Элли Шарм
Случайная тайна от олигарха

ГЛАВА 11

Мирьям

Спустя неделю

– Клоди, нет! – грожу пальцем кошке, когда вижу, что она нацелилась подрать острыми когтями дорогущие портьеры.

Что за невозможное создание?! Мягкая улыбка не покидает моего лица. За неделю, что питомица находится в моем доме, я прикипела к кошке всем сердцем. Породистая забияка, несомненно, была из рода персидских, о чем говорила средняя комплекция ее тела, широко посаженные небольшие ушки, маленькая мордочка с большими яркими глазами, приплюснутый нос и короткие лапы с сильными, крупными, округлыми основаниями и кисточками между подушечек.

Сегодня Давид должен вернуться из командировки. Он целую неделю был в Ставрополе. Кручу телефон в руке, вспоминая последнее смс, полученное от него.

«Соскучилась?»

С удивлением понимаю, что так и есть. Мне хочется увидеть его темные глаза, услышать бархатистый баритон, от которого где-то в груди все начинает медленно вибрировать и дрожать. Словно ожив своей жизнью, сотовый издает громкий сигнал, и я поспешно смотрю на дисплей. Отправитель: Садулаев Давид. Текст – одно слово -

«Выходи». Другая на моем месте, скорее всего, расценила бы это, как приказ, но передо мной, как наяву, появляются добрые карие глаза Садулаева.

Поспешно встаю с диванчика в стиле «Прованс», от чего пышная юбка коктейльного платья взлетает вверх. Сегодня я отдала предпочтение не совсем присущему для меня стилю – романтизм. Обычно я не изменяю своему выбору, раз за разом подбирая в гардеробе драму, плюс небольшой намек на натуральность. Да, сложное сочетание, но всегда эффектное. Провожу руками по плотной белой основе, что облегает верх фигуры, как вторая кожа. Ее покрывает прозрачная сетка, декорированная ажурным золотым узором и сверкающими серебристыми пайотками. Прозрачное декольте подчеркивает грудь и шею, а блестящий пояс из камней призван акцентировать внимание на тонкой талии, от которой красивыми складками спускается юбка средней пышности, доходящая до колен. Изящные туфельки телесного цвета добавляют моему росту целых семь сантиметров.

– Мирьям, какая ты куколка!

Восхищение в голосе мамы заставляет обернуться и я, скромно сложив руки перед собой, прикусываю губу. За то время, что Садулаев отсутствовал, я многое переосмыслила. Так хочется, чтобы и Давид оценил в полной мере мой образ.

– Думаешь? – спрашиваю, нервно прикасаясь к красиво уложенным на одно плечо волосам, в которых блестит заколка, отделанная крупным отборным жемчугом.

– Да, милая. Ты очень красива, – в глазах мамы плещется хорошо читаемая материнская гордость.

Возвращаю ей улыбку. В последнее время наши отношения улучшились, стали не такими напряженные. Та «взбучка», что устроил Садулаев моему отцу, ворвавшись, как сметающий все на своем пути смерч, каким-то волшебным образом изменила мою семью и царившую в ней атмосферу, затронув всех домочадцев – без исключения. Теперь я в полной мере поняла значение слов: если не можешь заставить кого-то любить и уважать себя – это сделает за тебя страх. Никто больше не тронет меня, не обидит. За моей спиной незримо стоит Садулаев Давид Мансурович.

Отец на протяжении всего времени делает вид, что ничего не случилось, поэтому я без лишнего гонора тоже включилась в эту игру. Может, конечно, всему этому поспособствовало и то, что родители помирились. Ни для кого не секрет, что Руслан Таирович Юсупов с треском выгнал из филиала высокую блондинку модельной внешности, отправив охочую до чужих мужей девицу на вольные хлеба. По мне, так это совершено не оправдывает отца, но я всегда готова поддержать мать, лишь бы она была счастлива. К моему огромному удивлению, родители решили, что им необходимо отправиться на острова, чтобы провести, как они это обозначили, «второй медовый месяц».

