bannerbannerbanner
Американский психопат

Брет Истон Эллис
Американский психопат

Полная версия

Химчистка

Китайская химчистка, куда я обычно посылаю свою окровавленную одежду, вчера вернула мне куртку Soprani, две белые сорочки Brooks Brothers и галстук AgnesВ. с невыведенными пятнышками крови. У меня назначена встреча через сорок минут, в полдень, а пока я решаю зайти к китайцам и пожаловаться. Вместе с курткой Soprani, рубашками и галстуком я беру еще один пакет с простынями, испачканными кровью, – их тоже нужно почистить. Китайская химчистка находится в двадцати кварталах от моего дома на Уэст-Сайд, почти возле Колумбийского университета, и, поскольку я прежде не бывал там, расстояние меня пугает (раньше я просто звонил туда, и они сами приезжали за моей одеждой и через сутки привозили обратно). Из-за этой прогулки у меня нет времени, чтобы сделать утреннюю гимнастику. Из-за ночного кокаинового кутежа с Чарльзом Гриффином и Хилтоном Эшбери, который начался вполне невинно на вечеринке одного журнала в «М.К.», куда ни один из нас не был приглашен, а закончился часов в пять утра возле уличного банкомата, я проспал и пропустил «Шоу Патти Винтерс». Хотя на самом деле там должны были повторять интервью с президентом, так что, в сущности, я ничего не потерял.

Я на взводе, мои волосы зачесаны назад, в голове стучит, в зубах зажата незажженная сигара, на мне темные очки Wayfarer, черный костюм от Armani, белая хлопчатобумажная рубашка и шелковый галстук, также от Armani. Я выгляжу подтянуто, но живот сжимается, а в голове полная сумятица. У входа в прачечную я проскакиваю мимо плачущего нищего, лет сорока или пятидесяти, толстого и седого. Открывая дверь, я замечаю, что он ко всему прочему слепой, и наступаю ему на ногу – на самом деле культяшку. Он выпускает из рук стаканчик, мелочь рассыпается по тротуару. Сделал ли я это нарочно? Как вам кажется? Или случайно?

Минут десять я показываю пятна крохотной пожилой китаянке, которая, как я предполагаю, является хозяйкой химчистки. Я не понимаю ни одного ее слова, она даже зовет мужа. Но он остается бессловесным и не утруждает себя переводом. Пожилая женщина продолжает трещать, должно быть по-китайски, и в конце концов я вынужден перебить ее:

– Послушайте, подождите. – Я поднимаю руку, в которой держу сигару, куртка Soprani перекинута через другую. – Вы… подождите… тсс… вы не привóдите никаких веских доводов.

Китаянка не перестает пищать, хватается крохотной лапкой за рукав моей куртки. Я стряхиваю ее руку, наклоняюсь вперед и очень медленно говорю:

– Что ты пытаешься сказать мне?

Она вопит с вытаращенными глазами. Муж держит в руках две заляпанные засохшей кровью простыни, которые он вытащил из пакета, и тупо смотрит на них.

– От-бе-лить? – спрашиваю я ее. – Ты хочешь сказать «отбелить»? – Я с недоверием качаю головой. – Отбелить? О господи.

Она по-прежнему тычет рукой в обшлага куртки Soprani, а когда поворачивается к двум простыням за спиной, визгливый голос повышается еще на октаву.

– Я хочу сказать вам две вещи, – перекрикиваю я ее. – Первое. Нельзя отбеливать Soprani. Об этом не может быть и речи. Второе… – Я повышаю голос, чтобы перекричать ее. – Второе, эти простыни можно купить только в Санта-Фе. Они очень дорогие, и мне нужно, чтобы они были чистые… – Но она не умолкает, я киваю, словно понимая ее тарабарщину, расплываюсь в улыбке и наклоняюсь прямо к ее лицу. – Если-ты-не-заткнешься-блядь-я-тебя-убью-поняла?

