Эрих Келлер
Из ада с любовью
У каждого мгновенья свой резон,
Свои колокола, своя отметина.
У каждого мгновенья свой резон,
Свои колокола, своя отметина.
Пролог
Лондон пылал в огненно-красном закате: на излете дня солнце пробило завесу смога, простершегося над кровлей, рассыпалось веером лучей на ее хрустальных гранях, отразилось в желто-серых, как гороховая похлебка, тучах, и город вспыхнул, будто чадящий газовый фонарь.
Преисподняя. Так выглядит преисподняя. Рассеченная на две половины огненной рекой. Парят ее котлы, коптят хрустальное небо чудовищные их топки, плывут в дыму баллоны, надутые гремучим газом, лязгает металл, дребезжит шестернями, гудят валы, бряцают крючья сцепок, скрипят крученые железные верви – звенят монеты, вспыхивают вожделенными огненно-красными бликами.
И рыщут, не таясь, по закоулкам ада порожденья Дьявола: тянутся скользкие щупальца, клацают когти и клювы, скрежещут желтые клыки, разверзаются вонючие пасти и бесстыжие лона-клоаки; кадавры бродят средь живых – и число их множится день ото дня. Преисподняя: оставь надежду, всяк сюда входящий.
Викарий церкви Сент-Мэри-ле-Боу, преподобный Саймон Маккензи, еще раз посмотрел на Лондон с высоты и ударил в колокол.
Часть первая, адская
Глава 1
в которой Тони Аллен узнает о смерти друга и получает задание от мистера Си
На трамвайной остановке Доллис Брук слепой шарманщик надтреснутым голосом тянул песенку о счастливой сказочной стране, где все люди братья. Его очочки не прикрывали глазниц, затянутых рубцами отвратительного ярко-розового цвета, в рытвинах и шишках, – слишком уж нарочито выставленных напоказ, а потому наверняка фальшивых.
Прекрасны там горы и долы,
И реки, как степь, широки,
Все дети там учатся в школах
И славно живут старики…
Тони Аллен кинул ему шестипенсовик, выходя на посадочную консоль, – и не стал задумываться, почему это сделал. За спиной лязгнули двери лифта, взвыл подъемный механизм, и лифт провалился на дно серой лондонской окраины, чтобы через минуту взлететь обратно под кровлю с десятком заспанных пролетариев в сапогах, пиджаках и кепи, неизменно серых, как это осеннее утро. Рядом с ними Тони чувствовал себя настоящим денди: его куртка из шерстяного крепа имела не серый, а серо-коричневый цвет, как и платок тонкого сукна, залихватски повязанный на шее галстуком. Пробковый фриц с моноциклетными гогглами (вещи в глазах пролетариев свойские) не спасали от косых взглядов сверху вниз – рабочие видели в нем типичного бездельника. И как бы он ни притворялся, что ему все равно, мнение именно этих серых угрюмых людей его задевало.
Отец Тони тоже когда-то работал на заводе; каждое утро и дети, и взрослые, жившие в холодном, продуваемом всеми ветрами бараке, просыпались по гудку. Тони помнил, как решительно отец сбрасывал с себя лоскутное одеяло и становился босыми ногами на ледяной, иногда покрытый инеем пол, – от одного этого они с братом ежились, зарывались поглубже в тряпье и жались друг к другу, чтобы не растерять крупицы сонного ночного тепла. Отец возвращался поздно вечером – широкий, тяжелый, усталый. И, садясь за ужин, иногда брал кого-нибудь из детей на коленки. Он погиб, когда Тони было семь лет, перед самой войной, – ему оторвало руку станком.
Лифт спустился и поднялся еще раз, становилось тесно и неудобно листать газету – Тони отошел от посадочной консоли в сторону, чтобы не толкаться. Целый разворот «Дейли Телеграф» посвящала маршу Британского союза фашистов, назначенному на будущее воскресенье, – в основном это были призывы не препятствовать шествию. В полицейской хронике также коснулись сей животрепещущей темы, и, наверное, газетчикам слишком хорошо заплатили, потому что о сенсационном преступлении на Уайтчепел-роуд писалось гораздо короче и скромней. В собственном доме убили семью Лейбер, молодых супругов и их пятимесячного малыша, а также друга семьи доктора Джефферса и случайного свидетеля чудовищной резни, после чего дом вместе с телами безжалостно сожгли. Статья называлась «Джон Паяльная Лампа: новое преступление?», а Скотланд-Ярд отказывался от комментариев. Дагер, помещенный под сообщением, к счастью, не очень точно передавал, как выглядят сожженные трупы.
