Эммелин Панкхёрст
Моя жизнь. Записки суфражистки

И что же? Вместо того, чтобы признать, что женщины проявляют больше забот о народном образовании и о школьниках, чем мужчины, а потому им должно быть предоставлено больше влияния в этой области, Парламент в 1900 году принял закон, совершенно отстранивший английских женщин от руководства школами. Закон этот уничтожил самостоятельные школьные советы и передал управление школами местным самоуправлениям.

Закон, правда, устанавливает, что в состав своих школьных комиссий местные самоуправления должны включать по крайней мере одну женщину. Манчестер избрал четырех женщин; в виду настойчивых требований Рабочей Партии я оказалась в числе их. Благодаря настояниям моих коллег меня избрали в комиссию профессионального образования, в которой лишь один голос был предоставлен женщинам. Я узнала, что Манчестерская профессиональная школа, одна из лучших в Европе (она считается второй) и расходующая ежегодно тысячи фунтов на профессиональное образование, совсем не заботится об обучении женщин. Даже в те классы, куда их без всяких затруднений можно было бы допустить, – например, в отделение кондитерское, булочное и пр., – нет доступа девушкам, потому что профессиональные союзы мужчин протестовали против того, чтобы их обучали этим квалифицированным профессиям. Очень скоро мне стало вполне ясно, что мужчины смотрят на женщин, как на служебный класс в современном обществе и что женщины обречены оставаться в таком подчиненном положении и впредь, если сами не постараются изменить его. Я в эту пору неоднократно спрашивала себя, что же надо делать, где искать выход. Я примкнула к Рабочей Партии, полагая, что от нее может исходить нечто живое, что она сможет выдвинуть требование об освобождении женщины, к которому не смогут безразлично отнестись руководители нашей политики. Но она ничего не предприняла.

Между тем выросли мои дочери. Они всегда интересовались вопросом женского равноправия. Кристабель и Сильвия, будучи еще девочками, плакали и настаивали, чтобы я их брала с собой на собрания. Когда они подросли, мы часто беседовали на тему о политических правах женщин, и меня даже пугала их юношеская вера в конечный успех нашего движения, который они считали несомненным. Однажды Кристабель поразила меня замечанием: «Сколько времени вы, женщины, добиваетесь избирательных прав! Что касается меня, я намерена добыть их».

Какая разница, подумала я, между нами!.. Старая французская поговорка гласит: «Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait» – «если бы молодость знала, если бы старость могла». И мне пришло в голову, что если бы старые деятельницы женского движения сумели тем или иным путем соединить свои усилия с юными, еще не уставшими и предприимчивыми суфражистками, то в движение удалось бы вдохнуть новую жизнь, и перед ним открылись бы новые горизонты. Впоследствии я и мои дочери стали искать способ осуществить этот союз между старыми и молодыми, которому предстояло найти новые методы, проложить новые пути. И в конце концов нам показалось, что новый путь найден.

Глава III

Летом 1902 года, – если не ошибаюсь, это было именно в 1902 г., – Манчестер посетила Сьюзен Энтони; этот визит послужил толчком к основанию нашей боевой суфражистской организации – Женского социально-политического союза. Во время пребывания мисс Энтони в Манчестере Кристабель, на которую она произвела очень сильное впечатление, посвятила жизни и деятельности этого заслуженного реформатора статью, помещенную затем в местных газетах. После ее отъезда Кристабель не переставала говорить о ней, всегда с грустью и возмущением отмечая, что такому замечательному борцу за интересы человечества суждено умереть, не дождавшись осуществления надежд всей своей жизни. «Для меня – заявляла моя дочь – нестерпима мысль, что еще одно поколение женщин даром проживет свою жизнь, вымаливая право голоса. Мы больше не должны даром терять время. Мы должны начать действовать».

В это время Рабочей Партии, членом которой я еще оставалась, удалось провести в Парламент Кейра Харди, и мы решили, что первый шаг нашей боевой деятельности выразится в том, чтобы побудить Рабочую партию внести от своего имени новый билль о распространении избирательных прав на женщин. На последнем съезде партии я внесла резолюцию, предлагающую членам Партии поручить своим представителям в Парламенте внести билль об освобождении женщин. Резолюция эта была принята, и мы решили организовать женское общество, задачей которого является требование немедленного наделения женщин политическими правами; общество это должно было отказаться от обнаруживших свою несостоятельность пропагандистских методов и добиваться своей цели политической деятельностью.

