bannerbannerbanner
Смерть в пионерском галстуке

Эльвира Смелик
Смерть в пионерском галстуке

Полная версия

Глава 6

– А где Дмитрий Артемович? – спохватилась Настя. – Надо подходящие ветки срубить и вкопать, чтобы котелок над огнем повесить. Хотя, может, тут найдется, чем их заменить. – Она развернулась к зданию столовой, окинула его задумчивым взглядом. – Или пойду сама поищу. И что-нибудь подходящее, и Диму.

Правда, никуда идти ей не пришлось – тренер сам объявился. Удовлетворенным взглядом окинул обстановку, а потом заявил:

– Мы тут, Насть, сообща решили…

Напарница удивленно подняла бровь, уже заранее настроенная негативно к любому его предложению. Дмитрий Артемович заметил, но не смутился, продолжил решительно:

– …что ребята немного вымотались с непривычки. Я поймал связь, созвонился и сказал, что мы слегка притормозим, останемся тут на денек, а потом, изменив и сократив маршрут, выйдем в назначенный день прямо к кемпингу.

– Очень интересно, – недовольно процедила Настя и тут же воскликнула в праведном негодовании: – А со мной согласовывать типа совсем не обязательно? – Процитировала пренебрежительно: – «Вы решили». – И сердито задышала, раздувая ноздри.

Соня даже подумала, что Рыжему не придется идти за тушенкой – не пригодится. Судя по кровожадному взгляду инструкторши, обед у них сегодня будет из Дмитрия Артемовича. Но тренер, не замечая нависшей над ним угрозы, по-прежнему лучась дружелюбием и счастьем, протянул радостно и невинно:

– На-асть. Ну ничего ж страшного. Передохнем дня два-три. – Широко развел руками: – Чудное же местечко. И природа, как родители заказывали. Солнце, воздух, лес, речка недалеко. Почти цивилизация. Ну не способны нынешние городские детки в спартанских условиях выживать. Слишком нежные. – Доложил бодро: – Яна с Валей уже и корпус выбирают для ночевки. – И перевел взгляд на Соню: – А ты почему не с ними?

Бродить по заброшенным домикам с Кошкиной и Силантьевой не слишком хотелось, особенно после случая в туалете. Но если выбирать из двух зол меньшее, Соня предпочла бы их, а не надоеду Рыжего.

– Я просто занята была, – оправдалась она и добавила: – Уже иду.

И действительно пошла, ответив презрительной усмешкой на разочарованный взгляд Рыжего, а по дороге думала, что это довольно странно: почему сейчас Настя не стала сильно спорить и выставлять условия, как возле разрушенного моста, а настолько легко согласилась? Возможно, она и не против остаться? А возмутилась только потому, что не согласовали с ней.

Кошкина с Силантьевой, как оказалось, не особо далеко и ушли. Соня нашла их в ближайшем корпусе, расположенном по правую руку от столовой.

Тот представлял собой деревянное одноэтажное здание. Сразу за входной дверью довольно просторное помещение, типа холла. Друг напротив друга еще четыре двери, по две на каждой стороне. Одна оказалась снята с петель и просто привалена к косяку. За ней пряталось что-то типа кладовки без окон, заполненной стеллажами и полками.

Соседняя комната чуть побольше и с окном, скорее всего, вожатская. На стенах до сих пор висели какие-то плакаты, нарисованные от руки, из мебели стул без сиденья и панцирная кроватная сетка.

Кошкина с Силантьевой находились в комнате напротив, в которой когда-то жили девчонки, судя по валявшейся на полу резинке для волос и лежащей на подоконнике выцветшей, разбухшей от сырости книжке в мягкой обложке – типичному любовному романчику о школьниках.

Яна сидела на корточках и что-то пыталась выудить из-за отошедшего от стены плинтуса. Оглянулась на вошедшую Соню, но ничего не сказала, не спросила, зачем та приперлась, продолжила свое занятие. Силантьева тоже промолчала, нашла себе дело поинтересней – наблюдать поверх подружкиного плеча, как та воюет с сопротивлявшейся находкой. Но у Сони, как на автомате, вылетело очередное оправдание:

– Дмитрий Артемович сказал, чтобы я вас нашла.