Вообще-то до полной остановки трамвая выходить на консоль запрещалось, и на более престижных маршрутах сапвея станции оборудовались автоматическими решетками, поднимавшимися только после того, как кондуктор откинет подножку на консоль. Но на Доллис Брук эту решетку давно выломали, потому Тони оказался последним в очереди на посадку.
Дрожь монорельса и натянувшийся трос предупредили о приближении трамвая, потом он появился из-за ребра закопченной кровли, дребезжа, чихая выхлопами пара и покачиваясь на подвесном блоке, – пассажиры подались вперед, и Тони сложил газету.
Как всегда, места хватило всем, кроме него, но ждать следующего трамвая он не стал, вскочил на подножку (на которой ехать запрещалось, однако кондукторы этой ветки были снисходительны к нарушителям). И стоял он к пропасти спиной, а потому страха не испытывал, спокойно передал два пенса за проезд… Что произошло напротив дверей, он не понял – то ли поймали вора, то ли кого-то порезали, – раздался женский визг и сдержанный ропот проснувшихся вдруг мужчин, пассажиры отпрянули в стороны, а на Тони опрокинулся стоявший на нижней ступеньке рабочий. И если бы Тони не был готов к такому повороту, если бы не держался одной рукой за поручень, а другой – за полированный наличник трамвайной двери… От толчка пробковый фриц сорвался с головы, Тони оглянулся и посмотрел вниз…
Он сошел на остановке «Воксхолл-гарденс» один – огляделся, подходя к лифту, закурил. Дернул тугую ручку, толкнул легкие деревянные створки… Что-то шло не так. Страх – это не всегда трусость, иногда это предупреждение об опасности. Особенно если кажется, что бояться нечего. Доктор Фрейд выдумал много непристойных финтифлюшек для бесед с нервическими дамочками, вместо того чтобы научить человека управлять собственным чутьем, наитием.
Тони постоял перед распахнутыми дверьми лифта, услышал снизу нетерпеливый звонок и шагнул вперед – никакое это не наитие. Просто вструхнул, едва не сорвавшись с подножки.
А еще он догадывался, кто стал случайным свидетелем преступления на Уайтчепел-роуд… И очень, очень не хотел верить своей догадке.
«Полицейская газета» тоже много писала о марше британских фашистов, но новое преступление Джона Паяльной Лампы осветила подробней, чем «Дейли Телеграф». И дагеры ее куда больше походили на действительность – дагеррографы отсмаковали подробности с присущим им цинизмом, не показав публике лишь обгоревшее тельце младенца. Фрагменты тела хозяина дома на дагерах наводили на мысли о взрыве, а рваное горло его жены не скрыл даже огонь пожара. Скотланд-Ярд выдвинул версию о личности случайного свидетеля: предположительно это был Эрни Кинг, бармен из кофейни «Белая бабочка» на Кенсингтон Палас Гарден. Предположение полиции совпадало с догадкой Тони, но пока оставалось только предположением… Хотя… Зачем же обманывать самого себя? Это был Эрни.