Бессвязная трескотня китаянки убыстряется, ее глаза по-прежнему вытаращены. Ее лицо, вероятно из-за морщин, кажется лишенным всякого выражения. Я вновь патетически указываю на пятна, понимая, что это бесполезно. Опускаю руку, силясь понять, что она говорит. Потом резко обрываю ее:

– Слушай, ты! У меня очень важная встреча… – я смотрю на свой Rolex, – «У Губерта» через тридцать минут, – снова смотрю на плоское лицо с раскосыми глазами, – и мне нужны эти… нет, подожди, уже через двадцать минут. Через двадцать минут мы завтракаем с Рональдом Гаррисоном «У Губерта», а эти простыни мне нужны чистые к вечеру.

Она не слушает; она не перестает болтать на том же судорожном, незнакомом мне языке. Я никогда не устраивал поджогов, а теперь начинаю думать, чтó для них нужно, какие материалы используются – бензин, спички… может, жидкость для заправки зажигалок?

– Послушай, – выхожу я из этого состояния, плавно наклоняюсь еще ближе к ее лицу, и ее губы беспорядочно шевелятся, она поворачивается к мужу, кивающему в редкие короткие паузы, – я скажу честно: я не понимаю тебя.

Я смеюсь, ужаснувшись нелепости ситуации, и, хлопнув рукой по прилавку, оборачиваюсь посмотреть, можно ли еще с кем-то поговорить, но в химчистке больше никого нет. Я бормочу:

– Это безумие.

Вздохнув, я провожу рукой по своему лицу, потом, внезапно рассвирепев, резко прекращаю смеяться. Я рявкаю на нее:

– Ты дура! Я этого не вынесу.

Она трещит что-то в ответ.

– Что? – язвительно интересуюсь я. – Не слышишь? Хочешь ветчины? Это ты только что сказала? Ты хочешь… ветчины?

Она вновь хватается за рукав куртки Soprani. Отрешенный и замкнутый муж стоит за стойкой.

– Ты… дура! – реву я.

Она продолжает неустрашимо трещать, не переставая тыкать в пятна на простынях.

– Глупая сука! Поняла? – побагровев, ору я. Я едва не плачу. Меня трясет, я вырываю у нее куртку, бормоча: – О боже.

Сзади меня открывается дверь, звенит звоночек, и я беру себя в руки. Закрыв глаза, я глубоко дышу, напоминаю себе зайти после обеда в солярий, может, в Hermès или…

– Патрик?

Вздрогнув от звука человеческого голоса, я оборачиваюсь – и вижу девушку, живущую в моем доме. Несколько раз я видел, как она с кем-то болтала в холле, и всякий раз, когда я проходил мимо, она провожала меня обожающим взглядом. Она старше меня, ей под тридцать, выглядит вполне, немного полновата. На ней спортивный костюм – откуда? Из Bloomingdale’s? Даже не знаю. Она сияет. Сняв темные очки, она широко улыбается:

– Привет, Патрик. Я так и думала, что это ты.

Не имея ни малейшего представления, как ее зовут, я выдыхаю приглушенное «привет» и очень быстро бормочу нечто, напоминающее женское имя, а потом просто смотрю на нее, озадаченный, опустошенный, пытаясь сдержать злобу. Китаянка по-прежнему причитает сзади. Наконец я хлопаю в ладоши и говорю:

– Ну-с.

Она продолжает стоять, смущенная, потом нервно подходит к прилавку. В руке у нее квитанция.

– Странно, правда? Это так далеко, но, знаешь, это действительно лучшая химчистка.

– Тогда почему они не могут отчистить эти пятна? – по-прежнему улыбаясь, терпеливо спрашиваю я.

Мои глаза закрыты, я открываю их только тогда, когда наконец замолкает китаянка.

– Слушай, ты не можешь поговорить с ними? – осторожно прошу я. – У меня ничего не получается.