– Мирьям, доченька, – мама подходит ко мне и берет за руку. Ее пальцы такие прохладные, что я борюсь с желанием сжать их посильнее, чтобы согреть. – Не злись на отца.

Мои плечи словно каменеют, и я отвожу взгляд.

– Вся родня отказалась от Руслана из-за того, что он выбрал меня…

Возвращаю взгляд, когда мама настойчиво сжимает мою ладонь.

– Поверь, это не просто, когда отворачиваются близкие. Он стал изгоем, белой вороной.

Внимательно слушаю, ощущая, как в горле образуется тяжелый комок. Я не знала этого.

– Чтобы мы жили в достатке, работал день и ночь. Брался за любую грязную работу, а ведь про таких, как твой отец, говорят «родился с серебряной ложкой во рту». Все это было ради нас, Мирьям.

Облизываю губы, забывая про то, что совсем недавно подкрасила их персиковой помадой. Не хочу показывать, какое впечатление произвели на меня слова матери. Я, конечно же, знала, что у отца напряженные отношения с родственниками, но никогда даже не задумывалась почему. Винила его скверный характер, радуясь тому, что бабушка с дедушкой никогда даже не приглашали нас к себе в гости. Я росла в обстановке лишенной участия дедушки и бабушки, без многочисленной родни, которая, казалось, нами вовсе не интересуется.

– Отец жёсткий, иногда чересчур, но он любит тебя, Мирьям. Просто жизнь научила его быть таким. Благодаря воле и характеру он достиг высот. Юсуповы теперь даже при большом желании не могут нас игнорировать. А твой брак с Давидом окончательно укрепит положение нашей семьи в обществе.

В уголках глаз начинают собираться слезы. Я быстро моргаю, чтобы прогнать их прочь. Как ни крути, а меня выбрали инструментом в достижении своих целей. Мне сказочно повезло, что Давид хороший человек.

– Отец плохо умеет выражать чувства, но в тот день, когда случилась авария, он очень испугался за тебя, дочка. Никогда не видела его таким.

Скептически приподнимаю бровь. В отличии от мамы, я в этом так не уверена.

Не хочется портить настроение, да и Давид ждет, поэтому я отстраняюсь от мамы и иду к двери.

– Мирьям?

Замираю, сжав круглую ручку, прежде чем переступить порог.

– Милая, мы решили пораньше вылететь. Так что, увидимся теперь только через неделю.

Оборачиваюсь к маме. Ее зеленые глаза впервые за долгое время счастливо блестят. Не могу на нее наглядеться. Сегодня она по-особенному красива, словно греческая статуя. Всегда удивлялась ее умению выглядеть такой изящной, но, вместе с тем, преисполненной какого-то внутреннего достоинства. Неудивительно, что отец ради нее пошел на такой отчаянный шаг, встав против семьи. Мне хочется сказать ей так много, но вместо этого с губ срывается суховатое «до встречи».

Спускаясь по лестнице, я замечаю стоящего в гостиной отца. Как всегда, его лицо напряжено, брови сведены, в руке крепко зажат наполненный наполовину стакан. Когда я останавливаюсь на последней ступени, отец громко прочищает горло.

– Мать уже сказала, что мы вылетаем через пару часов?

Киваю без слов, сжимая пальцами лестничные перила так, что ободок от кольца больно впивается в кожу.

– Твой день рождение был два месяца назад… – отец запинается и неловко проводит рукой по затылку. – Зайдешь в мой кабинет, там подарок на столе для тебя.

Не знаю, что на это сказать, поэтому просто благодарю:

– Спасибо, – преодолеваю последнюю ступень.

Отец сдержанно кивает. Его узловатые пальцы нервно поправляют галстук.

– Хорошо тебе отдохнуть, дочь.

Я знаю, что такое злость, что такое грусть, боль одиночества… но то, что сейчас меня переполняет, смущает до слез. Именно поэтому я спешу, не оборачиваясь, к выходу из дома.

