Дебора Норвилл
Куриный бульон для души. Сила благодарности. 101 история о том, как благодарность меняет жизнь
Ричард Вайнман
Спасибо аварии, разрушившей мою жизнь
Найди благо и восхваляй его.
Алекс Хейли
Январь 2005 года оказался для всех нас переломным. Меньше всего на свете мне хотелось бы сейчас говорить каламбуры, однако так оно и было – в самом что ни на есть прямом смысле этого слова.
Почти сразу после окончания рождественских каникул я перевез свою жену Джинни в медицинский центр для пациентов с болезнью Альцгеймера. Предыдущие семь лет я пытался ухаживать за ней дома, и этот опыт истощил меня. Раньше я совершенно не разбирался в транквилизаторах и психотропных препаратах, но теперь знал о них все. Болезнь Джинни прогрессировала – шаг за шагом моя жена спускалась в кромешную тьму деменции. Наш почти шестидесятилетний брак подошел к концу.
Еще неделю спустя мой минивэн «Одиссей» столкнулся с цементовозом. Водитель грузовика выжил. Но моя машина превратилась в груду металлолома с огромной зияющей дырой в передней части. Руль и детали приборной панели болтались на том месте, где еще недавно была водительская дверь. Виниловые сиденья, пружины и провода свисали с шасси, которое напоминало швейцарский сыр. Я был пристегнут ремнем безопасности и, возможно, только поэтому и выжил. Однако, чтобы вытащить меня, спасателям пришлось разрезать машину. Что и говорить, хватило одного месяца, чтобы моя жизнь потерпела крушение.
Все, что только можно сломать, разбить или порвать, было порвано и разбито. Мышцы потеряли свои целостную структуру, сухожилия и связки разбросало где-то под кожей. И все же нечеловеческими усилиями врачей из травматологического отделения Орегонского медицинского университета мое тело было восстановлено. Чувство благодарности? Ну да, я выжил и теперь был почти цел, чем и заслужил среди медсестер реанимации прозвище Шалтай-Болтай. Однако не могу сказать, что я чувствовал великую благодарность за это – лишь надеялся, что начавшийся катастрофой год все же станет годом возрождения и обновления.
К счастью, моя голова не нуждалась в ремонте. Единственной видимой травмой была двухсантиметровая вмятина на моем лбу от подушки безопасности. С остальным пришлось повозиться.
Чтобы соединить части моего тела, врачи поместили в суставы и кости металлические пластины. После нескольких месяцев, проведенных в лежачем и коматозном состоянии, я смог поднимать верхнюю часть тела и сидеть на месте не менее 15 секунд, не падая. На следующем этапе я уже самостоятельно перебирался с края кровати на инвалидное кресло.
Затем пришлось заново учиться стоять и даже ходить – используя реабилитационные брусья. Так что, несмотря на то, что и сейчас большинство моих передвижений проходят в инвалидном кресле, я все же в состоянии сделать десяток шагов.
Но испытания на этом не закончились. О том, чтобы вернуться домой после выписки, не могло быть и речи. Поэтому я в свои 73 года переселился в пансионат для пожилых людей с особыми потребностями.
Я и представить себе не мог, каково это – жить в доме престарелых. Мой свободный дух никак не вписывался в коллективную, упорядоченную, идеально отлаженную и четко регламентированную жизнь. Моя индивидуальность исчезла. Теперь для всех я был просто «комнатой № 108». Даже не Шалтаем-Болтаем.
В начале своей новой жизни я, как и многие другие постояльцы, целыми днями сидел в комнате и смотрел в окно. Внизу по дороге на велосипедах проезжали люди – раньше я тоже часто ездил на прогулки. Некоторые бежали – но ведь и я тоже бегал каждый день, преодолевая по 10 км и участвуя в разных марафонах. Когда-то я был триатлонистом, а теперь меня хватало лишь на то, чтобы подкатить свое кресло к окну.
Я размышлял об аварии: ведь я был практически мертв, но меня вернули к жизни. Я был абсолютно поломан, однако меня сшили и собрали заново. Теперь передо мной стоял выбор: оплакивать то, что я больше никогда не смогу делать, или жадно цепляться за то, что я умею.
Я был писателем и преподавателем, поэтому начал писать о своей жизни в пансионате для пожилых людей. Может быть, подумал я, мои записи смогут кому-нибудь помочь. Так и случилось: мои эссе стали использоваться на курсах повышения квалификации, обучающих семинарах и университетских занятиях.
