Эми Маклеллан
Вспомни меня
Глава 11
То плача, то глотая успокоительное, я наконец кое-как засыпаю, погружаясь в странные видения и выныривая из них. В глубинах моего сознания вспыхивают и угасают следы воспоминаний, словно огонек спички в темноте. Я танцую босиком в пустом доме, украдкой улыбаясь отражению какого-то мужчины в зеркале… По загородной дороге несется машина, из открытых окон вырывается громкий смех и несется по ветру невесомым ярким шарфом. Звук искажается, переходя в детский плач. Вдруг кто-то говорит мне прямо в ухо, так что я чувствую на шее теплое дыхание: «Ибо возмездие за грех – смерть» [1]. Это голос Джоанны, она здесь, в комнате!
Мгновенно проснувшись, я вскакиваю в кровати. Вокруг темнота и тишина, рядом никого нет, хотя голос все еще звучит у меня в голове. Я пытаюсь удержать его, испить до капли ощущение присутствия Джоанны, но он ускользает, превращаясь в далекое эхо, растаивая рябью на воде. Я не верю в жизнь после смерти – вся моя вера давно улетучилась, вышла словно воздух из спущенного шарика. Просто мое подсознание пытается так справиться с травмой; однако иллюзия того, что Джоанна, пусть на миг, была рядом, действует на меня утешающе.
«Ибо возмездие за грех – смерть». Из нас двоих «плохой девочкой» всегда была именно я. Я нарушала запреты матери, навлекая наказание на нас обеих. При первой возможности я сбежала, оплатив месячную аренду части дома в Лондоне деньгами, оставленными мне бабушкой. Я меняла одну временную работу за другой – лишь бы хватало на вечеринки, путешествия и тусовки. Я была молода и изо всех сил старалась наверстать упущенное.
Даже сейчас я улыбаюсь, вспоминая о тех годах. Отличное было время, пусть по большей части оно и скрыто в пьяном тумане. Да и почему я должна чувствовать себя виноватой? Только потому, что Джоанна решила жить с матерью и стелиться перед ней? Я пытаюсь представить, как они тогда остались вдвоем. Деменция уже давала свои ростки, религиозная мания матери становилась все сильнее… Я видела это, приезжая домой на Рождество или в безденежные периоды, потеряв очередную работу. Потом Джоанна тоже уехала. Нашла хорошее место, купила неплохую квартиру, встретила Роберта, вышла замуж, родила…
Все это я помню смутно; даже день свадьбы сестры словно в тумане. Или я и тогда напилась? Мать сидела в церкви, похожая в своем строгом синем костюме на кассиршу банка. «Красота проходит, Сара, а порченый товар никому не нужен». Напутствие в самый раз для свадьбы, матушка.
Джоанна была в длинном белом платье с вырезом сердечком. Она вся светилась, сияя ямочками на щеках. Роба я помню слабо. Он был пилотом и подолгу отсутствовал. Настоящий красавец – твердых девять баллов по сравнению с ее семьей – и всегда это знал. Я поддразнивала сестру: вот он летает один во всякие экзотические страны, а стюардессы там в дальних рейсах наверняка ему на шею вешаются. Наверное, не очень красиво с моей стороны, если подумать, но она всегда только смеялась и говорила, что пусть – лишь бы ей бонусные мили шли. Остальное теряется в каком-то мутном мареве. В нем проскальзывают обрывки разговоров, места, люди… ничего вразумительного разобрать нельзя. Если доктор Лукас права и я почему-то подавляю эти воспоминания, то у меня получается что надо. Наверное, я так и продолжала, как в ранней юности, скакать с работы на работу, выпивать, путешествовать, пока в какой-то момент не оказалась почему-то в машине с Робом и малышом Джеймсом и мой мир не изменился навсегда.
Поплакав, я снова засыпаю. Будит меня звук хлопнувшей двери и запах бекона. В животе урчит от голода. Неудивительно – уже больше девяти. За последние сорок восемь часов от меня остались кожа да кости. Будь я моложе, такая потеря веса меня порадовала бы, но сейчас, в возрасте за сорок пять, это придает мне изнуренный вид и только.
Сколько я здесь еще пробуду? И как мне добираться отсюда домой? Домой… Вновь накатывает паника, сердце колотится так, что, кажется, сейчас разорвется. Умру, и никто даже не узнает. Была бы здесь Джоанна, она отвлекла бы меня разговорами и сунула лишнюю таблетку диазепама. Увы, теперь я совсем одна, запертая в номере, как в ловушке, и пульс под пальцами все никак не успокаивается.
Стук в дверь возвращает меня к реальности.
