ты получишь ещё. Учитывая, кем он был, срок окажется не существенным. – Вновь раскрывая газету перед собой, Дженнаро продолжил: – И мой тебе совет – старайся впредь не доводить дело до убийства. Можно пересчитать все рёбра, переломать руки и ноги, но только не убивать. Каждый хочет покинуть это место как можно скорее. Так что не стремись к тому, чтобы оказаться здесь надолго. Хотя в твоём случае и пары дней хватит, чтобы слечь.

– …

Уткнувшись в газету, Дженнаро сказал:

– Ты свободен.

Маттео медленно покинул камеру Дженнаро, после чего отправился в свою. Пока он шёл, на его пути попадались несколько тюремщиков с татуировками в виде свастики и со всякого рода нацистскими лозунгами. Нацисты смотрели в его глаза с какой-то лёгкой жаждой. Они понимали, что раз он вышел от Дженнаро один и без сопровождения кого-либо из итальянцев, значит он теперь одиночка. На тот момент им оставалось ждать.

Свой отказ Маттео считал оправданным решением, так как в колонии для несовершеннолетних он был самым авторитетным и грозным среди заключённых и не хотел бегать по чьим-то поручениям как какая-нибудь шестёрка. Однако в новой тюрьме он ещё не успел осознать степень угрозы и оценить свои силы и возможности.

Не прошло получаса с того момента, как Маттео расстался с Дженнаро, как к нему в камеру вошёл надзиратель:

– Встать!

Маттео тут же подорвался с койки и встал перед охранником, как следует выпрямив спину и прижав руки к бокам.

– Руки на стену!

После приказа надзирателя Маттео подошёл к дальней стене камеры, поднял руки чуть выше головы и приложил ладони к отсыревшей штукатурке. Охранник взял одну руку и нацепил на её запястье наручники, а затем и на второе. Надзиратель схватился одной рукой за правый локоть Маттео и начал выводить его из камеры. На пороге в коридоре их ждал второй охранник, который шёл, держа Маттео за второй локоть, направляясь к выходу, расположенному на первом этаже. Нацисты не могли не обратить на это внимание. Им было безразлично, что сделает охрана с новичком. Главным для них было то, чтобы он вернулся в блок, и вернулся живым.

Спустившись на нижний уровень, надзиратель громко произнёс:

– Открыть!

Находившийся по ту сторону охранник вставил в замочную скважину один из пары десятков ключей на своей связке. Дверь открылась и Маттео в сопровождении охраны покинул блок, двигаясь по коридору в сторону двери, за которой располагалась лестница в подвал, где находились двенадцать карцеров. Ощущения были не из приятных. Сердцебиение слегка участилось. Маттео не раз попадал в карцер в колонии для малолеток. Но сейчас это его не сильно беспокоило. Напротив, этим самым он получал возможность обдумать свои дальнейшие действия перед тем, как его вернут в блок.

Спустившись по лестнице, охранники проводили Маттео по еле освещённому коридору, минуя двери в карцеры одну за другой. Вполне возможно, что эти камеры уже были заняты. На потолке горели всего две лампы, и те освежали лишь одну половину помещения. Но преодолев большую часть коридора, они продолжали вести Маттео строго по центру, направляясь к той двери, которая находилась в конце прямо по курсу. Та дверь была слегка приоткрыта. Внутри горел тусклый свет, а из помещения доносились какие-то едва слышимые голоса.

Теперь Маттео начал всерьёз переживать. Надзиратели его крепко держали одной рукой, а во второй у них было по дубинке. Так что сопротивляться было бесполезно. Но Маттео останавливало в первую очередь то, что охранников было двое, а не то, чем они были вооружены.

Дверь распахнулась. Внутри находились три человека в штатском. Один стоял в центре около стола с сигаретой во рту. Второй листал папку, лежащую на столе. Третий сидел на стуле, прислонившись к левой стене за дверью. Все они были одеты в костюмы и начищенные до блеска ботинки. Тот, что был с сигаретой, оказался следователем. Это Маттео понял сразу, поскольку видел это лицо годом раньше, когда его допрашивали в участке перед тем, как упрятать за решётку. Надзиратели провели его к столу и посадили на стул. Потушив сигарету в пепельнице, следователь попросил охранника снять наручники, после чего сел напротив заключённого.