И опять досадно стало – на себя. Хоть снова уходи. И все-таки Соня убегать не стала, прошла еще дальше, устроилась у окна. А Кошка, естественно, добилась своего, вытащила на свет таинственный предмет, который оказался обычной общей тетрадью, завернутой в целлофан, – личным дневником человека с инициалами «А. В.» Если это, конечно, инициалы.

Почерк убористый и четкий, почти каллиграфический, чем-то похожий на Сонин, исправлений совсем немного. Явно писала девочка, и наверняка такая, которая хорошо училась. Потому что не две строчки в день ни о чем, а минимум полстранички. Еще и рисунки: милые звериные мордочки, портреты, пейзажи, цветочки.

Обычно со временем бумага желтела, да и условия тут точно не библиотечные, но дневник казался почти новеньким: ни выцветших чернил, ни подтеков, ни заломов. Значит, его спрятали не так уж давно.

Силантьева разочарованно заныла, но не упустила возможности в очередной раз зацепить Соню, намекнув на Демида. Хорошо Яна ее не слушала, увлеченно листала тетрадь.

Самые первые записи еще апрельские, про дом, про школу, про учителей и одноклассников. В целом Валя оказалась права: не самые оригинальные девчачьи переживания.

Первые заметки про лагерь появились только в начале июня. Но и в них не содержалось ничего интересного: типичные лагерные будни – подъем, завтрак, мероприятия по расписанию, дискотеки по вечерам, отношения в отряде, ехидные высказывания о какой-то парочке.

И вдруг: «Здесь творится какая-то дичь!»

Слова, написанные гораздо крупнее остальных. Еще и обведены несколько раз. Они слишком не соответствовали тому, что девчонки видели на предыдущих страницах.

От неожиданности Силаньева аж икнула, прошептала недоуменно и настороженно:

– И что там творилось?

И словно в ответ на ее вопрос с улицы донесся странный тягучий, режущий слух крик, что-то с силой ударило в оконное стекло. И почти сразу раздался новый крик, истошный, но уже вполне человеческий:

– Сюда! Идите сюда!

Девчонки замерли, словно окаменели, вытаращив друг на друга глаза.

Соня явственно ощутила, как мысли на мгновение застыли, в голове стало пусто.

Несмотря на призыв, никуда идти не хотелось. Даже ноги, будто соглашаясь, стали ватными, и сердце отстукивало «Не хо-ди, не хо-ди». Наоборот, хотелось оказаться в моменте, когда самое страшное, что произошло, – ночевка в лесу под тентом, а все остальное просто еще не случилось. И вообще, существовало исключительно в Сонином воображении.

Судя по виду Силантьевой, та тоже предпочла бы остаться. А еще лучше – убраться подальше, словно в сказке перенестись одним махом, желательно прямо домой.

И только Кошкина спустя пару секунд очнулась, подскочила, ринулась к выходу, не выпуская из рук тетрадь. Тогда и Соня с Валей, словно подхваченные порывом, бросились следом, вылетели из корпуса, метнулись к столовой. Хотя душа по-прежнему замирала.

Рыжий стоял на дорожке, встрепанный, с выпученными глазами, указывал куда-то пальцем и отрывисто твердил:

– Там… в кустах… труп!

– Макс! Ты рехнулся? – сквозь сбившееся дыхание выдала Кошкина. – Какой труп?

Но даже по ней было хорошо заметно, что она не столько не верила, сколько не желала верить.

– Там. В кустах, – повторил Рыжий. – Я за дровами пошел. А там… он.

– Кто «он»? – вмешался подбежавший Дмитрий Артемович.

– Да говорю же, человек. Мертвый. Лежит.

– Я же предлагала лучше спасателей подождать! – заскулила Силантьева.

– А Настя где? – спросила Кошкина, нахмурившись.

Все заозирались, в этот момент как никогда хотелось убедиться, что свои рядом. Славик с широко распахнутыми ясными глазами. Демид, напрягшийся, словно готовящийся к прыжку. Рыжий, похожий на закрученную до предела пружину. Его верный оруженосец Киселев. Девчонки.

Все на месте. Почти все, кроме вечно раздраженной и саркастичной Насти.

