Эльвира Смелик
Только он
Пролог
Тихий, робкий всхлип вернул Алёну в реальность. А ведь всего несколько секунд назад казалось, мира больше не существует, он сжался до размера человеческого тела, и единственные возможные в нём ощущение – невероятное напряжение и боль.
За всхлипом последовал крик, сначала тоже робкий и отрывистый, будто на пробу, но уже через мгновение он перешёл в громкий возмущённый плач, сквозь который прорвался голос:
– Всё хорошо, мамочка! Девочка у вас.
Алёна хотела ответить, что знает, что ещё на первом УЗИ врач пообещала ей дочь. И даже губы шевельнулись, но звука не получилось, и она только коротко выдохнула, кивнув:
– А-а.
– И ровненькая какая, ладненькая. Красоткой будет. В маму.
И как только акушерка это определила? Насколько могла рассмотреть Алёна пока ещё слегка мутноватым взглядом – на вид, самый обычный младенец, точно такой же как все остальные. Единственное, чем он отличался от других, Алёна могла про него сказать – «мой».
Нет, лучше так – «моя». И стоило только подумать об этом, произнести про себя, как где-то глубоко внутри родилась тёплая ласковая волна, прокатила по телу, накрыла с головой, вновь помутила сознание. И сердце зашлось, и дыхание сбилось.
Моя. Дочка. Доченька.
Акушерка положила девочку Алёне на грудь.
– Вот, мамочка, подержите немножко. Полюбуйтесь. Уже решили, как назовёте?
– Карина, – пробормотала Алёна, подумала, что, наверное, опять слишком тихо, но акушерка услышала, улыбнулась.
– Красивое имя.
1
Многие ждут от нового года каких-то особых перемен, но, если не устраивают их сами, редко чего дожидаются. Алёна давно уже относилась к праздникам чисто формально – ну есть они и есть, и их положено отмечать. А на самом деле, они такие же обычные дни, и все эти расчёты на чудо, на приятные сюрпризы и прочее – милая, наивная ерунда, делающая реальность разве что чуть-чуть приятней.
Блестящую новогоднюю кутерьму быстро сменяли привычные будни: сессия, задолжники, в последний момент закрывающие хвосты по зачётам, потом короткая передышка от занятий на время студенческих каникул, а дальше – очередной семестр. И даже его не назовёшь новым, потому что он похож на все остальные, которые были и ещё будут.
Хотя некоторые сюрпризы всё же поджидали.
– Алёна Игоревна, – зав кафедрой мило улыбалась, – вы же в курсе, что Светочка вышла замуж и укатила с мужем в Питер. Поэтому её нагрузку пришлось распределить между всеми, пока не вернулась из декрета Анна Аркадьевна. Но это же не надолго. Всего пару месяцев продержаться.
Зав кафедрой вполне бы сошла за истинную англичанку, которую трудно чем-либо смутить и вывести из себя. Она всегда была сдержанна и любые неурядицы встречала вот с этой самой доброжелательной улыбкой, ведь настоящая леди будет вежлива и обходительна даже с такими нежданными гостями, как неприятности. Она и выглядела соответственно: ухоженно, аккуратно, стильно.
Изящными пальчиками с неброским маникюром зав подцепила со стола несколько листов с напечатанными на них списками, протянула Алёне.
– Вам я самых лучших подобрала. Самых умненьких. – Наверняка то же самое она говорила каждому из осчастливленных сотрудников подчинённой ей кафедры, и всё равно эти фразы вкупе с благожелательной улыбкой привносили нотку позитива в происходящее. – Четыре группы. Информационные технологии, второй курс. Для них же английский почти как второй родной.
– Ну да, – кивнув, вежливо согласилась Алёна, но тут же добавила: – Посмотрим.
Она на автомате пробежалась взглядом по списку, но даже не прочитала ничего, просто взглянула на буквы, составленные в слова. Точнее, в имена и фамилии. Опустила руку с листами, но почти сразу опять подняла.
Всё-таки было там что-то такое, сработавшее словно маячок, независимо от Алёниных устремлений пославшее в сознание сигнал, который требовал внимания. Или, скорее, в память.