– Тетя Сара, ты здесь?
Джеймс! Мы не из тех, кто обнимается при встрече, но сейчас я неуклюже прижимаю его к себе, и мы сталкиваемся локтями и плечами.
– Мне сказали, что ты тут, – говорит он, освобождаясь, и показывает такую же ключ-карту, как у меня. – Я рядом, в двести двадцать третьем. Попросил записать на твой счет – ты ведь не против?
Ну конечно! Впервые после случившегося я чувствую, что могу дышать свободно – глубокий вдох и прерывистый, с облегчением выдох. Джеймс в каких-то четырех дверях от меня, на другой стороне коридора – ближе, чем когда-либо за последний год, но все равно слишком далеко для нашего полного ужасов мира. Я хотела бы лечь на дно, задраить люки и не отпускать племянника от себя ни на шаг. Может быть, попросить, чтобы нам дали соседние номера, или это будет выглядеть странно? Я напоминаю себе, что он уже взрослый и ему нужно свое пространство. Если я буду чересчур много требовать, то лишь отпугну Джеймса.
– Можно? – спрашивает он тем временем, кивая поверх моего плеча.
– Да, да, входи.
Я втаскиваю его внутрь. Он заполняет собой всю комнату – своим ростом, молодостью, переливающейся через край болью… Скулы у него заострились, под глазами фиолетовые круги. В этом есть какая-то странная интимность – оказаться вдвоем здесь, на фоне моей неубранной постели с крошками от печенья. Возле чайника использованные пакетики с заваркой, на полу валяются мокрые полотенца… Джоанна пришла бы в ужас, однако Джеймс ничего не замечает. Шаркая ногами, он подходит к окну и смотрит сквозь тюлевые занавески на парковку внизу. Тонкие плечи сгорблены, и мне хочется подойти сзади, обнять, утешить мальчика в его горе – материнская ласка, которой я сама отчаянно жажду. Но разве смогу я заменить Джоанну? Я не умею всего этого, не знаю, что сказать. Как мне объяснить случившееся?
– Твоя мама… – Я запинаюсь, не находя нужных слов.
Он оборачивается с перекошенным от горя лицом, падает на стул и обхватывает голову руками.
– Я уже опознал… тело. По видеосвязи – так я не смог.
Джеймс запускает пальцы в свои темные волосы.
– Жалкий трус. Я подвел ее. Кто-то должен был быть там, с ней.
Я облегченно выдыхаю – по крайней мере, теперь мне самой не придется покидать номер ради этого важного дела. Присев на краешек кровати, я беру племянника за руку. Пальцы у него длинные, тонкие и сильные, как у пианиста.
– Джеймс, ты ее еще обязательно увидишь. И она бы все поняла, ты ведь знаешь.
Подняв глаза, он через силу улыбается.
– Все равно это как-то неправильно. Лучше бы я сделал это лично, понимаешь?
Он мягко высвобождает руки и, словно не хочет, чтобы я к ним снова прикасалась, засовывает в карманы. Что ему наплели в полиции? Он думает, что я могла напасть на Джоанну?
– А ты как, тетя Сара? Мне сказали, ты тоже пострадала. У тебя на шее…
Я инстинктивно прикрываю горло ладонью. Если в полиции так говорят, значит, мне верят?
– Я в порядке. Только синяки и ссадины. Все остальное у меня в голове. Просто в мыслях не укладывается – твою маму все любили. Кто мог это сделать?
Джеймс громко шмыгает носом и снова запускает руки в волосы.
– Полиция считает, кто-то из знакомых.
– Да, она узнала его, когда он шел к двери.
– Тетя Сара, она опять с кем-то встречалась? Я предупреждал ее об интернет-знакомствах – в реальности люди оказываются совсем не теми, за кого себя выдают.
– Да нет, после того донжуана на пенсии – ни с кем, насколько я знаю.
Джеймс озадаченно морщит лоб.
– Какого донжуана?
– Да так, никакого. Один ушлый старикан, который оказался на пятнадцать лет старше, чем указано у него в профиле, и встречался с разными женщинами в трех разных странах. Не волнуйся, она его быстро раскусила. Мы тогда еще здорово над ним посмеялись.
Да, посмеялись – потом. На самом деле там был не один месяц флирта в электронной переписке и походов в дорогие рестораны. Джоанна долго ничего не подозревала, а когда узнала о настоящем возрасте и истинных намерениях своего ухажера, это стало для нее жестоким ударом.
Джеймс вне себя.
– Как его звали? Ты рассказала о нем полиции? Никогда не знаешь, что у таких типов на уме! Они только и выискивают беззащитных. У мамы были кое-какие сбережения – это всегда привлекает разных негодяев.