– Она в столовую пошла, посмотреть, что там есть, – вспомнил тренер.

– Давно? – сосредоточенно уточнила Кошкина.

– Ты думаешь, там она? – еще громче заскулила Валя. – Что ее кто-то…

И опять внутри похолодело. Соня не любила предполагать плохое, но дурные мысли сами по себе просачивались в сознание. И она, скорее для себя, чем для других, осторожно заметила:

– Но Настю бы Макс узнал.

– Д-да, – запнувшись, подтвердил Рыжий. – Узнал бы. А там, по-моему, мужик.

– Так! Без паники! – решительно вывел Дмитрий Артемович. – Сейчас разберемся, – пообещал хладнокровно и обратился к Рыжему с нарочитой ироничностью: – Показывай, где твой труп.

– Там, – в который уже раз повторил Рыжий, неуверенно переступая с ноги на ногу.

Вся его обычная бравада испарилась в неизвестном направлении. Похоже, его самого не очень-то тянуло туда возвращаться, но все-таки он через силу выдавил:

– Пойдемте, я покажу, – и тихонько тронулся с места.

Дмитрий Артемович за один широкий шаг нагнал Рыжего, пристроился рядом, и остальные потянулись следом, словно примагниченные, забыв про висящий над костром котелок. Жутковато было разделяться и оставаться одним. Всем вместе как-то спокойнее.

Демид, как настоящий рыцарь, держался рядом с девчонками, посматривал на них, будто проверял, не пропали ли. В основном, конечно, на Кошкину, но на Соню тоже. А один раз даже улыбнулся ей ободряюще. Не то что Рыжий.

А тот привел их к каким-то зарослям кустов, ткнул пальцем:

– Это здесь, – и попятился.

Трус!

Зато Дмитрий Артемович, невероятно спокойный, даже какой-то внушительный, словно герой боевика, шагнул к кустам, раздвинул ветки, исчез среди листвы.

Соне показалось, что его не было очень долго. Сердце за это время успело сделать точно не одну тысячу ударов, а нервы свились в тугой жгут. А потом раздался… смех, даже хохот, и невольно подумалось, что тренер просто спятил от ужаса. Но вслед за смехом донесся его веселый возглас:

– Идите все сюда!

– Нет уж, – забормотала Валя, затрясла головой и даже совершенно по-детски топнула ногой.

И, наверное, никто бы не решился. Но тут их опять окликнули, уже с другой стороны. Откуда-то, совсем не из столовой, появилась недоумевающая Настя:

 

– Вы почему все куда-то умчались? А кто за кашей следить будет?

Упоминание о каше и совершенно живая и здоровая инструкторша резко снизили градус напряжения, а тут еще Дмитрий Артемович опять позвал из кустов:

– Да идите, не бойтесь.

Кошкина, о чем-то догадавшись, глянула с прищуром на Рыжего. Тот стоял позади всех, делал вид, что ничего не видел и не слышал, и крайне увлеченно рассматривал облачка в небе.

– Макс! – угрожающе процедила Кошкина и ломанулась в кусты, но уже буквально через несколько секунд выскочила назад и бросилась к Рыжему: – Я тебя урою, придурок!

Увернуться он не успел, Яна с размаха влепила ему по лбу тетрадью, которую по-прежнему держала в руках.

– Сейчас тут точно труп будет. Но уже настоящий. Твой.

– Яна! Яна! Успокойся! – попыталась остановить ее Настя.

Демид уверенным шагом направился к зарослям, бесстрашно полез в кусты по Кошкиным следам. Тогда и Соня не стала ждать, нырнула следующей, даже ветки не успели сомкнуться.

Взгляду открылась крошечная выкошенная полянка, на краю которой рядом с полуразрушенным постаментом лежала поверженная временем статуя пионера с барабаном, висящим на уровне живота, и с гордой и оттого совершенно нелепой и неуместной улыбкой на бледных губах.

– Идиот, – пискнула за Сониной спиной Силантьева, которая тоже решилась пройти.

Славик стоял, немного ошарашенный, а вот Киселев улыбался и тихонько бормотал себе под нос:

– Ну лежит же. Человек. И неживой.

Скорее всего, он тоже в этом участвовал.