Алёна внимательней вчиталась в список. «Группа 3121. Специальность «Системы управления информационной безопасностью предприятия». Алексеев, Величко, Данилова…» дальше, дальше, дальше и вот оно, ближе к концу «Решетников Дмитрий». Неожиданное совпадение. А если ещё и возраст учесть. Второй курс – это же девятнадцать-двадцать? Тоже подходит.
И всё равно – Алёна уверена – это только совпадение. Иначе просто быть не может. Да и ни к чему. Не настолько те воспоминания желанны и приятны, наоборот, они из тех, от которых изо всех сил стремишься избавиться, чересчур много в них несбывшихся надежд, разочарования и боли. И на следующей неделе, когда начались занятия, входя в аудиторию, в которой уже собралась и расселась по местам та сама группа 3121, она не ожидала ничего особенного.
Хотя, если быть до конца честной, всё-таки волновалась немного. От пришедшей в голову будоражащей мысли не так-то просто избавиться, даже если на сто процентов уверен в её несостоятельности – по крайней мере, времени нужно побольше, чтобы забыть окончательно и бесповоротно. Ещё и ясное понимание мешает, что у жизни вечно свои особые расчёты, не обязанные следовать ни логике, ни здравому смыслу, ни людским желаниям. Зато сейчас, когда войдёт, Алёна уже окончательно убедится, что поводов для волнения нет, и успокоится.
– Good morning. Nice to meet you.
Она остановилась возле преподавательского стола, обвела взглядом присутствующих.
Опять, точно так же, как с фамилией из списка. Взгляд скользнул, не зацепившись толком, но в сознание ушёл независимый сигнал, заставивший посмотреть ещё раз, более осмысленно и внимательно.
Если это действительно совпадение, то как-то уж чересчур.
Дмитрий Решетников. Наверняка он, не ошибёшься. Потому что – абсолютная копия своего отца. Глеба.
Ничего невероятного и в то же время необъяснимо притягательно. Волосы тёмно-русые, и даже по виду понятно, что густые, чёткий черты. Высокие скулы, нос совсем чуть-чуть курносый, губы не тонкие, но и не полные, очень пластичные, легко растягивающие в широкую улыбку. И глаза, серые, которые тоже умели улыбаться, даже если выражение на лице было довольно серьёзным.
Но через несколько мгновений улыбка в них сменилась недоумением и вопросом, примерно таким: «Почему это новая англичанка рассматривает меня с въедливым интересом?»
Да уж. Достаточно.
Алёна второй раз оглядела присутствующих. Группа как группа, тоже ничего нового. Парни и девушки, самые разные, симпатичные и не очень, полный набор от вечно довольных жизнью беспечных раздолбаев, полагающихся на удачу и собственное неотразимое обаяние, до сверхсерьёзных умников, точно знающих, что им в жизни нужно и прущих к цели в режиме танка.
Она представилась, назвав свои имя и отчество, и опять посмотрела на Решетникова. Наткнулась на ответный взгляд и торопливо отвела глаза, но успела заметить: одна бровь чуть приподнята, другая, наоборот, опущена, отчего на лице возникло выражение лёгкой, немного дурашливой сосредоточенности, какое бывает, когда пытаются что-то вспомнить. Или Алёне только показалось?
Вообще-то он ведь и правда мог её помнить. Сколько ему было, когда Глеб с семьёй съехал от родителей в собственную квартиру? Вроде бы лет пять или чуть меньше? И все хихикали и умилялись, когда маленький Димка с абсолютно серьёзным видом заявлял, что вырастет и непременно женится на соседской Алёне. И только ей самой почему-то было не до смеха.
2
(прошлое)
Алёне казалось, она была влюблена в Глеба всегда, сколько себя помнила, даже ещё в детском саду. Когда она туда ходила. А Глеб в это время уже ходил в школу.
На первых порах это выражалось как восторженное обожание, открытое и искреннее, ни капли не скрываемое. Позже влюблённость стала чуть более осознанной, начала смущать, перешла в разряд тщательно оберегаемой тайны, и осталась ею надолго, потому что пришло горькое осознание – тут Алёна никогда не дождётся взаимности, Глеб для неё навеки недосягаем. Но не по пространственным параметрам и даже не по каким-то другим, а только если дело касалось любви. Любви между парнем и девушкой, между мужчиной и женщиной.