– Да, она слишком доверяла людям, – соглашаюсь я. – Думала, что все такие же, как она, – честные и добрые. А мало ли подонков…
– Им определенно должна заинтересоваться полиция. Может, был еще кто-нибудь?
Я пожимаю плечами:
– Не знаю. Она правда с этим покончила. Я думала, может, кто-то с работы… Она говорила, что выяснила кое-что об одном человеке.
Джеймс вскидывается:
– Что? О ком?
– Понятия не имею. Она не вдавалась в подробности. Сказала только, что не знает, как поступить. Вообще-то уже прошло порядочно времени, так что, возможно, все разрешилось. Был один из начальства, которого она не терпела, Алекс как-то там, но я не уверена, что речь шла о нем.
Надо было слушать внимательнее, когда Джоанна говорила о работе, однако она называла столько разных имен, столько незнакомых мне людей, с которыми я вряд ли когда-нибудь познакомилась бы, что я просто отключалась. Да и что мне за дело до чьей-то заболевшей кошки или новой кофемашины? Сейчас я бы все отдала, чтобы вновь услышать болтовню сестры о коллегах…
– А тебе она ничего не говорила?
Джеймс качает головой с отрешенным видом:
– Я никогда толком не вникал, когда она начинала рассказывать о работе.
Он тяжело вздыхает. Мы оба виноваты – следовало слушать ее, пока была такая возможность. Я пытаюсь приободрить племянника:
– Если это как-то связано с работой, полиция обязательно его найдет.
Джоанна непременно отметила бы где-нибудь то, что узнала. Она всегда очень щепетильно относилась к своим рабочим обязанностям. Не могу представить другой причины, из-за чего кто-то решил бы причинить ей вред. Сестра была воплощением порядочности.
Джеймс стискивает кулаки и опять сует руки в карманы. Усталый и исхудавший, наверняка давно ничего не ел. Надо бы нам вместе пойти перекусить…
Из коридора доносится шум, и я замираю, насторожившись. Прижав пальцы к губам, я прислушиваюсь к тому, что происходит снаружи.
Джеймс озадаченно смотрит на меня.
– Все в порядке, тетя Сара, это просто уборка в номерах.
Кажется, ему невдомек, как мало он меня успокоил – мне невыносима мысль о том, что сюда кто-то войдет. Нет, все-таки понимает: с тяжелым вздохом он поднимается со стула и идет к двери.
– Если не хочешь, чтобы они заходили, надо просто повесить снаружи табличку «Не беспокоить». – Джеймс проделывает это одним ловким движением и потом снова запирает дверь. – Та-дам!
Он улыбается, и я вижу перед собой лицо Джоанны – у ее сына такие же ямочки на щеках. В горле встает комок, и я едва сдерживаю слезы. Заметив это, Джеймс возвращается на место и берет со столика пульт.
– Давай-ка выпьем чаю и посмотрим телевизор, тетя Сара. Я знаю, ты его не любишь, но мне нужно как-то отключить голову, понимаешь? Не думать ни о чем. И мама хотела бы, чтобы мы посидели вот так, вместе, да?
Я киваю, улыбаясь сквозь слезы. Ох, Джоанна, как бы ты гордилась сейчас своим мальчиком! Мы устраиваемся рядышком на кровати и прихлебываем чай под какое-то кулинарное шоу. В какой-то момент я засыпаю – сидя, в одежде. Когда я открываю глаза, телевизор еще работает, но звук выключен, а там, где сидел Джеймс, осталась только вмятина на кровати, еще теплая.
Глава 12
15 лет назад
Где-то вдалеке рокочет гром. Я жду, когда он стихнет, однако раскаты не прекращаются. Я вдруг понимаю, что шум на самом деле где-то совсем рядом. Выбравшись из кровати, бреду в комнату Джоанны и выглядываю на улицу. Перед домом № 24 опять стоит грузовик, уже третий сегодня. Здоровяк в вытертой футболке, с пятнами пота под мышками, вытаскивает из кузова старое кожаное кресло. Почему они не глушат мотор, когда машина стоит? К чему зря воздух загрязнять? Хорошо, что Джоанны нет дома – ее такие вещи просто бесят.
Погрузив кресло на тележку, мужчина везет его к двери. Заметив меня в окне, приветливо машет рукой и что-то говорит; через двойное стекло не слышно. Встревоженная, я подаюсь назад. Кто он – новый сосед? Джоанна все это время с интересом следила за его переездом, комментируя: около пятидесяти лет; никаких признаков жены или детей; похоже, занимается машинами. Сестра рассчитывает на романтические перспективы, хотя мужчина, на мой взгляд, совершенно не ее типа. Даже отсюда, сверху, я хорошо вижу его редеющие волосы – а когда он нагибается, его тыльная часть головы открывается куда сильнее, чем хотелось бы.