ГЛАВА 12

Мирьям

Как только я выхожу из усадьбы, вдыхаю полной грудью пропитанный душистой жимолостью воздух. Волнуюсь так, как будто впервые в жизни увижу Садулаева Давида Мансуровича. Щёки покрывает нежный румянец, а все потому, что мое отношение к Садулаеву изменилось. Я увидела его совсем с другой стороны – не с той, с которой привыкла думать о мужчине. Заботливый, нежный, надежный. Мой жених.

Дверь черного «Джипа» открывается и мое сердце замирает, когда я вижу Давида. Я почти не дышу, глядя в его мужественное лицо. Сочетание темно-серого костюма и фиолетовой классической рубашки в вертикальную полоску создает стильный ансамбль и безумно идет Садулаеву. Давид выглядит дерзко, словно бросает вызов привычному обществу снобов. Останавливаюсь возле него, окутывая мужчину сладко-цветочным восточным ароматом с нотками спелого апельсина.

– Привет, малышка, – хриплый голос ласкает мой слух, заставляя скромно прикрыть ресницами глаза блестящие, как драгоценные изумруды.

Суровое выражение лица Садулаева мгновенно меняется и он, улыбнувшись, наклоняется, чтобы оставить на моей щеке мимолетный целомудренный поцелуй.

– Думал все время о тебе. Даже, казалось, свихнусь, – усмехается Давид, подмигивая, от чего путает карты, заставляя догадываться – шутка это или мужчина говорит всерьез.

Не дожидаясь от меня ответной реакции, заглядывает на заднее сидение автомобиля и в его руках оказывается прелестный букет. Никогда не получала ничего подобного. Он собран из ароматных ирисов, дополнен слегка распустившимися пионовидными розами, но настоящую изюминку букету придают засушенные колосья и полевые цветы.

– Боже, как красиво, Давид! – прижимаю благоговейно букет к груди, ласково притрагиваясь к нежным лепесткам ирисов.

– Рад, что сумел угодить самой привередливой и невыносимо капризной девушке нашего юга, – решает подколоть жених.

– Лестью не смягчить мое сердце, Давид. Можешь не стараться, – игриво щебечу, поддерживая образ, на который намекает жених.

Мои слова вызывают хриплый смешок у Садулаева и он мягко, но настойчиво, берет меня за локоть, приглашая сесть на переднее сидение автомобиля.

«Ред Фокс» встречает нас приятной ненавязчивой музыкой. С интересом разглядываю один из лучших ресторанов южного региона России. Все выдержано в одном стиле: цветовая гамма варьируется от мягких кремовых до теплых, «вкусных», шоколадных оттенков.

К нам подходит молодой мужчина в униформе и вежливо обращается к Давиду:

– Господин Садулаев, прошу, – указывает рукой в нужном направлении. – Я провожу вас к вашему столику.

Моя рука слегка трепещет на сильной ладони Давида. Так волнительно. Я еще никогда не была на настоящем свидании. Только присев на невысокий обтянутый коричневым бархатом диван, успокаиваюсь. Столик находится в скрытом от чужих глаз месте, в глубокой нише.

Молодой человек кладет перед нами меню, обложка которого выполнена не больше не меньше, а из телячьей кожи. Чтобы как-то занять руки и не так смущаться под взглядом Садулаева, принимаюсь изучать ассортимент ресторана. Разнообразие меню поражает уникальными авторскими рецептами с использованием местных сезонных продуктов и блюд на мангале. Растерянно перелистываю меню, глаза разбегаются и я, кажется, не в силах сделать выбор.

– Здесь отлично готовят перепелок с гарниром из риса и шиттаке, – подсказывает Давид. – Из напитков, уверен, тебе понравится имбирный коктейль со сливками.