Для внештатного сотрудника английской внешней разведки неподобающих знакомств Тони имел с избытком, и это знакомство нисколько его не компрометировало. Он точно знал, что контрразведка давно за ним не следит, но на заметке держит – как человека с сомнительной репутацией. И ему нравилось иметь сомнительную репутацию и сомнительных знакомцев, нравилось смотреть свысока на условности и чопорные ритуалы – он шел в ногу со временем, даже немного его опережал и мог себе это позволить: вряд ли в Лондоне нашлось бы больше десятка кодеров его уровня и способностей. Да и как криптоаналитика его ценили, к работе в правительственной школе кодирования и шифрования он привлекался до окончания полного курса математики в Кембридже, а за расшифровку сообщений немецкого воздушного флота три года назад получил личное рыцарство из рук Его Величества Георга Пятого (чего вряд ли стоило ожидать от короля Эдуарда Восьмого, благоволившего кайзеровскому рейху) и имел полное право именоваться сэром Энтони. Видимо, Его Величество нашел забавным поощрить талантливого юношу, выходца из далекой колонии. За это Тони недолюбливал Бейнс, директор МИ5, который за двадцать семь лет службы так и не удостоился такой чести, а потому Тони старался не выставлять напоказ столь значительного факта из собственного досье – он знал меру чудачествам и степени раздражения, которое должен вызывать у Секьюрити Сервис.
Но Эрни был не просто знакомцем, в МИ5 об этом догадывались. И на Уайтчепел-роуд он оказался вовсе не случайно.
Что теперь будет с Кейт? Из кофейни ее попросили, как только стал заметным живот, – в Лондоне беременность считали чем-то неприличным, и официантка, ожидающая ребенка, «Белой бабочке» не требовалась. Ей даже не предложили перейти на работу в кухню. Впрочем, удивляться не приходилось – учитывая толпы безработных у ворот лондонских фабрик.
Нет, на Уайтчепел-роуд Эрни оказался не случайно…
Солидные газеты, так любившие преступления Джона Паяльной Лампы, старались не упоминать о новом ночном ужасе Ист-Энда – то ли считали выдумками найденные на узких улочках растерзанные тела, то ли получали указания не сеять панику в рабочих кварталах. Впрочем, указания могли быть какими угодно, результат от этого не менялся… Желтые листки с радостью освещали подробности каждого подобного происшествия, кричали о возвращении Джека-потрошителя, без малого полвека назад избежавшего правосудия. И место совершения преступлений – Уайтчепел, – и их чудовищность располагали к аналогиям. Однако новый Потрошитель не разбирал, продажны ли женщины, которых он убивает, – наверное, считал, что все женщины продаются, вопрос только в цене. Не брезговал он и детьми, в том числе младенцами. И, в отличие от Потрошителя прошедшего ве́ка, пользовался вовсе не скальпелем хирурга, а собственными зубами и… руками. Так, во всяком случае, писали в газетенке «С пылу с жару» – будто глотки жертв были разорваны с нечеловеческой силой. Из этого газетчики делали вывод об одержимости преступника, ведь всем известна нечеловеческая сила безумцев. «Блэкшёт» и «Монинг стар» тоже соревновались в расследовании этих преступлений: понятно, «Блэкшёт» считала Потрошителя евреем, а «Монинг стар» – сумасшедшим чернорубашечником.
Эрни не интересовался Джоном Паяльной Лампой, он искал Потрошителя, кем бы (или чем бы) тот ни был. Его задачей было засветиться в этом деле, обратить на себя внимание. Потому что расследованием преступлений Потрошителя занимался не Скотланд-Ярд, а Секьюрити Сервис.
Нечего сказать, обратить на себя внимание Эрни удалось блестяще…
В скромную штаб-квартиру МИ6 (под не менее скромной вывеской «Бюро экологии») на Рита-роуд Тони вошел в четверть девятого.
– Где твой шлем, Тони? – поприветствовал его сержант у входа, пока стрекотала фискальная машина, отмечая в пропуске время появления Тони на службе.
Дорогого пробкового фрица было жаль, хотя дома и валялось еще три или четыре моноциклетных шлема.
– Канул в небытие, – проворчал он в ответ и взглянул на отметку в пропуске – ровно восемь утра.