Однако Джоанна отчаянно жаждет кого-то найти. Ей только тридцать четыре – еще есть шанс поймать мужчину, начать все сначала; может быть, даже снова родить. Она боится остаться одна. Имя Роба нечасто всплывает в разговорах – видимо, с трауром покончено, пора двигаться дальше, пока есть такая возможность. Как-то сестра выбралась в бар с компанией родительниц, которых обычно встречает у школы, когда привозит и забирает Джеймса. Вернулась раскрасневшаяся и довольная, со слегка стеклянными от выпитого глазами, и, смеясь, рассказывала о единственном красавце-мужчине среди этого мамского коллектива, который занимается ребенком, пока жена руководит бизнес-империей в области недвижимости.
– Полюбуйся на меня – веселая вдова! – переступая на цыпочках, чтобы не разбудить сына, проговорила Джоанна.
Мне было завидно – ну еще бы. Раньше я сама любила такие походы, отрывалась по полной, просыпаясь на следующее утро с раскалывающейся головой и выслушивая жуткие рассказы о своих похождениях от девчонок. Может быть, все еще наладится и я когда-нибудь к этому вернусь? Я имею в виду не выпивку – алкоголь при нейрологических проблемах, в общем-то, противопоказан, – а друзей, веселую болтовню, радость новой влюбленности. Я ведь молода, лучшие годы еще впереди, и не урод. Однако, боюсь, личное счастье уже никогда ко мне не постучится. Наверное, на этом надо поставить крест.
Раздается стук в дверь. Выйдя к лестнице на цыпочках, я вижу за стеклом очертания чьей-то фигуры. Вот черт! Терпеть не могу непрошеных гостей, однако после того, как одна важная посылка ушла обратно, Джоанна строго-настрого велела обязательно открывать дверь. Приходится выполнять.
На пороге стоит, дружелюбно скалясь, мужчина средних лет в пропитанной потом футболке, спустившихся джинсах и грубых рабочих ботинках. На голове у него какой-то кошмар – впереди длинные, даже чересчур, кудри, а лысеющую макушку прикрывает неумелый зачес. Видимо, это и есть наш новый сосед, которого я видела из окна второго этажа.
– Привет! – Он широко улыбается, протягивая огромную лапищу. – Я Алан, из двадцать четвертого.
Я осторожно пожимаю мозолистую, с пластырем на одном из ногтей руку и тоже называю свое имя.
– Рад знакомству, соседушка. Неплохой тут райончик, да? Не беспокойтесь, со мной он хуже не станет!.. Да, отличная улица, участки большие – для меня это важно. Сейчас уже так не строят.
Повисает неловкое молчание. Похоже, он ждет, что я подхвачу разговор, но я совсем отвыкла от светской болтовни.
– А вы откуда переехали?
– С севера, из Ланкашира. Тут у вас, в Шропшире, поцивилизованней будет, а? Я смотрю, тут все такие из себя, верно?
Не знаю, что и ответить. Никогда не считала Шропшир особо цивилизованным местом, но это я, видимо, не была в Ланкашире.
– Что вас сюда привело? – спрашиваю я, довольная собой – кажется, я все же не разучилась разговаривать с людьми. – У вас здесь семья, родные?
Его лицо омрачается.
– Нет, – после некоторого колебания отвечает сосед, – у меня никого нет. С этим мне не повезло.
– Значит, работа?
Он хмурится еще больше. Приходится мысленно одернуть себя – я слишком любопытствую. Еще решит, что я из любителей совать нос в чужие дела. Вот будет ирония…
– Я, в общем-то, наполовину на пенсии, так сказать, – неловко отвечает он наконец. – Мне просто понравился городок – здесь так славно…
Тут я окончательно захожу в тупик. Маркет-Лейтон можно охарактеризовать по-разному, но уж точно не как приятное местечко, куда можно переехать просто так. Мы здесь только потому, что так вот подвезло с работой Джоанне, которая затащила нас сюда, на север, а теперь, как она любит говорить, нам уже не по средствам вернуться обратно. Так она отметает любой намек с моей стороны, что стоило бы вновь переехать поближе к «Хилвуд-хаус». Я все еще уверена, что под наблюдением доктора Лукас дела у меня пошли бы на лад гораздо быстрее.
