Одинокое, – Лето ль баюкает, треплют ли зимы, Иней ли ствол серебрит, иль зеленеет листва, Вечно – сквозь долгие дни гнева и нежности – Оно налагает свое бытие на равнины. Сотни и сотни лет видеть всё те же поля, Те же пашни и те же посевы. Ныне умершие очи – Очи отдаленнейших предков Видели, Как петля за петлей заплеталась кольчуга Крепкой коры и сильные ветви, Мирно и мощно царило оно над работами дня, Ложе из мха в косматых ногах раскрывая В полдень усталым жнецам, И сладок был сумрак его Детям, любившимся здесь – Некогда. Ранним утром по нем в деревнях Определяют погоду: Оно причастно тайнам клубящихся туч И солнц, на заре замутненных. Оно – образ былого на страже осиротелых полей, Но как бы глубоко проедена плоть ни была его Памятью, – Только январь склоняться начнет И соки в старом стволе забурлят, – Всеми ветвями своими и завязью почек – Руки и губы его! – Оно, напрягаясь в едином порыве, кидает свой крик В будущее… Нитями вешних лучей и дождей закрепляет Нежные ткани листов, напрягает узлы, Ветви свои расправляет, Выше к небу подымает чело, Так далеко простирает жадные корни, Что истощает болото и пашни соседние, И порой Вдруг остановится-само пораженное Яростью этой работы немой и глубокой. Но чтоб расцвесть и царить во всей полноте своей силы, Выдержать сколько борьбы приходилось зимою: Ветра ножи, проникавшие в тело, Толчки ураганов и бешенство бури, Иней, как острый напильник, Ненависть дробного града и снежной метели, Мертвый мороз, проникавший Белым зубом до самых глубинных волокон, – Всё было вязким страданьем и болью звенящей. Но оно никогда и ни разу Не отказалось от воли к расцвету, Более полному, более пышному Каждой новой весною. В октябре, когда золото блещет в листве его, Часто шаги мои, тяжко-усталые, Но всё же широкие, я направлял в богомолье К этому дереву, пронзенному ветром и осенью. Как исполинский костер листьев и пламени, Оно подымалось спокойно в синее небо – Всё напоенное миллионами душ, Певших в дуплистых ветвях. Шел я к нему с глазами, повитыми светом, Трогал руками его и чувствовал ясно, Как движутся корни его под землей – Нечеловечески мощным движеньем. Я грубою грудью своей к стволу приникал С такою любовью и страстью, Что строем глубоким его и целостной мощью Сам проникался до самого сердца. Смешан и слит с глубокой и полною жизнью, Я прилеплялся к нему, как ветвь средь ветвей, Глубже любя эту землю, леса и ручьи – Это великое голое поле с клубящимся небом. Жребий не страшен, и руки Жаждут пространство обнять, Мускулы тело легчат, И кричал я: «Сила – свята! Надо, чтоб сам человек метил печатью ее Дерзкие планы свои – грубо и страстно. Рая ключарница – ей право выламывать двери». Ствол узлистый без памяти я целовал… Когда же вечер спускался с небес, Я терялся в мертвых полях, Шел неизвестно куда, прямо вперед, пред собой, С криком, бьющим со дна сумасшедшего сердца.
23 ноября 1916
Город
Все пути в город ведут… Там Из тумана и дыма, Громоздя над ярусом ярус, Точно со дна сновидений, Город встает. Там Мосты, из стали сплетенные, кинуты Прыжками сквозь воздух. Глыбы камня, пилястры, колонны Возносят лики Горгоны; Предместья дыбятся башнями, Трубы, и вышки, и шпили – В ломаных взлетах над крышами… Это Город-спрут Дыбом взметнулся В глубине равнины над пашнями. Там Красные цветы Вздеты На столбы и высокие мачты, – Светятся даже в полдень, Подобно чудовищным яйцам. Солнца не видно – Света исток затянут Углем и дымом. Там Реки из нефти и олова Бьют о камни и сваи. Резкие свисты проходящих судов От страха воют в тумане; Зеленый сигнал – их взгляд В океан, в пространство. Там На набережных гулко звенят, сталкиваясь, вагоны, Лязгают цепи, краны скрипят, дребезжат фургоны, Тяжко весы роняют темные кубы, Тюки по трапам скользят в огненные подполья, Спины мостов разверзаются посередине, В чаще снастей подымаясь, подобно Виселицам; а медные буквы Вдоль по крышам, карнизам и стенам Стремятся изназвать вселенную. Сверху вертятся колеса, проносятся кебы, Летят поезда, устремляя усилья К станциям, версты и версты Тянущим нити огней золотого фронтона. Рельсы ползут, разветвляясь, под землю, Вдоль по тоннелям, по кратерам, Чтобы вновь появиться и, сталью сверкая, мчаться мимо В облаке пара и дыма. Все пути в город ведут. Это Город-спрут. Улица – петли ее, как узлы, Вкруг монументов захлестнуты – Уходит и снова приходит обходами. Неразрешимые толпы ее, С руками безумными, лихорадочным шагом, С завистью злобной в глазах, Жадно хотят ухватить уходящее время. Ночью, вечером, утром, В шуме, в спорах, в тоске, Наобум кидают они Страстное семя своей работы, Уносимое временем. И в порывистом ветре безумия их Хлопают двери темных и скучных контор, Двери банков и мрачных притонов. На улицах пятна ватного света, Разодранно-красного, точно горящее вретище, Отступают от фонаря к фонарю. Жизнь алкоголем заквашена, Бары разверзают на тротуары Зеркальные скинии, В которых дробятся опьяненье и буйство. Слепая свет продает у стены – По копейке коробку. Голод и блуд обнимаются в дальних углах. И черный порыв ярости плотской Пляшет танец смерти в глухих переулках. Вожделенье растет и растет, Ярость становится бурей, Давят друг друга, не видя, жаждут Упиться золотом, пурпуром, телом. Женщины – бледные идолы – бродят Со знаками пола в своих волосах. Воздух, воспаленный и рыжий, Иногда от солнца отхлынет, день обнажая, – И тогда – это точно великий крик, Кинутый хаосом к свету Площади, рынки, дома и дворцы Ревут, распаляясь, с такою яростью, Что умирающий ищет напрасно минуты молчанья, Которое нужно глазам, чтоб закрыться навеки. Днем он таков. Меж тем, когда вечера Ваяют небесные своды ударами черного молота, Город вечерний вдали царит над равниной, Как образ безмерных ночных упований. Он воззывает желанья, великолепья и чары, Зарево меди кидает до самого неба. Газ мириадный мерцает золотой купиною. Рельсы становятся дерзкой тропою, ведущей К лживому счастью в сопровожденье удачи и силы. Стены его представляются издали крепостью, И всё, что идет от него – и туманы, и дымы, – Светлым призывом доходит к далеким селеньям. Это Город-спрут – Осьминог пламенеющий, Гордый скелет на распутье. И все дороги отсюда Ведут в бесконечность – К Городу.