Увидеться с ним – вообще не проблема. Они жили в соседних квартирах, их семьи прекрасно ладили, частенько помогали друг другу. Да у них даже балконы располагались совсем рядом, те разделяла только бетонная перегородка, за которую можно без труда перегнуться и заглянуть, а при желании и перелезть, если не боишься оступиться и сорваться вниз с высоты седьмого этажа. Правда, никто подобного ещё ни разу не проделывал. А что-то передать – и совсем просто, даже из квартиры выходить не надо.
Алёна с Глебом и общались довольно легко, но только касательно всего остального: игр, болтовни, времяпровождения, пока дома пусто и родители на работе, простой детской дружбы и почти родственной близости. Совсем как между старшим братом и младшей сестрой.
Да, именно так – старшим братом и младшей сестрой. И сначала-то Алёну это более чем устраивало. Ну а что ещё нужно неразумной деточке? Просто находиться рядом, просто любить самой – своею невинной ничего не знающей любовью.
Зато потом всё изменилось. Для Алёны. А для Глеба – нет. Нисколько, ничуть. Для него она по-прежнему была малышкой, о которой нужно заботиться, которую нужно оберегать и защищать. Девочкой – да. Но не в том смысле девочкой. Он и называл её чаще не по-нормальному «Алёной», а глупым детским именем, бывшем в ходу в самые младенческие времена – «Лёлькой».
Хотя Алёна упрямо верила, что когда-нибудь это изменится, стоит только вырасти ещё немного, повзрослеть, дождаться момента, когда разница в возрасте перестанет казаться критичной. Ну реально же – подумаешь, всего какие-то четыре года. После двадцати они вообще перестанут иметь значение. Наверное.
Да и тогда они казались уже не настолько важны. Ей четырнадцать, ему восемнадцать. И ведь она далеко не наивная простушка, с головой у неё всё в порядке, мысли в ней достаточно умные и на любые темы, да и с внешностью – очень даже. Может, личико ещё и детское, зато фигура, как надо, а грудь вообще уже второго размера, хотя сама по себе Алёна худенькая и стройная. И в школе мальчики постарше давно уже поглядывали на неё с интересом, и некоторые из них ей вполне даже нравились, но всё равно – никто не дотягивал до Глеба.
В тот день мама отправила её в магазин, потому что, готовя ужин, внезапно выяснила, что дома в наличии только надкусанная горбушка ржаного и подсохший ломтик батона. И если вечером они вполне обошлись бы и этим, то наутро хлеб непременно нужен – для бутербродов. Алёна, не забыв выразить праведное возмущение – тащиться куда-то на самом деле не хотелось – всё-таки отправилась за покупками и уже на обратном пути столкнулась с Глебом.
Ничего удивительного, кстати. Он тоже шёл домой, и, естественно, путь у них оказался общим. Конечно, почти всегда можно идти разными дорогами к одной цели, но не в данном же случае.
А ещё Алёне показалось, что вот эта их встреча, даже несмотря на всю свою предсказуемость и обычность, не случайна. И кто его знает, почему? Наверное, потому что очень хотелось так считать.
– О, Лёлька, привет! – первым окликнул её Глеб, и это тоже показалась по-особому значимым. – По хозяйству припахали?
– Ага, – подтвердила Алёна, взмахнула пакетом.
Но зачем им разговаривать о такой ерунде? Особенно после того, как возникли мысли про ту самую необычную важность происходящего. А вдруг это судьба посылает Алёне сигналы? Намекает, что пора уже сделать решающий шаг или хотя бы выяснить, что и правда уже пора. Но даже если нет, и всё действительно только кажется, почему бы не попробовать?
Если всего лишь надеяться и ждать, не предпринимая никаких действий, так ничего никогда и не произойдёт. Вот только – что бы такое сказать?
– Глеб!
– А?
– Научишь меня целоваться?
3
(прошлое)
– А! – Глеб даже на мгновение застыл на месте, потом со взрослыми назидательными интонациями поинтересовался: – Не рано тебе?