Вот же дураки безмозглые! И ведь сыграли без сучка без задоринки, со всеми эмоциями и репризами.

Наконец-то выбравшись из кустов, Дмитрий Артемович, сдвинув брови, принялся выговаривать Рыжему:

– Максим! Так не шутят. Заканчивай уже со своими приколами. А если бы кому плохо стало?

А Настя разбиралась с Кошкиной. Но не ругала, что та могла покалечить Рыжего (да они бы все сейчас его с удовольствием покалечили), а с пристальным вниманием рассматривая тетрадь в ее руках:

– Яна, что это у тебя?

– Дневник, – честно ответила та, но покрепче прижала тетрадь к животу, явно не собираясь отдавать.

– Твой? – снова спросила Настя, прищурившись.

– Нет, мы тут нашли, – растерянно выложила Валя. – В том корпусе, – и указала в нужную сторону.

Соня прекрасно видела, что у Насти просто руки чесались забрать у Кошкиной дневник, как следует рассмотреть, полистать. Но что-то ей все же мешало: может, излишняя правильность, может, сомнения. А Яна, легко считав ее интерес и невозмутимо пялясь прямо в глаза, демонстративно приподняла нижний край футболки и засунула тетрадку за пояс джоггеров.

Судя по взгляду Насти, сейчас той гораздо больше, чем раньше, хотелось отобрать у Кошкиной дневник. Она еле сдерживалась, чтобы не схватить Яну за шиворот, не встряхнуть, рассчитывая, что тогда тетрадка сама вывалится. Но и Кошка выглядела так, что сразу становилось ясно – она не отступится и, если понадобится, будет царапаться и кусаться, но добычу не отдаст.

– У нас там каша сгорит! – опомнился Дмитрий Артемович. – Опять останемся без обеда. Или придется заново готовить.

Настя вскинулась, посмотрела на него, а Кошкина, воспользовавшись моментом, отошла, поддела под руку Валю и вдвоем с ней прогулочной походкой двинулась к столовой. Тогда и инструкторша, еще пару секунд неподвижно постояв на месте, заспешила спасать тушенку и гречку.

Каша, между прочим, вышла очень даже вкусной, особенно на фоне того, что горячего они давно не ели.

Мыть посуду в качестве наказания за дебильные шуточки поручили Киселеву и Рыжему. Кошкина, прихватив тетрадку, сразу улизнула подальше от посторонних глаз, даже подружку не позвала. Соня увязалась за ней.

Интересно же, что там еще написано и как понять эти слова про дичь.

Яна ее прогонять не стала, и Соня рассказала ей про найденную беседку. Там же их точно никто не увидит – тихо, спокойно, со стороны вообще не заметить. Кошкина благосклонно кивнула, потопала следом.

Беседку она тоже заценила, оглядела снаружи и изнутри, вывела коротко:

– Круто! – и с уважением посмотрела на Соню.

Вместе они устроились на скамейке, Яна вытянула из-за пояса дневник, раскрыла наугад.

«9 июня

Жуть какая-то! И прямо с утра. Если бы Клуша обнаружила это чуть пораньше, наверняка всё бы сделала, чтоб никто не узнал. Но тут многие увидели, когда, проснувшись, выползали из корпусов по неотложным делам. Я тоже шла умываться, и сначала вообще не поняла, почему такая толпа собралась перед огромной старой ивой, которая росла возле лагерного штаба. То есть административного корпуса, как его старшуха называла. Я кое-как протиснулась вперед, чтобы разглядеть. И разглядела… распятую чайку. Она болталась на веревке, раскинув в стороны крылья, тихонько поворачивалась и раскачивалась. У меня даже мурашки по рукам побежали. И не оттого что противно, не оттого что птица мертвая. А оттого что ведь кто-то ее убил! Убил, привязал, закрепил на дереве. Специально. Чтобы все увидели».

Глава 7

Двенадцать лет назад

Птица висела, растопырив крылья, и походила на крест. Особенно издалека. Четкий белый крест на фоне густой темной зелени.

Слишком высоко, чтобы дотянуться с земли – наверняка кто-то забирался на дерево, когда подвешивал, – и, пока завхоз бегал за стремянкой, многие успели ее увидеть.