Сняв наручники, охрана продолжала стоять едва ли ни в упор к стулу, на котором сидел Маттео, откинувшись на спинку. Затем детектив положил на стол перед собой папку с кучей листов внутри, снял свой тёмно-серый пиджак и повесил на спинку стула. Закатав рукава, он сел и спросил у Маттео, не произнося ни своего имени, ни фамилии:

– Знаешь, зачем тебя привели сюда?

– Убийство сокамерника.

– Нет.

Следователь раскрыл папку, достал из неё первый лист, на верхушке которого скрепкой была зажата фотография:

– Знаешь его?

На фотографии был Дженнаро. Он не был для Маттео другом, и поэтому он не видел смысла что-то скрывать от следователя на тот момент:

– Я познакомился с ним до встречи с вами.

Детектив рассказал подробно о том, у кого в гостях побывал Маттео только что:

– Его полное имя Дженнаро Коппола.

Следователь выдал достаточно информации об этом человеке. Дженнаро Коппола был местным авторитетом, получившим срок за организацию наркобизнеса, сутенёрство, ограбление восемнадцати банков, контрабанду произведений искусства, пятьдесят два убийства, взрыв полицейского участка, многократное покушение на судий и прокуроров, подкуп высокопоставленных городских чиновников, незаконное приобретение и продажу огнестрельного оружия и ещё ряд деяний, противоречащих моральным и федеральным законам США.

Дознаватель сложил пальцы в замок, положив руки на стол, сделал небольшой наклон в сторону Маттео и начал излагать:

– Сейчас ты вернёшься к нему в камеру и убедишь его в том, что передумал. Будешь стремиться стать частью их одной большой семьи и делать всё, чтобы втереться к ним в доверие. Когда придёт время, будешь рассказывать нам всё, что сможешь узнать о его друзьях и делах, которые они ведут на воле.

Маттео, долго не раздумывал над ответом:

– А что я получу?

– Я думаю, что Дженнаро уже предупредил тебя о том, что ты долго не протянешь без него и его парней. Слишком уж много нацистов в блоке. Эти слова он говорит каждому, кого хочет подстелить под себя. Ты действительно долго не протянешь. И если думаешь, что охране есть дело до того, сколько зеков сдохнет в этой тюрьме до рассвета, то сильно ошибаешься. Можешь спросить это у того, кого ты вогнал в гроб прошлой ночью. Мы здесь все верим в одно – для заключённого наказание лишним не бывает. Но у надзирателей появится интерес охранять кого-то, кто сможет сделать так, чтобы ряды местных «жителей» пополнились. Нет крыши надёжнее, чем тюремная охрана. И потом, любой нормальный зек захочет, чтобы ему скостили срок.

– А что, можно?

– Если сделаешь то, о чём попросим, то выйдешь сразу, как только я поговорю с председателем комиссии по условно-досрочному, а учитывая то, что это было твоё первое правонарушение и плюс в несовершеннолетнем возрасте, амнистию долго ждать не придётся.

– А нацист?

– Этот случай можно списать на самооборону.

– А у вас есть что-нибудь убедительнее, чем просто слова?

Следователь стал доставать из папки листы с фотографиями и биографиями тех, кто занимался делами Дженнаро на воле. Детектив постоянно тыкал пальцем на даты, подчёркивая, сколько лет прошло с тех пор, как полиция штата положила глаз на этих людей.

– Как думаешь, сколько нужно труда и терпения, чтобы столько лет следить за этими отморозками? Мы убили ни один год на это дело. Если есть возможность засадить в тюрьму два десятка самых влиятельных преступников штата, то можно и разок забыть про юнца, который смотрел на то, как его друг убил полицейского и как сам убил подростка.

Маттео наморщил лоб, а дознаватель продолжил:

– Да. Свидетели рассказали о том, что к убийству копа имел отношение лишь один из шести подростков. Но начальство решило, что таких как вы надо перевоспитывать, пока вы ещё подростки.

