Ребекка Кэмпбелл
Как натаскать вашу собаку по экономике и разложить по полочкам основные идеи и понятия науки о рынках
Прогулка третья
Часть первая
Промышленная революция
Поговорим о промышленной революции и небывалом росте производительности. Почему мы производим электричество в 500 000 раз лучше, чем наши предки? Также мы посмотрим на темную сторону промышленной революции: человеческие потери и семилетние дети, работающие по пятнадцать часов в день. Во второй части мы посетим могилу Карла Маркса и узнаем, почему он считал революцию не только желательной, но и неизбежной. Наконец, мы обсудим, как экономика перешла от моральной философии к науке.
Новый день – следующая прогулка. Светит солнце, и уже хорошо!
– Какие интеллектуальные удовольствия ты приготовила для меня сегодня? – спросил Монти, пока я пыталась прицепить поводок к ошейнику.
– Две основные темы: промышленная революция и Карл Маркс. Было бы неплохо навестить его, здесь недалеко.
– Что?
– Маркс похоронен на Хайгейтском кладбище. Надо сесть на автобус…
– Я люблю автобусы!
Чистая правда. Несмотря на свой возраст, Монти все еще приходит в восторг от видов из окна и разных запахов и любит, когда вокруг него суетятся старушки, которые находят Монти неотразимым. Конечно, разговор мы смогли начать, только когда вышли из автобуса. По негласному правилу на публике можно говорить со своим псом только о том, какой он хороший или непослушный мальчик, или командовать «апорт» (хотя Монти не склонен выполнять команды), а вот обсуждать средства производства считается… несколько эксцентричным. В конце концов мы остались одни на окраине кладбища, и наш диалог прерывали только редкие встречи с бегунами.
– Начнем с промышленной революции, которая со скрипом началась примерно в середине XVIII века, и экономика, основанная на сельском хозяйстве и торговле, стала превращаться в экономику, в которой доминирует промышленное производство. От лошадиной тяги к лошадиной силе.
– А?
– Сейчас объясню. Промышленная революция привела к беспрецедентному росту производительности, и в конечном счете мы достигли уровня жизни, какого мир никогда не видел. Но также она привела к значительной деградации и нищете, поскольку городская беднота часто жила и работала в ужасных условиях.
Промышленная революция и вызванные ею демографические изменения – вот почему мрачные предсказания Мальтуса не сбылись. Представь график, отображающий уровень жизни с 1000 года по сегодняшний день. Получится длинная пологая линия с внезапным подъемом на конце – похоже на очертания хоккейной клюшки. На самом деле, мне эта аналогия никогда не нравилась, для меня она звучит слишком по-американски. Видимо, график сравнивают с хоккейной клюшкой, потому что у нее есть такая штучка на конце, как бы она ни называлась. А я всегда представляла мертвого клоуна.
– Кого?!
– Ну, клоуна. У него ботинки с длинными носами… Он лежит на спине, ботинки торчат… Ладно, пусть не мертвого. Он просто спит. А линия более-менее ровная, с резким подъемом в конце. Понятно?
– Конечно. Только клоунов больше не убивай.
– Хорошо. Начиная с 1000 года уровень жизни оставался неизменным на протяжении семисот лет. Затем в Великобритании, примерно с 1750 года, начались изменения. Производительность резко возросла, возможности коммуникации (скорость и легкость, с которой информация передается по всему миру) взлетели до небес. Сегодня уровень жизни в Великобритании примерно в двадцать пять раз выше, чем триста лет назад.
– И как же так вышло?
– Благодаря волне новых идей, новых открытий и новых методов, которые позволили создавать больше вещей с меньшими усилиями. Важные прорывы были сделаны прежде всего в текстильной промышленности: механический челнок для ткацкого станка Джона Кея (1733) и прялка «Дженни» Джеймса Харгривса (1764) ускорили производство тканей. С конца 1770-х годов Джеймс Уатт создавал паровые двигатели, которые приводили в действие ткацкие станки и водяные насосы, предохранявшие угольные шахты от затопления. Каждое из нововведений было ценным и само по себе, но вместе они привели к колоссальным изменениям. Еще один блестящий пример – освещение.
– Я оценил игру слов!
