Эллисон Майклс
У судьбы твои глаза

Глава 4

В пятницу наша бригада прибыла в Голдвью. На новый объект. Двухэтажный коттедж из белого кирпича с гаражом на два парковочных места, которые занимали блестящие «шевроле круз» и «ауди ТТ», будто только из салона. Вдоль окон на нижнем этаже высажены кусты. Летом они наверняка цветут чем-то таким же белым, как и сами стены, но сейчас припорошены лёгким слоем снега, который пока не успел сойти.

Я замер перед выставленной напоказ роскошью, которая мне даже не снилась. Мистер и миссис Беллингтон имели всё, о чём большая половина Рочестера могла только мечтать, но их всё равно что-то не устраивало. Чем больше доход, тем выше запросы. Я успел познать эту вселенскую истину, пока скатывался по денежной траектории в самый низ. Пока меня кормил собственный строительный бизнес, я покупал дорогую технику и мебель ручной работы в «Бассет Миррор», уплетал креветок в бургундском вине пару раз в неделю в ресторанах с Элизабет и мог позволить себе «форд рейнджер» последней модели. Теперь он – последнее, что осталось от прошлой жизни. Ни дорогущей техники, ни креветок, ни Элизабет.

Хозяева вручили мне ключи и поспешили покинуть дом.

– Проведём выходные на Кубе. – Улыбнулась мне миссис Беллингтон, будто я должен был порадоваться за её счастье.

Они пожелали полностью переделать первый этаж. Снести стены между кухней и гостиной, превратив их в большую залу, где могли бы принимать гостей. Переклеить обои, отодрать полы и заменить благородной доской из белого ясеня. Установить камин на обоих этажах и вывести трубу, не испортив фасад дома. Шикарная мелочь, о которой супруги забыли, когда занимались ремонтом после покупки дома. Работы было невпроворот, особенно, учитывая, что придётся разворотить полстены и крышу. А ребята запаздывали.

Я успел пройтись по всем комнатам и набросать поэтапный план работы, когда прибыли Адам, Барни и Лукас. Когда их не брал в оборот Таннер, который задался целью подорвать мой авторитет, они добросовестно исполняли поручения. Мои угрозы насчёт урезания оклада всё ещё были свежи в их головах. Но сам смутьян и возмутитель спокойствия со своим верным подхалимом Кевином так и не пожаловали «ко двору», когда мы уже успели вынести мебель и накрыть гарнитур в соседних комнатах прозрачной плёнкой от пыли, содрать обои и приступить к полу. Я трижды звонил Заку, но тот оставался вне зоны доступа.

Не знаю, в какие игры играл этот засранец, но мне они не нравились. У нас всего два дня, чтобы закончить с перестройкой, и что-то подсказывало мне, что Беллингтоны будут не так лояльны к несоблюдению сроков, как МакМилланы. Они устроят выволочку, как только вернуться с Кубы в пыльные хоромы, а затем меня ждёт выволочка от Франклина. Но Зака Таннера это не волновало.

Через три часа к дому подкатил спортивный «камаро», откуда в развалку вывалился Таннер собственной персоной в компании Кевина Абрамсона. Увидев их в окно, я зарычал, как голодный лев, жаждущий расправы. Кровь забурлила в венах и затуманила разум. Я вырвался на холодный воздух в одной робе и встретил «гостей» ещё на дорожке к дому.

– Какого хрена, Таннер? Твоя задница должна была быть здесь ещё в девять!

Если Кевин и заволновался, то Зак и бровью не повёл, оценивая меня безразличным взглядом. Он не видел во мне грозного льва, а лишь тявкающую шавку.

– Прости, босс, задержались в салоне. Покупали мне новую тачку. Зацени, какая…

– Мне плевать! – Я даже не взглянул на «камаро», который был не самым разумным выбором для северного климата Миннесоты. – Личными делами ты должен заниматься в своё личное время. А сейчас ты должен уже три часа, как пахать вместе с парнями. Или ты забыл, где твоё место?

– Полегче, мужик. – Зак выставил ладони, призывая меня к спокойствию, но я стал зол, как чёрт. – Франклин разрешил нам отлучиться ненадолго. Всё согласовано.