В октябре 1903 г. я пригласила к себе несколько женщин для обсуждения вопроса об организации. Мы постановили назвать новое общество «Женским социально-политическим союзом», желая этим подчеркнуть его демократический характер и вместе с тем указать, что задачи его лежат в области политической деятельности, а не пропаганды. Мы решили допускать в члены только женщин, не вступать ни в какие соглашения с другими партиями, сохраняя свою свободу, и сосредоточить все свои силы исключительно на достижении одной поставленной цели. Дела, не слова, – таков должен был быть наш неизменный девиз.

Женское движение в Англии почти замерло, так что старые руководительницы его, свершившие в прошлом такую прекрасную воспитательную работу, теперь, по-видимому, удовлетворялись выражениями симпатии и сожаления со стороны лицемерных политиков. Это лишний раз бросилось мне в глаза благодаря инциденту, происшедшему в то самое время, когда основывался Женский социально-политический союз. В нашем Парламенте только те законопроекты имеют шансы стать законом, за какие высказывается правительство. Отдельные депутаты могут вносить какие угодно законопроекты, но эти последние редко доходят до второго чтения, редко ставятся на обсуждение. Так много времени отдается на обсуждение правительственных мероприятий и проектов, что частным биллям может быть уделено лишь ничтожное время. Только один день в неделю отводится на обсуждение частных предложений, притом таких, в пользу которых высказывается правительство. И так как сессия состоит из немногих недель, то по открытии парламента депутаты собираются и по жребию определяют, кому достанется очередь в прениях. Только у этих счастливцев имеются некоторые шансы получить слово в защиту своих биллей, и только те из них, кто оказался во главе списка, могут надеяться на обстоятельное обсуждение своих проектов.

Старые суфражистки давно уже отказались от надежды дождаться правительственного билля, но они не перестали надеяться на то, что соответствующий билль какого-нибудь отдельного депутата рано или поздно дождется обсуждения. Ежегодно, в день открытия парламента, их организация отправляла в Палату Общин депутацию, чтобы повидать так называемых «сочувствующих» членов Палаты и обсудить с ними шансы женского избирательного права. Церемония эта носила в высшей степени условный, если не сказать – комический характер. Дамы произносили речи, на которые соответствующими речами отвечали депутаты. Дамы благодарили депутатов за их сочувствие, а депутаты снова заверяли, что они стоят за предоставление женщинам избирательных прав и будут голосовать за это, как только к тому представится случай. После чего депутация, несколько печальная, но вполне спокойная, отправлялась восвояси, и члены ее вновь принимались за свою повседневную деятельность, выражающуюся в содействии той партии, к которой они принадлежат.

В подобной церемонии довелось участвовать и мне вскоре после основания ЖСПС. В собрании председательствовал Чарльз Макларен, и он не преминул формально высказаться в пользу политических женщин. Он уверял делегацию в своем глубоком сожалении, равно как и сожалении многих из его коллег, что женщинам столь интеллигентным, столь убежденным и пр. суждено быть бесправными. Другие члены Палаты говорили в том же духе. Церемония приближалась к концу, но я, которой совсем не поручали говорить, решила кое-что прибавить от себя к сказанному.

– Сэр Чарльз Макларен, – начала я, – сказал нам, что многие из его коллег желают успеха женскому делу. Так вот, мы все знаем, что в данную минуту члены Палаты Общин производят жеребьевку для распределения очереди в дебатах. Не скажет ли нам сэр Чарльз Макларен, намерен ли кто-нибудь из членов Палаты внести билль о предоставлении женщинам избирательных прав? Не скажет ли он нам, что обязуется предпринять он и другие депутаты в пользу реформы, за которую они так горячо высказываются?

Разумеется, сэр Чарльз в смущении ничего определенного не мог ответить на мой вопрос, и депутация удалилась в смятении и возмущении. Меня обвиняли в том, что я только все испортила, что я самонадеянно вмешиваюсь не в свое дело. Кто вообще просил меня говорить? И кто дал мне право выступить и испортить хорошее впечатление, произведенное депутацией? Скольких сочувствующих депутатов я оттолкнула своими неуместными замечаниями!..