Благодарно улыбаюсь. Не хочется лишней фразой испортить вечер. Но ведь и молчать весь ужин не получится? Прикусываю губу, нервно притрагиваясь к камню на своем кольце. Чувствую себя такой робкой, словно героиня какой-то романтической стариной ленты, из-за этого ощущаю какой-то диссонанс. Ведь если быть справедливой, самая подходящая для меня роль, которая если бы мне досталась, несомненно, была бы роль Скарлетт О′Хара. Интересно, а Давиду пошли бы усы? Поднимаю глаза и еле сдерживаю смех, разглядывая лицо Садулаева, представляя его с густыми залихватски подкрученными усами. Совсем как у истинного южанина из фильма «Унесенные ветром».

– Мирьям, малышка, – Давид, усмехается, блестя ониксовыми глазами, замечая, как мои губы дрожат, – наконец-то я слышу этот чудесный смех дьяволенка. Честно слово, я уже начал переживать, не заболела ли моя дерзкая кошечка.

Пожимаю плечами и скромно улыбаюсь.

– Нет, я себя хорошо чувствую.

– Ну, мало ли, – продолжает Давид, слегка сощурив темные глаза и неторопливо подливая в высокий стакан минеральную воду. – Может быть, ты такая, потому что случилась какая-то неожиданность? Не хочешь мне ничего сказать? Ммм, Мирьям?

Мое имя в его устах звучит, словно сладкая потока. Жених приподнимает вопросительно широкую бровь, и я меня бросает в краску от того, что, кажется, догадываюсь, на что намекает Садулаев.

– Я не беременна, – лепечу, сжимая пальцами льняную кремовую салфетку, лежащую на коленях.

Не то, чтобы я уверена, но кто беременеет после одной ночи?! Глупости! Щеки горят, пока Давид ласкает мое лицо внимательным взглядом. На его щеке появляется обаятельная ямочка, и Садулаев преувеличено громко с сожалением вздыхает.

– Жаль, но, может быть, это к лучшему, – темные глаза подсвечиваются миллиардами искр. – Будет больше времени узнать друг друга.

Я не замечаю, когда приносят наш заказ – так увлечена разговором с Давидом. Даже не думала, что у нас так много точек соприкосновения.

– Знаешь, малышка, я был гостем на мероприятии, где мне представили одного человека. Настоящего профи своего дела, можно сказать, легенда, – Давид усмехается и отодвигает полы пиджака с правой стороны от сердца. – Он не смог мне отказать, и я взял на себя смелость попросить его об одном одолжении.

Давид вынимает руку из-под полы. В сильных пальцах Садулаева небольшая матовая коробочка, покрытая синим напылением бархата.

Затаив дыхание, широко раскрыв глаза, смотрю, как Давид открывает крышку. Передо мной появляется браслет из европейского золота, инструктированный изумрудами и брильянтами. Губы сами приоткрываются, принимая форму буквы «о». Он само совершенство! Элегантный и изысканный. Такое чудо бывает только на заказ. Ни один ювелирный магазин не сможет похвастаться таким изделиям даже для Vip-клиентов. Словно зачарованная, протягиваю руку вперед. Прежде, чем надеть на мое тонкое запястье изделие, Садулаев не упускает возможности прикоснуться горячими губами к коже руки.

– Когда я его заказывал, – доносится голос Давида, который звучит откуда-то издалека. Жених аккуратно застегивает браслет, – уже четко представлял, что хочу видеть в итоге. Конечно, эти камни – лишь жалкое подобие оттенка твоих глаз, но все же…

Таю от каждого слова Давида. Уже почти ненавижу себя за все выходки, которые обрушила не так давно на голову Садулаева. Но кто же знал, что он окажется таким… таким… Глаза сами мечтательно прикрываются, и я слышу хриплый смешок Давида.

– Я, конечно, подозревал, что тебе со мной скучно, но не настолько же, чтобы уснуть, малышка!

– Давид, это самый чудесный подарок, какой мне дарили за всю жизнь, – говорю искренне, растроганная такой внимательностью и чуткостью Садулаева.

– А как же Клоди? – хрипло спрашивает Давид, притрагиваясь большим пальцем к серединке моей ладони.

