Эмма Хэзерингтон
И вот настало Рождество
Марион тяжело вздыхает.
– Слушай, очень неловко получилось, что мы договорились с вами обоими, обычно такого не случается, – говорит она, – поэтому сдачей коттеджа руковожу я, а не мой муж. Мне правда очень жаль, честно, но вариантов нет, если только Расти не предложит какой-то выход из положения.
Расти приподнимает брови, потом смотрит в потолок. Если честно, выглядит он так, будто ему не терпится поскорей убраться отсюда.
– Так я и думала. Прости, Роуз, – говорит Марион. – Прости. Могу тебе пообещать, что такого не повторится.
– Ну… тогда, наверное, я с вами прощаюсь, – говорит Роуз, прикусывая губу и пожимая плечами. – Я умею проигрывать. Я не настолько горда или в отчаянии, чтобы умолять, так что поеду, пожалуй, пока погода совсем не испортилась. Спасибо, что попытался, Расти. Как-нибудь в другой раз, да?
– Ох, Роуз.
Расти выглядит так, будто вот-вот заплачет. Он поднимается.
– Все в порядке, – заверяет его она. – Надеюсь, я не стану причиной ссоры между вами. Все равно я решила приехать сюда в последний момент, так что вернусь домой, к своим прошлым планам. В любом случае спасибо. Всем хорошего Рождества.
Она встает, подхватывает под мышку запачканное пальто, одергивает объемное платье и с гордо поднятой головой шагает к выходу из гостиной.
– Разве что…
Ну, опять. Чарли, герой и спаситель. Хватит уже лезть, куда не просят.
– Что? – спрашивает Марион, уперев руки в бока.
– Разве что? – спрашивает Расти.
– Разве что мы оба останемся? Поделим коттедж на двоих? – предлагаю я, осознавая, что вообще не продумал этот план. – Так можно? Конечно, придется сообразить, как друг другу не мешать…
– Поделите? – переспрашивает Марион, вежливо посмеиваясь над моим предложением. – Поделите? Чарли, дорогой, я тебе даже не успела тут все показать!
– Да, но…
– Нет-нет. Тут всего одна спальня, вы оба никак не сможете разместиться, – теперь ее лицо выглядит строгим. – И самое главное – вы друг друга не знаете. Вряд ли ты так себе представлял этот отпуск. Приехал ради тишины и уединения, а приходится ютиться с незнакомкой!
Мы с Роуз встречаемся взглядами не дольше, чем на секунду, но я успеваю разглядеть, что та уверенная, независимая женщина, которую я повстречал на обочине, – всего лишь фасад, за которым она прячется, пытаясь стойко смириться с тем, что ее отправляют обратно в Дублин.
– Спасибо, но Марион права, – говорит она громко и твердо, и только искрящиеся зеленые глаза выдают ее истинные чувства. – Вам хорошо провести время, Чарли. Это особенное место, и очень мило с вашей стороны было предложить нам остаться в коттедже вдвоем. Но вам повезло отыскать его первым. Так что наслаждайтесь.
Я бросаю взгляд на Расти. Он пялится на свои развязавшиеся шнурки.
– Пока, Роуз, – говорит он, медленно завязывая их, но она уже ушла.
Через пару минут я слышу, как с третьей попытки заводится двигатель. Она уезжает благородно, не выказав ни грамма недовольства или злобы. Не уверен, что я смог бы поступить так же.
– Нам надо поговорить, – одновременно говорят Марион и Расти.
Расти выглядит так, словно будто вот-вот разразится проклятиями, а Марион меряет шагами комнату, сложив на груди руки.
– Пойду пока принесу свои сумки.
Я выхожу на улицу, чувствуя себя немного виноватым, и вскоре за мной вылетает Расти, запрыгивает в свой пикап и поспешно уезжает, оставляя позади следы от шин и выхлопные газы. Я заглядываю в окно коттеджа и вижу Марион, промакивающую глаза перед зеркалом на камине.