– На протяжении большей части нашей истории ночь освещалась только луной, звездами и мерцанием костра. Первый прорыв – масляные лампы. Затем появились свечи, сделанные из животного жира или, у зажиточных людей, из пчелиного воска, – последние горели чище и не пахли. Значительный прогресс наступил, когда в XIX веке появилось газовое освещение. Однако самым большим скачком вперед стало электрическое освещение, вошедшее в нашу жизнь в последней четверти XIX века.
Каждый этап делал освещение немного эффективнее, хотя оно оставалось недоступным для многих простых рабочих. Час с зажженными свечами в 1800 году стоил обычному рабочему пятидесяти часов труда. Разумеется, они в основном предпочитали сидеть в темноте. К 1880 году эта цифра сократилась до трех часов работы за один световой час – но для многих даже это было слишком дорого. Теперь, как думаешь, сколько обычный человек (в развитом мире) работает, чтобы позволить себе один час электрического света?
– Терпеть не могу такие вопросы. Скажи сама.
– Одну секунду.
– Безусловно, это здорово. Но если электричество так дешево, почему Философ вечно недоволен, когда кто-то не выключает свет?
– Он любит ворчать. Еще он заботится об экологии. Но поворчать – это святое.
То же самое произошло и во многих других областях. Только подумай, как мало времени теперь уходит на отправку информации. В 1860 году, когда Авраам Линкольн был избран президентом США, потребовалось почти восемь дней, чтобы новости дошли из Вашингтона до Калифорнии. Или можно вспомнить, насколько проще стало перевозить вещи с места на место – в конце концов, это и есть торговля. Изобретение контейнерных перевозок невероятно удешевило перемещение товаров из пункта А в пункт Б, даже если А – это Китай, а Б – Перу.
– Хорошо, я вроде бы понимаю, что случилось, но мне интересно – как так вышло? Откуда вдруг промышленная революция, я имею в виду. Мир до нее существовал тысячи лет – почему все изменилось?
– В конечном счете повлияли разделение труда и новые изобретения. И то и другое зависит от рынков. Когда люди и фабрики обретают специализацию, им нужен какой-то способ обмена производимыми товарами. Вернемся к булавочной фабрике Адама Смита: специализация, как мы уже знаем, повышает производительность. Тем не менее огромное увеличение производительности бессмысленно, если в итоге остаются непроданные излишки (кому нужны 4800 булавок в день?). А распродать товар возможно только при наличии рынков. Учитель или медсестра могут заниматься своим делом только в том случае, если существуют системы, обеспечивающие их материальными благами: едой, одеждой, транспортом до работы. И бокалом вина, чтобы расслабиться после возвращения домой.
– Ах, вот как ты это называешь.
– Теоретически можно делать все то же самое с помощью команд сверху. Правительство могло бы приказать мне быть учителем, а другим людям – шахтерами или строителями. Можно было бы контролировать, какие овощи выращивают фермеры и какую одежду шьют на текстильных производствах. Однако история уже научила нас тому, что такие методы не очень эффективны. С другой стороны, можно создать систему, при которой вещи обмениваются через семьи и сообщества посредством подарков и сделок. В определенной мере это присутствует в нашей жизни – скажем, когда родители доверяют уход за детьми родственникам и знакомым и делают им что-то хорошее взамен. Но специализация дает свои плоды и способствует сотрудничеству в глобальном масштабе только в том случае, если развиваются рынки и фирмы. Люди, которые сделали мой телефон, ничего не знают обо мне и работали не ради меня. Никакой чиновник не принял решение, что мне нужен именно этот телефон. Те, кто его собрал, занимаются такой работой потому, что они лучше меня делают телефоны. Я же пользуюсь телефоном, потому что заплатила за него, а значит, те самые люди смогут в свою очередь тоже покупать товары, которые им нужны.
– Ладно, я понял, зачем нужен обмен при разделении труда, но как от обмена зависят изобретения?
– Никто не будет вкладывать средства и усилия в разработку чего-то нового только для личного использования. Изобретателям нужны рынки – чтобы вознаграждать их труд и предоставлять все необходимое для жизни. Но инновации и обмен – не единственная движущая сила огромного роста производительности и последовавшего за ним процветания. Еще повлиял так называемый демографический переход. Помнишь Мальтуса?
– Чем больше людей, тем больше страданий и голода, так?