Она идет к простыням, которые держит старик.

– О боже, – говорит она. В тот момент, когда она осторожно дотрагивается до простыни, китаянка вновь принимается верещать, но, не обращая на нее внимания, девушка спрашивает меня: – Что это? – Она снова смотрит на пятна. – Боже.

– Это… – Я кидаю взгляд на простыни, они действительно выглядят кошмарно. – Это, мм, клюквенный сок, клюква с яблоком.

Она смотрит на меня, неуверенно кивая, потом робко говорит:

– По-моему, не похоже на клюкву, то есть на клюкву с яблоком.

Я долго смотрю на простыни, прежде чем промямлить:

– Ну да, мм, на самом деле это… «Боско». Знаешь, вроде… – Я замолкаю. – Вроде шоколадного батончика. «Дав». Это – «Дав»… С сиропом «Херши».

– Да. – Она понимающе кивает, может быть, с налетом скептицизма. – Боже мой…

– Слушай, ты не могла бы поговорить с ними? – Потянувшись, я вырываю простыню из рук старика. – Я был бы крайне признателен. – Сложив простыню, я осторожно кладу ее на прилавок. Вновь взглянув на Rolex, объясняю: – Я опаздываю. У меня встреча «У Губерта» через пятнадцать минут.

Я направляюсь к двери, китаянка, грозя мне пальцем, снова принимается отчаянно стрекотать. Я смотрю на нее, сдерживаясь, чтобы не передразнить ее жест.

– «У Губерта»? Правда? – спрашивает пораженная девушка. – Он переехал в центр, верно?

– Ага… слушай, боже мой, мне надо идти. – Я делаю вид, что через стеклянную дверь заметил такси, и, пытаясь изобразить благодарность, говорю ей: – Спасибо, мм… Саманта.

– Виктория.

– Точно, Виктория. – Я делаю паузу. – А я что сказал?

– Ты сказал – Саманта.

– Извини. – Я улыбаюсь. – Что-то со мной не то.

– Может, как-нибудь пообедаем вместе на следующей неделе? – с надеждой предлагает она, подходя ближе. Я же пячусь к двери. – Я довольно часто бываю рядом с Уолл-стрит.

– Право, не знаю, Виктория. – Я изображаю извиняющуюся улыбку и отвожу взгляд от ее бедер. – Я все время работаю.

– Тогда, может, в субботу? – пугаясь своей настойчивости, спрашивает Виктория.

– В эту субботу? – спрашиваю я, вновь глядя на свой Rolex.

– Да, – робко пожимает она плечами.

– Боюсь, не получится. Иду на дневной спектакль, «Отверженные», – вру я. – Слушай, мне и в самом деле надо бежать. Я… – Проведя рукой по волосам, я бормочу: – О господи, – затем заставляю себя произнести: – Я позвоню тебе.

– Хорошо, – обрадованно улыбается она. – Позвони.

Еще раз кинув взгляд на китаянку, я выкатываюсь, к чертовой матери, бегу к несуществующему такси и притормаживаю только в двух кварталах от прачечной…

Неожиданно мой взгляд наталкивается на хорошенькую бездомную девушку, которая сидит на ступеньках дома на Амстердамской улице, кофейный пластиковый стаканчик стоит у ее ног. Меня к ней словно ведет невидимая сила. Нашарив в кармане мелочь, я с улыбкой подхожу к ней. У нее слишком юное, свежее, загорелое лицо; из-за этого ее положение кажется еще более ужасающим. Я успеваю рассмотреть ее за те секунды, что прохожу от края тротуара до ступенек, на которых она сидит, склонив голову, тупо уставясь в свои колени. Заметив, что я стою перед ней, она поднимает глаза, на лице нет улыбки. Моя злоба исчезает, мне хочется сделать какое-нибудь простое доброе дело, и, не сводя излучающих сострадание глаз с ее невыразительного, печального лица, я наклоняюсь и опускаю в пластиковый стаканчик доллар со словами: «Удачи».