– Так, молодой человек, бегите к огню, просохните, погрейтесь, – говорю я Максу, который очень терпеливо ждал, пока мы закроем все вопросы по заселению. – Мы ни в чем не виноваты. Так что самое время насладиться отпуском, раз уж мы сюда приехали.
Макс спрыгивает с сидения машины и бежит к открытой двери в дом, давая мне возможность впервые за последний час остановиться и побыть наедине со своими мыслями.
Я смотрю, как на соломенную крышу падают снежинки, и вдруг понимаю, что это место и впрямь может быть особенным, как и сказала Роуз.
Закрывая глаза, я слышу звук необузданного прибоя, и, если верить описанию коттеджа на сайте, море тут в двух шагах. Но думаю, что пройтись все-таки придется. И сколько бы я ни пытался насладиться местной красотой и уединением, мыслями я возвращаюсь к Роуз, представляя, как она едет обратно, в Дублин, оставляя это волшебное местечко позади.
Я по себе знаю, какого рода грусть побуждает человека провести Рождество в одиночку. Интересно, какая у нее история. Чем больше я об этом думаю, тем сильней мне хочется догнать ее. Я представляю, как останавливаю ее и убеждаю остаться, как бы это ни шло вразрез с нашими планами.
Но потом телефон вибрирует, и иллюзия разбивается на кусочки. Конечно же, это Хелена.
Ты уже добрался? Как оно там? Жду фотографий! Присылай поскорее, пожалуйста. Тебе правда понравился мой наряд? А то я еще успею переодеться.
Черт побери.
Мне жаль, что ты проиграла, Роуз, но мне очень нужен этот отпуск. Кому-то достается все, а кому-то – ничего.
Что ж. Самое время попробовать те свежеиспеченные домашние булочки.
Глава третья
Роуз
Я умудряюсь доехать до заборчика в конце ухабистой дороги, оставляя все свои надежды и мечты о Рождестве в коттедже, прежде чем разрыдаться в голос. Я чувствовала, как внутри нарастало торнадо чувств, и вот – все вырвалось наружу.
Так и знала, что нельзя было надеяться. Может, коттедж «У моря» и расположился посреди глуши, но в моем сердце он занимает особое место.
Не злись, Джон, говорила моя мать отцу столько лет назад. Я соглашалась с мамой, но после сегодняшнего встала бы скорей на папину сторону.
Остается в семье. Ага, как же. Увидишь. Время покажет. Наступит день, когда нас даже на порог этого коттеджа не пустят. Прошли времена.
Мой папа человек немногословный, но чем старше я становлюсь, тем больше осознаю: он подбирает слова с умом и говорит от сердца.
Я совсем недалеко от дома своего детства, где родители и сестра планируют провести идеальное Рождество без меня, и на мгновение я думаю о том, чтобы забыть о гордости и присоединиться к ним.
Неужели я хочу третий год подряд проводить праздники одна?
Да, хочу.
Я не заслуживаю того, чтобы быть счастливой в это время года. Мне нельзя предаваться праздничным увеселениям как прежде, нельзя даже и думать о таком.
Если Майкл не будет веселиться, то и я не буду. Его нет, и Рождество уже никогда не будет прежним. Это не наказание, простой факт. Если бы не я, он бы все еще был здесь, и с этой мыслью мне придется провести остаток жизни.
Я больше не праздную Рождество.
Но когда я заезжаю в деревеньку, куда нас раньше возила бабушка Молли, я представляю, как моя семья обсуждает планы на ужин, школьные представления, «тайного Санту» на ферме, и сердце падает.
Думаю, в этом году украсим стол золотом и серебром. Я сделала новые полена для свечей, старые что-то поизносились.
Мама почти слово в слово повторяет это каждый год и слушает на повторе «О Святая ночь». Неважно, где я и с кем, стоит мне услышать эту песню, как я сразу же переношусь на кухню, к маме.
Мать Джуда пришлет свою знаменитую «Павлову». И даже сделает баноффи для вашего папы. Ну разве она не прелесть?