События своей жизни я превратил в краткие литературные зарисовки. Я был честен и критичен, однако отмечал абсурдность и комичность некоторых ситуаций. Как позже сказал один из читателей: «Я бы точно заплакал, если бы не забавный стиль написания».
При этом писать, а точнее – печатать мне было нелегко: мои руки так до конца и не восстановились. Левая была абсолютно бесполезной, правая могла двигаться и брать предметы, однако сами пальцы оставались практически неподвижными. Поэтому я нажимал на каждую клавишу отдельно, с помощью специальной «жевательной трубки».
Это было резиновое Т-образное приспособление зеленого цвета из тех, что, как следует из названия, обычно используются для того, чтобы помочь людям вновь научиться жевать. Крепко держа инструмент в правом кулаке, я позволял потоку идей, возникающих в моем воображении, осторожно и медленно превращаться в слова.
Записи из моего блога добрались до Департамента социального обеспечения штата Орегон и правозащитных организаций, выступающих за улучшение качества жизни пожилых людей, которые находятся в реабилитационных центрах.
Поскольку я сам жил в подобном месте, то мог предоставить общественности «взгляд изнутри». Мне бы очень хотелось, чтобы с ним ознакомились взрослые дети, прежде чем поместить в дом престарелых своих родителей.
Одним только блогом дело не ограничилось. Со временем я снял небольшой документальный фильм под названием «Тонкая грань достоинства». Фильм также рассказывал о моей жизни в доме престарелых.
Видео распространилось по всей стране и стало широко использоваться омбудсменами во всех пятидесяти штатах. Я знаю, что его демонстрировали на университетских занятиях по повышению квалификации для специалистов, которые занимаются уходом за пожилыми людьми, и на YouTube – для просвещения общественности.
Не выбираясь из своего инвалидного кресла, я смог облететь страну, выступая на региональных и национальных конференциях. И стал участником региональной конференции Белого дома по проблемам старения.
Активная социальная жизнь позволила мне занять место в избранной группе «Пожилые люди Америки», признанной Национальной ассоциацией США по проблемам старения и инвалидности. А также – стать единственным человеком от штата Орегон, вошедшим в список «50 потрясающих пожилых». Подумать только, что все это было достигнуто благодаря несчастному случаю, который разрушил мою жизнь!
В конечном итоге мои мытарства по больницам, реабилитационным клиникам, пансионатам для пожилых и домам престарелых, которые длились в общей сложности год, привели меня к новому ответвлению в моей карьере: я по-прежнему остался учителем, но мой класс и ученики изменились.
Добрые поступки незнакомых людей открыли мне глаза на человеческое великодушие и добродетель. Даже если речь шла лишь о том, чтобы открыть для меня дверь, отодвинуть стул с моего пути в переполненной кофейне или снять с меня пальто в душной комнате. Теперь я вижу невидимые нити, связывающие всех нас, хотя и не могу пока дать им четкого определения.
Разумеется, я бы предпочел никогда не встречаться с тем цементовозом, однако благодарен за возможности, которые мне открылись. Я понимаю, что могу менять ситуацию: учить, писать, путешествовать, выступать, оказывать влияние, быть волонтером… И, что гораздо более ценно, – быть значимым.
Прим. ред.: Чтобы ознакомиться с документальным фильмом профессора Вайнмана, введите The Thin Edge of Dignity в своем интернет-браузере, пройдите по ссылке https://www.youtube.com/watch?v=UciTFCPCivI или QR-коду, представленному ниже.
Нэнси Ф. Гудфеллоу
Ответ на мою молитву
Иногда житейские трудности направляют нас на путь, где происходит самое прекрасное, что только может случиться.
На двадцатой неделе беременности мы с мужем собирались в больницу, на очередное плановое обследование. Мы были уверены, что успеем забрать снимки УЗИ нашего первого ребенка и тут же отправимся в аэропорт, чтобы улететь на выходные из города. Однако ни в тот день, ни в последующие до аэропорта мы так и не добрались.
Помню, как мы в течение многих часов перемещались из одного кабинета в другой. На улице уже совсем стемнело, когда врачи вынесли вердикт: у нашей неродившейся дочери имеется генетическое нарушение, которое может привести к последствиям, несовместимым с жизнью. В этой ситуации лучшее, что может с ней случиться, – это синдром Дауна.
И мы стали молиться. Мы просили Бога, чтобы он подарил нам ребенка с синдромом Дауна. Еще до рождения мы дали своей дочери имя – Лили – и отныне думали о ней не как о «девочке с особыми потребностями», а как о Лили Кэтлин, которой надо помочь появиться на свет.