 

Выражение ее лица меняется, благодаря этому я замечаю, что на коленях у девушки лежит книга – Сартр, рядом с ней – сумка Колумбийского университета, а в темно-коричневом кофе плавает мой доллар. Доли секунды кажутся мне вечностью, как в замедленной съемке; девушка смотрит на меня, смотрит в стаканчик и кричит:

– Ты что, рехнулся?

Застыв в согнутой позе над стаканчиком, я выдавливаю:

– Я не знал… не знал, что… там кофе.

Весь дрожа, я отхожу, останавливаю такси. По дороге к «Губерту» здания представляются мне горами и вулканами, улицы – джунглями, небо кажется театральной декорацией, так что, выйдя из машины, я даже вынужден протереть глаза. Обед «У Губерта» оборачивается непрерывной галлюцинацией, во время которой я грежу наяву.

«У Гарри»

– Носки должны сочетаться с брюками, – говорит Тодд Хэмлин Ривису, который внимательно слушает, помешивая соломинкой «Бифитер» со льдом.

– Это кто сказал? – спрашивает Джордж.

– Послушай, – терпеливо объясняет Хэмлин, – если носишь серые брюки, надевай серые носки. Проще простого.

– Погоди, – вмешиваюсь я. – А если ботинки черные?

– Ничего страшного. – Хэмлин пригубливает мартини. – Но тогда с ботинками должен сочетаться ремень.

– То есть ты говоришь, что с серым костюмом можно носить и серые, и черные носки? – говорю я.

– Мм… да, – отвечает Хэмлин смущенно. – Я так думаю. Разве я не это сказал?

– Послушай, Хэмлин, – говорю я. – Я не могу с тобой согласиться насчет ремня. Ботинки все-таки далеко от талии. Мне кажется, следует обратить внимание на то, чтобы ремень сочетался с брюками.

– Похоже на правду, – замечает Ривис.

Мы втроем – Тодд Хэмлин, Джордж Ривис и я – сидим «У Гарри». Сейчас чуть больше шести вечера. На Хэмлине костюм от Lubiam, превосходная полосатая хлопчатобумажная рубашка с широким воротником от Burberry, шелковый галстук от Resikeio и ремень от Ralph Lauren. Ривис в шестипуговичном двубортном костюме от Christian Dior, хлопчатобумажной рубашке, шелковом галстуке от Claiborne с узором. На ногах у него кожаные ботинки на шнурках, в дырочку от Allen Edmonds, в кармане – хлопчатобумажный носовой платок, вероятно от Brooks Brothers. На салфетке рядом с его стаканом лежат темные очки от Lafont Paris, на стуле покоится очень милый портфель от Т.Antony. На мне двухпуговичный однобортный костюм (расцветка «штрихи мела»; шерсть с фланелью), хлопчатобумажная рубашка в разноцветную полоску и шелковый карманный платок, все от Patrick Aubert, а также шелковый галстук в горошек от Bill Blass и очки с простыми стеклами в оправе от Lafont Paris. На столе, кроме стаканов и калькулятора, лежат наушники от одного из наших CD-плееров. Ривис и Хэмлин ушли сегодня из офиса пораньше, чтобы сделать массаж лица, и теперь выглядят свежо, лица розовые, но загорелые, короткие волосы зачесаны назад. Утреннее «Шоу Патти Винтерс» было про Рембо в реальной жизни.

– А что жилетки? – спрашивает Ривис Тода. – Они… не вышли из моды?

– Нет, Джордж, – отвечает Хэмлин. – Разумеется, нет.

– Нет, – соглашаюсь я. – Жилетки никогда не выходили из моды.

– Тогда вопрос — как их следует носить? – спрашивает Хэмлин.

– Они должны облегать… – одновременно произносим мы с Ривисом.

– Извини, – говорит Ривис. – Продолжай.