Я вернулась в Манчестер и с свежей энергией возобновила работу по организации ЖСПС.

Весной 1904 г. я отправилась на ежегодный съезд Независимой Рабочей Партии, решив, если удастся, побудить ее членов выработать билль об избирательных правах женщин для внесения его в Парламент в ближайшую сессию. Хотя я и состояла членом Национального Центрального Комитета и, по-видимому, должна была пользоваться в партии некоторым влиянием, я все же знала, что мой проект встретит ожесточенное противодействие со стороны значительного меньшинства, державшегося того взгляда, что Рабочей Партии следует направить все свои усилия на завоевание всеобщего избирательного права для всех совершеннолетних мужчин и женщин. Теоретически Рабочая Партия, конечно, не могла примириться с меньшим, чем всеобщее избирательное право, но было очевидно, что никакая столь серьезная реформа не может быть осуществлена в данное время, если только правительству не вздумается включить ее в свою программу. Помимо того надо было иметь в виду, что значительное большинство членов Палаты Общин обязались поддержать билль, распространяющий на женщин существующее уже для мужчин избирательное право, тогда как являлось сомнительным, найдется ли большинство в пользу законопроекта о всеобщем избирательном праве даже для одних только мужчин. Такой билль, даже при поддержке правительства, наверно нелегко смог бы пройти.

После продолжительных прений Центральный Комитет решил принять первоначальный законопроект о распространении избирательных прав на женщин, составленный д-ром Панкхёрстом и достигший в 1870 г. второго чтения в Палате Общин. Решение Комитета было одобрено подавляющим большинством съезда.

Новая сессия парламента, столь нетерпеливо ожидаемая, началась 13 февраля 1905 г. Я приехала из Манчестера и вместе с своей дочерью Сильвией, в то время студенткой Королевского Колледжа Искусств в Кенсингтоне, провела целую неделю в кулуарах Палаты Общин, агитируя за наш билль. Мы интервьюировали решительно всех депутатов, обязавшихся голосовать за билль, если он будет поставлен на обсуждение и голосование, но не нашли ни одного, готового внести самый билль, если ему достанется слово. У каждого депутата был наготове какой-нибудь другой проект, который ему хотелось провести. Кейр Харди дал раньше это обязательство, но, чего мы боялись, его имя не попало в список получивших голос. Тогда мы занялись опросом всех тех депутатов, кто оказался в списке, и в конце концов нам удалось убедить мистера Бэмфорда Слэка, стоявшего в списке на четырнадцатом месте, внести наш билль. Четырнадцатое место немного обещало, но все же и оно пригодилось, и второе чтение нашего билля было назначено на 12 мая, вторым в порядке дня.

За последние восемь лет это был первый законопроект о женском избирательном праве, достигший второго чтения, и потому пришли в движение и исполнились ожиданий не только наши ряды, но и все старые общества суфражисток. Стали устраиваться митинги, собирались подписи под петициями. Когда настал день, назначенный для обсуждения нашего билля, кулуары Палаты не могли вместить громадную толпу женщин всех классов, богатых и бедных, стекшихся со всех сторон в Палату Общин. Больно было видеть тот луч надежды и радости, который светился на лицах многих из этих женщин. Мы знали, что наш проект имеет ничтожные шансы на принятие. Первым в порядке дня стоял билль о том, чтобы экипажи всякого рода, проезжающие ночью по дорогам общего пользования и улицам, были снабжены сзади и спереди фонарями. Мы пытались уговорить инициаторов этой незначительной меры снять с очереди свой проект в пользу нашего билля, но они отказались это сделать. Мы также пытались убедить консервативное правительство обеспечить всестороннее обсуждение нашего законопроекта, но и здесь встретили отказ. И вот, как мы и предвидели, авторам законопроекта о фонарях было предоставлено «заговорить» наш билль. Они сделали это, пересыпая прения анекдотами и бессмысленными шутками. Депутаты со смехом и аплодисментами следили за этим оскорбительным представлением.