– Да, его. Увеличить производительность – хорошо, только общий уровень жизни не улучшится, если население страны будет расти быстрее, чем объем производства. А на ранних стадиях промышленной революции численность населения резко возросла. В Англии 1810 года женщина детородного возраста могла иметь пять-шесть детей. Но к концу XIX века рождаемость упала, и к 1930 году у каждой женщины в среднем было по двое детей. С тех пор произошло несколько скачков рождаемости, но в наши дни детей в семье в среднем меньше двух.
– Почему? Растить детей дорого, но тогда напрашивается вывод: чем люди богаче, тем больше должно быть потомства.
– Объяснений много. На ферме детям всегда найдется занятие: кормить цыплят, прогонять ворон с поля. В городской среде дети уже не так полезны. По мере того как улучшаются условия жизни, родители все меньше беспокоятся о том, что дети могут умереть от болезней и голода, поэтому рождаемость снижается. Все выше ценится образование, как следствие – воспитание ребенка становится еще дороже. Кроме того, статус женщин тоже меняется, их все больше ценят как работников, и у них меньше времени остается на воспитание детей.
– И это ведь хорошо, правда?
– В целом да. Однако возникают новые задачи. Меньше детей – значит, меньше будущих работников. Люди живут дольше, и о стариках нужно заботиться. В настоящее время почти во всех развитых странах уровень рождаемости упал значительно ниже уровня воспроизводства. Эти проблемы, безусловно, нельзя назвать неразрешимыми, но потребуется некоторая изобретательность, и решение, вероятно, будет связано с миграцией населения из развивающихся стран в развитые. Я по-прежнему убеждена, что рынок будет ключом к решению, поскольку он позволяет создать рабочие места для тех, кто готов работать. Об этом мы поговорим позже, когда речь пойдет о глобализации.
– Итак, можем ли мы без твоих обычных оговорок назвать промышленную революцию благом?
– Можем. Хотя на увеличение доходов у простых людей потребовалось время. В течение двух-трех поколений ситуация не улучшалась, а для некоторых, возможно, значительно усугубилась. Переходный период стал для многих жестоким испытанием. Историк экономики Арнольд Тойнби (1852–1883) подсчитал, что в 1840 году заработная плата рабочего составляла восемь шиллингов в неделю, – на шесть шиллингов меньше, чем необходимо на удовлетворение самых важных жизненных потребностей. Разницу обычно компенсировали, отправляя на работу жену и детей. К 1870 году условия труда стали улучшаться. Заработная плата подскочила настолько, что могла покрыть и даже превысить затраты на питание и проживание. Количество рабочих часов, пусть и медленно, тоже начало сокращаться. Увы, эффект ни в коем случае не был равномерным. Появление паровых ткацких станков, о которых мы говорили, довело до нищеты ткачей, работавших вручную. В конце концов, однако, цель была достигнута.
Мы уже довольно долго бродили по кладбищу, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться памятником или мрачно-готическим мавзолеем. Монти, похоже, начал уставать.
– Нельзя ли и нам поскорее достичь цели?
– Можно. Сейчас мы повернем назад, но по дороге увидим одну из самых известных в мире могил.
Часть вторая
Маркс и революция, которой не было
В начале нашей прогулки я описала промышленную революцию как переход от сельского хозяйства к промышленному производству, и здесь нужно добавить, что для участвовавших в ней людей это означало переход от поля к фабрике. Условия труда на фабриках были тяжелыми, а работникам приходилось долго осваиваться в новых условиях. Многие яростно сопротивлялись изменениям – ломали машины, сжигали ненавистные фабрики и мастерские.
Впрочем, в трущобах, где жили люди, было еще хуже, чем на фабриках. Средняя продолжительность жизни в Манчестере в начале XIX века составляла семнадцать лет. Нищета достигла невообразимых масштабов. В отчете об условиях в Глазго в 1839 году описывались узкие улочки, вьющиеся вокруг вонючих навозных куч, голые комнаты, в которых ютились пятнадцать, а то и двадцать человек, и далеко не все из них могли позволить себе одежду. Историки утверждают, что нищета в городе была не более жестокой, чем раньше в деревне, просто она стала более заметной. Общественность проявляла к беднякам все больше сочувствия. Благодаря этому, а также профсоюзам и другим массовым движениям политики начали принимать законы, ограничивающие рабочее время и детский труд. Оба фактора уменьшили предложение рабочей силы, что, в свою очередь, привело к росту заработной платы. Постепенно развивалось и избирательное право, хотя мужчины старше двадцати одного года получили возможность голосовать только в 1918 году (а женщины – в 1928-м).