– Ничего, – замечаю я. – Давай ты.

– Ну давай же, – просит Джордж.

– Ну, они должны хорошо облегать фигуру и закрывать талию, – объясняю я. – Жилет должен быть чуть повыше верхней пуговицы пиджака. Если на виду оказывается слишком большая часть жилета, это придает костюму чересчур чопорный, строгий вид, а это нежелательно.

– Мм, – едва не лишившись дара речи, произносит смутившийся Ривис. – Верно. Я так и думал.

– Мне нужен еще один «J&B», – поднимаюсь я. – А вам, парни?

– «Бифитер» со льдом и соломинку, – указывает на меня Ривис.

Хэмлин:

– Мартини.

– Будет сделано.

Я иду к бару и, пока Фредди готовит напитки, слушаю, как какой-то парень (по-моему, это грек Уильям Теодокропополис из First Boston), в посредственном шерстяном костюме в «гусиную лапку», неплохой хлопчатобумажной рубашке и великолепном кашемировом галстуке от Paul Stuart, с которым костюм смотрится гораздо лучше, чем он есть на самом деле, рассказывает другому парню, тоже греку, с диетической пепси в руках:

– Слушай, в «Чернобыле» был Стинг – в том кабаке, который открыли парни, владельцы «Туннеля», – это было в «Page Six», а потом кто-то подъехал на «Порше – девятьсот одиннадцать», и в машине сидела Уитни, и…

Когда я возвращаюсь к нашему столу, Ривис рассказывает Хэмлину, как он издевается над бездомными: протягивает им доллар, а потом в самый последний момент резко убирает его в карман.

– Честное слово, это срабатывает, – уверяет он. – Они так фигеют, что затыкаются.

– Просто… скажи… «нет», – замечаю я, ставя напитки на стол. – Этого вполне достаточно.

– Просто сказать «нет»? – улыбается Хэмлин. – И это подействует?

– На самом деле это действует только на бездомных беременных женщин, – признаюсь я.

– Интересно, пробовал ли ты просто сказать «нет» двухметровому дылде на Чамберс-стрит? – спрашивает Ривис. – Который курит крэк через трубку?

– Слушайте, кто-нибудь слышал о клубе под названием «Некения»? – спрашивает Ривис.

С моего места виден Пол Оуэн, сидящий в другом конце зала. Вместе с ним сидит парень, похожий на Трента Мура или Роджера Дейли, и еще один – кажется, Фредерик Коннел. Дед Мура владеет компанией, в которой Трент работает. Он одет в костюм из шерстяного сукна в мелкую «гусиную лапку» шотландской расцветки.

– «Некения»? – переспрашивает Хэмлин. – Какая «Некения»?

– Стойте, парни, – говорю я. – Кто это там сидит с Полом Оуэном? Это не Трент Мур?

– Где? – Ривис.

– Они встают. Вон за тем столиком, – отвечаю я. – Вон те ребята.

– А это не Мэдисон? Нет, это Диббл, – говорит Ривис. Для большей уверенности он надевает очки с простыми стеклами.

– Да нет, – говорит Хэмлин. – Это Трент Мур.

– Ты уверен? – спрашивает Ривис.

По пути к выходу Пол Оуэн останавливается возле нашего столика. Он в темных очках Persol, в руках у него дипломат от Coach Leatherware.

– Привет, парни. – Оуэн представляет своих спутников, Трента Мура и какого-то Пола Дентона.

Ривис, Хэмлин и я пожимаем им руки не вставая. Джордж и Тодд начинают разговаривать с Трентом. Он из Лос-Анджелеса и знает, где находится «Некения». Оуэн обращает свое внимание на меня, и я слегка нервничаю.

– Как дела? – спрашивает Оуэн.

– Отлично, – говорю я. – А у тебя?

– Великолепно, – отвечает он. – Как у тебя со счетами Хоукинса?

– Все… – Я запинаюсь. Замешкавшись на мгновение, продолжаю: – Все… нормально.