Камни красиво переливаются в свете огромных люстр ресторана и я, мило улыбнувшись, искренне отвечаю:

– Клоди – вне конкуренции.

Припарковав автомобиль на территории дома, Садулаев поворачивается ко мне всем корпусом. Поза жениха обманчиво расслабленная, но глаза опасно мерцают. Я, будто хрупкая лань, замираю под его страстным по-хозяйски уверенным взглядом. Должно быть, так кажется от того, что его глаза очень темные, по-дьявольски притягательные.

– Спасибо за вечер, малышка, – благодарит Садулаев.

От звука хриплого голоса Давида по моему телу бегут мурашки. Мне так хочется притронуться к его красиво очерченным скулам, покрытым легкой щетиной, что ладони покалывает. Приоткрываю губы под пристальным взглядом жениха. Он буквально прожигает меня, плавит… Боже, зачем он так смотрит?

– Ты когда-нибудь пробовала настоящий бразильский кофе? – задает странный вопрос Давид, заставляя меня встрепенуться и оторвать взгляд от волевого мужественного подбородка. – Не то фуфло в пакетиках, а настоящий – зерновой.

– Не очень разбираюсь в кофе, – признаюсь, не испытывая ни капли стыда. На всякий случай, не озвучиваю Садулаеву, что предпочитаю травяной чай.

Давид наклоняется ближе, и я вздрагиваю, когда сильные пальцы осторожно убирают темные пряди волос с моей щеки.

– Ты для настоящего искушения, Мирьям, – откровенно признается Давид, разглядывая с видимым обожанием каждую черточку моего лица. – Твои родители уехали. Даже не представляешь, с какими демонами я борюсь, чтобы прямо сейчас, наплевав на все установки, не увезти тебя к себе, чтобы… угостить чашечкой кофе.

Я не настолько наивна, чтобы не понимать, что дело далеко не в кофе. Облизываю кончиком языка внезапно пересохшие губы. Давид наклоняется так близко, что я ощущаю на губах его горячее дыхание. Капитулирую с легким стоном, когда его рука властно и бескомпромиссно обхватывает мою талию. Эта мужская настойчивость заставляет мое сердце трепетать, словно пойманная птичка в опытных руках охотника. Твердые губы за доли секунды сминают мои, заставляя выгнуться навстречу всем телом. Дерзкий настойчивый язык врывается меж моих губ, заполняя пространство настойчивыми жадными толчками. Я словно неприступная крепость, которую штурмуют раз за разом. Голова кружится, и я таю… Слишком сладко, слишком хорошо, откровенно. Эта ласка намного интимнее, чем просто обычный поцелуй, и я задыхаюсь от нехватки кислорода, цепляюсь пальцами за его пиджак, словно утопающий за соломинку.

Давид, наконец, сжалившись над моей невинностью и неопытностью, выпускает из плена припухший саднящий рот и обрушивает цепочку из не менее темпераментных огненных поцелуев на мою беззащитно открытую его губам шею.

– Мирьям, любимая, – Садулаев чувственно прикусывает ключицу острыми зубами, – поехали ко мне…

Пользуясь моим смятением и полной дезориентацией, широкая мужская ладонь пробирается под корсаж платья, сжимая упругую трепещущую округлость. Что-то протестующе пищу, но Давид игнорирует мои несмелые протесты. Несомненно, понимает своим мужским чутьем, что отказ продиктован неопытностью и предрассудками.

– Очень сладкая девочка, – порочно шепчет Садулаев в мои приоткрытые влажные губы. – Не знаю, как доживу до нашей свадьбы.

Он опускает корсаж ниже, открывая вид на соблазнительную глубокую ложбинку между пышными полушариями. Чувствую ладонью, как в груди Давида, словно отбойный молоток, лупит по ребрам сердце. Почему-то меня приводит в дикий восторг, что это именно я так действую на этого красивого мужчину.