Семья моей сестры словно сошла с телевизионной рекламы, даже родители ее мужа невероятно милы. Хоть вслух она не сравнивает свою жизнь с моей, я знаю: она смотрит на меня и видит катастрофу. Не может не видеть.
Это всего лишь переоцененный воскресный ужин, бога ради. Напиши мне список, что купить в магазине, и я куплю. Но брюссельской капусты много покупать не буду, все равно ее никто не ест и она оказывается в помойке.
Моему отцу семьдесят пять, и предсказать его слова и действия так же легко, как дождливый день в Ирландии. Он очень мил и в то же время остроумен, остер на язык и втайне любит ходить по магазинам, покупать продукты.
Глаза Роуз всегда зажигаются, когда она слышит, как колядуют дети. Ей самой нравится петь, но голос у нее похож на завывания кошки.
И снова мама… Моя любовь и в то же время неспособность к пению всегда была неиссякаемой темой для шуток, но это не останавливало меня, я все равно нет-нет, да и напевала что-нибудь.
Глаза обжигает слезами.
Я проезжаю по главной улице этой украшенной к празднику маленькой деревушки; мимо пробегают дети, восхищаясь снегопадом: наверное, это последний день перед каникулами, и они идут из школы домой. Один мальчик высовывает язык, чтобы ловить снежинки, и вскоре уже все следуют его примеру.
– О, Джордж.
Я тянусь за утешением, но Джордж уныло сидит в соседнем кресле и смотрит грустными-грустными глазами.
– Прости, – вслух говорю я. – Сколько раз мне еще надо извиниться? Прости, ладно?
Я извиняюсь, понятия не имею, перед кем. Своей собакой? Майклом? Семьей? Или перед самой собой, за то, что моя жизнь совсем не складывается?
Мы с Майклом часто шутили, что наша жизнь похожа на сон, но он оборвался, а я проснулась. Больше нам не встретить Новый год на маяке Фанад, где нам казалось, что мы на вершине мира. Больше не планировать совместные путешествия. Не будет ни свадьбы, ни семьи, ничего.
Но для всего мира дела у меня в порядке.
В Дублине я создала целую жизнь. Старалась изо всех сил, чтобы начать все сначала. Я не пыталась смириться с его смертью, пережить ее, двинуться дальше – я в такое не верю. Но хотела хотя бы попытаться жить и быть счастливой. Я знаю, он бы этого хотел.
Да, я могу читать речи, заслуживающие награды.
Да, я могу выцепить горячий маркетинговый контракт прямо из-под носа конкурента. Но на деле я просто одеваюсь в кого-то, кто не я, притворяюсь храбрее, чем есть на самом деле. Я просто помада, пудра, краска и изломанная душа, задрапированные веселыми улыбками и винтажной одеждой.
А за маской – только я и моя собака, одни в мире, в котором я не могу отыскать свое место. Я изнываю по… взаимопониманию, дружбе, компании, по той любви, которую мы разделяли с Майклом, мне хочется снова ощутить это все, хотя бы на мгновение.
У меня звонит телефон, и я съезжаю вбок, к кафе с запотевшими окнами и сияющими гирляндами. Вот бы это был Расти или Марион, которые вдруг придумали, где мне провести Рождество.
Но нет, это Карлос.
Я стряхиваю с себя уныние, выпрямляюсь, отбрасываю назад волосы и вхожу в роль.
– Привет, дорогой, – пропеваю я и, заметив себя в зеркале заднего вида, понимаю, что даже улыбаюсь. Глаза покраснели от слез, внутренности свело от страха, но я улыбаюсь. Когда я стала такой прекрасной актрисой?
– Роуз, милая моя Роуз, – поет он в ответ. – На работе все отлично, так что не паникуй. Я просто хотел узнать, как у тебя дела, – говорит он, и в его голосе чувствуется бурлящая, неиссякаемая энергия. – Я тут в офисе, по уши в проекте для Рэйни, с ума схожу. Расскажи, он такой же, как ты помнишь? Что-то изменилось? Гони подробности!