Когда весть о происходящем дошла до женщин, ждавших в кулуарах Палаты, толпой овладело чувство возмущения и неописуемое возбуждение. Увидев такое настроение, я решила, что настал момент для демонстрации, какую еще никогда не пытались устроить суфражистки старого типа. Я пригласила присутствующих следовать за мной на улицу, чтобы устроить под открытым небом митинг протеста против правительства. Мы бросились из здания Палаты, и мистрисс Уолстенхолм-Элми, одна из старейших деятельниц женского движения в Англии, начала говорить. Немедленно вслед за тем полиция устремилась на толпу женщин, расталкивая их и приказывая разойтись. Мы отошли к статуе Ричарда Львиное Сердце, стоящей перед входом в Палату Лордов, но полиция вновь обрушилась на нас. В конце концов полиция согласилась допустить наш митинг в ближайшем соседстве к воротам Вестминстерского аббатства. Здесь, после нескольких речей, мы приняли резолюцию, осуждающую правительство за то, что оно позволило ничтожному меньшинству провести обструкцию против нашего билля. Это было первое милитантское выступление Женского социально-политического союза. Оно возбудило различные разговоры и даже произвело некоторый шум, но полиция удовлетворилась тем, что записала наши фамилии.

Наступившее затем лето было посвящено нами агитации под открытым небом. В это время в союз вступило несколько ценных членов, и к нам начали поступать денежные средства. Среди новых членов оказалось лицо, которому предназначено было играть значительную роль в развертывающейся драме милитантского движения. По окончании одного из наших митингов в Олдеме ко мне подошла и представилась в качестве решительной сторонницы женского избирательного права и фабричная работница Энни Кенни. Она хотела подробнее узнать о нашем Обществе и его целях, и я пригласила ее вместе с ее сестрой Дженни, школьной учительницей, нa чашку чая на завтра. Они пришли и вступили в союз, причем этот шаг вызвал резкий перелом во всей жизни мисс Кенни и дал нам одного из самых выдающихся вождей и организаторов. С ее помощью мы проникли со своей пропагандой в совершенно новые круги.

В Ланкашире существует своеобразное учреждение – странствующие ярмарки со всякого рода каруселями, балаганами, забавами и зрелищами, с лавками и ларями, где продаются самые различные предметы. В каждой деревушке за лето или осень побывает такая ярмарка. Армия Спасения, пропагандисты трезвости, продавцы всяких шарлатанских лекарств, разносчики не упускают этого случая обратиться со своей пропагандой к готовой аудитории – собравшемуся на ярмарку населению деревни. По совету Энни Кенни мы, следуя за ярмаркой, обошли одну за другой деревни Ланкашира, всюду произнося речи об избирательном праве женщин. Наша популярность скоро затмила Армию Спасения и даже врачевателей зубной боли и продавцов чудодейственных лекарств.

Только после двух лет существования Женскому социально-политическому союзу представился случай развернуть свою деятельность в национальном масштабе. Создавшееся осенью 1905 г. политическое положение, как нам казалось, сулило радужные перспективы делу политического освобождения женщин. Близилась к концу жизнь старого Парламента, находившегося около двадцати лет в руках консервативной партии, страна была накануне общих выборов, которые, как надеялись либералы, должны были поставить их у власти. Вполне естественно, что либеральные кандидаты обращались к стране с горячими обещаниями всевозможных реформ. Они убеждали избирателей голосовать за них как за сторонников и защитников истинного демократизма, и обещали, что их правительство будет стоять на страже прав народа против враждебных сил привилегированной аристократии.

Неоднократно проделанный опыт научил нас тому, что единственный путь добиться распространения избирательных прав на женщин – это привлечь на сторону реформы правительство. Другими словами, обязательства поддержать реформу, даваемые кандидатами, очевидно, бесполезны. Они не имеют никакой цены. Единственно, чего следует добиваться, это обязательства со стороны ответственных партийных руководителей, что новое правительство включит женское избирательное право в свою официальную программу. В соответствии с этим мы решили обратиться к тем лицам, которые, по всей вероятности, должны были войти в состав либерального кабинета, и потребовать от них объяснений, включают ли их реформы справедливое отношение к женщинам.