В течение последних месяцев беременности судьба продолжала испытывать нас. Сначала кардиолог сообщил, что у нашей дочери присутствует серьезный порок сердца, требующий операции, возможно – сразу после рождения. Спустя еще пару недель появились подозрения о ранее не обнаруженной опухоли мозга. Я прошла через МРТ и десятки бессонных ночей, когда наконец результаты анализов показали, что у Лили нет никакой опухоли или других образований.
Получая очередной диагноз или негативный прогноз, мы изо всех сил старались сохранять позитивный настрой, параллельно следя за тем, чтобы наши родственники и друзья тоже его не теряли. Поэтому когда Лили появилась на свет, она была окружена любовью и чистым восторгом.
День, когда она родилась, стал самым счастливым в моей жизни. В родовой палате не было никаких грустных новостей или неловкого молчания. Нам явилась маленькая девочка с самыми большими щечками, которые я когда-либо видела. Ее ноготки казались идеально ухоженными, яркие губы напоминали бутоны роз, а каштановые волосики торчали в разные стороны. Она не была недоношенной, крохотной или синеватого цвета, как предполагали врачи. Лили весила больше трех с половиной килограммов и дышала самостоятельно. Возможно, у нее действительно имелся серьезный порок сердца и генетическое нарушение, однако она была именно тем ребенком, о котором мы молились.
Спустя четыре месяца после рождения Лили провели открытую операцию на сердце.
Помню, как страшно мне было отдавать ее в руки врачей, однако в глубине души я знала, что с ней все будет хорошо: мы слишком через многое прошли, чтобы так быстро завершить свой путь. К нашей огромной радости и невероятному облегчению, Лили перенесла операцию без осложнений и скоро вернулась домой.
Эта крошка показала себя настоящим бойцом. Она продемонстрировала, насколько сильной может быть. Я никогда не переставала удивляться, глядя, как стойко Лили переносит всевозможные уколы и хирургические вмешательства.
Моя дочь – словно путеводная звезда. Она привела меня к тем, кого без нее я никогда бы не встретила. Научила «замедляться», по-настоящему наслаждаться каждым днем и радоваться даже маленьким достижениям. Она показала, что любая жизнь стоит того, чтобы ее прожить, и что каждый из нас, независимо от диагноза, является полноценным и совершенными.
Лили демонстрировала такую храбрость, настойчивость и силу, которой могли бы позавидовать многие взрослые. Ее искренняя улыбка даже самый плохой день могла сделать прекрасным. Благодаря моей дочери я обрела цель. Ради нее я хочу быть лучшей на свете мамой.
Настанет день, когда она спросит меня:
– Ты хотела бы, чтобы я родилась без синдрома Дауна?
И тогда я объясню ей, что никогда не пожелала бы, чтобы она была кем-то другим. Ведь Бог услышал мои молитвы и создал ее именно такой. Моя Лили – один из величайших подарков, которые я когда-либо получала.
Том Шварц
Все, что мне нужно
Врачи прикасаются к чужой жизни каждый день и дают этим жизням коснуться своей собственной.
Автор неизвестен
Последние восемь лет я работаю дежурным медбратом в службе паллиативной помощи. Моя работа заключается в том, чтобы приезжать домой к пациентам, когда их болезнь выходит из-под контроля. Или когда человек, ухаживающий за ними, нуждается в эмоциональной и практической поддержке. Чаще всего мне приходится не столько консультировать растерянных родственников, сколько засучив рукава делать все самому.
Мне шестьдесят шесть. В моем случае это утверждение звучит как «Господи, до чего я устал!». Никто не должен пробуждаться от мирного сна в три часа ночи. Между собой мы называем это время «свинцовыми часами». Я действительно чувствую себя придавленным тяжелой плитой, когда пытаюсь рассчитать нужную дозировку лекарства в 2:37.
Родственники моих пациентов уверены, что я святой. Я скромничаю и отвечаю, что делаю все это исключительно ради денег – миллиона долларов в год, после чего мы все начинаем понимающе смеяться.
Больше всего на свете я люблю возвращаться домой на рассвете, когда на дороге еще нет ни души, кроме медленно проезжающих патрульных и разносчиков из хлебных фургонов. Я знаю, что мои пациенты спокойно спят, а это и есть самое лучшее и счастливое завершение ночной смены.
Однако бывают и плохие времена: ночи, после которых я невозможно измотан. Обычно они связаны с пациентами, страдающими от неутихающей боли или мучительной тошноты. Такие визиты высасывают из меня всю мою доброжелательность.