Мои челюсти скрипнули от натуги. Я еле сдерживался, чтобы не наброситься на подонка, как зверь на беспомощную добычу. Франклин носился со своим племянником, как с фарфоровой вазой, и требовал от меня чему-то его научить. Некоторые вещи не чинятся, а некоторые люди не поддаются обучению.

– Франклин, значит. Ну, так вот послушай сюда, Таннер. Здесь я твой непосредственный начальник, и, если я говорю прибыть на объект ровно в девять, то ты должен быть здесь ровно в девять.

– Ладно, ладно, не горячись. Ты что, не с той ноги встал?

Кевин предусмотрительно скрылся в доме, предоставляя приятеля мне на растерзание. Тот обогнул меня, как кучку мусора на своём пути, и тоже двинулся к двери, но я не мог так просто оставить его задницу в покое.

– Если ещё раз такое повторится, ты вылетишь из моей бригады, как пробка из того дешёвого пойла, что ты в себя заливаешь.

Судя по виду Таннера, он мне ни на йоту не поверил. Так же медленно поздоровался с остальными парнями, переоделся в рабочую форму и слонялся от одного к другому, ничем, в частности, не помогая. Я внимательно наблюдал за его откровенным протестом, не веря своим глазам. Мне снится, или этот парень и правда такой урод? Сложно слушаться кого-то, когда ты родился с серебряной ложкой в зубах.

Но всему есть предел. А моему терпению и подавно. Оно лопнуло, как мыльный пузырь, которые любил выдувать Крис, когда через двадцать минут своего «кропотливого» труда, Таннер смылся на улицу и затянулся сигаретой. Все замерли в безмолвном ожидании, что будет дальше. Сойдёт ли ему это с рук или сейчас взорвётся бомба замедленного действия, разорвав меня на кусочки, которые ещё больше подпортят раскоряженный вид первого этажа.

Любое действие влечёт за собой последствия. И я прекрасно сознавал последствия того, что собирался сделать. Но не мог поступить иначе. Не люблю, когда меня смешивают с дерьмом на глазах подчинённых. Пусть в моём рту не блестела серебряная ложка, я знал себе цену.

В следующую же секунду я вылетел на крыльцо вслед за Таннером и вырвал сигарету прямо из его рта. Бросил на землю и задавил ботинком. Жаль, так же нельзя сделать и с пустой башкой этого засранца.

– Эй! – Завопил Зак, не ожидая, что моя кишка не так уж тонка, чтобы сделать нечто подобное. – Ты совсем охренел?!

– Это ты охренел, если думаешь, что тебе всё позволено, раз твой дядя – владелец фирмы.

– А мне кажется, что так и есть. – Ухмыльнулся Зак той едкой ухмылочкой, которая разъедает кости от негодования. – Хочешь проблем на свою задницу?

В дверях показались головы остальных ребят – повысовывались, как цыплятки из-под куриного крыла. Я приблизился к Таннеру так близко, что почувствовал кислый запах табака и, что меня порадовало, тонкий аромат страха.

– Послушай сюда, паразит. Ты не с тем связался. Меня не пугает ни твоя неприкасаемость, ни твой дядя. Ты заткнёшься, вернёшься в дом и займёшься делом. Или засунешь свой зад обратно в свою новенькую колымагу и укатишь отсюда так быстро, что я не успею моргнуть. Я не собираюсь возиться с папенькиным сынком вроде тебя.

Зак нервно сглотнул, но выдержал мой звериный взгляд. У него были четыре зрителя, которые жались в проходе, не желая принимать участие в нашей стычке. Поэтому ему было ради кого играть. Он блеснул ехидным оскалом и процедил:

– Будешь своего сынка так учить, понятно? Ах да. Ты ведь не можешь его ничему научить, ведь он слабоумный.

Из груди вырвался рык, достойный царя зверей. Я занёс руку и врезал этому уроду в левую скулу, согнув его пополам. Он что-то прокричал, ребята высыпали на крыльцо, но я попал в яростный раж. Схватил Таннера за горло и прижал спиной к белому кирпичу фасада. Ударил снова, выпустив кровавые брызги на снежную белизну. Занёс другую руку, собираясь отметелить его, как пиньяту, но кто-то схватил меня сзади, не дав нанести вожделенный удар. Не дав закончить начатое.