Однако многим поэтапных реформ было недостаточно – они хотели революции. Авторы «Манифеста Коммунистической партии» (1848) провозглашали: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир».
Как раз в это время мы подошли к могиле Маркса (1818–1883) и увидели его величественный бюст, установленный высоко на мраморном постаменте.
– Вот он, Монти. Ну, хотя бы памятник ему. Не совсем экономист, скорее философ, вот только его идеи повлияли на XX век сильнее, чем мысли любого другого экономиста. От его имени порой творились величайшие преступления, хотя трагическая ирония в том, что экономическая философия Маркса основана на вере в лучшие человеческие черты и на самых благих намерениях. В то же время рыночная система, которая принимает как должное людские жадность и эгоизм, привела к гораздо более позитивным результатам. Видишь, что написано на постаменте?
– Нет, я собака. Я не умею читать.
– Да, точно. Ты такой смышленый, что я все время забываю. Здесь цитата Маркса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»[14]. И в изменениях он как раз очень преуспел. На протяжении большей части XX века по крайней мере четверо из каждых десяти человек в нашем мире жили при правительствах, которые считали себя марксистскими. На прошлой прогулке мы говорили об Адаме Смите, Мальтусе и Рикардо – все они по-своему заботились о бедственном положении рабочего человека. Однако, даже несмотря на итоги Великой французской революции, они не допускали и мысли о том, что страдающие классы могут дать отпор. Что ж, Маркс собирался это изменить[15].
– Хорошо, расскажи мне подробнее. Когда он жил?
– Маркс родился в Германии в 1818 году, но большую часть своей жизни провел в изгнании в Англии. Двумя его самыми известными работами были «Манифест Коммунистической партии» (1848), написанный вместе с давним другом и соавтором Фридрихом Энгельсом, и «Капитал» (1867–1894). Маркс поставил под сомнение экономическую «науку», которая, как он утверждал, лишь предполагает наличие таких понятий, как частная собственность и система конкурентных рынков, а не подвергает их сомнению. Он видел в капиталистической системе конфликт, присущий ей по природе, – конфликт, неизбежно ведущий к революции. С точки зрения Маркса, современное общество делилось по классовому признаку, каждый класс определялся его отношением к средствам производства. Класс капиталистов владел фабриками, мельницами, рудниками и кузницами. Рабочий владел только своим трудом. Капиталисты этот труд покупали. Богатство их, в свою очередь, возникало из разницы между оплатой наемного труда и стоимостью того, что производят рабочие. Давай представим, что я владелец фабрики по производству цепей для наказания непослушных собак.
– А ты подкручиваешь воображаемые усы?
– Вероятно.
– Значит, ты превратилась в Злого Капиталиста, да?
– Попробую призвать на помощь Философа – это больше его область, чем моя. Итак, попробуем добавить конкретики. Естественно, я хочу получить приличную прибыль от продажи цепей. Я так или иначе несу издержки на материалы. Я мало что могу с этим поделать – разве что поощрять политиков, представляющих мой класс, к расширению Империи, чтобы мы получили доступ к резине, железу и прочим ресурсам. Помимо материалов, другие затраты – заработная плата тех, кто трудится в моих мастерских. Чем меньше я им плачу, тем больше моя прибыль. А еще я применю один метод, идею которого Маркс позаимствовал у Смита и Рикардо. Стоимость материалов для цепи составляет 1 фунт стерлингов. Мой рабочий делает десять цепей в час, так что мне пришлось потратить 10 фунтов на материалы. Допустим, я щедрая и люблю простоту в расчетах, так что плачу работнику 10 фунтов в час. Цепи я продаю по 10 фунтов за штуку. Итак, за час я заплатила 20 фунтов и заработала 100 фунтов. Значит, прибыль составила 80 фунтов стерлингов.
– Неплохо.