– …

– Поможешь накопать информацию на этих людей, и мы сделаем так, что твоего личного дела как будто бы и не было. И тогда можешь смело отправляться в ближайший кабак или бордель. Я тебе даже деньжат подкину.

– Деньжат ты лучше подкинь шлюхе, которой закажешь мин-нет сегодня вечером, а мне нужна только свобода.

Следователь протянул пачку, из которой Маттео достал одну из сигарет. Второй детектив, что стоял справа, поднёс зажигалку и восемнадцатилетний итальянский коварный гангстер, решивший поставить раком всю систему, сделал долгожданную затяжку.

– Только смотри, не переиграй. От тебя требуется не дешёвый спектакль, а вступление в ряды мафии. Так что не выдай себя. И не иди к нему сразу. Посиди немного в своей камере. Пусть он считает, что ты долго обдумывал его слова. Ты отсидишь в карцере пару дней, чтобы не вызывать лишних подозрений.

После этого следователь собрал разложенные бумаги, закрыл папку и покинул единственную камеру в подвале, снабжённую электричеством. Как только они вышли за порог, надзиратель закрыл дверь на ключ.

Двое суток – достаточный срок, чтобы обдумать план действий. Поток мыслей в голове Маттео не прекращался. Он обдумывал все варианты. Оценивал все риски. Тусклый свет в помещении позволял без труда осматриваться в камере и в то же время спокойно засыпать. Абсолютная мёртвая тишина. Лишь три раза в день раздавался щелчок дверного замка, после которого в карцер подавали еду. Всё остальное время в камере не было ни звука. Идеальная обстановка для того, чтобы продумать решение, которое определит условия жизни на ближайшие несколько лет. Тишина. Покой. Одиночество далеко не всегда бывает мукой. Иногда это приобретает форму жизненно необходимой потребности. Порой человек совершает грубые ошибки, порождающие крайне негативные последствия, а причина всему – поспешные решения.

Вторые сутки в карцере были на исходе. Двое надзирателей вошли внутрь, один из которых тут же вернул наручники на запястья Маттео, прислонившегося к стене. Затем они вдвоём провели его обратно в блок. Поднявшись по лестнице на первый этаж здания, где помещения прекрасно освещали солнечные лучи, Маттео долго продолжал прищуривать глаза от внезапно яркого освещения по сравнению с тем, которое было в его временном жилище последние двое суток.

Оказавшись внутри блока, как и советовал следователь, он вернулся в свою камеру, лёг на койку, сложил кисти рук, без конца прокручивая большие пальцы друг вокруг друга. Тем временем по всему блоку разносились голоса зеков. Большей частью из того, что удавалось расслышать, была отборная нецензурщина. Каждые полминуты кого-нибудь посылали, кому-то угрожали, кого-то имели с разных сторон (словесно). Передвигаясь по блоку, можно было часто услышать какие-нибудь анекдоты про насилие, грабёж и женщин. Героями этих анекдотов были все подряд: янки, негры, белые, латиносы, арабы, индусы, азиаты, индейцы и прочие цветастые. Жертвами изнасилования в анекдотах у нацистов по традиции были темнокожие женщины, азиатки либо латиноамериканки. Темнокожие в своих анекдотах опускали белых, постоянно намекая на то, что они в отличие от белых могут спокойно есть шоколад и при этом не обляпаться, или про то, что как бы долго белые не загорали, им всё равно не удастся затеряться в толпе среди негров.

Прошло пару часов и Маттео отправился к Лучано, как можно медленнее передвигая ноги. Он старался казаться и растерянным, и напуганным. Поднявшись по ступенькам на последний этаж, Маттео увидел стоящего около входа в камеру Лучано, который вёл беседу с кем-то из своих.

Неуверенными шагами крот всё-таки добрался до Лучано:

– Мы можем поговорить?

Лучано обратился к своему собеседнику:

– Ладно, давай. У меня дела. – Затем он опять повернулся к Маттео: – Пойдём.