Алёна возмущённо насупилась.
– Мне, между прочим, совсем скоро уже пятнадцать.
– И что? – не проникся Глеб.
– Да у нас в классе почти все девчонки с мальчиками встречаются, – со значением заявила Алёна. – А некоторые даже…
С ним легко разговаривалось и о таком. Без подробностей, конечно.
– А тебе это зачем? – Глеб хмыкнул с осуждением. – В пятнадцать. Сначала с одним, потом с другим, потом со всеми сразу и по кругу? Вот от кого-кого, а от тебя такой глупости не ожидал.
– Да ты же сам всё додумал! – возмутилась Алёна, насупилась ещё сильнее, обиженно скривила уголок рта. – Я и не собиралась. Я же просто про целоваться. Это, что, тоже противопоказанно и никогда в жизни не пригодится? – Она сердито глянула на Глеба, пробурчала: – Как будто сам в пятнадцать ни разу не целовался. До шестнадцати ждал? Или вообще до восемнадцати?
Глеб рассмеялся.
– Не ждал.
Алёна вскинулась, воскликнула с нарочитым пониманием:
– Но ты же парень – да? А это совсем другое. И целовался ты исключительно со взрослыми тётями, которым уже можно.
Глеб опять рассмеялся, протянул умильно, снова показательно по-взрослому:
– Какая же ты, Лёлька, дурочка ещё.
Она напряглась, настороженно сузила глаза, кажется, у неё даже ноздри раздулись из-за внезапной остроты и накалённости момента.
Если он сейчас произнесёт слово «маленькая», Алёна его ударит. Вот честно, ударит. Потому что это невыносимо обидно, и даже больно. И сколько можно терпеть это в одиночку? А Глебу всё равно, он ничего не чувствует, не понимает. Точнее, не желает понимать, отчего так ужасно звучит для неё это слово.
«Маленькая» – как известие о неизлечимой болезни, как смертный приговор.
И даже разговаривать с ним пропало желание, а уж тем более действовать. И чего она выдумала про какие-то там знаки судьбы? Реально – дурочка. И вообще захотелось всё-таки найти иной путь к общей цели, то есть к дому, но идти-то оставалось метров двести.
Алёна шагала, не задумываясь над тем, как это делается. Само же давно получается, все люди, и животные тоже, просто ходят, не заморачиваясь на то, по какой системе следует переставлять ноги. А потом, наверное, под подошву что-то попало, камешек, например, или ступила неудобно – нога резко пошла в бок, вывернулась, и, вскрикнув от внезапно пронзившей её острой боли, Алёна покачнулась, не удержала равновесия и с размаху уселась на асфальт.
Глеб запоздало дёрнул рукой в желании её удержать, но не успел, поймал только воздух, и потом сразу присел рядом, ухватил за плечи, спросил испуганно:
– Алён, ты чего? Ты как? Всё в порядке?
– Просто нога подвернулась, – пробормотала Алёна, даже не особо задумавшись над словами. Потому что до сих пор было жутко больно.
Она вцепилась пальцами в собственную щиколотку, сжала посильнее, предполагая, что так будет легче, но боль упрямо растекалась по ноге и, кажется, становилась только сильнее. Даже слёзы выступили. И нога прямо на глазах принялась опухать.
– Всё цело? – продолжал выспрашивать Глеб. – Встать сможешь?
– Попробую.
Он подхватил Алёну под локти, стал медленно подниматься, тянул её за собой.
Встать-то она встала, но стоило наступить, или даже не наступить, а только попытаться, на покалеченную ногу, Алёна чуть снова не грохнулась, едва не разревевшись от нового приступа боли. Хорошо, что Глеб её по-прежнему крепко держал.
– Может, скорую вызвать? – предложил он встревоженно.
– Зачем?
– Отвезут в травмопункт.
– Не хочу в травмопункт, – Алёна шмыгнула носом. – Хочу домой.
Глеб не растерялся, произнёс невозмутимо:
– Ну, давай тогда отнесу.
– На руках? – на несколько секунд Алёна даже забыла про боль, моментально представив, как это будет.