Однажды прошлой зимой в моем доме раздался поздний звонок. «Я не знаю, что с ним, но мне кажется, что-то не так. Видите ли, у моего мужа рак. Не могли бы вы приехать, чтобы осмотреть его и сказать, что я могу сделать, чтобы ему было комфортно?»
Натягивая на себя многочисленные слои зимней одежды, я осознавал, что быстро вернуться в свою теплую постель не получится.
Мокрый снег стучал по окнам. Мне понадобилось целых десять минут, чтобы очистить лобовое стекло машины. Двигатель никак не мог полностью прогреться и раздраженно ворчал. Асфальт был прикрыт десятью сантиметрами свежего рыхлого снега. Поездка к дому пациента превратилась в напряженное часовое скольжение по ледяным проселочным дорогам.
С каждым поворотом я злился все сильнее. Неужели трудно было просто проявить сочувствие по телефону и успокоить эту пожилую даму, оставаясь при этом дома, в полной безопасности и комфорте?
Моим пунктом назначения оказался двухсотлетний фермерский дом, внешний вид которого вполне соответствовал возрасту. Было понятно, что подъездную дорогу не убирали еще с предыдущей бури, а на задней лестнице выросла горка нетронутого снега. Мое плохое настроение достигло наивысшей точки, когда я постучал в дверь прихожей и не получил никакого ответа. Я постучал во второй раз, затем в третий. Я ошибся домом?
Наконец застучали защелки и дверь распахнулась. На случай внезапного порыва ветра женщина удерживала створки тонкими жилистыми руками. «Входите, входите! – воскликнула она. – Не снимайте ботинки, просто заходите внутрь! Печь, кажется, не работает, но я разожгла камин в гостиной, чтобы согреть Джорджа. Боже мой, вы просто ангел, что вышли к нам в такую погоду!»
Джордж дремал в потрепанном кресле возле огня. Слабые отсветы пламени освещали недопитую чашку чая и пластиковый стаканчик с ванильным пудингом, стоящий рядом с ним на стуле.
– Теперь он вообще не просыпается, даже для того, чтобы проглотить свое лекарство, – сообщила женщина.
Неровное дыхание Джорджа вырывалось из-под груды одеял.
– Хотите чашечку чая, чтобы согреться? – спросила его жена, и теплые интонации ее голоса заставили меня вздрогнуть.
Пока восьмидесятилетняя хозяйка возилась на кухне, я убрал чашку и пудинг и присел на стул так тихо, как только мог. Осторожно скользнув рукой под одеяло, я нащупал слабый нитевидный пульс под прохладной, тонкой как пергамент кожей больного.
Раздражение улеглось. Я подумал о жене, которая будет ждать меня на рассвете со свежесваренным кофе. О новой крыше нашего отреставрированного дома и о печи, которая никогда не подводила. Я ощутил здоровый ритм собственного пульса и свои сильные легкие, которые еще пару минут назад создавали белые облака пара, пока я пробирался через заснеженные сугробы. Я мысленно похвалил надежность своей машины и вспомнил о соседях, которые, скорее всего, расчистят для меня к утру нашу подъездную аллею.
Я думал о своей работе: она дает мне возможность оплачивать ипотеку и колледж детям и обеспечивает меня чаем на миллион долларов и невероятной благодарностью незнакомых людей.
«Большое вам спасибо, что приехали. Вы просто ангел, – вновь сказала жена пациента. Она протянула мне горячую чашку, и ее глаза наполнились слезами. – Хотите сахара или молока?»
Нет, подумалось мне. У меня уже есть все, о чем я только мог просить.
Кэт Коколиас
Благодаря социальным сетям
Семья – это не просто важная вещь. Это – все.
Майкл Джей Фокс
Поначалу социальные сети были мне совершенно неинтересны: я всегда предпочитала общаться с людьми лично. Даже когда моя подруга Карен, каждое воскресенье звонившая мне из Манхэттена, долго и с многочисленными подробностями рассказывала, как обстоят дела у моих внуков и каких-либо наших общих знакомых, которых она добавила в друзья, я не поддавалась. «Похоже, Сара отлично провела время на экскурсии. Если бы ты завела аккаунт, то сама могла бы это увидеть, – создавала интригу Карен. – А еще ты никогда не догадаешься, кого я нашла в этой социальной сети: наших одноклассников из старшей школы Лансингбург!»
Я отвечала, что все это здорово, но, наверное, просто не для меня. Кроме того, нет нужды создавать аккаунт, если я и так узнаю все новости от Карен.