– Никто не смеет так отзываться о моём сыне!

Лукас и Барни оттащили меня, как сорвавшегося с поводка бульдога. Кевин опустился рядом с Заком, который переводил дыхание и утирал кровавые разводы с губ.

– Всё, всё, остынь, Шон. – Попросил Лукас, и, увидев, как пять пар глаз ошалело смотрят на меня, я остыл.

Таннер был непрошибаем и одарил меня смесью злости и удовлетворённого злорадства.

– Ты ещё пожалеешь об этом. – Бросил он и двинулся к машине, напоследок врезав меня плечом. – Уж поверь мне.

И я поверил. Прикрыл глаза, всё ещё чувствуя свинец в сжатых кулаках. Что же я натворил? Таннер так просто этого не оставит, можно не сомневаться. Я не просто подпортил ему физиономию, но ещё и унизил перед приятелями, кому он неделями пускал пыль своей высокомерия в глаза.

Моя поредевшая бригада оккупировала крыльцо. Четыре облачка пара клубились в метре от меня. Никто из нас не чувствовал холода, только суровую реальность. Они не знали, что делать, ровно как и я.

– Возвращайтесь к работе. – Распорядился я, наблюдая, как взвизгнув новыми покрышками, «камаро» Таннера уносится по обледенелому асфальту прочь.

Работа не ладилась. Впервые за долгое время парни работали в тишине, периодически переглядываясь между собой и бросая на меня озабоченные взгляды. Жалели они меня или боялись, как бы я снова не сорвался на одного из них, я так и не понял. Но они даже не прервались на обед, не сделали ни одной затяжки на перекуре и исполняли любой каприз, как будто я был царь и бог. Они знали то, что знал и я. Это был мой последний рабочий день в «Дженерал Констракшн».

В конце рабочего дня, когда мы уже заканчивали прокладывать дымоход, мой телефон разорался трелью. Франклин Таннер. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять, зачем он звонит. Но я всё же отважился поднять трубку.

– Жду тебя в офисе через двадцать минут.

Всё, что мне сообщил его ледяной, как воздух за окном, голос.

– Заканчивайте без меня. – Сказал я парням, и они кивнули, не зная, я говорю только о сегодняшнем дне или о проекте в целом.

Пока я не спеша ехал в сторону своей погибели, я успел смириться с положением вещей и стал искать пути к отступлению. Завтра же начну рассылать резюме во всевозможные конторы Рочестера, а может и соседних городов. Без моего дохода мы не протянем и месяца. Уэйн и так надрывается в несколько смен в автомастерской, а Полин мечется между заботой о нас троих и подработком в магазине. Я не мог взвалить на них ещё больше, чем они и так тянули на своих далеко не молодых спинах.

«Камаро» Зака стоял себе на парковке рядом со зданием «Дженерал Констракшн», но самого Зака нигде не было видно. Зато из своих уголков повыползали другие офисные планктоны. Поглазеть на то, как меня казнят, сожгут живьём на костре гнева.

Франклин беседовал с кем-то по телефону, но, как только я вошёл в кабинет, бросил «я перезвоню» и взглянул на меня, как на смертника. По правде говоря, таким я себя и чувствовал.

– Ты хоть понимаешь, что творишь, Тёрнер?! – Рявкнул Таннер-старший, как только дверь за мной закрылась. – Твой идиотизм выходит за всякие рамки! Я мирился с твоими отлучками и задержками проектов, но с мордобойством моих сотрудников мириться не стану. Это непозволительно.

– А я не стану оправдываться. То, что творит ваш племянник, вот что непозволительно.

– Как ты смеешь?..

– Вы меня, конечно, извините, но ваш племянник полный кретин.

Правда всегда колет глаза. Франклин весь надулся, как рыба фугу, и запыхтел. Едва ли кто-то позволял себе говорить с ним в таком тоне, но мне нечего было терять. Давно хотелось высказаться о наболевшем, а Зак Таннер был одной из самых болезненных тем.

– И я снова начищу ему морду, если он ещё хоть слово скажет о моём сыне.

– Я терпел твои выходки слишком долго, Тёрнер. Ты уволен.