– О чем? О проекте для Рэйни?
– Нет, о домике твоей бабушки Молли, – восклицает он. – О Донеголе! Фанаде! О том райском местечке, куда ты умотала!
Ах, ну точно.
– Понимаешь, этот коттедж больше не принадлежит моей бабушке, – медленно говорю я, пытаясь выиграть время. – Это эйрбиэнби, который называется коттедж «У моря». И… да… в общем, он…
– Роуз?
– Да?
– Ты в порядке? Ты как будто все еще в машине. Ты же не заблудилась? Я думал, ты хорошо там ориентируешься.
Я быстро глушу двигатель, чтобы скрыть правду. Боюсь, если он узнает, то снова начнет уговаривать меня провести Рождество с ним и его отцом. Они, конечно, милейшие, но я не могу представить ничего ужасней, чем пытаться веселиться и праздновать.
– О, нет, я на месте… Да, в машине. Просто в магазин приехала за продуктами, – бормочу я и прикрываю глаза, ругая себя за ложь. – Сам понимаешь, пироги, печенье, чипсы и соусы, все по классике. Дорога до деревни симпатичная, прогуляться приятно, но начался снегопад, поэтому я решила проехаться. Хоть и красиво, не хочется поскользнуться и сломать лодыжку в первый же день.
Я выдавливаю смешок и слышу, как на заднем фоне на другом конце провода болтают мои коллеги – отчетливый заразительный смех нашего дизайнера Мии, хриплый голос копирайтера Рори, распевающего колядки на ее потеху. Они тайком встречаются, я точно знаю, хоть и отрицают это годами.
По крайней мере не только я живу во лжи.
– Ох, Роуз, я весь зеленый от зависти и этому рад, – говорит Карлос. – Verde de envidia. В Дублине льет, как из ведра. Тут серо, хмуро, ужасно, слякотно и мокро. Даже дельфин впал бы в депрессию, увидев эту картину. Ну же, расскажи что-нибудь еще. Мне нужно вдохновение для этого проекта. Давай, опиши, что ты видишь прямо сейчас.
Я прикрываю глаза и хихикаю. Дельфин в депрессии? Это что-то новенькое, даже из уст Карлоса.
Я пытаюсь выглянуть в ветровое стекло, но понимаю, что даже если бы хотела рассказать правду, не могла бы – тонкий слой снега покрывает его, как одеялом. Так что я пользуюсь своим, всегда ярким, воображением.
– Я вижу милый побеленный домик, из трубы которого валит дым, – говорю я, и Карлос чуть не тает. – В очаге камина горит огонь, я даже с улицы вижу оранжевые языки пламени.
– Ох, ты меня убиваешь.
– Через сад к дому ведет элегантная дорожка из розового камня, хотя сейчас она, конечно, припорошена снегом. А кровля на домике соломенная. Снаружи ни звука, только редкое уханье совы и далекий шум прибрежных волн – море видно прямо с крыльца дома.
Я чувствую, как по щеке стекает слеза.
– Ого!
– Все идет по плану, Карлос, – вру я. – А теперь возвращайся к работе, дорогой. Я сюда приехала наслаждаться уединением, а не слушать про проект для Рэйни, без обид.
– Говорит женщина, которая взяла с собой ноутбук.
– Взяла. Что тут сказать? Возможно, я зайду в удаленку ради своего спокойствия. Пока вы все не ушли на праздники.
– Да, пока я еще тут. Мэйв и Ивонн все не дают мне покоя, спрашивают, куда ты поехала. И я еще наткнулся на другую твою подругу, Софи, еще и где – в банке. Она хотела забежать тебя проведать. Они не любопытствуют, просто переживают. Что им сказать?
– Скажи, что я сбежала из города с Брэдли Купером.
– Опять? Разве ты не то же самое говорила в том году, когда притворялась, что не получала их сообщения на праздниках?