Мы задумали начать эту кампанию на большом митинге в Манчестере, где главным оратором должен был выступить сэр Эдуард Грей. Мы предполагали достать места на галерее, прямо против трибуны, и приготовили большое знамя с надписью: «Намерена ли либеральная партия дать женщинам право голоса?». Мы хотели спустить это знамя с галереи в тот именно момент, когда поднимется наш оратор и задаст свой вопрос сэру Эдуарду Грею. Однако в последнюю минуту нам пришлось изменить свой план, потому что оказалось невозможным достать на галерее те места, какие были нам нужны. Никак нельзя было использовать наше большое знамя и потому, уже перед самым митингом, мы сделали небольшое знамя с надписью: «Избирательное право для женщин». Таким образом, совершенно случайно появилось нынешнее знамя женского движения, развевающееся теперь по всему миру.

Энни Кенни и моей дочери Кристабель было поручено задать вопрос сэру Эдуарду Грею. Они все время сидели спокойно; к концу митинга публике было предложено задавать вопросы. Несколько вопросов было задано мужчинами, и на них последовали вежливые ответы. Тогда поднялась Энни Кенни и спросила: «Если либеральная партия окажется у власти, предпримет ли она шаги для распространения на женщин избирательных прав?» В это время Кристабель стала размахивать флагом, чтобы все присутствующие могли понять смысл вопроса. Эдуард Грей ничего не ответил, а мужчины, сидевшие около Энни, грубо заставили ее сесть, а распорядитель митинга заслонил ее лицо своей шляпой. Со всех сторон зала послышались крики, мяуканье, протесты.

Как только порядок был восстановлен, Кристабель поднялась в свою очередь и повторила вопрос. Повторилась та же сцена. Полицеймейстер Манчестера Уильям Пикок сошел с трибуны и подошел к женщинам, предлагая им письменно изложить свой вопрос и обещая вручить записку оратору. Они написали: «Даст ли либеральное правительство избирательное право женщинам-работницам? От имени Женского социально-политического союза, Энни Кенни, член Олдемского Комитета работниц чесальных фабрик». Они добавили к этому, что Энни Кенни, будучи одной из 9600 организованных работниц текстильной промышленности, серьезно желала бы получить ответ на заданный вопрос.

Мистер Пикок сдержал слово и вручил записку сэру Эдуарду Грею, который прочел ее, улыбнулся и передал ее другим, находящимся около него на трибуне. Они тоже прочли ее, улыбаясь, и никто не дал ответа. Лишь одна дама, бывшая в их числе, пыталась что-то сказать, но председатель прервал ее, предложив лорду Дарему внести резолюцию, выражающую благодарность оратору. Уинстон Черчилль поддержал резолюцию, сэр Эдуард Грей вкратце ответил, и митинг стал уже расходиться. Энни Кенни вскочила на свой стул и закричала, покрывая своим голосом шарканье ног и гул разговоров: «Даст ли либеральное правительство избирательное право женщинам? Собрание сразу превратилось в необузданную толпу. Присутствующие завыли, заорали, заревели, стали грозить кулаками женщине, которая осмелилась сунуться со своим вопросом на митинг мужчин. Протянулись уже руки, чтобы стащить ее со стула, но Кристабель одной рукой обняла ее, а другой отбивалась от толпы, которая толкала и осыпала ее ударами, пока ее рукав не окрасился кровью. И все же девушки держались вместе и не переставали выкрикивать: «Вопрос! Наш вопрос! Ответьте на вопрос!»

Шесть мужчин, распорядители собрания, схватили Кристабель и оттащили ее за трибуну, тогда как другие волокли Энни Кенни, причем девушки не переставали требовать ответа на свой вопрос. И все время, пока разыгрывалась эта безобразная сцена, лидеры либералов молча сидели на платформе, сохраняя полное спокойствие.

Выброшенные на улицу, обе девушки вскочили на ноги и обратились с речами к собравшейся толпе, рассказывая ей, что произошло, на митинге либералов. Через пять минут их арестовали по обвинению в обструкции, а Кристабель и по обвинению в нападении на полицию. Обеих обязали явиться на другой день в суд, где после разбирательства, бывшего настоящим фарсом, Энни Кенни была приговорена к штрафу в 5 шиллингов или 3 дням тюремного заключения, а Кристабель Панкхёрст получила штраф в 10 шиллингов с заменой его недельным тюремным заключением.

