Элизабет Эбботт
История куртизанок
Коринна5
Одной из самых загадочных и поразительных любовниц была женщина, которую воспел и обессмертил великий поэт Овидий в произведении «Любовные элегии» под вымышленным именем Коринна. Бурные отношения Коринны и Овидия развивались в Риме, упадок которого привел к принятию имперского законодательства о реформе нравов, но жаждавшие наслаждений граждане в большинстве случаев смотрели на него сквозь пальцы.
За два десятилетия до возникновения христианства Рим Овидия и Коринны был одновременно восхитителен и ужасен. В городе соседствовали прекрасные особняки и перенаселенные трущобы, протяженные акведуки и общественные бани производили неизгладимое впечатление. Город мог похвастаться замечательными театрами со сложным сценическим оборудованием и огромными цирками, где зрители восторженно вопили или негодующе свистели, когда на арене специально обученные львы задирали пытавшихся от них спастись преступников (позже так нередко казнили христиан), а лучники убивали обезумевших от страха диких слонов и пантер. Римские рынки поражали воображение разнообразием свезенных со всех концов империи товаров – экзотическими продуктами, шелковыми и шерстяными тканями, винами и перебродившими соусами для рыбы.
Гений градостроения и самовластия Цезарь Август взирал на свою империю с высоты холма Палатин, но картины, встававшие перед его мысленным взором, нагоняли на него безысходную тоску. Незадолго до конца правления, в 14 г. н. э., он украсил свой любимый, но уже клонившийся к упадку Рим мраморными зданиями, построив театр Марцелла, Большой цирк и восемьдесят храмов – столь же долговечных, как и его Рах Romana, или «Августов мир». Он также пытался изменить порочные нравы сограждан изданием законов Юлия (Августа), регулировавших брачные и сексуальные отношения, а также вопросы наследования.
Десятилетия анархии, восстаний и военных кампаний сильно поколебали моральные устои римского общества. Тосковавшего по старым порядкам Августа особенно беспокоило то обстоятельство, что римские женщины стали совсем не такими, какими были раньше добродетельные матери семейств, непритязательные и верные супругам труженицы. Почему с ними произошли такие перемены? Призывы мужчин в армию и участие в войнах привели к изменениям и в жизни женщин.
Когда мужей забирали в солдаты, остававшиеся дома жены в основном сами вели хозяйство, женщины из богатых семейств управляли своими большими имениями. Им приходилось общаться с внешним миром более активно, чем раньше, и – неизбежно – некоторые из них обзаводились любовниками.
Когда наступал мир, к прежним нравам римляне уже не возвращались. Они откладывали заключение браков, но не прерывали сексуальные отношения. Занимавшие высокое положение мужчины заводили любовниц, а когда находились подходящие невесты, они просто прекращали встречи с подругами. Многие женщины, способные вступить в брак, но незамужние, оставались без всяких надежд на то, что им когда-нибудь доведется выйти замуж за подходящего мужчину. В такой ситуации неопределенности некоторые женщины практиковали разные эротические и даже запретные наслаждения.
Коллективное желание римлян потакать своим страстям в ту эпоху переходило все границы. Граждане были одержимы развлечениями, толпами валили на пирушки и праздники, охотно посещали театры, спортивные состязания, цирки. Богатые римляне объедались, и их тут же выворачивало наизнанку на глазах у других собравшихся, причем такое поведение общество считало вполне допустимым. Уважаемые женщины, по вечерам возвращавшиеся домой, нередко становились свидетельницами пьяного разгула мужей, предававшихся разврату с куртизанками или проститутками. Даже сам добродетельный Август, создавший себе идола для поклонения из собственной жены Ливии Друзиллы, имел вполне заслуженную репутацию развратника.
При Августе в Риме сосуществовали два стандарта – юридический и фактический. Как и Греция, Рим представлял собой рабовладельческую демократию, в условиях которой вся власть и права принадлежали только свободным мужчинам – и больше никому. Положение свободных женщин и вольноотпущенниц было значительно лучше положения рабов, но ни одна женщина, из какой бы богатой и могущественной семьи она ни происходила, не обладала даже малой частью тех прав, которые получал ее брат, став взрослым, и которыми в полной мере обладал ее отец.