– Есть подводные камни. Маркс – сложный мыслитель, чьи работы охватывают историю, философию и психологию, а также экономику, так что наш пример очень упрощенный. Можно запросто провести целую серию прогулок на тему «Как натаскать вашу собаку по марксизму». Однако мы должны обсудить гораздо больше тем. Даже тот, кто ни в малейшей степени не считает себя марксистом, может понять, насколько ценны труды Маркса, показывающие реальность капитализма в XIX веке. В своих работах он подробно описывал ужасы, происходящие на фабриках, а сами описания по большей части брал из правительственных публикаций. Самая впечатляющая часть «Капитала» – описание «рабочего дня», которое ярко демонстрирует цену суровых условий труда не только для взрослых, но и маленьких детей.
Маркс утверждал, что капитализм порабощает рабочих. Единственным существенным различием между капитализмом и рабовладельческим обществом он называл способ извлечения прибавочной стоимости из рабочего. Рабочие считались свободными людьми, но на самом деле вынуждены были принять условия, предлагаемые капиталистом, или умереть с голоду. Другого выбора им не оставалось. Не потому, что капиталисты жестоки или жадны (хотя некоторые такими и были), а потому, что законы конкуренции сковывают капиталистов не меньше, чем рабочих.
– Хм… Что ж, убедительно. Думаю, я мог бы стать марксистом… Или… знаешь кем? Гавксистом!
– Ну и шуточки у тебя.
– Так Маркс придумал выход из плена страданий и эксплуатации?
– Он отверг идею постепенных реформ и не считал, что участь рабочих можно облегчить за счет высокой заработной платы или постепенного улучшения условий, которые, по его мнению, будут «не чем иным, как чуть более щедрой подачкой рабам». Он предлагал радикальное преобразование, начиная с общего владения землей и средствами производства. Маркс считал, что по иронии судьбы капитализм облегчит переход к новой формации: богатства уже сосредоточены в руках немногих, поэтому рабочему классу нужно лишь забрать все у тех, кто на рабочих и нажился. Впрочем, Маркс почти не пишет о том, как мог бы выглядеть коммунизм на практике. Однако он ясно дает понять: частная собственность унизительна, а цель всей нашей истории – освобождение человечества. По его мнению, если заменить частную собственность на общественную и по-новому организовать средства производства, то жадность и зависть исчезнут. А так как индивидуальные интересы тогда приравнялись бы к интересам общества, люди добровольно сотрудничали бы друг с другом, и отпала бы необходимость в государстве, каким мы его знаем.
– Не слишком ли оптимистично?
– Возможно. Неспособность Маркса даже набросать новую форму общества создала большие проблемы для его последователей. Если мы больше не будем использовать рынки, как выполнять сложную работу? Кто будет чистить канализацию, добывать уголь или собирать мусор? Получится ли заменить чрезвычайно сложную сеть торговли, благодаря которой мы получаем еду, одежду и другие предметы первой необходимости, какой-то спонтанной организацией местных жителей без принуждения, без денежных стимулов, без иерархии?
Тем не менее Маркс блестяще разбирался в аспектах безжалостной капиталистической системы, в том числе в худших. Он продемонстрировал, что «свободный труд» гораздо менее свободен, чем кажется; что частная собственность и рынки – это не естественный порядок вещей, а созданная людьми система и что мы должны задаться вопросом: кто в итоге выигрывает, а кто проигрывает?
– Почему же не произошла революция, предсказанная Марксом?
– Она произошла – хоть и не там и не тогда, когда он предполагал. Маркс считал, что революция наиболее вероятна в развитом капиталистическом обществе, где капитализм находится в упадке и требует перемен, но также и там, где рабочие достигнут определенной степени просвещения и осознания собственной силы. А на самом деле революция случилась сначала в наименее развитой части Европы. Есть много предположений, почему так произошло. Сыграл свою роль колониализм: западные экономики эксплуатировали развивающиеся страны, поэтому могли позволить себе немного лучше относиться к наемным работникам в пределах собственных государств. Конкуренция во многих отраслях, особенно в тех, где на рынках доминирует несколько крупных фирм, оказалась менее жестока, чем ожидал Маркс, – крупные фирмы могут использовать свою власть, чтобы лучше платить работникам. Возможно, наиболее важным фактором стало то, что государство, которое Маркс отвергал как представителя интересов только правящего класса, все чаще проводило реформы, дающие больше прав рабочим. Таким образом капиталистические демократии смогли найти стабильный компромисс между прибылью и благосостоянием[16]. Следовательно, никакой революции и никакого берета Че Гевары для Философа.
– Мы закончили с Марксом и революцией?