Как Глеб подхватит её, приподнимет, прижмёт к груди, и она обовьёт руками его шею. Ну, надо же как-то держаться! И, может, даже положит голову ему на плечо. И его щека будет так близко. И глаза. Если он повернёт к ней лицо. И губы. Ещё ближе. И…
– На закорках, – выдал Глеб.
– А почему не на руках? – разочарованно выдохнула Алёна.
– Потому что так легче и удобнее, – пояснил Глеб деловито, посмотрел внимательно. – А ты точно не притворяешься? А то как-то претензий многовато для раненой.
– Притворяюсь, конечно! – в негодовании выпалила Алёна. Она стояла на одной ноге, а вторую поджимала, словно цапля, боясь прикоснуться ею к асфальту. Вдруг станет ещё больнее. – Неужели не заметно? – Она попыталась показательно оттолкнуть всё ещё поддерживающие её руки Глеба, даже рискуя упасть. – А ты иди. Обойдусь. Доковыляю и сама как-нибудь, не переживай. Или доползу. А то вдруг ещё надорвёшься.
– Ну ты и заноза стала, – критично улыбнувшись, вывел Глеб, но тут же распорядился: – Давай, забирайся. Не выделывайся.
И продекламировал через плечо, поворачиваясь к Алёне спиной и приседая:
Уронили Лёльку на пол,
Подвернула Лёлька лапу.
Всё равно её не брошу,
Даже вредную такую.
– И не складно совсем, – пробурчала Алёна, капризно выпячивая губы, разрываясь между желаниями смертельно обидеться и беспечно рассмеяться, наклонилась, привалилась к Глебу, а он подхватил её под коленки, чуть тряхнул, пристраивая повыше и поудобней, выпрямился и опять тряхнул.
Алёна немного испугалась, прижалась к нему ещё теснее, вцепилась в плечи.
– Только за шею сильно не обнимай, – предупредил Глеб. – А то далеко не уйдём, задохнусь.
На руках неудобно, за шею не обнимай. Алёна опять на некоторое время забыла про боль. Потому что – всё равно круто. Находиться так близко, ощущать его телом, осознавать его силу. А ещё можно уткнуться лицом в его густые мягкие волосы. Правда, это щекотно. Или дотянуться до уха, коснуться его губами – конечно, случайно! – и прошептать, что-нибудь. Например…
– Дверь сможешь открыть? – Они уже стояли возле самого подъезда, точнее Глеб стоял. – У тебя ключи далеко? У меня – в брюках, в кармане. И что бы их достать, придётся тебя ссадить.
– У меня в куртке, – откликнулась Алёна. – Сейчас.
Она понадёжней зафиксировалась одной рукой, хотя и уверена была, что Глеб её не уронит, второй залезла в карман, выудила оттуда связку, приложила «таблетку» к нужному гнезду и, услышав весёлое пиликанье электронного замка, подцепила пальцами край двери. Кнопку для вызова лифта нажимала тоже она, а Глеб так и тащил её до самой квартиры и только на площадке аккуратно ссадил прямиком на резиновый рифлёный половичок с полустёршейся надписью «Welcome». Но всё равно не отпустил, придерживал или, скорее, даже приобнимал, и смотрел сверху-вниз, странно так смотрел.
И Алёна не торопилась отодвигаться, пялилась в ответ, и почему-то всё расплывалось перед глазами. Может, потому что боль в ноге никак не проходила и на глаза опять наворачивались слёзы, может, потому что на площадке было слишком темно, а может, голова шла кругом от безумного желания – приподняться, потянуться, приблизиться и всё-таки коснуться его губ своими. И, кажется, Глеб думал о том же. А иначе почему он так смотрел? Чего ждал и хотел? Разве не этого?
Этажом выше или ниже громко хлопнула дверь, всполошив безмятежно дремавшее эхо. Оно заметалось по лестничным пролётам, отскакивая от стен, загудел вызванный лифт. Глеб вскинул руку и нажал на клавишу звонка, тот глухо заверещал в глубине квартиры.
Дверь распахнулась как-то чересчур быстро, будто мама как раз находилась в прихожей.