– Прекрасно! – Выкрикнул я, испытав удивительное облегчение. Будто булыжник с души свалился. – Всё равно я ненавижу эту дыру.

– Пошёл вон!

– Уже ухожу. Только кое-что скажу напоследок.

– Нет, не скажешь. – Грузная фигура Таннера обогнула стол и распахнула дверь перед моим носом, прозрачно намекая, чтобы я выметался. – Я не намерен выслушивать твой бред ни минутой больше.

– Ты такой же говнюк, как и твой племянник. – Сказал я то, что давно мечтал сказать, и с чистым сердцем направился восвояси.

– Зато у этих говнюков есть работа и нет обузы на шее в виде калеки.

Я замер, словно подошвы приклеились к полу.

– Посмотрим, как ты запоёшь, когда останешься без гроша в кармане. Что бы сказала твоя жёнушка? Долго твой парнишка протянет без дорогих лекарств и врачей? Год, два? Начинай откладывать на его похороны.

Недолго думая, я развернулся и впечатал правый кулак в жирную рожу босса. Ярость заволокла разум белым туманом. Я не понимал, что творю, хотелось только размозжить что-то, сломать так же, как сломались наши жизни после смерти Элизабет.

Таннер весил больше сотни, но гнев может стать более сильным оружием, нежели масса. Я видел всё, словно в замедленной съёмке. Как костяшки кулака касаются лица Франклина. Как запускают волновой эффект, отчего его кожа идёт волнами, превращая босса в шарпея. Как ударной волной его откидывает назад, прямо на стеклянную перегородку кабинета, затем он падает на пол с грохотом Годзиллы, ступающей по улицам. Несколько секунд Таннер в шоке и не может подняться, катаясь по полу, как колобок из теста. Колобок с подбитой скулой. На грохот сотрудники высовываются из своих коморок и с ужасом, а кто и с удовольствием, наблюдают за нокаутом на импровизированном ринге.

Сердце моё колотится в безумной горячке. Я сделал то, о чём давно мечтал. Высказал всё Франклину Таннеру и оставил свой след на его лице. Но этого было мало. Он не просто оскорбил моего мальчика, невинное дитя, обделённого материнской любовью и возможностью побыть ребёнком. Он пожелал ему смерти. Просто потому, что не мог смириться с моим оскорблением и приготовил обиду в ответ.

– Ты ублюдок! – Когда Таннер вновь обрёл силы говорить, завопил он с пола. – Ты только что вырыл себе могилу! Рядом с твоей жёнушкой!

Сколько яда, сколько ненависти к женщине, которую он даже не знал. Не найдётся ни одного слова, чтобы ответить ему тем же, поэтому я схватил стул, на котором сидел несколько минут назад, и со всей дури запустил его в ту самую стеклянную перегородку, на которой сейчас красовался кровавый след Таннера.

Стекло разлетелось, как и моё сердце. Вдребезги. Осыпая пол и успевшего прикрыть глаза Таннера. Если кто-то в офисе и пропустил представление, то теперь точно услышал, что что-то происходит. Коридоры заполнились людьми, а по моим конечностям растекалось облегчение, которого я не испытывал последние шесть лет. Я нашёл выход своей ярости, проделав второй выход из кабинета Таннера.

На меня смотрели, как на чудовище, что вторглось в спокойствие офисных стен. Секретарша Таннера, которой никогда не бывает на месте, чудесным образом появилась рядом с начальником и пыталась помочь ему встать, засыпая его вопросами о самочувствии. Единственная, кто осмелился приблизиться ко мне.

– Ты заплатишь за это! Будь уверен, я добьюсь того, что ты не найдёшь работу ни здесь, ни в одном городе штата! Ты покойник, Тёрнер!

Таннер был уже на ногах, когда я покинул его раздолбанный кабинет. Сотрудники «Дженерал Констракшн» расступались передо мной, словно я мог подпортить физиономии и им тоже. Где-то там, среди их лиц, я заметил Зака. Он с ужасом разглядывал последствия моего буйства, боясь выйти из толпы. В коридоре стоял гул шёпота, который заглушали вопли Таннера за моей спиной.