Они прошли в камеру, где Дженнаро также сидел за своим столом около стенки. Но на этот раз в его руках была какая-то книга.

– Надо полагать, ты хорошо подумал над моими словами – произнёс Дженнаро, положив книгу в открытом виде на стол обложкой к верху, зафиксировав открытой страницу, на которой он остановился.

– Нет. Над вашими словами я не задумывался. Напротив, я пришёл сюда со своим предложением.

После этих слов Дженнаро снял очки, положил один локоть на спинку стула, другой – на край стола, целиком развернувшись в сторону Маттео:

– А ты персонаж куда интереснее, чем казалось. И что же ты мне можешь такого предложить?

– Вашими друзьями на воле кое-кто интересуется. Я был у этого человека. Он предложил мне очень интересную сделку.

Приложив правую ладонь к подбородку, Дженнаро произнёс:

– Неужели? И ты конечно же запомнил его.

Покачав головой, Маттео вытянул раскрытую ладонь, притормаживая собеседника:

– Не так быстро. Всё по порядку. С этого места я изложу своё предложение, и от вашего решения зависит то, узнаете ли вы имя или нет.

Дженнаро несколько секунд всматривался в лицо Маттео:

– А ты далеко пойдёшь. Я слушаю.

– Вы берёте меня к себе. Я делаю для вас то, что в моих силах, а вы относитесь ко мне, как к своему.

– Я тебе это и предлагал.

– Не совсем. Вы – мне, а я – вам. Но как только мой срок истечёт, я сам по себе, на воле вы мне никто и я вам больше не подчиняюсь. Это для вас приемлемо?

Дженнаро разглядывал паренька с головы до ног, явно пытаясь понять, не хочет ли молокосос кинуть его.

– Вполне. Я согласен. А теперь имя.

– Имени я не знаю. Могу лишь описать. Детектив среднего роста, лет сорок, короткие русые волосы, светлые глаза и шрам на шее. Похоже на отверстие от пули, вот здесь – довершил Маттео, указывая пальцем себе под правое ухо.

Дженнаро шлёпнул ладонью по столу и произнёс с усталым видом:

– БЛЭКБЕРРИ! ГНИДА! Как заноза в заднем проходе!

– А я говорил, его давно пора убрать – сказал один из тех, что сидел перед телевизором, сложив руки перед собой и развернув голову в сторону босса.

Дженнаро продолжил возмущаться вслух:

– Нет, я пять лет сижу здесь. Как только появился первый человек за всё время, который отказался от моей крыши, эта тварь сразу же нарисовалась.

Когда страсти немного улеглись, Дженнаро спросил у Маттео:

– А что он тебе предложил?

– Скостить срок и охрану, как защиту от других зеков.

Подозрительным взглядом Дженнаро посмотрел на Маттео и спустя некоторое время сказал:

– Любой человек на твоём месте согласился бы.

– Этот любой потом всю жизнь ходил бы и оглядывался через плечо. Я не хочу, чтобы меня на свободе пасли головорезы со стволами, чтобы убрать при первой же возможности. Я предпочитаю крепко спать по ночам и не гадать, проснусь ли я утром или буду лежать в своей постели с перерезанным горлом.

– Вот, смотрите и учитесь, лопухи – восхищённым тоном произнёс Дженнаро, обратившись к своим людям, указывая раскрытой ладонью на стоящего перед ним Маттео. – Вот это слова правильного парня. С таких людей и надо брать пример. Он моложе всех вас, а уже созрел и без чьей-либо помощи понял, что мусора – вот кто истинный враг народа. У таких как он большое будущее, а не как у вас, балбесов.

– А что мы делаем не так? – спрашивал всё тот же, кто настоятельно рекомендовал шлёпнуть детектива Блэкберри.

– Да нет, вы всё делаете по высшему разряду. – Прикуривая сигарету, Дженнаро продолжал: – Бегаете за сигаретами и свежими газетами. Потому что кроме этого больше вы ни на что не годитесь.

Совершив очередную затяжку, Дженнаро обратился к Маттео:

– А ты точно не хочешь работать с моими людьми на воле?