– Да, остался лишь еще один нюанс. Маркс твердо верил, что его система научна, что он открывает законы человеческой истории, которые позволят предсказать будущее мира. На самом деле наиболее актуальная часть его работ – ранние гуманистические сочинения, в которых он не искал научных законов, а с осуждением описывал несправедливость и жестокость капиталистического государства и его деспотического правительства. Другие экономисты – возможно, с большим успехом – тоже пытались поставить этот вопрос на научную основу. Ключевой фигурой здесь стал Альфред Маршалл (1842–1924), один из основателей школы неоклассической экономики. Его цель состояла в том, чтобы привить экономике любовь к точным цифрам; использовать чистый, яркий свет математики, чтобы пробиться сквозь густой мрак экономической деятельности человека.
– Ну вот, а ты говорила, что экономика – это про людей, принимающих решения. Судя по моему опыту, наукой там и не пахнет. Сколько раз ты отправляла Философа за хлебом и молоком, а он возвращался с пивом и чипсами? Ни малейшего проблеска «чистого, яркого света математики».
– Маршалл признавал, что не существует экономических законов таких же точных, как в физике и химии. Экономика изучает человеческое поведение, а мы никогда не можем точно предсказать поступки людей. Тем не менее он утверждал, что нам следует, по крайней мере, стараться подходить к экономическим вопросам с максимальной строгостью. С этой целью экономическая наука служит для «составления предельно продуманных оценок тенденций человеческого поведения или предварительных его законов»[17][18].
– Значит, вы не можете точно предсказать поведение людей, поэтому пытаетесь хотя бы сделать оценки того, как люди будут себя вести с большей или меньшей вероятностью?
– Верно. Маршалл приводил в пример приливы. Мы знаем, что прилив и отлив случаются дважды в день. Что в новолуние и полнолуние будут сильные приливы. Мы можем заранее рассчитать, когда прилив будет самым высоким и где примерно достигнет максимума. Однако никто не в силах предсказать с точностью до дюйма, как высоко вода поднимется на Брайтон-Бич в определенный час в определенный день. Вот чего Маршалл ожидал от экономистов – установить законы или формулировки, которые позволят с какой-то вероятностью прогнозировать поступки людей в различных ситуациях.
Маршалл радикально изменил изучение экономики. Его «Принципы экономической науки» (1890) в течение многих лет были образцовым учебником для первокурсников. Книга, полная диаграмм и уравнений, производит впечатление научной строгости. Именно Маршалл придумал всем известный график спроса и предложения. А кроме того, он ввел ключевые принципы маржинализма и эластичности, о которых мы побеседуем позже.
Тем не менее Маршалл не хотел, чтобы идеи утонули в цифрах, и очень старался сделать свою книгу понятной для неспециалиста (или даже собаки). Он остроумно резюмировал свой подход в шести пунктах:
1. Используй математику как средство записи, а не как двигатель исследования.
2. Держись за нее до конца.
3. Изложи простыми словами.
4. Затем проиллюстрируй примерами из реальной жизни.
5. Убери всю математику.
6. Если не получается п. 4, пропусти п. 3. Я так часто делаю[19].
– И в итоге он преуспел? Является ли экономика наукой?
– Экономика изучает человеческое поведение, а люди, как и сказал Маршалл, непостоянны и непредсказуемы. Они не следуют простым законам, как падающие яблоки. Значит, есть основания утверждать, что экономика научна, и вместе с тем можно сделать вывод, что научной она не может быть никогда. Несомненно, время от времени экономисты сыплют градом уравнений, которые больше напускают тумана, чем проливают свет. Для этого торжественного надевания белого лабораторного халата даже появился термин – «зависть к физике»[20]. Впрочем, я поддерживаю убеждение Маршалла в том, что расчеты не бесполезны и что трудности в поиске объективных законов стоят затраченных усилий. Как выразился Оруэлл, лучше полбуханки хлеба, чем ничего, а то, что мы не все понимаем, не означает, что мы не понимаем ничего.
Я посмотрела на Монти. Он едва держался на своих маленьких лапках. Я нагнулась и подхватила его на руки.
– Поедем-ка домой на этом автобусе. На сегодня истории достаточно. Дальше мы сосредоточимся на том, как сейчас на практике используют экономику, как она влияет на нашу жизнь и как числа, столь любимые Маршаллом, помогают понять силы, формирующие наше общество.