Однажды моя десятилетняя внучка Сара показала мне свою страничку в социальных сетях и объяснила, как загружать фотографии. «Видишь, это просто», – сказала она и пообещала помочь мне выбрать фотографию для личного профиля.
Соблазн был велик, но и на этот раз я удержалась. Наконец однажды ночью в моей квартире раздался телефонный звонок. «Представляешь, я нашел Тедди! – вопил в трубку мой брат. – То есть Тедди нашел меня!»
– Погоди, Чак, ты говоришь о своем сыне Тедди?
– Да, – кричал он, – это самое настоящее чудо!
Много лет назад, еще будучи студенткой медицинского колледжа, я познакомила Чака с одной из своих однокурсниц. Они полюбили друг друга и поженились, после чего у них родился потрясающий золотоволосый мальчик, которого они назвали Тедди. К сожалению, когда малышу исполнилось два года, его родители развелись. Это было очень печально, потому что с тех пор никому из нашей семьи больше не разрешалось видеть Тедди – ни моему брату, ни его престарелому отцу, чье сердце было разбито. Тедди был для нас абсолютно потерян, и мы оплакивали его и скорбели так, будто он умер.
И вот теперь, спустя целую жизнь, Чак и Тедди (теперь просто Тед – тридцатичетырехлетний мужчина, отец двоих детей) смогли найти путь к воссоединению.
Оказалось, что Тед уже много лет искал отца. И только когда Чак зарегистрировался в соцсетях, чтобы быть на связи со своими приятелями из старшей школы, Тед наконец-то смог прислать ему весточку.
Чак продолжал говорить, а я уже взяла ноутбук, зашла на сайт авиакомпании Southwest Airlines и забронировала билет на самолет. Мы договорились, что Чак поедет из своего дома во Флориде и встретит меня в Международном аэропорту Норфолка. Я стану частью исторической встречи отца и сына.
Спустя еще две недели мы с Чаком сидели в гостиной двухэтажного дома в Вирджинии-Бич. Комната была заполнена игрушками. Я смотрела на красивого молодого мужчину, его великолепную жену и двоих улыбающихся малышей. Это были мой племянник Тед, его супруга Лорен, а также трехлетняя София и шестимесячный малыш Тедди.
Чак с нежностью взглянул на Теда:
– Тебе не кажется, что он похож на нашего папу?
Что ж, пожалуй. Глубоко посаженные карие глаза Теда, очертания его бровей, крепкий подбородок действительно напоминали нашего отца в молодости.
– Определенно! – согласилась я. – А вот этот маленький паренек очень похож на тебя.
В этот момент маленький Тедди скривил личико в беззубой улыбке, и стало ясно, что он просто точная копия Чака в младенчестве.
Разумеется, мне хотелось узнать о Теде все, однако я все-таки воздержалась от того, чтобы заставлять его пересказывать все события своей жизни за последние тридцать лет. Набор вопросов, которыми пришлось пока ограничиться, выглядел примерно так: «В какой старшей школе ты учился? Или в колледже?», «Какими видами спорта занимался?», «Какие команды тебе нравятся?» Я испытала облегчение, услышав «Янки» и «Дельфины». Да, он определенно сын своего отца.
На следующий день я наблюдала, как Тед с детьми надувает мыльные пузыри на заднем дворе дома. Когда он поднял Тедди на руки и стал с ним говорить, а тот, в свою очередь, внимательно заглядывал ему в глаза, словно понимал каждое слово, я ощутила в душе нечто вроде влюбленности.
В субботу мы с Чаком вызвались посидеть с малышом. Все шло хорошо, пока Тедди не проголодался. Я предложила ему бутылочку, но он лишь отплевывался, корчил гримасы и вопил, а в перерывах между рыданиями смотрел на нас так сердито, будто мы были его врагами. В конце концов он наплакался до изнеможения и уснул – усталость победила голод.
Ближе к полуночи вернулись Лорен и Тед. Мы радостно воскликнули: «Ура! Мама с папой пришли!», а Тедди проснулся и едва не выпрыгнул у меня из рук.
Когда настало время уезжать домой, мы никак не могли разжать объятья, а по дороге в аэропорт без конца повторяли: «Какое счастье, что нам выпал второй шанс!»
Теперь, когда отец и сын воссоединились, я знаю, что Чак будет крепко держаться за эти отношения и никогда больше не отпустит Теда. И все благодаря социальным сетям. Хотя подозреваю, что дело не только в них, а в чьем-то искреннем желании найти друг друга.