Юридически вся власть в семье принадлежала отцам семейств – pater familias. При таком порядке женщина оказывалась в положении полного подчинения. Юридическая власть отца семьи – patria potestas – отражала лишь его собственные интересы, игнорируя при этом интересы его жены и детей – даже тогда, когда те вырастали. Все начиналось с того, что новорожденного ребенка приносили к отцу и клали у его обутых в сандалии ног, чтобы он мог исполнить свое право фатального отбора. Если родитель поднимал хныкавшего мальчика с пола или приказывал накормить девочку, новорожденным даровалась жизнь. В противном случае младенцев душили, морили голодом, оставляли на склонах холмов или на берегах рек на растерзание диким зверям. Неудивительно, что такая участь гораздо чаще ожидала девочек, чем мальчиков.
Большинство беззащитных родившихся девочек погибало. Некоторых спасали сжалившиеся над ними посторонние люди. Других специально разыскивали, их ждало безрадостное детство, полное домашних трудов, а потом девочек продавали в рабство или – гораздо чаще – делали из них проституток.
Но дети, не обреченные на смерть сразу же после рождения, тоже не могли чувствовать себя в безопасности. Отец в любой момент мог продать их в рабство. Навлечь на себя гнев родителя было смертельно опасно: многие отцы сознательно лишали жизни раздражавших их отпрысков.
Замужество дочери не облегчало ее участь. Выбранный ей в мужья мужчина сменял отца, причем нередко это происходило тогда, когда она была еще ребенком. Если женщину уличали в супружеской измене, муж имел право ее убить. Он мог ее избить – даже до смерти, – если она пила вино. Если мужчина подозревал, что жена его пробовала вино (не в целях дегустации), он целовал ее, чтобы по запаху ее дыхания определить, пила она или нет; эти поцелуи получили название ius osculi. Вот в таких условиях оказывались свободные женщины, а положение вольноотпущенниц и рабынь было значительно более приниженным.
Сожительница – concubina – в Риме значительно уступала в правах жене. Свободная женщина или вольноотпущенница, она сожительствовала с мужчиной, не являвшимся ее мужем. Предполагалось, что мужчина не должен иметь и жену, и сожительницу – по крайней мере, одновременно. В этом заключался определенный смысл, поскольку сожительница мужчины, как правило, стояла ниже его на социальной лестнице. Поэтому он мог выгнать любовницу, если она рожала ему незаконных детей или если мужчина решал вступить в брак.
Вдовцы также предпочитали жить с любовницами, а не жениться снова. Такое положение не налагало на них никаких обязательств, а если сожительница рожала вдовцу детей, это не представляло никакой угрозы его законным отпрыскам в вопросе наследования. Вдовцам было значительно проще жить с любовницами, потому что ни они, ни их дети не могли предъявлять им никаких претензий, а после их смерти претендовать на наследство.
С другой стороны, сожительство имело и некоторые преимущества. С юридической точки зрения сожительницу нельзя было преследовать за измену, хотя от обвинений в разврате она защищена не была. В отдельных случаях мужчина мог обойти суровые римские законы и юридически усыновить или удочерить ребенка любовницы. Еще реже он мог на ней жениться.
Однако привилегированные римляне поступали так, будто неумолимых законов вообще не существовало. В отличие от Ливии Друзиллы, жены Августа, которая намеренно носила простые и достаточно скромные одеяния, новая женщина Рима не жаловала простоту, да и заботе о детях она уделяла далеко не все свое внимание. На деле уровень рождаемости тогда снижался из-за отравлений свинцом, из которого были сделаны в остальном замечательные городские водопроводы, а также из-за применения примитивных форм противозачаточных средств и абортов.
Представительницы знатных семейств в эпоху Августа начинали день отнюдь не с молитв, за которыми должны были следовать непрестанные хлопоты по дому. В то время привилегированная дама просыпалась с высохшей маской из муки с молоком на лице, которую накладывала перед тем, как лечь в постель. Рабыня приносила воду похожей на привидение госпоже, та ополаскивала лицо, а потом мокла в ванне, дожидаясь, когда придет unctor – «натирающий маслом» – с его притираниями. После того как массажист возвращал ее коже эластичность и придавал мышцам тонус, благоухающая ароматическими маслами дама одевалась и делала прическу, закалывая волосы, разглаживая их или завивая в кокетливые локоны. Потом она пудрила лицо, румянила щеки, красила губы, подводила веки и сурьмила брови. Последний штрих составляли ювелирные украшения с драгоценными камнями, привезенные со всех концов огромной империи: серебряные и золотые кольца, браслеты на ногах и на руках, ожерелья и броши.
Для женщин, которых привлекал этот новый, потворствующий людским слабостям стиль жизни, такой тщательный уход за собой составлял прелюдию сексуального приключения. Некоторые из них даже пытались подражать греческим гетерам. Август, который испытал потрясение и возмутился, узнав, что внебрачные интрижки интересуют женщин не меньше, чем его самого, стал решительным противником подобных любовных связей.
В таких условиях Август издал законы Юлия (18–17 гг. н. э.), предусматривавшие наказания за супружескую неверность, которая приравнивалась к уголовному преступлению и жестоко каралась. Но в измене можно было обвинить только замужних женщин, которые наставляли мужьям рога, и мужчин, которые вступали в половые отношения с замужними женщинами, а не мужей, развлекавшихся с незамужними любовницами. Вдовы и свободные незамужние женщины, которые вели сексуально активную жизнь, рисковали подвергнуться обвинению в разврате, менее тяжком преступлении. Эти новые законы были направлены на то, чтобы вынудить женщин – прежде всего представительниц высших слоев общества – выходить замуж или повторно вступать в брак, оставаясь при этом добродетельными, покорными и привязанными к домашнему очагу.
Однако, как нередко случается, когда вводятся чересчур строгие наказания, обвиненные в прелюбодеянии изменницы теряли половину наследства и треть собственности, а изменники половину собственности, и тех, и других ссылали на отдаленные острова, где принудительное исполнение закона практически было невозможно – на законы почти перестали обращать внимание. Август одержал лишь одну блистательную победу: он с успехом провел расследование, направленное против его собственной дочери – Юлии, одной из самых известных в Риме блудниц.
Великий римский поэт Овидий – аристократ, богатый и исключительно талантливый молодой человек, одержимый страстью к женщинам, любовью и сексом, – прекрасно вписывался в этот мир вседозволенности. В шестнадцатилетнем возрасте он вступил в первый из своих трех браков – женился на совсем молоденькой девушке, достоинство которой постоянно пытался принизить. В «Любовных элегиях», написанных, когда ему было двадцать три года, он представил читателю Коринну – свою своевольную, чувственную и неверную любовницу. Римляне восприняли его сочинение с небывалым энтузиазмом, некоторые из самых горячих поклонников Овидия исписывали его стихами стены общественных зданий. Вполне вероятно, что содержание и огромный успех «Любовных элегий», наряду с другими обстоятельствами, побудили Августа принять пуританское законодательство.
До сих пор среди специалистов не прекращаются споры о том, кем на самом деле являлась женщина, представленная под условным именем Коринна. Больше всего будоражит воображение предположение о том, что любовницей Овидия была Юлия, непокорная и дерзкая дочь самого императора Августа, – однако доводы, подтверждающие эту гипотезу, весьма сомнительны. Но кем бы она ни была, Коринна как живая представлена на страницах бередящего душу произведения Овидия. Достаточно немного воображения, симпатии и проницательности – и мы готовы с ней познакомиться.
Необходимые для этого факты предоставляют нам «Любовные элегии». Коринна была немного старше Овидия, но значительно моложе своего мужа (поэт неприязненно называет его дряхлым старцем), причем изменяла она и тому, и другому. Ей еще не исполнилось и двадцати лет, когда она стала любовницей мужчины, с которым испытала первый оргазм. После этого она всегда злилась и расстраивалась, если во время полового акта партнер не доводил ее до пика чувственного наслаждения.
Коринна была тщеславной и самовлюбленной, но в то же время весьма привлекательной, она обожала пользоваться косметикой. Ее отличали выдержка, порывистость и страстность. Коринне нравилось дразнить Овидия и возбуждать в нем ревность.
Она привыкла жить в роскоши и потому избегала мужчин, у которых не хватало средств на то, чтобы поддерживать ее материально и делать ей дорогие подарки. Под предлогом того, что ей нравится участвовать в скачках, она флиртовала с наездниками. Коринна рисковала сама и стремилась заручиться поддержкой слуг, в частности своей горничной Нале, вовлекая ее в свои любовные интриги. Она любила молодого любовника-поэта, но он любил ее еще сильнее.
Может быть, на самом деле Овидий был влюблен в любовь, поскольку, уверяя Коринну, что одна она навеки будет его любовью, он прибавляет:
Стань же теперь для меня счастливою темою песен, —
Знай, что темы своей будут достойны они.
…Прославят и нас мои песни по целому миру,
Соединятся навек имя твое и мое[4]6.
Овидий был прав. Продолжительные отношения с Коринной в изобилии давали ему материал для создания настоящей мыльной оперы, в которой перемешались горе, экстаз, непонимание, интрига, опасность, угрозы, ложь и комичное удивление. «Любовные элегии» блестяще отразили тончайшие оттенки отношений в среде представителей римской элиты.
Давайте посмотрим, как Овидий накануне ужина в гостях, где будут присутствовать они с Коринной и ее муж, наставляет любовницу, как надо вести себя. «Только в последний бы раз он возлежал за столом!»7 – желает поэт мужу любовницы и просит ее прийти раньше супруга, для того чтобы она, как только тот «ляжет за стол», с невиннейшим видом легла рядом, но его, Овидия, «трогала тихонько ногой».
Потом Овидий предлагает Коринне обмениваться тайными знаками во время ужина и поясняет, что будет бровями красноречиво с ней говорить и что речь им будут заменять пальцы и чаши с вином. Если Коринна вспомнит их сладострастные забавы, пусть коснется щеки большим пальцем, а если захочет в чем-то его упрекнуть, пусть слегка притронется к уху.
В словах Овидия часто звучит жгучая ревность: если муж предложит вина, «вели самому ему выпить»; не принимай от мужа угощенья, которое он уже отведал; не позволяй ему обнимать тебя. Не позволяй его пальцам тянуться «к лону, к упругим грудям», говорит любовник, который сам совершал немало «дерзкого»: часто «в торопливой страстности» они с Коринной делали «под полой сладкое дело свое». Но это еще не все.
Главное дело, смотри: ни поцелуя ему!
Если ж начнешь целовать, закричу, что твой я любовник,
Что поцелуи – мои, в ход я пущу кулаки!
Для Овидия непереносима мысль о том, что муж Коринны «по закону» наслаждается близостью с ней. Он требует, чтобы любовница его «без ласковых слов, через силу» отдавалась мужу, если тому ближайшей ночью вздумается уединиться с ней, и чтобы любовь ее была скупой. Если же Коринне придется исполнить супружеский долг, поэт желает, чтобы муж ее не испытал наслаждения, «а уж тем более» она.
Овидий повествует о физической красоте Коринны, не останавливаясь перед описанием интимных деталей. Однажды в жаркий день, разморенный зноем, он прилег на постель в своем доме, и в этот момент к нему вошла Коринна «в распоясанной легкой рубашке», с тонкими, как паутинки, цвета кедровой древесины распущенными волосами, спадающими на белоснежные плечи, – такой же, по преданию, в спальню входила восточная царица или куртизанка высокого полета, знавшая любовь многих мужчин. Овидий срывает легкую ткань с любовницы, и ее тело «в безупречной красе» предстает перед его взором. Он перечисляет многочисленные прелести Коринны: это и изящные плечи и руки, и соблазнительные, жаждущие ласки полные груди, и гладкий живот, и пышный прямой стан, и юные крепкие бедра, и… Тут даже не обремененный условностями Овидий останавливается и просто добавляет, что «все было восторга достойно».
Но когда любовники бранились, насмешки Овидия могли стать жестокими, его острый ум и критический взгляд подмечали в Коринне пороки и недостатки. Она красила роскошные волосы составом, который поэт называет смесью из ядов, и с помощью «огня и железа» завивала их жгутом. От такого обращения они поредели и стали клочьями выпадать, так что, неохотно глядя на себя в зеркало, Коринна начинала горько плакать. Пока же ее волосы снова не приобрели природную прелесть, ей приходилось пользоваться париком из присланных из Германии волос пленных. А поэт еще и выговаривает ей: сама во всем виновата!
Потом Овидий описывал свое отношение к тому, что беременная Коринна втайне решилась избавиться от плода, да так, что едва не умерла. Он вправе гневаться, однако его гнев меньше страха за любовницу, которая почти наверняка зачала от него. И поэт молит богов сохранить Коринне жизнь и просит ее больше никогда так не делать.
Овидий сильно досадовал, когда Коринна просила его о подарках. Ведь он своими стихами мог «славу доставить любой» – разве это не самый прекрасный дар, какой хотела бы получить каждая женщина? Но когда Коринна, обожавшая шелковые туники и золотые украшения, хотела получить от него более осязаемые доказательства привязанности, Овидию становилось противно до крайности. Прекрати досаждать мне своими просьбами, говорил он ей в таких случаях ледяным тоном. Я сделаю тебе подарок, но только тогда, когда мне самому этого захочется.
Когда им овладевал «буйный порыв», Овидий, как признается сам, мог оскорбить нежно любимых родителей и даже «удар нанести кумирам богов». Как-то раз он схватил Коринну за волосы и расцарапал ей лицо ногтями, а потом с ужасом увидел, как она в страхе «остолбенела», изумленная тем, как подобное могло случиться, потом затрепетала и разрыдалась. В этот момент, почувствовав себя виноватым, поэт предложил любовнице отомстить, впиться ногтями ему в лицо, не щадить ни волос его, ни глаз. Коринна не желала это делать, и Овидий попросил ее: «Чтоб знаки стереть злодеяний моих, поскорее, / В прежний порядок, молю, волосы вновь уложи!»8
Овидия также занимала организация тайных ночных свиданий. Они с Коринной были прекрасными стратегами, но оставались беспомощными без посредничества Нале, служанки Коринны. Нале была их постоянной связной, передавала им друг от друга записки и нередко организовывала встречи, убеждая колебавшуюся Коринну посетить Овидия.
Несмотря на взаимную страсть, Коринна и Овидий изменяли друг другу с другими любовниками. Как-то в жуткую ночь Коринна не пустила Овидия к себе домой, а сама в спальне предавалась любви, пока он как привидение слонялся у ее жилища. Когда утром утомленный любовник Коринны на нетвердых ногах вышел из дома, он, к стыду поэта, заметил, что Овидий сторожил запертый дом. После ссоры или непродолжительного расставания Коринна приходила к Овидию, садилась к нему на колени, ерошила ему волосы и ласково упрашивала вернуться. Она была так прекрасна, что он всегда уступал. Пожалуйста, просил он ее в своих стихах, хотя бы кажись скромной, «зловредной молве» сама не разглашай свои похожденья, не говори громко о том, «что свершалось в тиши». Ты слишком красива, чтобы быть добродетельной, потому что красота и добродетель несовместимы. Сотри следы поцелуев, причешись и застели постель перед тем, как меня принять.