Обе девушки сразу предпочли тюремное заключение. Как только они вышли из зала суда, я бросилась в комнату, где они ждали, и сказала своей дочери: «Ты вела себя так, как этого можно было ожидать от тебя при подобных обстоятельствах. Я надеюсь, вы позволите мне уплатить за вас обеих штраф и взять вас домой». Не дожидаясь ответа Энни Кенни, моя дочь воскликнула: «Мама, если ты внесешь за меня штраф, я никогда не вернусь больше домой».

Разумеется, все происшедшее произвело большую сенсацию, и не только в Манчестере, но по всей Англии. Отзывы печати были почти единогласны в резком осуждении. Совершенно замалчивая тот факт, что в любом политическом митинге мужчины задают ораторам вопросы и требуют на них ответа, газеты отзывались о поступке двух девушек, как о чем-то беспримерном и возмутительном. Некоторые газеты заявляли, что их сочувствие женскому движению теперь исчезло. Манчестерский инцидент, как утверждали, повредил делу женщин, повредил, пожалуй, непоправимо.

Факты говорят другое. Десятки людей выражали в письмах в редакции газет свое сочувствие женщинам. Жена сэра Эдуарда Грея говорила своим друзьям, что считает вполне оправдываемым путь, ими избранный. Было установлено, что Уинстон Черчилль, беспокоясь за свою кандидатуру в Манчестере, посетил тюрьму, в которую были заключены девушки, и тщетно просил начальника разрешить ему внести за них штраф. 20 октября, когда узницы были освобождены, в их честь была устроена грандиозная демонстрация в том самом зале, из которого они неделю перед тем были удалены силой. В Женский С.-П. союз вступило много новых членов. И, что самое главное, вопрос о женском избирательном праве сразу привлек к себе внимание во всех концах Великобритании.

Мы решили, что отныне флаги с надписью «Избирательное право для женщин» должны появляться всюду, где выступит с речью какой-либо из вероятных будущих членов либерального правительства, и что мы не успокоимся, пока не будет дан ответ на вопрос женщин. Мы ясно видели, что новое правительство, хотя оно и называет себя либеральным, реакционно, поскольку и речь идет о женщинах, что оно враждебно по отношению к избирательным правам женщин, и что с ним надлежит бороться, пока оно не сдастся или же не будет принуждено выйти в отставку.

Мы, впрочем, не сразу начали борьбу, желая предостaвить новому правительству возможность дать нам требуемое обязательство. В начале декабря подало в отставку консервативное министерство, и лидер либералов Кэмпбелл-Баннерман образовал новый кабинет. 21 декабря в Лондоне был созван большой митинг, в котором сэр Генри, окруженный членами своего кабинета, впервые выступил в качестве главы министерства. Еще до митинга мы написали сэру Генри и задали ему от имени ЖСПС наш вопрос. Мы прибавили, что наши представительницы будут на митинге и что мы надеемся получить от председателя кабинета министров гласный ответ. В противном случае мы вынуждены будем публично протестовать против его молчания.

Разумеется, сэр Генри Кэмпбелл-Баннерман не дал никакого ответа. И ввиду этого к концу митинга Энни Кенни развернула коленкоровый флаг и крикнула своим звонким, приятным голосом: «Намерено ли либеральное правительство дать женщинам избирательное право»?

В ту же самую минуту Тереза Биллингтон опустила с места прямо над трибуной громадное знамя с надписью: «Намерено ли либеральное правительство признать равноправие женщин-работниц?» На мгновение воцарилось напряженное молчание, публика выжидала, что предпримут министры. Но они безмолвствовали. Тогда, среди криков и шума, женщин схватили и вытолкали из залы.

Это явилось началом кампании, невиданной еще в Англии. Недостаток средств и наличность лишь небольшого числа членов не позволили нам оказывать противодействие всем либеральным кандидатам; нам пришлось сосредоточить все свои силы на одном из членов правительства, а именно на Уинстоне Черчилле. Выбор пал на него не потому, чтобы мы имели что-нибудь против него; просто он был единственным видным кандидатом в тех округах, где мы располагали силами. В результате ожесточенной кампании, ни на минуту не оставлявшей Черчилля в покое, нам, правда, не удалось провалить его на выборах, но все же мы свели полученное им большинство голосов к минимальным размерам.