– Тёть Кать, Лёлька тут ногу подвернула, – выложил Глеб без всяких вступлений.
Он и дальше что-то говорил, и мама говорила, словно эстафетную палочку принимая дочь из заботливых рук соседского парня. Алёна не вслушивалась.
Да какая разница? Когда самое важное, самое желанное уже произошло минуту назад. То есть как раз-таки не произошло, но ведь почти. Ещё бы немного времени, и всё получилось бы окончательно. Пусть даже не прямо сегодня, не прямо сейчас, чуть позже, но обязательно бы, обязательно получилось.
Если бы не объявилась эта чёртова Лиля.
4
Конечно, занятия не самое лучшее время для воспоминаний. Хотя эти и в любой другой момент были бы не желанны. Алёна отогнала их, но они всё равно время от времени мелькали в сознании отдельными кадрами, выхватывая из прошлого то фразы, то ситуации, мешая полностью сосредоточиться на настоящем. Но группа и правда оказалась довольной сильной. Некоторые даже разговорной речью владели достаточно свободно – сразу ясно, что занимались языком дополнительно или учились в специализированных школах – что уж говорить про чтение и перевод.
Решетников был не из лучших, но и не из худших, обычный средний уровень. С зачётом, если станет добросовестно выполнять задания, проблем не возникнет. Он точно не из тех, кто мается дурью целый семестр, а потом таскается следом, пытаясь взять измором или выклянчить заветную отметку в зачётке.
Он и тут походил на Глеба. Тот тоже излишним усердием в учёбе не отличался, но и никаких особых трудностей не испытывал. После школы поступил в институт, но заканчивал его уже на заочном, потому что после второго курса вынужден был устроиться на работу. И, между прочим, как раз из-за этого парня, из-за Решетникова Дмитрия, который тогда только-только появился на свет.
Даже не верилось, что когда-то он был крошечным младенцем, а ведь Алёна видела это собственными глазами, и в те времена никто не называл его полным именем. Обычно – Димочкой или Димкой. И Алёна так называла. А сейчас это казалось странным. Опять настоящее и прошлое конфликтовали между собой, создавая в мыслях неприятный диссонанс.
Пара закончилась, на несколько минут стало шумно, когда студенты начали подниматься с мест, двигая стулья, убирать в сумки методички, ручки и тетради, переговариваться. Потянулись к выходу. Кто-то стремился выскочить из аудитории побыстрее, а вот Решетников не торопился. По-прежнему сидел, но уже развернувшись на стуле боком, и трепался со своим соседом.
Тот поднялся первым, даже можно сказать, вырос над столом. Длинный, и имя у него как раз в тему – Ростислав. Если произносить полностью. Но одногруппники обычно называли его уменьшительно – Ростик – в большинстве своём глядя на него снизу-вверх, и это смотрелось забавно.
Алёна тоже сидела на месте. Ей вообще можно не вставать, ведь никуда не надо идти. Сейчас у неё ещё одна пара в этом же корпусе, в этой же аудитории, только группа другая – 3123. А парни наконец-то двинулись к выходу, поравнявшись с преподавательским столом чуть притормозили.
– До свидания, Алёна Игоревна, – с показательно-вежливой улыбкой выдал Ростик. – До новых встреч.
– До свидания, – качнув головой, откликнулась Алёна.
– До свидания, – тихо произнёс Решетников, остановившись, опять посмотрел вопросительно, как в самом начале пары.
А глаза у него действительно серые, слишком-слишком знакомые. Ощущение такое, будто смотрит на тебя не человек, а твоё давнее прошлое и спрашивает: «А ты помнишь?»
– Ну, долго вы там? – раздался нетерпеливый окрик.
Предназначался он точно не Алёне. Парням. В дверном проёме их поджидала девушка, из той же группы. Алёна не запомнила пока ни имя её, ни фамилию. Не нашлось ничего яркого, что зацепило бы и прочно отпечаталось в сознании – просто симпатичная, милая, приятная.
Парни ускорились, девушка шагнула за порог, те двое за ней следом, и аудитория окончательно опустела. Если, конечно, не считать Алёну.