Старшуха громко командовала, стараясь разогнать собравшуюся толпу, бросала яростные взгляды на вожатых, которые тоже не особо справлялись. А ребята не расходились, просто послушно отодвигались подальше, создавая видимость, что уходят, останавливались, а затем как-то незаметно опять оказывались возле дерева. Или просто глазели, или выдвигали гипотезы и обсуждали.

Елена Михайловна заметила среди подошедших Денисова, приблизилась к нему и зашипела:

– Что, явился полюбоваться на своих рук дело?

Алик мгновенно изменился в лице: глаза потемнели, рот сжался, превратившись в тонкую прямую черту, желваки выступили, а ноздри раздулись.

– Совести у тебя нет, Денисов. Еще что придумаешь? Или ниже уже некуда катиться?

– Это не я, – сквозь стиснутые зубы выдавил Алик.

– Ну да, конечно. Никто и не ждет, что ты признаешься. Не способен. Опять будешь выкручиваться. Как обычно.

Денисов до побелевших костяшек стиснул кулаки. Ася даже испугалась, что сейчас он не выдержит и набросится на Клушу. Как назло, и Митрохина рядом не было, тот бы его точно остановил, а Ася вряд ли сумеет. Но она все равно протиснулась сквозь компанию стоящих перед ней ребят, отряда, наверное, из третьего, чтобы оказаться поближе.

– Да где бы я ее взял? – с отчаянным вызовом поинтересовался Денисов. – Чайки только на речке. Или к помойке слетаются. А она за забором. И как бы я, по-вашему, поймал? – добавил тише: – И убил. – Вскинулся, произнес подрагивающим осиплым голосом: – Хватит уже на меня все сваливать.

– Это не он, – все-таки вмешалась Ася, хотя и не по себе было, и точно она не знала.

Да даже если бы это сделал Алик, его мало бы кто осудил после вчерашнего, а уж тем более с учетом в данный момент происходящего. Но Клуша, похоже, легко считала ее неуверенность, развернулась, нависла.

– А ты откуда знаешь? – добавила презрительно: – Защитница. – А потом глаза ее внезапно сузились. – Или это твоих рук дело?

Ася растерялась.

А что, если и правда взять вину на себя? Ну вот что ей старшуха сделает? Не накажет, в угол не поставит, ну максимум прочитает нотацию или отправит на штрафные работы, например, клумбы пропалывать. Но подобное для Аси ничуть не проблема – пока жили в поселке, у них был свой маленький огород возле дома. А если спросят, зачем она такое натворила, можно сказать, что думала, это будет смешно. Только совершенно не хотелось, чтобы окружающие считали, будто она способна убить, и главное, просто так, ради дурацкой шутки.

Но, пока Ася раздумывала, Клуша потеряла к ней интерес – решила, будто она испугалась и отступила, – опять накинулась на Денисова.

– И что, и не смущает, что за тебя уже девочки заступаются? Какой же ты после этого мужчина?

Ася опять растерялась. Ну как же так? Она ведь пыталась поступить по справедливости, а, по словам старшухи, получалось, сделала только хуже. Еще и Алик сердито зыркнул на нее исподлобья, словно предупредил: «Лучше не лезь».

Хорошо, что остальные отвлеклись, наблюдали, как наконец-то притащивший стремянку завхоз перепиливал ножом веревку. А Клуша по-прежнему шипела:

– Ты дождешься, Денисов. Я в твой детдом позвоню и скажу, чтобы приезжали, тебя забирали.

– Да звоните, пожалуйста, – с нарочитой бравадой откликнулся Алик. – Я сюда и не просился. Хотите, сам уйду.

– Только посмей! – чуть ли не взвизгнула старшуха. – Он еще мне условия будет ставить. – Вскинула голову, отыскала взглядом Лилю, выкрикнула погромче: – Лилия Дамировна, ну сколько еще можно? Нельзя же быть настолько беспомощной. Почему ваши дети все еще здесь? Давно уже время зарядки.

Перепуганная Лиля с удвоенной силой принялась всех уговаривать, но как только завхоз обрезал веревку и унес чайку, ребята и сами разошлись: кто помчался к синему домику, кто двинулся в сторону стадиона. И Ася направилась туда же. А пока шла и на автомате выполняла набор стандартных упражнений под бодрые команды физрука, все думала – что же это такое было?