– Правда? – рассеянно интересуется он. – Интересно, – с улыбкой, сцепив руки за спиной, произносит он. – А почему только нормально, а не замечательно?

– Ну, – говорю я, – ты же… сам знаешь.

– Как Марсия? – Продолжая улыбаться, он обводит взглядом зал. На самом деле он меня не слушает. – Она замечательная девушка.

– Да, – говорю я, потрясенный. – Мне… повезло.

Оуэн принял меня за Маркуса Холберстама (хотя Маркус встречается с Сесилией Вагнер), но по некоторым причинам эта ошибка не имеет значения и даже кажется вполне естественной. Маркус тоже работает в Р&Р, занимается практически тем же самым, что и я, любит костюмы от Valentine и очки с простыми стеклами, мы стрижемся у одного парикмахера в Pierre, так что ошибка Оуэна вполне закономерна; она не раздражает меня. Но Пол Дентон то ли не сводит с меня глаз, то ли, наоборот, пытается не смотреть, как будто бы он что-то знает, как будто он не совсем уверен, узнал он меня или нет. Мне приходится задуматься над тем, не принимал ли он когда-то давно, в прошлом марте, участие в ночной прогулке на яхте. Если же так оно и есть, думаю я, надо раздобыть номер его телефона, а лучше – адрес.

– Надо будет нам как-нибудь выпить, – предлагаю я Оуэну.

– Отлично, – говорит он. – Давай. Вот моя визитка.

– Спасибо. – Перед тем как убрать ее в карман, я пристально разглядываю визитку. Меня радует ее топорность. – Может, я возьму с собой… – Помедлив, я четко выговариваю: – Марсию?

– Отлично! – говорит он. – Ты был в сальвадорском бистро на Восемьдесят третьей? – спрашивает он. – Мы сегодня там ужинаем.

– Да, то есть нет, – отвечаю я. – Но я слышал, что оно вполне ничего. – Я слабо улыбаюсь и отпиваю виски.

– Я тоже. – Он смотрит на свои часы Rolex. – Трент? Дентон? Уходим. Нам надо быть там через пятнадцать минут.

Слова прощания произнесены, по дороге на выход они останавливаются у столика, за которым сидят Диббл и Гамильтон, – по крайней мере, мне кажется, что это Диббл и Гамильтон. Перед уходом Дентон в последний раз смотрит на наш столик, на меня, – похоже, он в ужасе, словно мое присутствие в чем-то его убеждает, словно он меня узнал, и это в свою очередь убивает меня.

– Счета Фишера, – произносит Ривис.

– Черт, – говорю я. – Не напоминай.

– Сволочь везучая, – говорит Хэмлин.

– Кто-нибудь видел его подружку? – спрашивает Ривис. – Лауру Кеннеди? Потрясающая фигура.

– Я знаю ее, – говорю я и тут же поправляюсь: – То есть знал.

– Почему ты так говоришь? – заинтересованно спрашивает Хэмлин. – Почему он так говорит, Ривис?

– Потому что он встречался с ней, – осторожно произносит Ривис.

– Откуда ты знаешь? – улыбаюсь я.

– Девушки просекают Бэйтмена. – Похоже, Ривис немного пьян. – Он просто энциклопедия «GQ». Ты абсолютный «GQ», Бэйтмен.

– Спасибо, ребята, только… – Возможно, Ривис и съязвил, но я все равно испытываю гордость и пытаюсь принизить свой образ. – Она дрянь.

– Боже мой, Бэйтмен, – стонет Хэмлин. – А это что означает?

– Что? – спрашиваю я. – То и означает.

– Ну и что? Главное – внешность. Лаура Кеннеди – милашка, – с напором говорит Хэмлин. – И не делай вид, что тебя интересовало в ней что-то другое.

– Если у девки хороший характер – это подозрительно, – замечает Ривис, слегка смутившись от собственного заявления.