Чуть-чуть пройдя вдоль по коридору, Дима оглянулся. Как-то неосознанно получилось, само собой, и даже смысл этого действия не особо был понятен. Чего он там рассчитывал увидеть? А Ростик заметил. Его брови с многозначительным удивлением поползли вверх, губы вначале вытянулись, потом разошлись в широкую пошловатую улыбку.
– Димон, а ты, похоже, впечатлился. Да? – с пониманием протянул Ростик. – На новую англичанку запал? Я угадал? – Он мечтательно уставился в потолок, согласно кивнул. – Она, конечно, ничего такая. В самом соку. И как раз в моём вкусе.
Идущая чуть впереди Ксюша тоже оглянулась, снисходительно глянув на Ростика, фыркнула.
– Да в твоём вкусе вообще всё, что движется. А иногда и то, что не движется, тоже.
Но тот проигнорировал её замечание. Да с него любые насмешки, как с гуся вода, и вообще неизвестно, чьи слова кого сильнее задевали. Поэтому Ростик, показательно не обращая внимания на Ксюшину критичность, принялся развивать тему:
– Димон, – он прицельно прищурился, продолжая довольно лыбится, – а может… а? Попробуем, подкатим? И посмотрим, у кого из нас быстрее получится?
– Да успокойся уже! – поджав губы, выдала Ксюша. – Не все такие извращенцы как ты.
– А Ксюха-то напряглась, – многозначительно пропел Ростик, растягивая губы всё шире и шире.
Интересно, у него ещё щёки не заболели от нескончаемых улыбок?
– Ну и напряглась. И что? – с вызовом воскликнула Ксюша. – Потому что достал ты уже со своими глупостями.
– Да ладно? – не унялся Ростик. – А точно из-за этого? Или всё-таки из-за Димочки разволновалась? Вдруг он не станет больше дожидаться, пока ты созреешь, а перекинется на что-то более спелое и аппетитное.
Ксюша опять фыркнула, смерила Ростика пренебрежительным взглядом.
– Слюни подбери. И вообще, ты просто слишком озабоченный, чтобы других оценивать адекватно. Говорю же, не все, вроде тебя, только об одном и думают.
– Так я разве о том? – Ростик изобразил праведное негодование. – Я ж исключительно о любви. Которая высокая и светлая. – Он воззрился на приятеля. – Димон, а ты-то чего молчишь? Уже разрабатываешь план действия?
– Какого действия? – озадаченно вскинулся Дима.
– Ну, как какого? – хохотнул Ростик. – Как будешь подкатывать к Алёне Игоревне. Чтобы я тебя не опередил.
– Да не, – Дима мотнул головой.
– А чего ж тогда задумчивый такой?
– Мне кажется, я её откуда-то знаю. Видел. Раньше.
– Да наверняка видел, – опять вклинилась Ксюша. – Прямо здесь, в универе. Например, на кафедре в преподавательской, когда к Светочке за зачётом ходил.
– Наверно, – послушно согласился Дима, даже не задумавшись.
– А насчёт спора-то как? – влез Ростик, и Дима посмотрел на него, поморщившись, произнёс спокойно:
– Может, и правда, заткнёшься уже? Реально достал.
Ростика и тут не пробрало, и выводы он сделал свои, всё такие же самонадеянные.
– Ну ни фига себе! – воскликнул торжествующе. – Это чё, выходит, я прав? Димон на англичанку запал.
Ему никто не ответил. Потому что – бесполезно. Он всё равно не заткнётся, если хоть как-то реагировать на его слова. Единственное работающее средство – просто молчать. А без отклика Ростика надолго не хватало, уже проверено.
Дима, вместо того, чтобы, как остальные выйти с лестничной площадки в коридор второго этажа, свернул в сторону следующего пролёта, бросил ещё не успевшим ничего осознать одногруппникам:
– Вы идите. Я сейчас. Мне надо. – И заскакал вниз по ступенькам.
Ему действительно надо – хотя бы на минуту остаться одному. Всё равно где, лишь бы избавиться от гудения этих назойливых голосов, насмешливой прямолинейности туповатых фраз и просто подумать.
Алёна Игоревна. Алёна. Алёна? И правда что-то особенное было для него в этом имени.