– Значит, вы тут только вдвоем с сестрой живете? – спрашивает Алан. – Не бойтесь, я человек безобидный. Никаких трупов на заднем дворе, ничего такого, – с маниакальным смехом добавляет он.
Что тут скажешь?
– Джоанна скоро вернется…
– Точно, Джоанна! – обрадованно восклицает он. – Я столкнулся с ней вчера вечером, а имя потом вылетело из головы, стыдно признаться. Вы только ей не говорите, ладно? Такая элегантная – сразу видно деловую женщину.
– Она работает в отделе кадров крупной юридической компании.
– И красивая, и умная, значит. А вы – Сара, да? – где работаете?
Рассказывать ему свою историю я не собираюсь, поэтому отделываюсь стандартным:
– Я решила сделать перерыв в карьере.
Я как-то услышала эту фразу от одного из отцов на детском празднике и взяла на вооружение. У Джоанны она неизменно вызывает смех: «В карьере? Они там вообще заметили твое отсутствие?» Ну да, очень смешно. Не всем же вращаться в высших корпоративных кругах.
Алан, однако, принимает мое объяснение без дальнейших расспросов. Возможно, его «наполовину на пенсии» значит примерно то же самое. Кажется, нам обоим есть что скрывать.
– Не хотите зайти? – кашлянув, предлагаю я. – Может быть, чаю или еще чего-нибудь?
Он широко улыбается:
– Спасибо, Сара, не сегодня. Еще полно дел. В доме бардак, ничего не распаковано. И откуда у меня столько вещей? Тут нужна женская рука.
Значит, действительно холостяк. Надо будет сказать Джоанне, мысленно помечаю я себе.
– Я видел у вас качели, – замечает Алан. – В доме есть малыш?
– Да, Джеймс, мой племянник, сын Джоанны.
Надеюсь, это его не отпугнет. Может, не надо было говорить? Сестра взбесится, если я все испорчу еще до того, как новый сосед переедет сюда по-настоящему. Однако Алан улыбается еще шире.
– Люблю детишек! Нет ничего лучше, чем слышать, как они играют снаружи. Без их голосов и лето не в лето. У вас есть домик на дереве? Я вам сделаю – тут я спец.
Он продолжает болтать, теперь уже что-то про водяные счетчики. Через несколько минут Алан опускается на колени посреди подъездной дорожки и снимает металлическую крышку, которую я даже не замечала. Запускает внутрь руки и вытаскивает их мокрыми по локоть.
– Я так и думал, – чуть ли не с удовольствием заявляет он. – Это и по моему счетчику было понятно – утечка. Я схожу в водопроводную компанию, но вам тоже надо бы проверить свои счета. Вы, наверное, годами переплачивали.
– Правда? Ладно, спасибо.
Обязательно сообщу Джоанне, всем этим она занимается. Я вообще была не в курсе, что у нас есть счетчик. Поэтому она ворчит, когда я долго не вылезаю из ванной?
Поднявшись на ноги, Алан вытирает ладони о грязные джинсы, оглядывает себя и со смехом качает головой.
– Ну и видок у меня. Вы, наверное, думаете, что за пугало к вам переехало! Честное слово, обычно я так не хожу. В следующий раз вы меня не узнаете!
Я невольно вздрагиваю. Хотя он, конечно, не в курсе моего состояния, для меня это прозвучало на грани фола. Я, однако, уже заранее примериваюсь, что записать о новом знакомом в свою книгу – высокий, кошмарная прическа и едва различимая северная монотонность речи, приобретенная в Ланкашире.
Алан не умолкает, и моя улыбка становится все более натянутой и отсутствующей. Он наконец замечает, что я его почти не слушаю, и резко обрывает себя, хлопнув в ладоши, словно подав сигнал к окончанию разговора. Может, мне тоже так делать, когда кто-то надоест?
– Ну, рад был познакомиться, Сара. Передавайте мои наилучшие пожелания вашей чудесной сестре Джоанне! – Он стучит грязным, перевязанным пальцем себе по лбу. – Видите – запомнил имя! И в следующий раз буду выглядеть попрезентабельнее!
Усмехнувшись, Алан поворачивается и шагает к своему дому через улицу.
– Не забудьте насчет водопроводной компании! Это не вода, это ваши денежки утекают!
Закрыв дверь, я бреду в глубь дома. На меня вдруг наваливается ужасная усталость. Интересно, что об Алане скажет Джоанна? Он холост, так что она наверняка забросает меня вопросами. Я прокручиваю в голове наш разговор, стараясь выделить то, что может ее заинтересовать. Однако в конце концов у меня остается впечатление, что я рассказала ему гораздо больше о нас, не узнав про него самого ничего существенного.