Помнится, начальник кадровой службы военного министерства орал и топал ногами, когда догадался, почему Тони всегда является на Рита-роуд вовремя. Тони выслушал его пространную речь от начала до конца, кивая и соглашаясь. Да, он настраивал фискальную машину. Да, для себя он сделал приятное исключение – в его пропусках никогда не отмечались опоздания. Ну и в заключение беседы предложил начальнику кадровой службы найти в Лондоне специалиста, способного изменить существующее положение дел. Этот аргумент позволял ему не только являться на службу с опозданием, не только разгуливать по штаб-квартире (и другим не менее представительным местам) в куртке и штанах вместо черного костюма и в разухабистом шейном платке вместо галстука, но и иметь множество других привилегий – в частности, разговаривать с напыщенными снобами запанибрата. Впрочем, Тони и в этом знал меру, потому и слыл безобидным чудаком, чокнутым гением и представителем нового поколения, отвергающего условности, а также вносил в чопорную жизнь военного министерства некоторое разнообразие. Он обслуживал главную аналитическую машину Сикрет Сервис, всегда находился под подозрением и развлекался тем, что прибавлял работы МИ5 легкомысленным образом жизни.
Его аналитическая «малышка», занимавшая три комнаты первого этажа, ублаготворенно запыхтела, стоило поднять рычаг, пустивший пар по ее многочисленным трубкам и трубочкам. Тони вложил в нее много труда, из груды глупого железа, умевшего лишь складывать и вычитать, превратив в неплохо соображавшую цыпочку.
«Привет, Бебби!» – отстучал он на телетайпе.
«Малышка» ответила шорохом точек и тире: «Доброе утро зпт Тони». У нее был приятный голосок, в отличие от телеграфных аппаратов. Собственно, больше делать на службе ему было нечего – сотрудники МИ6 могли без его помощи обращаться к базам данных «малышки» со своих телетайпов, не отрывая задниц от стульев.
Однако не успел Тони закурить, как дверь в машинный зал распахнулась.
– Ты! – заорал стоявший в дверях Никки Шелтон, старший делопроизводитель штаб-квартиры, самая мелкая из всех мелких сошек военного министерства. – Где ты шляешься? Половина девятого!
– И что? – невозмутимо спросил Тони.
– Тебя ждет мистер Си! – Никки выпучил глаза, будто Тони ждала покойная королева Виктория.
– Никки, я был на месте ровно в восемь. – Тони приподнял и мельком показал пропуск.
– Сэр Николас! – взвизгнул тот. – Сколько раз я говорил, чтобы ты называл меня «сэр Николас»! И тебя не было на месте в восемь утра!
– А может, это вы, сэр Николас, заболтались по дороге ко мне с хорошенькой машинисткой из вашего бюро? – Тони поднялся. Мистер Си – это не старший делопроизводитель. И вызывал он Тони далеко не каждый день.
– Ты! – котом взвыл Никки, не находя лучшего ответа, и от негодования чуть не бегом бросился прочь.
По пути к приемной Тони раскланялся с агентом Маклином, сотрудником разведки Адмиралтейства, в последнее время частенько появлявшимся в штаб-квартире на Рита-роуд, – человеком уважаемым и серьезным без излишней важности. Тони его почему-то побаивался – безотчетным детским страхом, но не так, как боятся учителя, а, скорей, как чудовище в темной комнате или змею в траве.
– Мистер Аллен, когда будет время, загляните ко мне, – походя попросил Маклин и добавил: – Это не срочно.
Тони кивнул – и вспомнил вдруг, как пробковый фриц падал на дно Лондона, в серый туман. Мурашки пробежали по спине то ли от этого воспоминания, то ли от слов агента.
Мистер Си демонстративно открыл крышку брегета – та откинулась с мелодичным звоном, заменившим прямой упрек.
– Доброе утро, Тони, – кашлянул мистер Си. Он имел привычку говорить тихо и вкрадчиво.
– Доброе утро, сэр, – изобразив самое искреннее раскаянье, ответил тот.
– Вот какое дело, Тони… – Мистер Си повертел в руках брегет и будто с сожалением убрал его в карман. – Мы с директором Бейнсом опять не нашли общего языка по одному важному вопросу…
Тони кивнул: мистер Си снова хочет получить информацию с аналитической машины Секьюрити Сервис. Без ведома директора Бейнса, разумеется.
– Не мог бы ты попытаться…
– Разумеется, сэр.
Хороший начальник никогда не отдает приказов – он обращается к подчиненным с просьбами. Понятно, в просьбах ему не отказывают.