Я почувствовал такую свободу. В теле, на душе. Но это чувство эйфории длилось недолго. Мне оставалось всего два шага до выхода, как дверь открылась, и вошли двое. Кто-то вызвал полицию. И в следующую секунду меня скрутили и заковали в наручники.

Глава 5

– Какая муха тебя укусила, Шон? – Покачал головой Генри, протягивая мне холодную бутылку с водой, чтобы я приложил её к подбитой руке.

– Муха по имени Таннер. – Огрызнулся я. – Даже две мухи.

Мы вышли из участка с видом побеждённых воинов. Холод прокрался под полы куртки, но было даже приятно почувствовать покалывающий озноб. После душной камеры, куда меня запрятали вместе с какими-то подростками, толкающими дурь, морозная свежесть вечера казалась отрезвляющей.

Мне предъявили обвинение в нападении и порче имущества. Таннер с радостью накатал заявление, лишь бы я получил своё. Я нанёс ущерб не только его кабинету и роже, но и самолюбию. Оказаться на полу при всём честном народе – Таннер просто не мог смириться с таким поражением.

У меня было право на единственный звонок. У меня был выбор – позаботиться о своей шкуре или о моём сыне, который всё ещё оставался в группе продлённого дня. Я переживал, как он там. Слонялся по камере, вызывая раздражение соседей и надзирателя. Часы на стене показывали без пятнадцати семь. Я снова задержал миссис Вуд, почти на два часа. На этот раз простым недовольством мне не отделаться. Мне вообще в этот раз так просто не отделаться. Когда кровь снова прилила к мозгу, я осознал, что натворил. Какой бы сладкой не была расправа над Таннерами, теперь во рту осталась одна лишь горечь.

Я позвонил брату и в двух словах описал безвыходность моего положения. Но прежде чем вытаскивать меня из-за решётки, попросил позаботиться о Крисе. Через час меня выпустили под залог, отдали изъятые вещи и наградили суровыми взглядами на прощание.

– Где Крис? Его забрали? – Обеспокоенно спросил я, когда Генри завёл мотор.

– Не волнуйся. Я позвонил Полин, и она отпросилась с работы. Крис полчаса как дома.

– Слава богу. – Выдохнул я и откинул голову на сидение. – Значит, всё в порядке.

– Ни черта не в порядке, Шон! Какого лешего ты натворил?

– Отплатил по заслугам.

– Таннер, конечно, не подарок, но избить его на глазах всего офиса… – Генри уже рулил в сторону дома моих тестя и тёщи, успевая при этом отчитывать меня, хотя я был старше на три года. – Что на тебя нашло?

Я сглотнул желчь и воспоминание о словах босса и его племянника. Кулак снова сжался на колене.

– Слышал бы ты, что они говорили о Крисе.

Генри тут же смягчился.

– Что бы они ни сказали, они не имели на это права. Но и ты не должен был вымещать свою ярость на них.

– Должен был.

– Чёрт, братец! Да тебе грозит не только увольнение, но и судебное разбирательство. И поверь, Таннер не отступит. У него найдутся деньги нанять самого лучшего адвоката, который или запрячет тебя за решётку, или стрясёт целый бочонок золота в качестве компенсации.

Сейчас я это понимал, поэтому не ответил. Одним ударом я уничтожил свою карьеру, вторым – благополучие семьи. В суде мне не выиграть, даже если волшебным образом удастся отыскать неплохого адвоката. С меня спросят в троекратном размере. У меня не было и десяти тысяч, не говоря уже о тех сотнях, что с меня стрясут после оглашения вердикта.

Но тогда всё это было неважно. Важен был лишь Крис и его честь. Я не мог пропустить оскорбления мимо ушей, потому что он был самым лучшим мальчиком во вселенной. Болезнь не сделала из него слабоумного. Он был умён не по годам. Никто не смеет так обращаться с ним. И я буду доказывать это окружающим до тех пор, пока не перестану дышать.

– Мы что-нибудь придумаем, – соврал я, больше всего желая поскорее вернуться домой и обнять сына как можно крепче.

Как бы не перевернулся мир снаружи, внутри всё оставалось по-старому. Крис забрался на диван и растворился в протёртых подушках, хаотично болтая ножками под весёлую беготню Тома и Джерри на экране. Костыли стояли рядышком, прислонившись к подлокотнику, и, словно два верных приятеля, глядя мультики рядом с моим сынишкой. Полин не было видно. Наверняка, на кухне, эксплуатирует кастрюли.