Первая мысль – предупреждение. Но кому и кого надо предупреждать? Тем более это излюбленный прием в кино и книгах, но никак не в жизни.

Глупость какая-то! Подлая и жестокая.

Ася прекрасно помнила, как в началке ей в рюкзак засунули яйцо, даже точно знала, что за ненормальная это сделала. И оно, разумеется, разбилось и растеклось, перепачкав ее вещи, и было до слез обидно.

Ну или мальчишки друг другу могли мышку подбросить. Но игрушечную, силиконовую, хоть и жутко похожую на настоящую.

Вот это еще можно посчитать за шутку или за розыгрыш, пусть и дурацкий. Или за мелочную месть. А тут ведь видно, что чайка на самом деле живая. То есть совсем недавно она еще была живой, раздражала своими полукошачьими потусторонними воплями, прилетала на помойку, не гнушаясь отбросами.

Конечно, птица и сама могла умереть, и кто-то подобрал уже дохлую. Но по-прежнему непонятно – зачем?

На шутку совсем не похоже. Ничуть не смешно. Месть? Тоже сомнительно, хотя Клуша вполне заслужила. Но тогда логичней подбросить чайку ей в комнату или подвесить там, где именно она в первую очередь и заметила бы. А тут – в самом центре лагеря. Чтобы многие увидели, испугались и всполошились.

Ведь и правда больше всего напоминало предупреждение. Только о чем предупреждать отдыхающих детей? Или вожатых?

Обычно подобные знаки намекали на опасность. Но откуда тут взяться опасностям? Тишь да гладь. Самый обычный загородный лагерь. И все в нем друг с другом ничем не связаны, только тем, что сейчас находились в одном месте. А двадцать четвертого июня смена закончится, и все разъедутся и, вероятно, никогда больше не встретятся.

Ася прикинула, хотелось ли ей домой. Получилось – и да и нет.

С одной стороны, она соскучилась по бабушке, по родной обстановке, по привычным занятиям. Но с другой…

Вот куда они от нее денутся? Вернется домой, только они и будут, и тогда опять захочется новых впечатлений.

Вечером в лагерь приехали артисты, и после ужина все собрались перед открытой сценой. Расселись по лавочкам и наблюдали, как пара девушек, несколько парней и пожилой дяденька в костюмах под старину подключали вполне современную аппаратуру, микрофон и в качестве декораций развешивали баннеры в языческом стиле.

– А это еще кто? – с нарочито кислым и раздосадованным выражением на физиономии поинтересовалась Синичкина. – Чё за ерунда? Лучше бы в корпусе отдохнули.

Ксюша сразу сделала большие глаза, улыбнувшись, многозначительно переглянулась с Лилей, словно сказала: «Ага-ага, видели мы таких уставших. А как начнется дискотека, так сразу скачут как лошади».

Синичкина наверняка потому и возмущалась, что, если концерт затянется, она либо не успеет толком к танцам подготовиться, либо пропустит начало. А где у нее еще есть возможность на глазах у всех на законных основаниях пообжиматься с Митрохиным? Только на дискотеке во время медляков. И не одна Ася это понимала. Ксюша тоже.

– Это фольклористы, – пояснила вожатая. – Они каждую смену приезжают. Рассказывают про древние традиции, поют песни, играют на старинных инструментах. – И добавила воодушевленно: – Вот вы гусли слышали? А жалейку? Разве не интересно?

Синичкина закатила глаза с видом святой мученицы, но больше выступать не стала. А артисты и правда оказались ничего так, пусть и на любителя. Митрохин все отпускал шуточки, что лучше бы «Сектор газа» послушал, или «Арию», или «Короля и Шута».

 

Сначала дядечка – видимо, руководитель – рассказал про день летнего солнцестояния, какие с ним во времена язычества были связаны ритуалы, про купальскую ночь и цветущий папоротник. Потом девушки и парни спели несколько песен в народном стиле, но, судя по тексту, вполне современных.