– Может быть. Ох, не знаю, что им говорить, Карлос. Они же меня знают. Просто скажи им, что я дома и что напишу, как смогу.
– Ладно-ладно, я просто сверяю часы, – говорит он. – Мы все тебя любим, ты же знаешь?
– Знаю, – шепчу я, чувствуя, как глаза щиплет от слез.
– Хотел бы я телепортироваться в этот твой Донегол и обнять тебя крепко-крепко. Но ты прекрасно проведешь время, я это костьми чую.
Единственное, что я чую костьми, – это пронизывающий холод, но Карлосу я этого не озвучиваю.
Он о чем-то еще шутит, прежде чем повесить трубку. Я остаюсь наедине со скрипом дворников и нетерпеливым, тяжелым дыханием Джорджа.
Я роняю голову на руки, опершись на руль, и испускаю сдавленный крик, мечтая о том, чтобы все сказанное оказалось правдой. Машина стоит по направлению к Дублину, слой снега на дороге становится все толще, но я понятия не имею, куда еду. Мысль о привычной обстановке в моем уютном таунхаусе невыносима, ведь там мое сердце кажется как никогда пустым.
Я, не поднимая головы, вслепую тянусь к ключу и поворачиваю его в замке зажигания. Пора мне возвращаться домой, в мой серый, несчастный, слякотный город, но, когда двигатель вдруг плюется и чихает, прямо как у коттеджа полчаса назад, я резко вскидываюсь.
– Прошу. Только не это.
И потом он глохнет, тоже прямо как у коттеджа.
Я пробую еще раз, и происходит все то же самое. Сперва выстрел, потом чих, и двигатель глохнет. Ладони начинают потеть, хоть меня и трясет от холода, просачивающегося снаружи. Я произношу молитву. Настоящую, не придуманную: доказательство того, что я вот-вот поддамся панике.
– Бог любит Троицу? – говорю я Джорджу, он неуверенно подвывает в ответ. – Не бойся, все будет хорошо.
Я снова поворачиваю ключ, но в этот раз не происходит совсем ничего. Ни чиха, ни выстрела. Ничего.
Совсем ничего. Я пробую еще и еще. Но ничего не происходит.
Просто тишина. Потом скрип, который звучит неестественно. Ай.
– Это шутка какая-то? – шепчу я, стиснув руль. Дворники перестали работать, и теперь ветровое стекло накрывает снегом. Я стучу ногами – и чтобы выпустить напряжение, и чтобы согреться. – Пожалуйста, вселенная, ну дай мне передышку. Умоляю. Я все поняла, мне тут не место. Не заслужила уют коттеджа. Не надо было приезжать в Донегол на Рождество, но, пожалуйста, позволь мне уехать домой, где бы он ни был.
Я пытаюсь еще раз, но машина только скрипит, будто тоже на меня зла.
– Черт.
Я натягиваю пальто, схватив его с заднего сидения, и вылезаю на улицу, прямиком в снежную бурю; она больше не выглядит художественной, а кажется скорее настоящей проблемой. Когда я поднимаю капот, мне в лицо ударяет густой дым, обжигая глаза, и двигатель пышет жаром, хотя ехала я всего минуты две на тот момент, когда меня остановил звонок Карлоса.
Совсем нехорошо.
Да, я, конечно, разбираюсь в машинах, но поверхностно. Могу понять, что приключилось с двигателем, все-таки это в моей крови, но это… Это сверх моей компетенции.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – умоляю я, жалея о том, что купила самую дешевую страховку, в которую не входила помощь при поломке в дороге.
В конце концов, я живу в городе. Даже представитель страховой компании сказал, что это было бы пустой тратой денег. Тем более что по городу я почти никуда не езжу: от машины больше мороки, чем пользы, да и парковка дорогая.
В Дублине почти до любого места можно дойти пешком, или прыгнуть в электричку, или поймать такси, если нужно отъехать подальше. Здесь, в этой части Донегола, скорее всего, даже нет такси.