Неожиданно территорию заливает резкий яркий свет, и я поспешно отстраняюсь от Садулаева. Лихорадочно опуская вниз непослушными пальцами неприлично сбившуюся к талии юбку, привожу себя в порядок.

– Черт! – с досадой ругается Давид, поправляя ширинку.

Поспешно отвожу взгляд от его топорщащихся брюк, ощущая, как щеки горят алой краской.

– Мирьям Руслановна? – раздается издалека голос Евгении, которую хорошо слышно через приоткрытое окно «Джипа».

– Иду, – голос дрожит и прерывается от пережитой только что страсти.

Давид проводит пятерней по своим смоляным прядям волос

– К черту! – порывисто вновь наклоняется ко мне и аккуратно обхватывает пальцами мой округлый подбородок. Жених нежно целует в губы – так, как будто вовсе не мы только что сгорали в дьявольском пламени.

– Беги, – целует мои дрожащие прикрытые веки, – пока я тебя не украл, Мирьям Юсупова.

Взбудораженная, с невольной улыбкой на припухших, совсем без следов помады губах, спешу к дому по выложенной камнем дорожке, цокая каблучками. Прижимаю ароматный букет к груди, а в ушах эхом, словно на повторе, звучит низкий хриплый голос Давида:

«Неспокойных тебе снов, милая…»

ГЛАВА 13

Мирьям

– Мирьям!!!

Что это было? Испуганно открываю глаза и за доли секунды принимаю вертикальное положение, подхватываясь на кровати. Сердце бьется как-то рвано – толчками. Облизываю пересохшие губы, оглядываясь по сторонам. Я отчётливо слышала голос мамы. Клянусь, это было так… реально. Поспешно убираю со щеки липкие от пота пряди волос. На часах три ночи. Может быть, они вернулись?

– Мама?! – мой голос звучит так пронзительно и потерянно в абсолютной тишине, что я испуганно обхватываю себя за плечи.

Почему так холодно? Даже пальцы озябли. Кажется, если подуть в воздух, то увижу полупрозрачное облачко пара. Но это невозможно! Лето… Прежде чем спустить ноги с кровати, я отчетливо слышу со стороны лестницы быстрый топот ног и негромкие прерывающиеся голоса. Тяжело сглатываю. Что происходит?! Пытаюсь медленно вдохнуть побольше воздуха, чтобы хоть чем-то заполнить острую скребущую пронзительную пустоту внутри, но ничего не выходит. Глотки воздуха небольшие и беспорядочные. Откуда во мне эта беспричинная паника?

Такое впечатление, что в грудь с размаху ударила огромная ледяная волна. Теперь ее злые брызги зверски режут на лоскуты все внутренности. Не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть. Рука сама тянется к быстро вздымающейся груди – туда, где по ощущениям ледяные пальцы великана кровожадно сжали бьющееся в агонии сердце.

Босые ноги несут меня в сторону двери. Повернув ручку, жмурюсь, когда по глазам резко бьет свет. Замираю, словно перепуганный олененок в свете фар.

Евгения, всхлипывая и захлебываясь в рыданиях, что-то говорит нашей экономке. У обоих женщин на лицах отражается неподдельный ужас.

– Что случилось? – резко обрываю эту вакханалию.

Тревожно перевожу взгляд с одного лица на другое. Меня не оставляет чувство надвигающейся непроглядной, как дёготь, беды. Если бы можно было бы сказать, что я чувствую ее запах, то я бы могла поклясться, что она пахнет чем-то горьким, приторным, омерзительно едким. Дрожь берет.

– Мирьям Руслановна, – Евгения что-то хочет сказать, но из ее голубых глаз потоком льются слезы. Девушка зажимает рот ладонью. – Не могу я… не могу, Валентина Андреевна!

До глубины души пораженная звучащим в голосе Евгении отчаянием, перевожу взгляд на экономку.

Дородная женщина нервно комкает в руках платок. Я не могу не заметить, как дрожат полные пальцы. В серых, блеклых от возраста глазах Валентины Андреевны отражается глубокое сочувствие.