– Вот вы в курсе, – продолжил вещать дядечка, напевно растягивая слова и время от времени поглаживая подбородок, – что в день летнего солнцестояния обновляется энергетическая структура всего сущего? Активизируются все природные силы. Сама природа служит обновлению. Поэтому в этот день, самый долгий в году, наши предки загадывали заветные желания, отправляя свой запрос вселенной, начинали новые дела, восхваляли солнце…

– Приносили жертвы! – раздался мальчишеский голос откуда-то с задних рядов.

– Жертвы? – дядечка сосредоточенно свел брови. – Ну можно сказать и так. Сжигали пучок колосьев или перьев. Или вот куколку. Иногда даже любимую. Но разве жалко, когда для общего блага?

И сразу вспомнилась утренняя чайка. А что, если это тоже жертвоприношение?

Ася украдкой оглянулась, пытаясь вычислить того, кто крикнул. Но мальчишки сидели с одинаковыми скучающими выражениями на лицах. Не подозревать же всех?

Синичкина заерзала ровно в девять, пользуясь моментом, когда Ксюша куда-то отошла, обернулась к Лиле:

– Можно в туалет?

Ксюша бы ей не поверила, заставила досидеть, а Лиля кивнула, разрешая, хотя и предупредила:

– Только побыстрей!

– Обяза-а-ательно, – пропела Синичкина, невинно хлопнула ресницами и, конечно, не вернулась.

Когда концерт закончился, остальные разбежались по корпусам, только Ася задержалась. На дискотеку она не торопилась, да и в комнате ей сейчас делать нечего. Лучше она дождется, когда все девчонки уйдут, достанет из-под матраса дневник и напишет про увиденную утром птицу и про то, что думала об этом. А пока она по-прежнему сидела на лавочке – смотрела, как артисты теперь уже собирали свою аппаратуру, и невольно прислушивалась к разговору между тем самым дядечкой-руководителем и вожатым из второго отряда Сергеем.

Тот навалился грудью на сцену и, не скрывая ироничных интонаций, говорил:

– А вот вы пользуетесь своими знаниями? Или все на уровне «оттарабанил роль, скинул маску»?

– Не понимаю, что вы имеете в виду? – удивился дядечка, переглянувшись со своей командой.

– Ну вот вы сами где живете?

– В городе.

– Ага! – Вожатый прищурился, предположил торжествующим тоном обличителя: – Со всеми благами. И Пасху небось отмечаете, а не Ивана Купалу?

– А это тут при чем? – Дядечка напряженно нахмурился, но объясниться ему не дали.

– А что ж вы не переедете, к примеру, в экопоселение? – не унимался Сергей. – Тут недалеко как раз есть одно. Вот и жили бы там в единстве с природой, силы бы черпали из нее. Оставили все плохое в прошлом. Вместо того чтобы артистов изображать.

– Так разве для гармоничного сосуществования с миром и всем живым обязательно отказываться от благ цивилизации? – возразил собеседник.

Разговор вот-вот грозил перерасти в спор, но тут вовремя вмешалась Клуша, строго окликнув вожатого:

– Сергей Борисович! Вы о своих обязанностях не забыли? Где ваш отряд?

Дядечка-артист, воспользовавшись моментом, поспешно ретировался, присоединился к своим, носившим аппаратуру в дожидавшийся на стоянке перед воротами автобус. А Сергей обернулся, попробовал отшутиться:

– Как где? Полным составом на дискотеке.

Но старшуха поджала губы и глянула на него еще суровей.

– Вот именно, – вывела многозначительно. – А вы здесь.

– Уже нет, – возразил Сергей и тоже торопливо смылся, хотя вроде и двинулся в сторону лагерных ворот, но артисты как-то слишком быстро закончили с погрузкой и забрались в автобус, который сразу закрыл двери. Похоже, никому из них не хотелось общаться на тему переезда в какую-то экодеревню.

Кажется, Ася что-то смутно слышала о таких, то ли от деда, то ли по телевизору, но особо не вникала, даже не представляла, что они действительно существуют. Хотя какая ей разница? Вожатого Сергея все считали немного странным. А артисты… всего лишь артисты. Пусть и одеты в старинные одежды, немного напоминающие те, в которые киношники любят наряжать всяких друидов, колдунов и последователей древних культов.