Я захлопываю капот, едва удерживаясь от того, чтобы по пути к пассажирской двери пнуть шину. Я выпускаю из машины Джорджа, и он радостно выпрыгивает мне навстречу.
– Я со всем разберусь, Джордж, не волнуйся, – говорю ему я, поглаживая его влажную шерсть, на самом деле пытаясь скорее убедить себя. – Я со всем разберусь. У нас есть всегда план Б или В, ну или какой там дальше.
Я цепляю поводок к ошейнику Джорджа, хватаю с торпеды свою сумочку и осторожно перехожу дорогу, направляясь в винтажную кофейню, чтобы обдумать свой следующий шаг.
Это розовое здание с вывеской, на которой золотыми буквами выведено «Выпечка и булочки Шона»; видимо, с моего последнего приезда тут сменился владелец. Я толкаю дверь, и старомодный колокольчик оповещает о моем приходе.
– Кажется, тебе не помешает выпить горячего. Да поскорее, – говорит седоволосый румяный мужчина за стойкой, и если бы мне пришлось держать пари, я бы поставила на то, что это Шон.
Я дрожу, когда меня окутывает горячее тепло. Тут пахнет крестовыми булочками и шоколадом, и этого достаточно, чтобы согреть мою душу, пусть и временно.
– Да, пожалуйста.
– Проблемы с машиной? – спрашивает он, и я киваю. – Я наблюдал за тобой и как раз собирался выйти спросить, не нужна ли помощь. А ты тут как тут. Наверняка на улице мороз?
– Да, вполне себе, – говорю я с вежливой улыбкой. Погода за окном все-таки была очевидна.
Я ни на секунду не верю, что он планировал покинуть свое теплое кафе, но его жест напоминает мне о том, как Чарли, ныне с уютом расположившийся в коттедже «У моря», остановился, чтобы мне помочь, а я самодовольно прогнала его прочь. В этот раз моих навыков оказалось недостаточно.
– Мне, пожалуйста, латте с корицей, – говорю я мужчине, который вытирает с окна конденсат. Из-под его рук раздается скрип, сквозь прозрачное стекло он смотрит, сощурившись, на мою машину, а потом, уперев руки в бока, качает головой. Я снимаю вымокшее насквозь пальто.
– Присаживайся, я принесу тебе кофе. И воды для собаки.
Я вдруг понимаю, что мы с Джорджем забрели, оставляя мокрые следы, в это милое кафе, даже не проверив, можно ли сюда с собаками, но вроде мужчина благосклонно отнесся к моему компаньону. В конце концов, других посетителей в кафе нет, так что жаловаться на меня некому.
– Держи, дорогая, горячий латте с корицей, – объявляет Шон минуту спустя и, в лучших традициях Донегола, отодвигает соседний стул и садится рядом. – Так что, чем могу помочь? Должен признать, я пеку отменные торты и булочки, но в машинах, к сожалению, совсем не разбираюсь. Но я знаком с человеком, который знает про машины все. Хочешь, позвоню ему?
– Ох, я не хочу никого беспокоить в такую погоду, – отвечаю я. На самом деле хотелось бы хоть секунды покоя, чтобы остаться наедине с мыслями и насладиться кофе, прежде чем разбираться с тем, как мне выбираться из Донегола.
Шон хмурится.
– Сама собралась машину чинить? – спрашивает он.
Я смеюсь над его интонацией. Было очень похоже на моего отца.
– Хотелось бы, – говорю я, обхватив высокий стакан с кофе обеими руками. – Я на самом деле неплохо разбираюсь в машинах, но не на таком уровне…
– Давай все-таки позвоню другу, он посмотрит, – говорит он, посмеиваясь, и достает телефон.
– Ну, если ему не сложно… Я буду навеки благодарна.
– Наслаждайся своим кофе, дорогая. Мы со всем разберемся, не волнуйся. Ни о чем не переживай, – говорит он и уходит, подпирая ладонью спину.