– Если у девки хороший характер, но она плохо выглядит, – Ривис многозначительно поднимает руки, – то хули от нее толку?

– Ладно, давай представим просто гипотетически. Может ли у девки быть хороший характер? – спрашиваю я, прекрасно зная, насколько это безнадежный, тупой вопрос.

– Прекрасно. Гипотетически даже лучше, вот только… – говорит Хэмлин.

– Знаю, знаю, – улыбаюсь я.

– Не бывает телок с хорошим характером, – смеясь, в один голос произносим мы и ударяем по ладоням.

– Хороший характер, – начинает Ривис, – состоит в том, что у телки точеная фигурка, она без особых выебонов удовлетворяет все твои сексуальные потребности и мало пиздит.

– Точно, – согласно кивает Хэмлин. – Девушки с хорошим характером, то есть веселые или, может, забавные, умные или даже талантливые – хотя хуй его знает, что это значит, – так вот, они все до одной уродки.

– Точно! – поддакивает Ривис.

– И характер у них такой потому, что им как-то надо, блядь, компенсировать свою непривлекательность, – говорит Хэмлин, вновь усаживаясь.

– Я всегда придерживался той теории, – говорю я, – что только мужчины производят потомство и продолжают род, понимаете?

Они оба кивают.

– А единственный способ продолжить род, – я тщательно подбираю слова, – это возбудиться какой-нибудь красоткой, но иногда деньги или слава…

– Никаких «но», – вмешивается Хэмлин. – Бэйтмен, ты что, готов трахаться с Опрой Уинфри – она ведь богата и влиятельна – или опуститься до Нел Картер – у нее шоу на Бродвее, отличный голос, там знаменитостей пруд пруди?

– Погоди, – говорит Ривис. – Что еще за Нел Картер?

– Не знаю, – говорю я, имя приводит меня в замешательство. – Должно быть, хозяйка «Нелль».

– Послушай меня, Бэйтмен, – говорит Хэмлин. – Телки существуют лишь для того, чтобы возбуждать нас, по твоим же словам. Сохранение человеческого рода, так? Все просто… – выудив оливку из стакана, он отправляет ее в рот, – как божий день.

Выдержав паузу, я говорю:

– Знаете, что сказал о женщинах Эд Гейн?

 

– Эд Гейн? – переспрашивают меня. – Метрдотель в баре «Канал»?

– Нет, – говорю я. – Серийный убийца, действовавший в Висконсине в пятидесятых. Он был интересным чуваком.

– Тебя всегда интересовали подобные дела, Бэйтмен, – говорит Ривис, потом обращается к Хэмлину: – Бэйтмен все время читает эти биографии: Тед Банди, Сын Сэма, Фатальное Видение, Чарли Мэнсон. Все подряд.

– Так что сказал Эд? – с интересом спрашивает Хэмлин.

– Он сказал, – продолжаю я, – «Когда я вижу, как по улице идет хорошенькая девушка, то думаю о двух вещах. С одной стороны, мне хочется пригласить ее куда-нибудь, поговорить с ней, обращаться с ней ласково и нежно». – Замолкнув, я одним глотком допиваю «J&B».

– А что он думает с другой стороны? – вкрадчиво спрашивает Хэмлин.

– «Я думаю, как будет смотреться ее голова на колу», – отвечаю я.

Хэмлин с Ривисом успевают переглянуться и вновь посмотреть на меня, прежде чем я начинаю смеяться, и они с некоторым напряжением тоже смеются.

– Слушайте, как насчет ужина? – Я осторожно меняю тему.

– Может, индийско-калифорнийский ресторан в Верхнем Уэст-Сайде? – предлагает Хэмлин.

– Идет, – говорю я.

– Мысль хорошая, – замечает Ривис.

– Кто будет заказывать? – спрашивает Хэмлин.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31 

Другие книги автора

Все книги автора
Рейтинг@Mail.ru