– Ты слышал о преступлении на Уайтчепел-роуд? Мне нужно знать все, что могло бы так или иначе касаться этого дела. Никто, конечно, не делал перфокарт с копиями отчетов агентов Бейнса. Но косвенно… К каким картотекам обращались его агенты, какие запросы поступали к аналитической машине, какие телетайпограммы уходили из Темз-хаус. Ты и сам догадаешься, что может относиться к этому делу, а что нет.
– Да, сэр.
Ладно, Секьюрити Сервис, благодаря стараниям Бейнса, занимается не только контрразведкой – он еще и блюдет, в некотором роде, национальную безопасность. И в кое-каких преступлениях может усмотреть угрозу Великой Британии. Но чем Джон Паяльная Лампа может заинтересовать внешнюю разведку? А впрочем… Его не зря прозвали Паяльной Лампой – при поджогах он использует уникальный горючий продукт. Да и система огнеметания отличается от пресловутой паяльной лампы. Уж не подозревает ли мистер Си, что преступник – иностранец? Истинный англичанин будет считать мерзавца иностранцем, пока ему не докажут обратное? Но мистер Си обычно не делает выводы на основании патриотического пыла, чаще он все же опирается на логику и факты.
– Сегодня ночью аналитическая машина в Темз-хаус будет включена, – продолжил мистер Си. – Чтобы никто не заметил твоих обращений, не стоит вести поиски в рабочее время. И пожалуй, не нужно делать этого с Рита-роуд.
– Конечно, сэр.
Автоматон, который стоял у Тони на квартире, вполне позволял общаться с любой аналитической машиной, находись она хоть на краю света, – главное, чтобы на прием был включен ее телеграфный аппарат.
– Сейчас поезжай домой и хорошенько отдохни. И завтра на службу можешь не торопиться: я подожду, скажем, до полудня. Если, конечно, ты не решишь, что информацию следует передать мне срочно. В этом случае я не буду возражать, если ты приедешь на Рита-роуд на своем моноциклете. – Мистер Си по-отечески улыбнулся. Он не имел ничего против фривольной одежды, в которой Тони являлся на службу, но категорически запрещал использовать байк – якобы незачем оповещать весь Лондон о том, когда Тони прибыл на Рита-роуд и когда покинул штаб-квартиру.
– Спасибо, сэр, – кивнул Тони.
– Не нужно так официально, – подмигнул ему мистер Си и продолжил тихим и вкрадчивым голосом: – Директор Бейнс вчера рассказал мне презабавный анекдот. Как у молодого страхового агента где-то в Мидсомере сломался паромобиль и в поисках помощи он набрел на деревеньку, где в маленьком садике симпатичная девушка поливала цветы. Он просит у нее воды, и она ему отвечает: «Разумеется, сэр, но учтите, я честная девушка». – «Ну что вы! Я же джентльмен!»
Этот длиннющий анекдот Тони знал года три как и слышал его многократно. Разумеется, страховой агент сначала пообедал, а потом остался ночевать у честной девушки. И, поскольку он был джентльменом, наутро она оставалась честной девушкой. Интересно, на что намекал мистер Си, развлекая Тони анекдотом?
– «Боже правый! Зачем вам пятнадцать петухов на пятнадцать куриц? На пятнадцать куриц вполне достаточно одного петуха!» – «А здесь всего один петух. Все остальные – джентльмены», – торжествующе закончил мистер Си. В отличие от директора Бейнса, он не имел привычки смеяться над собственными шутками, – видимо, не считал собеседников идиотами.
Тони умел вполне искренне смеяться, когда ему было совсем не до смеха.
Агент Маклин смотрел странно, будто сквозь собеседника, – наверное, потому и вызывал если не страх, то смутную, безотчетную тревогу. Его кабинет был пропитан запахом дорогого одеколона, будто Маклин выставлял напоказ свои финансовые возможности – в части парфюмерии как минимум.
– Вы могли не торопиться, мистер Аллен. Я же сказал, что это не срочно.
Тони пожал плечами и ответил, что сейчас уедет.
– Хорошо. Я не отниму у вас более получаса, – согласился Маклин. – Скажите, вы имеете доступ к данным аналитической машины в Темз-хаус?
Что, и Маклину тоже потребовались данные Секьюрити Сервис?
– Весьма ограниченный.
– И чем он ограничен?