Я смотрю, как он исчезает в другой части кофейни, а потом бросаю взгляд на часы над дверью и в отчаянии прикрываю глаза. Уже почти четыре часа дня. Ни один механик не возьмется смотреть сегодня мою машину, а уж о том, чтобы вернуться на дорогу, вообще речи быть не может.
Я чувствую, как изнутри поднимается волна паники, щекоча кожу, и учащается дыхание. Шон за стойкой ходит взад-вперед, но его слов я не слышу из-за нарастающего в ушах шума: первый признак приближающейся панической атаки.
Я не могу. Не позволю. Я держу себя в руках. Все под контролем. Я владелица бизнеса, дома, успешная женщина. Я не буду истерить из-за того, что застряла в своем родном графстве в снегопад и мне негде остановиться, а со мной собака, которая на меня рассчитывает. Так?
– Все решено, он уже едет, – говорит мне Шон, широко улыбаясь желтоватыми зубами. – Не поверишь, он был неподалеку. Приехал к мяснику купить кое-чего на ужин. Он как раз был на кассе, когда я позвонил, так что приедет буквально через минуту.
– Спасибо. Так быстро.
– Мы здесь живем спокойно, но, если нужно помочь ближнему, пойдем на все, – говорит он. – Не хочу тебя обнадеживать, но если уж Расти Куинн твою машину не починит, то не починит никто…
– Расти Куинн? Вы сказали… Расти Куинн?
– Да, моя дорогая.
– А других механиков тут нет?
– Вы знакомы? – удивленно спрашивает Шон, а потом его лицо меняется. – Не обижайся, но на местную ты не похожа. У нас дам в таких платьях не водится, и я заметил твои дублинские номера, так что подумал…
– Я и не местная. Ну, в каком-то смысле, может. Я родилась в…
А потом уже слишком поздно.
Над дверью звенит колокольчик, объявляя, что у нас гости, и как только Расти меня видит, челюсть у него отвисает.
– Не очень далеко ты уехала, Розочка? – говорит он, хитро улыбаясь, и сердце у меня колет. Давно меня никто не называл моим подростковым прозвищем, и меня омывает волной ностальгии.
– Не волнуйся, – подмигивает он. – Мы все решим. Давай ключи, я пойду взгляну.
* * *
– Про эту собаку ты писала? – спрашивает Расти, вернувшись через несколько минут.
Его грубый голос сразу успокаивает.
– Мы с тобой нормально не поговорили там, в коттедже. Не думал, что тебе нравятся собаки, – говорит он, присаживаясь рядом.
Он склоняет голову набок, словно только сейчас видя меня по-настоящему, будто наша прошлая встреча в коттедже была понарошку или вообще не случилась. Я натягиваю платье на колени и выпрямляю спину.
– Я тоже, но люди меняются, – тревожно встречаюсь я с ним взглядом. Я чувствую, как у меня трясется губа и подрагивают колени, когда я возвращаюсь мыслями к прошлому. – Все мы меняемся, Расти, разве нет?
Он прикусывает губу и медленно кивает, затем отводит взгляд. Могу поклясться, я вижу, как под козырьком синей, замасленной кепки у него поблескивают глаза.
– Меняемся, милая, но только если приходится или захотим, – говорит он, снова взглянув на меня. От вида его знакомых глаз тянет в груди. – Некоторые из нас уникальны, и было бы грешно измениться кому-то с таким искренним сердцем, как твое.
– Спасибо, – выдавливаю я.
– Как ты? Знаешь, я столько раз хотел тебе позвонить, но все…
– Ты мой кузен, Расти, ты за меня не в ответе. Жизнь ведь продолжается, – шепчу я, припоминая, сколько раз я слышала эти слова после смерти Майкла. – Я как-то справляюсь. Наверное. Просто в Рождество становится совсем невыносимо, прибивает к земле, так что лучше я буду одна, чем портить всем вокруг настроение.
Он качает головой, не отводя взгляда.