После отбоя, когда Ксюша с Лилей ушли на планерку, пожелав ребятам сладких снов, только и было разговоров, что об обрядах и жертвоприношениях.

Вика Степнова, заговорщицки понизив голос и сославшись на то, что у нее отчим служил в полиции, рассказала историю, которая «точно-точно на самом деле» случилась.

– Несколько лет назад в одном лагере, вроде он «Зарница» назывался, начали пропадать самые красивые девочки. И вначале никто не догадывался, что они пропадают. Первую типа родители забрали. Даже заявление у директора оставили, что увозят, не дожидаясь окончания смены. Вторую вроде как сам директор домой и отправил. За хулиганское поведение. Типа она у остальных вещи воровала. Третья – еще там что-то. И так семь девочек за одну смену пропало. Но все были похожи друг на друга, красивые, стройные, с темными волосами.

– И что? – хмыкнув, с сомнением уточнила Синичкина. – Прямо так никто не хватился?

– Говорю же, нет! – Вика обиженно надула губы, но продолжила: – Там же все вроде как обосновано было. По всем правилам. И только когда в город приехали, заметили. Родители ждут, их встречают, а девчонок-то и нет. Тогда и стали разбираться. Полиция приехала. Сразу куча машин. Всех опросили.

Она замолчала, обвела всех взглядом.

– Да говори уже, – не выдержала Ася.

Ясно же, что просто выделывалась, нарочно тянула время, чтобы ее поупрашивали.

Вика недовольно зыркнула на Асю, помедлила еще немного, потом все-таки заговорила:

– Ну вот тогда и выяснилось, что все это подстроил директор лагеря. И документы он подделывал. Сам. Его долго раскалывали.

– Пытали, что ли? – коротко хохотнув, опять вставила свои пять копеек Алла.

Степнова негодующе вскинулась:

– Совсем уже? – Совершенно по-детски показала ей язык. – Ну и рассказывай сама! Дура! – И демонстративно улеглась, накрылась одеялом, отвернулась.

Девочки, конечно, кинулись ее уговаривать. Интересно же дослушать, что там такое случилось. Вика поломалась немного, а потом поднялась, произнесла с таким видом, будто всем великое одолжение делала:

– Ну хорошо, доскажу. – И прожгла Синичкину торжествующим снисходительным взглядом. – В общем, оказалось, что директор лагеря был сектантом. И у него недавно умерла дочь, которую он очень-очень любил. А в этой секте ему пообещали ее вернуть. Только надо было принести в жертву семь девочек, похожих на умершую. Их жизни перешли бы к ней, и она бы воскресла совершенно здоровая и целая. Не как зомби, а нормальная, будто никогда и не умирала. Девочек, конечно, сразу поехали искать. Думали, директор про секту соврал, сам их выкрал и держит где-то. Вернулись назад в лагерь. Родители там, полиция, спасатели. Но только подошли к лесу, а оттуда им прямо навстречу вышла директорская дочь. Все к ней бросились, а она испугалась и убежала назад в лес. Ее тоже стали искать, но не нашли. И девочек тех не нашли, хотя все там прошарили, даже с собаками. Только следы крови на земле на одной поляне.

– Жуть! – выдохнул кто-то.

Синичкина показательно скривилась, фыркнула под нос:

– Детский сад.

А Ася задумалась.

Наверняка Степнова приврала. Скорее всего, очень даже приврала. Но ведь любая история не возникает из ничего, даже детская страшилка может иметь в основе что-то вполне реальное.

Девчонки тоже принялись обсуждать услышанное, даже чуть не рассорились, выясняя, правда это или нет, и, видимо привлеченная их ставшими слишком громкими голосами, в комнату заглянула вернувшаяся с планерки Ксюша:

– Девочки, что еще за шум? Спать давно пора. А то завтра будете ходить как зомби.

– Так не спится, – со вздохом пожаловалась Алла. – Ксения Олеговна, а расскажите чего-нибудь.

– Ой, надо же, оказывается, у меня в отряде деточки малые, – с наигранным удивлением вывела Ксюша. – Сказки им на ночь понадобились.

– Не сказки, а что-нибудь страшное, – поправил ее кто-то.

– Ага, – вожатая кивнула. – А потом вы тем более не заснете, а нам с вами майся.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru