Элла Чак
Единичка. Мир, где каждое прикосновение отнимает год жизни

Глава третья. Дуло у виска

Уже час, как Нэл ощущала назойливое постороннее присутствие. Она обернулась на коня, но тот шагал расслабленно и спокойно. Прядал ушами, разгоняя надоедливых комаров, пытаясь скинуть с мокрых ноздрей бабочку-водянку. Нэл подставила палец, чувствуя липкие лапки насекомого с прозрачными крыльями. Бабочку разочаровала горячая кожа девушки в пятнах березового сока, и она упорхнула.

– За нами следят, Либери. С холма. На западе. Еще и вьюрки раздраженно щебечут у облепихи. Ты что? Не замечаешь?

Вскинув руку с часами к солнцу, как учил двушник Воеводин, Нэл сверила стороны света. Они с Либери уверенно приближались к Штабу, отмеченному на карте. Недавно, кто-то заметил их присутствие на приграничной территории. Слишком тихо. Стайки галдящих вьюрков кружат в полумиле, раздраженные вторгшимися на их территорию чужаками. Теми, кто следил за Нэл.

Сильвия перестала называть себя именем прошлого. Теперь она Нэл. Кто ее назвал Сильвией? Может быть мама? Вторая дочь Нестора, о которой тетя боялась рассказать? О том, как погибли родители Нэл, тетя тоже молчала.

Нет, она определенно не желала быть Сильвией, о прошлом которой ничего не знала. Ее имя осталось похороненным вместе с Ли на балконе городской норы. Теперь только Система сможет дать ответы, кем была ее родня. Ее родители. Именно это сделает Нэл, добравшись до ИИ – задаст свои собственные вопросы.

Вспомнив рекомендацию Воеводина – дать штабным привыкнуть и самим подойти, Нэл устроила привал. Для отдыха девушка выбрала максимально открытую и не защищенную точку посреди луга. Оставалось только рябиновым соком начертить в центре груди мишень, чтобы наблюдателю было проще в нее выстрелить.

– Всё! – завалилась она спиной в траву, вскинув над головой руки, – отдыхаем.

Целый день Нэл провела во второй коже, и очень устала с непривычки от резиновых перчаток и бутс. Она сбросила защитный экран и распласталась горячей головой в мягком прохладном разнотравье. Пальцами сгребла фиолетовую герань, зверобой, синие колокольчики и перелеску благородную, похожую на фиолетовую ромашку. Ловко перебирая стебли в руках, она сплела пышный венок, водрузив себе на голову. Зубами она покусывала сладкую травинку заячьего лука. Согнутую ногу закинула на колено и расслабленно прикрыла глаза, думая: «стреляй или выходи!»

– Не понимаю… Что она делает? – возмутился молодой парень в синей второй коже, отдергивая от глаз бинокль, в который пялился последние два часа.

Он и его напарник шли по следу дикарки, одетой во вторую кожу синего цвета, защищающую ее от солнечного излучения. Штабные держались от нее на расстоянии, удивляясь, как точно она движется. Будет идти так дальше – упрется в дверь Штаба к закату!

Парень повернул голову к напарнику, растянувшемуся в зарослях облепихи.

– Загорает! – произнес от слова, которое плюсовые давно забыли, – разлеглась! – комментировал второй наблюдатель, одетый в обычную одежду. Брезентовые брюки, водолазку, джинсовую куртку и черно-белый клетчатый шарф.

– «Заго» что?

– Нежится на солнце. Так минусовые когда-то делали.

– С ума сошла?

– Возможно! Гляди-ка! Конь… неужели, ну да точно. Прирученный!

Гнедой жеребец подошел к девушке в траве и дал ей потрепать себя за морду.

– Никогда такого не видел.

Он хмыкнул:

– А она молодцом! Девчонка! Догадалась, что ее засекли. Демонстрирует нам, мол, не опасна.

– Засекла? Невозможно, Смит. Мы с подветренной стороны за пятьсот метров. У нее что, соколиное зрение?

– Говорю тебе, Кайл, дикарка знает, что мы здесь.

– Не такая уж она дикарка. На ней вон вторая кожа.

– Вот и поговорим, где она ее сперла.

– Ты видел? Зачем она вскидывает руку? – спросил семнадцатилетний парень старшего, – вон опять.

– Старый способ определять стороны света, используя часы. Вот дойдет до Штаба, будет чему поучиться у нее! А, салага! – жевал Смит сладкую пластинку жвачки, раздобытую на городских островах минусовых.

– Она, – сделал паузу Кайл, почти выплевывая слова, – она – ловушка. Как мальчик, да?

Защитный экран его второй кожи был поднят, лоб и щеки исчерканы размазанными пальцами полосами грязи. Голубые узкие глаза щурились между горбинкой носа, оставленной двумя переломами.

– Девчонка – комиссар Сектора, – сделал быстрый вывод Кайл, – а лошадь ей для достоверности, и даже выдрессировали.

– Возможно, – вздохнул Смит, утыкаясь носом в шарф, – дикарей в Штабе не было больше года. Сектор всех переловил. А эта, – кивнул он, – совершенно точно не жила в одном только лесу. Она не дикая.

Прицелившись, Кайл проверил дальность через оптический прицел:

– Могу снять ее прямо сейчас.

– Не сомневаюсь, – выдохнул Смит и взвел на место предохранитель на винтовке Кайла. – Отставить. Продолжай наблюдение.

– Почему, Смит? Мы можем убить ее. Комиссары убивают наших, распыляя пеплом на козырьке. А мальчик?! Забыл, что он сделал?

– Ты смотришь на нее, салага, а главного не видишь.

– Чего?

Кайл снова стал рассматривать то ли дикарку, то ли комиссаршу.

– Веснушки вижу. Шрам над бровью. Что я должен увидеть?

– В глаза смотри. Она – не убивала.

– Ты можешь это определить?

– Легко, салага, – ткнул он пальцем в свои глаза, – я ведь смотрю на себя в зеркало каждый день. Пошли! Это она нас с тобой дожидается.

Кайл надавил линзой прицела в глаз с такой силой, что в нем запрыгали черные мушки. Он пытался дотянуться до рыжей. Девушка лежала на земле, ее скрывали заросли высокой травы. Кайл видел согнутые колени и руки, ловко перебирающие стебли соцветий.

Удачный момент. Она поднялась и повернула голову на Запад, туда, где в кустах облепихи скрывались они со Смитом. Девушка вскинула глаза, уставившись прямо в центр линзы оптического прицела. Кайл зажмурился, ослепленный искрами палящих лучей, запутавшихся в ее огненных волосах. Отдернув винтовку, он принялся растирать веко.

Кайл и Смит за двадцать минут достигли границ луга. Они оповестили о себе прежде, чем решились выходить на открытую местность. Напугаешь – еще пальнет из дробовика! Мало кто она и кем прикидывается.

– Эй! Слышишь нас? Мы не враги! – крикнул Смит, прижимаясь затылком к стволу тополя на границе с лесом. – Если слышишь, махни рукой! – выглянул он через пару секунд и увидел, как девушка поднялась на ноги и активно им машет.

– Ладно, идем, салага, – шагнул Смит из-за дерева, – узнаем, чьих она будет.

Нэл дожидалась двух вооруженных людей, которые приближались наперерез луга. Тот, что повыше и помоложе, сжимал рукоять винтовки с оптическим прицелом. Предохранитель снят, палец подрагивает у спускового крючка. Его волосы коротко подстрижены, а узкие полоски голубых глаз впали внутрь черепа, так сильно он их жмурил, стараясь не моргнуть. Боялся, видимо, что пока прикроет веко на 150 миллисекунд, Нэл успеет атаковать.

Второй был старше, лет двадцати пяти. Шершавая обветренная бугристая кожа, короткая редкая борода, грубые руки с выпирающими синими венами, на лице коричневые пятна пигментации, и все-время что-то пережевывает.

Кожа, защищающая от радиации, была только на молодом.

Смит проследил за взглядом девушки, устремленным на его руки:

– В перчатках из пушек не стреляют, пташка! Плохо чувствуется напряжение пружины. Передавишь, она и пальнет. Хорошо, если в землю, а не в собственную печень! – улыбался Смит, видя, что девушка вооружена только мачете и парой клинков.

Он представился:

– Я Смит, а это мой салага, Кайл.

– Он что, матрос? – пожала плечами Нэл и перевела взгляд на высокого, – мы на суше. Назвали бы его курсантом.

– А он тащится от всего морского, пташка! Океаны всякие любит, вот прозвище и прижилось, – усмехнулся Смит, – доберется до воды, да и поплывет в кругосветку. Когда-нибудь… Ну, а ты у нас кто такая? Заблудилась?

– Меня зовут Си… Нэл. Я Нэл. С городских островов… ну построек, которые в восьмидесяти километрах к югу.

– Сколько тебе лет, Нэл? Есть минусы от сорока? – уточнил Смит.

– Мне семнадцать. У меня в запасе двадцать три минуса до сорока. Или двадцать три прикосновения, – чеканила она не без нотки гордости.

Прожить столько и не угодить к комиссарам, ни разу не сминуситься, было достойно как минимум, уважения.

– Вот как? – оперся Смит на дуло ружья, скрещивая ноги, – как же ты выжила? Каждый день по воздуху городские острова обыскивают тепловые беспилотники. Они чувствуют наше тепло. Ставят геометку и вызывают комиссаров. А тебя за семнадцать лет не нашли?

– С трудом. А что нельзя? У тебя надо было разрешения спросить? – огрызнулась Нэл.

Кажется, высокий впервые моргнул от подобной наглости.

Он ответил на ее дерзость:

– Ты под прицелом. Не шути с нами и отвечай на вопросы! Рассказывай, кто ты?

– Я еще даже не начинала шутить.

Впервые встретила людей после Воеводина, а они ее уже бесят. Как хорошо жилось в норе без вот этих вот всех социальных упражнений – кто кого переболтает.

Оказывается, разыскивать Штаб совсем невесело. Сначала Воеводин метал в нее ножи, теперь эти держат дуло возле лба.

– Я расскажу Иванычу, кто я. Отведите меня к нему.

Ее рука опустилась к поясу. Нэл собиралась продемонстрировать карту, на обороте которой Воеводин оставил послание, но Смит принял ее жест за угрозу, ударив в руку древком ружья.

Нэл взвизгнула, уронив листок. Что-то неприятно кольнуло в груди Кайла, ему почему-то захотелось врезать Смиту прикладом по зубам.

– Вы слетевшие с катушек социопаты! – ощупывала она ушибленную руку, проверяя нет ли перелома.

– Потому что мне проще тебя пристрелить, пташка, чем пустить лису в курятник! Ты нож хотела метнуть?! Скажи, что нож, я же видел!

– У тебя пограничное расстройство личности, – произнесла Нэл, сама не понимая что сказала. Наверное, читала в книге по психологии.

– Не путай мне мозги, пташка! Это ты на нашей границе! И если я расстроюсь, это твоя личность отправится к праотцам.

– Хоть узнаю, кто они! – швырнула она на дуло его винтовки сплетенный венок цветов. – Обойдусь без вашего поганого Штаба! Я думала, здесь бойцы! Сопротивление! А вы просто кучка жалких паникеров.

Развернувшись, Нэл побежала ровно в противоположную от Штаба сторону.

Кайл опустил дуло винтовки напарника, продолжающего целиться ей в спину.

– Хватит, Смит. Мы наорали на нее, но ничего не выяснили.

– Кайл! Вторая кожа не ее. Она велика ей. Ты что, не заметил?

– Заметил. У нас у всех она не по размеру. Какая досталась, та и наша.

– Ты что, веришь ей? Кайл, – закинул Смит винтовку за спину и посмотрел на юнца, – тебе всегда придется делать выбор. Запомни. Всегда. Одна жизнь или жизни всех остальных. Я выбираю всех остальных.

– Конечно, Смит. Одну жизнь ты уже защитил, – ударил он по самому больному месту Смита. – Жизнь того подставного мальчишки. Жди здесь. Я выясню, кто она.

– Если ты ее приведешь в Штаб, то только в наручниках, – кричал он ему в спину, – в наручниках! И с мешком на голове!

Нэл думала про Ли. Про то, как летит вниз земля, глухо ударяясь о полиэтилен, которым была накрыта уже мертвая Ли. Ту землю в мешках тетя помогала таскать, зная, что срок ее сорокалетия неминуемо приближается. Нэл не поминала, а часто ли она говорила Ли, как сильно ее любит? Достаточной ли была ее любовь к тете, заменившей родителей, которых Нэл не застала.

Кайл догнал ее на берегу в зарослях осоки. Опустившись на корточки, дикарка умывала лицо.

– Нэл! – позвал он ее, – подожди, Нэл.

Он съехал на подошвах бутс по песчаному откосу, закинул винтовку и обрез на крестовых лямках за спину, пытаясь демонстрировать дружелюбие.

– Не очень первая встреча со штабными получилась, да? Смит, он такой уже давно. Из-за Сектора. Они изобретают новые способы проникнуть к нам. – усевшись в полутора метрах от нее, Кайл решил рассказать правду, – в пошлом году разведчики обнаружили в лесу десятилетнего мальчика. Голодного, грязного, истощенного. Плечо вывихнуто. Он молчал из-за шока. На руках у него были раны от волчьих зубов. Мальчик послушно надел вторую кожу, которую мы обрезали для него. Не пожалели. В Штабе ведь нет детей. Его доставили к нам, подлечили и накормили. Он ни с кем не разговаривал. Не плакал, когда ему накладывали швы. Продолжал молчать и делать все, что скажут.

Кайл бросал плоские камешки вдоль поверхности воды. Волны кругов бежали по прозрачной глади, но ни один камень не сделал больше двух отскоков.

– У ребенка оставалась тридцатка прикосновений до сорока, – заметил Кайл боковым зрением, как Нэл подсела ближе, – тридцатка, Нэл.

Она догадалась, что было дальше.

– Утром мальчика нашли мертвым. От его прикосновений погибло пятеро наших, десять человек потеряли по несколько лет. Они даже не поняли, что происходит. А кто-то не смог выстрелить в ребенка-лапача. Его дверь в спальню была заперта на замок ради безопасности. Но он оказался таким тощим, что пролез через вентиляцию. В отверстие двадцать сантиметров. Его пытались поймать. Пацан знал что делать. Вырывал кислородные шланги, заставляя штабных скинуть шлемы, а после хватался голыми руками за их открытые лица.

– Его научили, – догадалась Нэл. – И волки…

– Да, наш медик тоже решил, что волков на него натравили еще в Секторе, засовывая руки ребенка в клетку с хищниками, чтобы было правдоподобно. Чтобы мы его пожалели. Это была миссия. Убивать. Только, – поправил ее Кайл, – мальчика не учили. Он был клоном. Двушником какого-то отчаянного головореза среди комиссаров. Двушнику можно передать память полностью и создать его любого возраста. Мальчик умел сражаться. Его создали ради атаки. Тот ребенок был отличным солдатом. Бесстрашным и сильным. Когда у него осталась Единичка – последнее прикосновение до смерти – он использовал пару ружей и винтовок. Мальчик отлично владел ими, перезаряжал и снимал предохранители.

Кайл отвернулся от водной глади, в которую булькнул еще один камушек, уходя на дно.

– Смит привел того ребенка в Штаб. С тех пор в нем что-то надломилось. Поэтому я хожу с ним в дозор, чтобы он никого не пристрелил. Или я. Я почти что был готов сделать это.

– На тебя тоже напал тот ребенок?

– Мальчик отобрал у меня два минуса. Получается, я тоже изменился. Когда-нибудь я стану таким же параноиком, как Смит.

Нэл обернулась и посмотрела на чащу:

– Он был не один. Клонированный ребенок. Сектор мог создать десять или двадцать таких. Если они не знают, где вы скрываетесь. И раскидать их по зеленому небу.

– Где?

– В лесу. Когда смотришь вверх, неба не видно. Только зеленые кроны.

Кайл запустил еще один камень, но тот лишь звонко булькнул, не сделав ни единого отскока. Ему просто хотелось покидать что-то тяжелое. Он выбрасывал прочь куски воспоминаний о десятилетнем лапаче, который убивал его друзей. Нэл подкинула идеально плоский белый каменный блин. Вытянув руку, штабной поймал его на лету, покрутил между пальцев и сунул в карман.

– Смит говорит, ты никого не убивала. Типа по твоим глазам прочитал.

– А ты что прочитал? – повернулась она, чтобы он мог рассмотреть их лучше.

– Я… – растерялся Кайл, – я должен узнать, откуда у тебя вторая кожа?

– Воеводин отдал, – соврала ему Нэл.

Получилось это как-то инстинктивно. Она не собиралась лгать, но кажется их столь ранимой психике еще рано переваривать информацию, что ее тетя – главный химик Сектора, а дедушка Нестор… ну, этот в представлении не нуждался. Все выжившие ненавидели его, что было легко объяснимо.

– Какой-то Дед Мороз, а не Воеводин, – улыбнулся Кайл. – И кожу отдал, и карту.

– И вмешал мой код в Систему, – добавила Нэл. – Вчера я была Сильвией.

Кайл смотрел в ее серые глаза. Он не умел читать, как Смит: убила, не убила. Вот только почему-то глядя на нее, с Кайлом происходило что-то странное.

Когда-то на городских островах Кайлу досталась банка с мороженым. Он понятия не имел, что это такое, но каким же оно было потрясающим на вкус. Обжигало льдом. Так приятно охлаждало измученное тело плотным комбинезоном второй кожи. Кайл съел все ведро. Килограмм мороженого. Расплатой стала ангина, аллергия и несварение желудка.

Вот тоже самое он чувствовал, глядя на Нэл. В ней было что-то необъяснимое и манкое, чего он не видел ни в ком в Штабе. Ни в одной девушке. Но стоит упасть с головой в омут, как окажешься на больничной койке или в сортире. Нет, он не сравнивал Нэл с унитазом, но как бы рыжая дикарка не навлекла на их Штаб проблем.

И как тут выбрать? Рискнуть или по старинке жевать подсохшие сухари?

– Пойдем. С тобой поговорит Иваныч. И прости, но ты сможешь идти только в этом, – вытянул он к ней пластиковые стяжки и короткий черный мешок.

Кайл привел дикарку обратно на луг. Девушка шла, вытянув перед собой скованные руки. На голове черная ткань. За спиной недовольно мотал гривой и бил передними ногами гнедой конь, не понимая, что происходит.

– А, договорились! – кивнул Смит, – ну и ладушки!

Он заметил, как шустро перебирает ногами Нэл. Даже ни разу не споткнулась.

– Ты что, через мешковину видишь? А, пташка?

– Все что нужно, я слышу.

– Ну раз так, слушай. Иваныча тебе не провести. Наши двойные агенты в Секторе всех знают. Если ты жаба – я сам заставлю полетать тебя с козырька, пташка! – имел он ввиду карательный козырёк Башни, на котором комиссары казнили плененных штабных и провинившихся заключенных. – Иванычу ты не соврешь! Он тебя раскусит!

– А Кайл? – задала вопрос Нэл.

– Что Кайл?

– Он тебя раскусил? Твою ложь?

– Ты о чем, Нэл? Смит никогда не врет мне. Терпеть не могу лгунов. В Штабе все держится только на доверии.

Но Кайл все-таки заметил, как Смит промахнулся мачете по двухметровому лопуху и переменился в лице. По шороху Нэл поняла, что они оба остановились.

– Ты чего, Смит?

– Слушай, салага, я не врал тебе. Я просто ждал удобного случая, чтобы сказать.

– Что сказать? Смит…

– Дикарка раскусила меня даже в мешковине на башке. Я думал, ты сам все поймешь.

Но Кайл не понимал и его это начинало бесить:

– Говори. Что?

Смит молчал, и тогда Нэл решила подсказать несчастному салаге:

– На его одежду посмотри. На свою, мою, а потом снова на его.

Кайл и Нэл были во второй коже, но не Смит. Ткань его вещей не защищала от радиации.

– Да что б тебя, Смит! Сколько?! Сколько минусов ты потерял?!

– Мне еще хватит силёнок прихватить на тот свет с собой жабу, салага!

– Одну? Одну жабу? У тебя что… Единичка? – тот молчал, но слова уже были лишними. – Как же так, Смит? Единичка? Последнее прикосновение до смерти? Ты серьезно?!..

– Не последнее, а еще одно! – хохотнул Смит, – говорить «последнее» – плохая примета.

– Тебе смешно?

– Не очень.

Смит подошел к Нэл и сдернул с ее головы мешок. Ударил по стяжкам мачете, разрубая их. Рыжие волосы Нэл наэлектризовались и теперь стали похожи на солнечный диск.

– Жизнь такая, пташка. Я отношу себя к хорошим, а она приносит меня обратно. Не бывает комиссаров, которые не убивали. Ты кто угодно, но не жаба.

Нэл с облегчением выдохнула, но тут Смит добавил:

– Но ты хитрее, чем думает салага. Пусть не комиссарша, но ложь в тебе есть, – прошептал он, оборачиваясь к напарнику, – чертовски смертельный секрет. Внутри тебя, пташка, дьявольское пламя. Не обожгись сама, и его не обожги.

Смит оглянулся, давая понять Кайлу, что дальше он сам.

– Иди, Смит.

– Черная ирония… – произнесла Нэл, – последнее и единственное прикосновение до смерти – Единичка. Которую мы так боимся получить, а получив, так сакрально бережем.

Следующий час они шли молча. Кайл думал про Смита и его последнее прикосновение. Что-то в голове старого вояки сдвинулось. Кто из них вообще может быть нормальным, живя с бесконечным страхом прикосновения?

Раньше Нэл часто представляла себе Штаб. Ей грезилось что-то монументальное. Грандиозное. Сверхтехнологичное. В ее фантазиях Штаб возвышался на площади спортивного стадиона или в отдаленном торговом центре, заросшем вечнозелеными лианами плюща. Она даже обрадовалась, что старая парковка Воеводина оказалась не Штабом.

Но спустя час они с Кайлом остановились напротив невысокой треснувшей стеклянной двери с издевательской наклейкой «ВХОД».

Нэл уставилась на дверь:

– Подпишите что ли… ну не знаю… «Вход в самый секретный Штаб последнего оплота человеческой цивилизации», – скрестила она руки.

Рядом вторая дверь дернулась наружу. Мимо промелькнула толпа людей. Лица скрывали защитные экраны. Их было много. Целых пять человек. Нэл никогда не видела столько людей сразу.

На оборотной двери зеркальным текстом Нэл прочитала: «Выход».

– Вы регулируете потоки входа и выхода, чтобы защитить от случайных прикосновений?

Группа удалилась, но Нэл продолжала смотреть им вслед.

– Я никогда не видела столько людей…

– В Штабе сто два человека. Пойдем.

Нэл трепала Либери между ушей. Конь прижался мордой к ее всегда таким теплым рукам.

– Не думаю, что конь пройдет в эти двери, – подперев рукой подбородок, Кайл прикидывал, что делать с домашней зверушкой Нэл.

– Он свободный. Сам меня находит. Беги, Либери, пожелай мне удачи! – подтолкнула она коня в спину, – в городе я прятала его в укрытии. На островах опасно. Медведи шастают по открытым бетонкам и развалинам зданий.

– Вокруг Штаба хищников мало. Мы используем пыль «медвежий чих» из перца и спор белой поганки. Тут все вокруг ею обработано. Наш врач перестарался с концентрацией. Теперь даже крота не встретишь. А дикие лошади пасутся дальше. Твой конь найдет их. А он, кстати, быстро скачет?

– Не быстрее тригла, к сожалению.

– В Штабе у нас нет триглов. В их рукояти вшиты сканеры ДНК. Без владельца они с места не тронутся, поэтому мы их не воруем. А вот мотоциклетного старья минусовых здесь завались. Лея их обожает. Она возглавляет группы атаки на колонны. Найдет очередной на помойке, и тащит в гараж.

Внутреннее беспокойство Нэл отступало. Она посмотрела на Кайла. Рядом с ним было удивительно спокойно, как будто они знакомы тысячу лет. Если Нэл и умела читать человеческие души, то его самая чистая из всех. Ее собственная, куда замороченней и чернее, чем у этого голубоглазого парня.

Нэл никак не могла описать ощущение, возникающее, когда она на него смотрит. Притаившееся глубоко в подсознании, похожее на забытый сон. Кажется, вот-вот вспомнишь, но снова только блики. Размазанные цветные круги, напоминающие полярные сияния, которые она видела на картинках. Они переливаются, играют нитями красного, зеленого, фиолетового. Плетут чей-то путь. Может быть, ее собственный? А рядом путь Кайла.

«Замкни круг» промелькнул кусочек грез в памяти Нэл. Мотая головой, она прогнала наваждение и потянула ручку двери с надписью «ВХОД».

Но шепот в голове только усилился: «Замкни круг».