– Просить о помощи нормально, Роуз, – и его голос тоже звучит нетвердо. – Всем нам она порой нужна. Я говорил тебе, звони в любое время. Я так обрадовался, что ты попросила остановиться в коттедже, но потом… В общем, ладно, давай про машину.
– Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были проблемы, Расти, – говорю я. – Не надо было сюда приезжать. Я в своем репертуаре, пыталась быть романтичной и спонтанной, думала, что лучше проведу Рождество здесь, чем как обычно, в Дублине, вдали ото всех. Но я ошибалась. Видимо, не судьба.
Расти наклоняется ближе, упирается локтями в стол, и я чувствую запах табака и мяты, который тут же переносит меня в детство. Он выглядит так же, как когда-то давно мой отец.
– Я знаю, как сильно тебе тут нравится.
Я глубоко вздыхаю.
– Да, это правда.
– Я бы предложил тебе на ночь остаться у нас, но дома все не очень спокойно… и это еще мягко сказано.
– На ночь? В смысле на ночь?
Он смотрит на меня так, будто я чего-то не понимаю.
– У тебя генератор полетел. Как и предполагалось.
– Ага, – киваю я. Мне нравится, что мы с Расти снова, как в старые добрые времена, обсуждаем машины. Не нравится только, что он не сможет починить все так быстро, как мне бы хотелось.
– Ну, сегодня я уже запчасти точно не достану, – говорит он. – Так что, похоже, юному Чарли придется потесниться хотя бы на сегодняшнюю ночь.
– Нет.
Моя голова непроизвольно качается из стороны в сторону, и я в ужасе смотрю на Расти.
– Да.
– Ни за что, Расти. Правда, это нечестно, – я вскидываю руки, словно защищаясь. – Я не хочу снова его беспокоить. Моих проблем ему еще не хватало, он ведь, очевидно, приехал сюда побыть один.
– Но…
– И что бы сказала Марион? Если бы узнала, что я решила остаться вопреки ее словам? Она даже обсуждать это не хотела, – продолжаю я. – Она тебя распнет. Нет. Честное слово, я лучше буду спать на снегу, чем доставлю тебе какие-то проблемы. Не преувеличиваю.
Он откидывается на спинку стула и заливисто хохочет.
– Знаешь, Роуз, я тебе верю, – говорит он. – Ты, как и я, Куинн. Упрямая, как осел. Но коттедж принадлежит мне, а ты – часть моей семьи. Так что если я говорю, что ты остаешься там ночевать, пока мы не приведем машину в порядок, то так и будет. И никто, ни Чарли, ни даже Марион, мне не указ. А теперь допивай, и я отвезу тебя в коттедж.
Марион так и не простила моей семье ту крупную ссору после смерти бабушки Молли и долгих разбирательств, кому должен отойти коттедж. Папа сказал ей, что для постороннего человека она много на себя берет. Вежливостью он не отличался, и Марион, очевидно, затаила обиду. Я даже не присутствовала при дележе имущества, но ее реакция на мое появление доказала: она все равно на меня зла.
– Что-то я не уверена на этот счет, – бормочу я.
Расти только пожимает плечами.
– Ну, дорогая, боюсь, выбора у тебя нет. Так что прикупи еды, выспись, а завтра мы снарядим тебя в дорогу. Постараюсь как можно скорее.
Я пытаюсь придумать какой-нибудь альтернативный вариант, но в этот раз у меня нет запасного плана. Жаль слышать, что у Расти с Марион проблемы дома, но это неудивительно, все-таки я видела сцену в коттедже.
– Ладно, разве что на одну ночь…
– На одну ночь, – соглашается Расти. – А теперь собирайся, пора ехать, пока снег еще сильнее не повалил. А то, кажется, нас ждет настоящий шторм.
– Если Марион об этом узнает, тебя дома будет ждать шторм похлеще, – говорю я. Мы переходим дорогу, направляясь к пикапу Расти.
Он просто хмыкает и качает головой.
– Твоя правда, Розочка. Хорошо же ты нас знаешь. Слишком хорошо.