– Договоренностями между мистером Си и директором Бейнсом.
Маклин подумал немного и вскинул взгляд – странный немигающий взгляд, будто у змеи.
– Мистер Аллен, я спрошу более откровенно: вы могли бы получить информацию оттуда, минуя эти соглашения? По просьбе мистера Си, например?
– Когда меня попросит мистер Си, я подумаю над технической стороной этого дела, – ответил Тони уклончиво. Ему не нравился разговор с Маклином.
– А он никогда вас об этом не просил? – Губы Маклина растянулись в подобии улыбки, и стало очевидно, что его пушистые ухоженные усы – фальшивка.
– Если я отвечу «нет», вы мне не поверите. Если скажу, что не имею права отвечать на подобные вопросы, вы решите, будто я это делал, и не раз. Так вот. Я один из лучших криптоаналитиков в Англии и, смею надеяться, гениальный кодер. Неужели вы думаете, что для меня представляет хоть какую-то трудность взлом аналитической машины МИ5? С их смешными паролями и не менее смешными попытками шифровки данных?
– Звучит страшно. И что, любой кодер вашего уровня может сделать то же самое?
– Кодеров моего уровня в Лондоне нет.
– Скажите, а к аналитической машине Адмиралтейства вы тоже имеете доступ?
– Нет. Аналитическая машина Адмиралтейства не имеет приемника телеграфных сообщений, а обратиться к ней я мог бы только по телеграфу.
– Вот что, мистер Аллен… Не могли бы вы к завтрашнему вечеру составить полный список аналитических машин и автоматонов, к которым вы гипотетически можете получить доступ, и отметить в этом списке, куда вы уже обращались?
– Я могу обратиться к любой аналитической машине или автоматону, снабженному включенным телеграфным аппаратом. Для этого мне надо лишь знать его номер в телеграфной сети. Бизнес, знаете ли, дрожит перед профи. То есть я хотел сказать, под рукой мастера дело всегда пойдет. И… агент Маклин, не поймите меня неправильно, но вы не уполномочены требовать от меня отчета.
Тот покивал, будто бы в растерянности.
– Да, разумеется. Но не принимайте мои расспросы на свой счет. Это, скорей, вопрос теоретический: как защитить информацию, доверенную нашим аналитическим машинам.
– Вы могли бы придумать оправдание поинтересней, – усмехнулся Тони. – Защита информации в компетенции МИ5.
Один из лучших криптоаналитиков в Англии и гениальный кодер не может быть дурачком, вот и незачем прикидываться. Иначе Маклин решит, чего доброго, что Тони играет с ним в какие-то игры.
– Вас не проведешь. – Маклин снова поднял глаза и словно всмотрелся в лицо Тони. – Однако о своих истинных намерениях я тоже отчитываться перед вами не стану. Думаю, вы и сами догадаетесь, зачем агенту военно-воздушной разведки знать способы обращения к аналитическим машинам.
Ну-ну. Сначала прокололся, на ходу выдумал новое, более логичное, объяснение и хочет, чтобы ему поверили? Нет, агент Маклин, не выйдет. Слово – не серая птичка. И даже не упавший камушек. Хотя… такие люди, как Маклин, редко допускают ошибки.
– Позже я сформулирую некоторые вопросы к вам. Но и то, что вы сообщили, очень полезно для меня. Благодарю вас, мистер Аллен.
– Всегда к вашим услугам, агент Маклин.
***
«Тригон, Тригон. Тригон, Тригон. Тригон, Тригон. 45225 66167 85441 96551 81713…»
Директор МИ5 как-то раз заметил, что криптографам внешней разведки США свойственны «мужские созвучия в цифрах» – никто так и не понял, что он имел в виду. «Мужские созвучия» поддавались расшифровке, но скрытая за ними информация была не столь важна контрразведке Великобритании, чтобы тратить на нее время и силы: «Используйте ваши агентурные возможности для сбора информации о переговорах Лондон–Берлин. Центр интересует общая оценка ситуации, а также возможные меры со стороны Лондона по линии новых уступок Берлину в наращивании военного потенциала, военных и экономических поставок в обход договоров с Вашингтоном».