– Пока я останусь при своём мнении. А там, поживём – увидим.

– Я не знаю какой у тебя был жизненный опыт, но ты умеешь принимать практичные решения. – Стряхнув сигарету над пепельницей, Дженнаро добавил: – Значит так. Когда в следующий раз следователь будет с тобой разговаривать, скажешь, что всё идёт по плану. Мы тебя приняли, относимся как к своему. Он решит, что для того, чтобы вытянуть информацию понадобится кое-какое время. Это нам на руку. Сможем всё тщательно спланировать.

Затем главарь обратился к Лучано, кивнув головой в сторону двери.

Лучано сказал, подойдя к Маттео и положив руку на его локоть:

– Пойдём. Я тебя проведу.

Лучано довёл Маттео до выхода из камеры, держа свою левую руку на плечах новоиспечённого члена мафии. По пути обратно Лучано рассказывал о местных порядках:

– Итальянцев тут больше полусотни и все они с нами. Один из них сидит в соседней камере от твоей. Кстати, а вот и он.

Они встретили того, о ком говорил Лучано, спускаясь по лестнице:

– Эй, Луиджи. Тормози. Не спешишь?

– Здесь спешить можно только на свободу. Но, увы, этот праздник наступит не скоро, а амнистия мне не светит.

После этого Луиджи посмотрел на Маттео:

– А я вижу ты познакомился с местной знаменитостью.

Лучано ответил, ткнув указательным пальцем в сторону Маттео:

– Об этом я и хотел поговорить. Знаменитость зовут Маттео.

Луиджи протянул руку:

– Рад знакомству.

Лучано продолжил:

– Вы сидите в соседних камерах.

– Так.

– Присмотришь за пареньком первое время. Мы только что были у Дженнаро. Так что парень теперь свой.

Разведя руки в стороны, держа в одной дымящуюся сигарету, Луиджи сказал:

– Да без проблем. Если надо, я буду рядом с ним круглые сутки.

– Значит договорились. Пока что, вроде бы, всё.

После этих слов Лучано отправился обратно, а от Луиджи поступило первое предложение:

– Ты как относишься к шлюхам? – спросил он, ткнув тыльной стороной ладони по груди Маттео, не выпуская сигарету.

– Я не голубых кровей, так что нормально.

– Отлично. Тогда пойдём.

Жесты и походка у Луиджи были очень энергичными и деловитыми, что выдавало в нём железную уверенность в себе, а это в свою очередь говорило о его долгом пребывании в тюрьме. По пути Маттео начал его расспрашивать:

– А откуда в колонии шлюхи?

– Ну… это не совсем шлюха. Она работает медсестрой в тюремной больничке. Ну-у-у и время от времени подрабатывает чем природа наградила.

– И как?

Луиджи взглянул на Маттео:

– Лучше, чем даже самый первоклассный эскорт. Поверь, – указывая обеими руками на себя, – это тело испытало ни один десяток женщин. Сейчас сам убедишься.

Они спустились на первый этаж, где у выхода их ждал один из надзирателей. Луиджи протянул ему сложенную пополам купюру через решётку, после чего они с Маттео покинули блок. В сопровождении двух охранников они шли в медицинскую часть. Там их ждала Ребекка – тридцатиоднолетняя медсестра с потрясными формами и смазливым личиком, глядя на которое, никогда не подумаешь, что эта, на первый взгляд порядочная медсестра, может работать по совместительству ночной бабочкой, да ещё и в дневное время. Пользуясь своим служебным положением, Ребекка часто использовала медицинский инвентарь в качестве реквизита для ролевых игр. Разумеется, за отдельную плату.