Мы не ограничились, впрочем, травлей Черчилля. Всюду мы продолжали задавать на собраниях наш вопрос министрам. Всюду нас силой удаляли из собраний, причем часто дело не обходилось без ушибов и повреждений.

Какую пользу принесла эта кампания? – этот вопрос часто задавали нам не только посторонние, но и женщины, вовлеченные нашей тактикой в деятельность, на которую до того они не считали себя способными. Прежде всего, благодаря нашим выступлениям избирательное право женщин теперь не сходило со столбцов газет, тогда как раньше о нем совсем не упоминалось. Затем, мы вдохнули новую жизнь в старые женские организации. Во время общих выборов различные группы мирных суфражисток оживились и выпустили манифест, в котором высказывались в пользу либерального правительства; подписан он был Женской Кооперативной Гильдией с ее 76.000 членов, Шотландской Женской Либеральной Федерацией (15 тыс. членов), Ассоциацией ткачих Северной Англии (110.000 членов) и т. д.

Мы решили, что следующий наш шаг должен состоять в перенесении борьбы в Лондон. Энни Кенни была избрана организатором кампании здесь. Всего только с двумя фунтами в кармане, предприимчивая девушка отправилась выполнять возложенное на нее поручение. Недели через две я передала свои обязанности регистратора своей заместительнице и поехала в Лондон, чтобы узнать, что уже сделано. К своему удивлению я узнала, что Энни, работая вместе с моей дочерью Сильвией, готовила шествие женщин и демонстрацию в день открытия Парламента. Самоуверенные девицы наняли Кэкстон-Холл в Вестминстере, напечатали в большом количестве экземпляров летучки с извещением о собрании и деятельно готовились к демонстрации.

Наконец настал день открытия Парламента. 19 февраля 1906 г. в Лондоне происходила первая уличная суфражистская демонстрация и шествие. В процессии, как мне кажется, принимало участие от трехсот до четырехсот тысяч женщин, в том числе много работниц из Ист-Энда. Наше шествие, конечно, привлекло громадные толпы любопытных. Полиция, однако, не пыталась рассеять наши ряды, ограничившись приказанием убрать наши знамена. И наша процессия, уже без знамен, достигла Кэкстон-Холла. К моему удивлению, зал был переполнен женщинами, большинство из которых я до сих пор не встречала ни на одном суфражистском собрании.

Митинг наш был полон энтузиазма, и во время речи Энни Кенни, часто прерываемой аплодисментами, до меня дошло известие, что тронная речь, только что прочтенная в Палате, ни словом не упоминает о женском избирательном праве. Как только Энни кончила, я поднялась и сообщила об этом, предлагая собравшимся двинуться всем вместе к Палате Общин и потребовать от депутатов внесения соответствующего билля. Мое предложение было принято, и мы всей массой устремились к входу в Парламент. Лил дождь, было страшно холодно, но никто не отстал, никто не повернулся назад, даже тогда, когда мы узнали, что впервые за все время двери Палаты закрыты перед женщинами. Мы послали визитные карточки депутатам, нашим личным знакомым; некоторые из них явились и стали требовать, чтобы нас пропустили. Полиция, однако, была неумолима: она выполняла полученные приказания. Либеральное правительство, этот мнимый защитник прав народа, распорядилось не допускать женщин за порог его твердыни.

Но настойчивость депутатов оказалась столь серьезна, что правительству пришлось несколько уступить и согласиться на пропуск в здание по 20 женщин одновременно. И несмотря на дождь и холод, сотни женщин часами дожидались своей очереди войти. При всем том нам не удалось убедить ни одного депутата взяться за наше дело.

Несмотря на неудачу, постигшую нас, я испытала радость, до того неизведанную. Массы женщин последовали за мной в Палату Общин; они не обращали внимания на полицию, они, наконец, пробудились. Они оказались готовыми сделать нечто такое, что женщины до сих пор не делали – бороться за самих себя. Женщины всегда боролись за мужчин, за своих детей, и вот теперь они начинали борьбу зa свои собственные человеческие права. Было положено начало нашему милитантскому движению.