– Папа!

– Привет, чемпион!

Наше традиционное приветствие.

– Смотри, кого я привёл.

– Дядя Генри!

Я весь сжался, увидев, как отчаянно Крис хотел вскочить с подушек и кинуться к нам, но ему удалось лишь поёрзать на месте и протянуть руки. Получив сразу два приветственных поцелуя, сын засиял. Сегодня снова был хороший день. Если не считать, что мы угодили в финансовую яму, благодаря мне. Мой сын улыбался. И в этот момент я даже пресёк зарождающуюся ревность, видя, что он тянется к Генри сильнее, чем ко мне.

– Прости, дружок, что снова пришлось торчать с миссис Вуд. – Я задержался, чтобы избить парочку козлов, хотелось добавить мне, но я прикусил язык и спрятал кулак, покрытый ссадинами.

– Ничего, пап. В классе мы как раз проходим профессии. Мисс Дориан рассказывала про водителей, врачей и строителей тоже. У тебя важная работа. Я понимаю. Раньше я хотел быть гонщиком, как Молния МакКуин, или изобретателем, как Железный Человек. Я бы создал себе костюм, в котором мог бы бегать, как другие ребята.

Сердце сжалось до болезненной судороги.

– Но я передумал. Теперь я хочу быть таким же, как ты. Буду строить дома, чтобы людям было, где жить. Чтобы папы приходили с работы, как ты, а мамы готовили им ужин.

Мой замечательный, мой добрый и всё понимающий мальчик. Я прижал его к себе ещё крепче, отчего тот по привычке скривился и слегка отпихнул меня с протяжным «ну, па-а-ап!». Если бы Генри так затискал его, он был бы только рад.

– Что смотришь? – Задорно, по-детски спросил мой брат, плюхнувшись рядышком с племянником.

Я улыбнулся этим двоим, у которых был свой тесный мирок, и собрался с духом, чтобы заглянуть к Полин на кухню. Она стояла спиной и мыла морковку в раковине. Снова будут овощи на ужин. Снова будет неприятный разговор на десерт.

Полин почувствовала моё присутствие и, не отвлекаясь от морковки, спросила:

– Ты в порядке?

Сегодня я не заслужил её поцелуя в щёку. Её плечи опустились ниже обычного. Усталость и безнадёжность легли на них многотонным грузом. Ей снова пришлось отпрашиваться с работы. Улаживать проблемы с миссис Вуд и опекать Криса, пока я сидел в камере. Хорошо, хоть владелец магазинчика был настроен более лояльно, чем Таннер, но рано или поздно он тоже откажется терпеть постоянные отлучки Полин.

– Полин, я…

– Не смей извиняться. – Строго сказала она, выключая воду и вытирая руки краем передника. Тёща обернулась и нацелила свои тёмные глаза на меня, но в них не было злости или осуждения. – Ты поступил так, как поступил бы любой хороший отец.

Генри, видно, уже рассказал ей, что случилось.

– Ты заступился за сына.

– Я угробил свою карьеру. И наше финансовое положение.

– Мы с этим разберёмся. – Уверенно сказала Полин, как всегда. И почему-то, когда это произносила она, я ей верил.

– Болит? – Кивнула она на мой кулак.

– Не так сильно, как здесь. – Тыкнул я в грудь.

– С этой болью нужно научиться жить. Она не покинет тебя уже никогда. – Полин достала аптечку из верхнего шкафчика и подошла ко мне. Взяла за руку и осмотрела кулак. – А с этой болью я могу тебе помочь.

Глядя, как заботливо тёща обрабатывает мою ссадину на костяшках, я захлёбывался чувством вины и благодарностью.

– Боюсь, мой мальчик, у меня есть ещё одна плохая новость. Миссис Вуд нажаловалась директору. Криса исключают из группы продлённого дня.