Прошло два года. За это время Маттео не раз слышал в свой адрес расистские оскорбления от вновь прибывших заключённых, после чего он отправил нескольких зеков на больничную койку. Это ощутимо добавило ему авторитета. Такое поведение поощряли все итальянцы в тюремном блоке, и в первую очередь – Дженнаро. Им дорожили, зная, что из него получится ценный кадр, надеясь уговорить его вступить в ряды организации после истечения срока. Помимо этого, у Маттео возникали постоянные стычки с охранниками, которые на самом деле были небольшим, но очень убедительным спектаклем. Он мог ответить в резкой форме надзирателю, обматерить его, послать или ударить. Как правило, причина всегда была одна и та же – Маттео казалось, что надзиратели порой невежливо к нему обращаются. Поэтому он иногда слишком сильно вживался в роль. Такую псевдодраку Маттео с охранниками устраивали раз в месяц и, под видом заключения в карцер, его уводили на очередной разговор с детективом Блэкберри.

– То, что ты нам рассказал в прошлый раз, это хорошо. Но мне нужны люди самого Копполы – говорил детектив, обращаясь к Маттео, сидя за столом напротив него в сопровождении всё тех же копов, которые по-прежнему находились в камере во время разговора.

– А это кто по-вашему?

В голосе детектива появилось недовольство:

– Это его конкуренты. А ты понимаешь, что это значит?

– …

– Это значит, что мы помогаем Дженнаро избавиться от конкурентов и переманить к себе чужих клиентов, а это означает что я лох, который вместо того, чтобы наказать эту тварь, оказал ему неоценимую услугу.

– Слушайте, я у них всего пару лет. Они же не станут вводить меня в курс дела до самых мелких деталей. Я итак уже поднял свой авторитет благодаря охране. Моя популярность среди зеков и без того уже на пике. Это всё что я знаю.

– Я искренне рад, что ты обрёл армию фанатов – сардонически проронил детектив Блэкберри. – Но за два года твоих донесений мы поймали всего шесть человек Копполы, и те оказались обычными «шестёрками». Ты уверен, что это всё, что тебе известно?

Маттео слегка прищурил глаза.

– И хорошо подумай перед тем, как ответить.

– Ну плюс ещё то, что узнал за время после нашего последнего разговора.

Следователь развёл ладони в стороны, требуя выкладывать информацию.

– Они говорили про какой-то корабль. Говорили, он будет в порту, откуда груз доставят в пригород Ньюарка на грузовиках. Знаю только название судна – «Эсперанса».

– Они упоминали какие-нибудь имена?

– Я не слышал.

– Тогда перед тем, как уйти, сообщу тебе одну весёлую новость – если в течение двух месяцев мы не получим результатов, то ты не только отсидишь положенные год и два, но и ещё годика три, которые тебе накинут за частые драки с охраной. И никто не докажет, что это всё было спектаклем. И это в лучшем случае, потому что если на борту корабля не окажется никакой контрабанды, Коппола ненароком узнает о том, кто стучал на него последние два года. И дело об убитом сокамернике тоже всплывёт.

Спокойным, но возмущённым тоном Маттео ответил:

– А что вы хотели? Чтобы двадцатилетний пацан был посвящён во все интимные места крупных дел мафии?

– Да. Именно этого я и хочу. Чтобы ты знал все их интимные места. Потому что в противном случае кое кого заинтересуют твои интимные места.

Собирая разложенные на столе бумаги, детектив Блэкберри сказал:

– Отсидишь четыре дня.

Как правило, после разговора со следователем Маттео проводил в той камере ещё несколько дней, чтобы в блоке все думали, что его действительно посадили в карцер. Хоть и тусклое, но освещение там было, в отличие от других карцеров, расположенных в подвале.

– Слушайте детектив. Если сейчас меня не могут амнистировать, то давайте хотя бы скостите срок в карцере. На второй день у меня начинается клаустрофобия. – Маттео говорил с сарказмом, который детектив явно не понял.

– Пять дней.

– Да ладно. Что вам стоит?

– Неделю!

Детективу, очевидно, было не до смеха.

Прошла неделя. Маттео вернули в блок. Его встречали торжественно каждый раз, когда он возвращался из карцера, а именно весь тюремный блок ликовал при одном только виде героя, который не боится подраться с охранником. Все вокруг свистели и выкрикивали восторженные слова. Маттео, будто рок звезда, постоянно поднимал руки вверх, демонстрируя указательные и средние пальцы. После недолгого восторга публики, он поднялся по лестнице, отправившись к Дженнаро. Как и обычно, узнавая о том, что Маттео вышел из карцера, Дженнаро приказал накрыть на стол. Так что при входе в камеру Маттео ожидали копчёный бекон, колбаса, голландский сыр, «Наполеон», фрукты и красное вино.