– Крепись, девочка, – экономка хлюпает покрасневшим носом и жалостливо качает головой из стороны в сторону. – Все произошло так быстро. Горе какое! Такие молодые… еще жить да жить!

Меня начинает колотить крупная дрожь. Страх сменяет приступ ярости и отчаянья. Я вся трясусь, когда цежу сквозь зубы:

– Что вы несете?! Где мои родители?!

Не дождавшись ответа, несусь мимо Евгении к лестнице, нечаянно задевая по пути брюнетку плечом. Девушка охает от боли и неожиданности и делает шаг назад. Не обращая никакого внимания на прислугу, бегу вниз по ступеням. За спиной доносятся безобразные, уродливые, лживые слова, которые никак не могут относиться к моей семье! Ведь так, черт возьми?! Так?! Катастрофа, отказали двигатели… Почти мгновенная смерть. Я даже не чувствую под собой ног. Меня будто несут крылья, только вот они поражены адским огнём. Оно плавит меня, разъедая кожу, кости, душу.

– Мамаааа! – кричу в истерике. – Мамочкаааа!

Мой крик безумным эхом отражается не только от стен дома, но и звучит в моих воспалённых мозгах. Язык онемел. Я с силой прикусываю кожу щеки изнутри, и рецепторы сходят с ума от вкуса и запаха металла. Я спотыкаюсь на последней ступеньке и, в последний момент успев схватится рукой за перила, наклоняюсь вперед, задыхаясь от быстрого бега.

Такие молодые…

Еще жить да жить…

Крепись, девочка…

Зажимаю уши ладонями. Хватит! Вы все врете!

– ААА-ААА! – истошно кричу от безысходности, чтобы хоть на секунду избавиться от раздирающей изнутри боли, которая не щадит, не жалеет, а питается моими страданиями и скорбью. Падаю на колени. Волосы темным облаком взметаются вокруг моего заплаканного лица. Бью изо всех ладонями по паркету, но не чувствую боли в запястьях.

– НЕТ! Нет!!! Папа! Мама!

Поднимаю голову и невидящим взглядом смотрю на натяжной потолок с изображенными на нем синим небом и белоснежными облаками. Шепчу что-то бессвязно, глотая беззвучно слезы. Роняю голову на ладони, плечи сотрясаются от душераздирающих рыданий.

– Я здесь! Мирьям, я здесь, – доносится до моего пораженного горем разума.

Я даже не в силах открыть воспалённые от соленых слез веки. Сильные надежные руки и голос Давида вырывают меня из бездны, и я тяну к нему руки, ощупываю, словно слепая, трясущимися пальцами мощную грудную клетку, волевой подбородок и неожиданно влажную кожу на скулах.

– Давид… Давид… – задыхаюсь. Сил не хватает на то, чтобы передать, как мне плохо.

– Я знаю, милая! Девочка моя…

Это обращение – последняя капля. Я тоненько по-детски жалобно плачу с закрытыми глазами. Безропотно позволяю обхватить себя под коленями, и уже через мгновение я на руках у своего мужчины. Раздавленная, выпавшая из реальности, выжженная до пепла…

– Кто сказал?! – грудь Давида быстро вздымается то ли от злости, то ли от другого не менее сильного чувства. – Я же предупредил! Где врач? Как, еще не приехал?

Утыкаюсь носом в рубашку Давида. Мне кажется, все, что происходит, какой-то страшный сон. Мне не хочется слышать все эти противные голоса. Все, что мне хочется, чтобы меня разбудили и сказали, что все приснилось. Язык совершенно не слушается.

Их больше нет… Мама… Как же так?! Почему ты оставила меня?! Ты клялась, что больше так не поступишь. Пожалуйста, не бросай меня. Мне так страшно! Качаюсь на волнах опустошения и забвения, пока Давид несет меня куда-то. В гостиную? В спальню? Да какая разница?! Уже ничего не имеет никакого значения.