Только не это! Эта группа была спасательным жилетом, который пять дней в неделю не давал нам потонуть. После подготовительных занятий перед школой, физиопроцедур и прочих лечебных занятий Криса, только в подготовительной группе за ним могли присмотреть до пяти вечера, пока мы все пытались заработать лишний цент. Теперь придётся искать кого-то, кто посидит с ним с двух до пяти, пока я кручусь между судом и поиском новой работы.

– Я ушла из магазина. – Тут же добавила Полин, будто прочитав мои мысли. – Буду с Крисом, пока ты не подыщешь новое место.

– Полин, я идиот. Сорвался и всё испортил. Мне очень жаль.

– Потеря работы – не то, о чём следует жалеть. Придётся утянуть пояса? Что ж, нам не привыкать. Жалеть нужно о том, что в мире всё ещё есть люди, вроде твоего пустоголового начальника. Злые, нетерпимые и жадные. Мы выкарабкаемся, вот увидишь.

Полин ещё не закончила с моими ссадинами, но я вырвал свою руку и крепко сжал её миниатюрную ладонь.

– Что бы я делал без тебя, Полин?

На её лице мелькнуло что-то наподобие улыбки.

– А я не знаю, что бы я делала без вас с Крисом. И в следующий раз, Шон. Бей сильнее.

Мы поняли друг друга с полувзгляда и вернулись к моим ранам, убаюкивая общее молчание. Полин была моей опорой, но как бы я не портачил, мы с Крисом были той ниточкой, что связывала её с мёртвой дочерью. Она чувствовала Элизабет, когда касалась непослушных волос моего сына. Видела Элизабет в его глазах за линзами очков, таких же тёмных, как у всего семейства Холланд. Порой, я удивлялся, пытаясь отыскать, что Крису досталась от меня. Есть ли в нём крупица Тёрнеров?

Ужиная вместе с семьёй, собранной по кусочкам из моей тёщи, сына и брата, я впервые за долгое время почувствовал внутренний покой. В кухне витал ароматный смог запеченных куриных ножек, благодаря Полин. Звучала неподдельная мелодия смеха, благодаря моему брату. И ощущались невидимые пылинки любви, благодаря моему сыну, который скреплял всё это воедино.

К моему превеликому неудовольствию, Крис пожелал, чтобы сегодня любимый дядя уложил его спать и почитал про Гарри Поттера на ночь. Позволив им такую вольность, я помог Полин с посудой и уселся в гостиной, мечтая о горьком виски, которое бы пересилило горечь моих мыслей. Но в доме Холландов-Тёрнеров не хранилось ни капли алкоголя. А я не брал спиртного в рот уже шесть лет, с тех пор, как сумел избавиться от этого наваждения после смерти Элизабет.

Первые два месяца я не просыхал. Полин и Уэйн настояли на том, чтобы первое время мы с малышом пожили у них. Я не имел ни малейшего понятия, как позаботиться о младенце и, чего греха таить, как позаботиться о себе. Первые несколько дней я отказывался вставать с дивана, а если вставал, то лишь в туалет, по возвращению заваливаясь обратно и буравя взглядом портрет Элизабет на полке над телевизором. «Належавшись» в кувезе в больнице, Крис плакал в соседней комнате, а я не слышал ничего, кроме белого шума. Полин не беспокоила меня, дав время окунуться в горе с головой, хотя сама душилась этим же горем. И никого не было рядом, чтобы дать время уйти в него с головой ей.

Уэйн пропадал на работе, но чаще появлялся дома, нежели сейчас. И вот, как-то вечером он присел рядом на подушки дивана и поставил рядом со мной стакан виски. Велел выпить залпом, и подлил ещё. Это стало первым и единственным, что смогло хоть как-то притупить боль. Мы молча глотали виски в гостиной, пока Полин опекала Криса наверху. Они перетащили кроватку в хозяйскую спальню, потому что я не мог нянчиться сразу с сыном и своей скорбью.

Следующим вечером Уэйн не принёс мне виски. А дыра в сердце размером с планету зияла всё так же. Поэтому я сам выполз из дома, добрёл до ближайшего продуктового в одних тапочках, хотя за окном стоял октябрь, и купил сразу две бутылки виски. Они помогли пережить мне следующие два дня. Ни Полин, ни Уэйн не заикнулись о том, что я храпел в пьяном коматозе посреди их дома, пока мой сын требовал внимания. Утром пустые бутылки исчезали, как и душевный покой. И всё продолжалось. Тапочки, магазин, диван и хмельное забвение. Крики Криса, напевания Полин и пустые бутылки в мусорке.