– А вот и наш революционер – произнёс Дженнаро, сидящий за столом с сигаретой в руке. – Садись.

Маттео прошёл к столу, вылил в себя половину стакана, после чего Дженнаро спросил:

– Что ты им такого сказал, что они тебя на целую неделю упекли?

– Блэкберри был не в настроении.

Дженнаро несколько обрадовался:

– Та-а-ак. И что сказала тебе эта тварь?

– Говорит, что поймал тех, чьи имена я назвал. Но это его ни сильно обрадовало, потому что они твои конкуренты и теперь благодаря их поимке твой бизнес может расшириться. Так что он оказал тебе услугу.

По всей камере раздался дикий хохот.

– Ну ещё бы. Это из-за него я вынужден пялиться на эти стены. Он достаточно испоганил мне жизнь. Так что пусть теперь компенсирует. А ты сказал ему про судно?

– Само-собой.

– Отлично. Посмотреть бы на их физиономии, когда они найдут на его борту десять тонн сахара. Найдут, отпустят, и мы пустим его в производство.

Организация Дженнаро закупала тростниковый сахар на Кубе для производства спиртных напитков. Но приобретение простого сахара не могло вызывать каких-либо подозрений, а конечный продукт, в производство которого его пускали, уже было уголовно наказуемым занятием.

Маттео проглотил несколько кусков бекона и добавил:

– Ещё он пообещал накинуть мне несколько лет, если в ближайшее время он не получит информацию о чём-нибудь стоящем и сможет повязать больше твоих людей.

– Я же говорил, его надо грохнуть – в сотый раз повторил фразу один из итальянцев, на что Дженнаро ответил:

– Мауро, твои слова в первый раз имеют хоть какой-то смысл. Хотя они звучат у тебя даже во сне. Может быть тебе сменить специализацию. Будешь заниматься мокрухой.

– А что, я не против.

В камере вновь раздался смех.

– Но для этого ещё рано – теперь голос Дженнаро звучал вполне серьёзно. – Наш человек в отделении сказал, что начальство недовольно работой Блэкберри. Много денег и сил уходит на его расследование, а результаты ничтожны. А этот придурок настолько жаждет повязать всех в нашей семье, что плюёт на угрозы начальства. Этим грех не воспользоваться. Если продолжим в том же духе, то ещё пара таких надувательств и его вполне могут понизить в звании, как минимум. И тогда мы избавимся от него. Нельзя позволять, чтобы он перестал требовать от тебя информацию. А на счёт твоего срока, – обратившись к Маттео, – думаю, наши разберутся с этим. Если Блэкберри как следует провалится в этом расследовании, его уберут ещё до того, как он подаст прошение в суд о расследовании убийства сокамерника.

– А как ты собираешься провалить его расследование? – спросил Лучано, стоя в дверном проёме и облокотившись плечом о стену.

– Через пару дней узнаете.

Через несколько дней в газетах пестрели заголовки о том, что организованная преступная группировка убила двух блюстителей закона, которые являлись подчинёнными детектива Блэкберри. Также упоминалось об отстранении Блэкберри от проводимого им расследования и понижении его в должности. Но для Маттео это всё равно развернулось в худшую сторону. Менее чем через месяц его перевели в соседний блок. После того как в колонии произошла смена начальства, было принято решение перевести некоторых заключённых в другие блоки для разрыва внутренних связей между членами сформировавшихся группировок. Итальянцы, темнокожие, латиносы, азиаты и остальные объединения теперь не были такими многочисленными. В первый же день в новом блоке, когда Маттео едва успел положить своё бельё на койку, расположенную так же на третьем этаже, к нему подошёл бритоголовый заключённый, раздетый до пояса, с многочисленными татуировками на теле в виде свастики и надписей о ненависти к другим этносам. Ему было на вид лет сорок, худощавый и ростом меньше Маттео.