Через неделю Уэйн пытался поговорить и образумить меня. Взял с меня обещание бросить жалеть себя, упиваться своими страданиями и виски, и, наконец, взять сына на руки. Я пообещал и через два часа уже нарушил обещание, заливая обжигающее пойло в глотку. На два месяца я провалился в дурманящее забытье, пропустив первые два месяца жизни моего сына. Вспоминая то время, я корю себя по сей день. Ненавижу того Шона Тёрнера, которым был тогда. Слабого, немощного, безвольного. Я томился в своей клетке, даже не подозревая, что моему сыну поставили страшный диагноз, и всё это время моя тёща каталась по врачам, чтобы определить степени риска, поставить клеймо «ДЦП» на моём сыне и получить указания, что делать дальше.

Как сейчас помню тот день, четырнадцатое декабря, утро. Тусклое солнце пробивается сквозь задёрнутые занавески, которые никто не открывал уже два месяца. Тишина гостиной бьёт по мозгам громче, чем гонг на боксёрском ринге. Холод пробирается под дырявые носки, которые я не снимал последние две недели. В животе пусто, но эта пустота не сравнится с той, что заволокла сердце. Я сижу там же, где меня оставили два месяца назад, и смотрю в никуда. Живой труп, что испепелил все чувства горячительным. И внезапно тишина прерывается истошным плачем, звуком, что стал так привычен для этого дома.

Полин вернулась домой, катя перед собой коляску, которую мы с Элизабет долго выбирали в «Детских прибамбасах», потому что никак не могли решить, какая нам нужна: с дополнительной системой амортизации, с механизмом-книжкой или «вон та, голубенькая». Полин возникла передо мной, заслонив последний луч света из окон. Где-то в стороне продолжал плакать ребёнок, а я ещё не успел потянуться к бутылке, поэтому был трезв.

Полин взглянула на меня уничижительным взглядом. Впервые я видел её такой. Измученной, воинственной, злой.

– Хватит. – Сказала она. – Я не могу смотреть, как ты убиваешь себя.

– У меня умерла жена. – Попытался оправдаться я слабым голосом.

– А у меня умерла дочь. У этого малыша умерла мать. Но мы стараемся изо всех сил, чтобы продолжить жить. Так хотела бы Элизабет.

Я не мог даже мельком взглянуть на коляску, которая разрывалась рыданиями. Элизабет больше всего на свете хотела родить этого ребёнка. Она была лучшей матерью, хоть и не успела подержать его на руках. Она так заботилась о частичке нашей любви, что росла в её животе, что я не переставал восхищаться ей. И её мечта исполнилась. У нас родился сын, но остался сиротой. Его мать скончалась на операционном столе, а отец приканчивал себя выпивкой.

– У Кристофера ДЦП, Шон. – Как гром среди ясного неба прозвучали слова Полин над головой, и я осмелился, наконец, поднять на неё глаза. – Теперь до конца своих дней ему придётся бороться за свою жизнь. И ему нужен отец, который будет бороться вместе с ним. Если ты не поднимешь свою задницу с этого дивана и хотя бы не взглянешь на своего сына, то я выставлю тебя вон. Я люблю тебя, но, видит бог, я сделаю это.

Впервые Полин разговаривала со мной в таком тоне. Я не знал, что произвело на меня больший эффект: её злость или её слова о том, что мой мальчик, ребёнок, о котором мы с Элизабет так мечтали, теперь будет мучиться всю свою жизнь. Тогда я не знал почти ничего о детском церебральном параличе, кроме того, что это не лечится. Как и моё горе по погибшей жене.

– Ты ему нужен, Шон. Нужен всем нам.

И я поднял свою задницу с дивана. Подошёл к коляске и заглянул внутрь. Вытащил маленькое тельце, не представляя, как правильно держать его на руках. Полин помогла уложить сына так, чтобы головка мирно покоилась на моём предплечье. Я сделал то, чего от меня хотела тёща. Чего от меня хотела бы Элизабет. И этот момент изменил всё.