Коринна была любовницей Овидия в течение нескольких лет, но потом прекратила их отношения. Почему? В «Любовных элегиях» есть намек на то, что она ушла от него к какому-то солдату – неотесанному мужлану, который существовал за счет каких-то незаконных махинаций. Может быть, она застала Овидия in flagrante[5] с собственной мастерицей по прическам, которую он соблазнил, или чьей-то неудовлетворенной женой? Или, несмотря на хвастливый рассказ поэта о том, что как-то раз Коринна заставила его испытать девять оргазмов за ночь, у Овидия нередко пропадала мужская сила, что вполне могло быть вызвано отравлением свинцом знаменитых римских водопроводов?
Он сам не без иронии признавался:
Тщетно, однако, ее я держал, ослабевший, в объятьях,
Вялого ложа любви грузом постыдным я был.
Хоть и желал я ее и она отвечала желаньям,
Не было силы во мне, воля дремала моя.
…Все повторяла она, чем возбуждается страсть.
Я же, как будто меня леденящей натерли цикутой,
Был полужив-полумертв, мышцы утратили мощь.
Вот и лежал я, как пень, как статуя, груз бесполезный, —
Было бы трудно решить, тело я или же тень?[6]9
Каковы бы ни были на то причины, Коринна навсегда исчезла из жизни Овидия, но не из гипотез историков, которые тщетно пытаются выяснить: кем же она все-таки была? что ей довелось пережить в качестве любовницы Овидия? какие чувства она испытывала, читая новое сочинение ее бывшего любовника под названием «Наука любви» – назидательную поэму, предлагавшую конкретные советы в любовных делах?
Представьте себе Коринну, сохранившую остатки былой красоты вдову средних лет, чей хворый старый муж недавно отошел в мир иной. «Наука любви» вызвала небывалый резонанс. Все друзья Коринны только об этом произведении и говорили, а самые близкие из них знали, что оно многим обязано буйным годам, когда Коринну связывали с Овидием любовные отношения. Конечно, ее поразил цинизм бывшего любовника, откровенное бесстыдство его расчетливого, рационального подхода к отношениям с любовницей – а ведь он с такой глубокой убежденностью говорил ей, что будет любить ее вечно! А теперь пал так низко, по сути дела, создал нечто вроде пособия, в первой и второй частях которого наставлял мужчин, где искать любовниц и какими средствами приобретать и сохранять за собой женскую любовь, а в третьей советовал женщинам, как им лучше привлечь к себе мужчин и сохранять их привязанность.
Как же реагировала на это искушенная Коринна? Без негодования и даже без удивления, потому что всегда знала, что поэзия Овидия отражала его жизнь, что он брал на заметку каждый поцелуй, каждое возвышенное движение души, каждое возбуждающее прикосновение, каждый бурный оргазм. Коринна сознательно стала его любовницей, заранее зная правила игры. Как и тогда, когда вышла замуж за человека значительно старше нее, которого, возможно, выбрали ей в мужья родители, она ни во что не ставила такие ценности, как супружеская верность и воспитание детей, присущие римским матерям семейств в былые времена. Вместо этого она предпочла растрачивать долгие часы не обремененных заботами о детях дней в неистовстве праздников и исступленных наслаждениях, в частности на скачках, где наездники выглядели такими же холеными и лощеными, как их скакуны.
«Наука любви» должна была вызвать у нее ощущение дежавю, воскресить в памяти годы молодости, то время, когда она была любовницей Овидия. Все решает техника, так начал свое произведение Овидий, и Коринна, должно быть, понимающе кивнула, когда это прочла. Во-первых, где искать себе любовницу? Театры, скачки, цирки, пиры, даже храмы предоставляли для этого прекрасные возможности. (Мы встретились на званом обеде. На мне была пурпурная шелковая туника, а волосы я заплела в косу, которую красиво уложила на голове. Ты сел рядом и все время не сводил с меня глаз.) Помни при этом, что женщины более похотливы, чем мужчины, и не могут противостоять действительно опытному и настойчивому поклоннику. (Как это верно, по крайней мере в том, что касается похоти. Но опыт и настойчивость оправдывают себя лишь отчасти, они, как ты мог понять в отношениях со мной, порой причиняют немало неприятностей.)
Заручись поддержкой ее служанки, подкупи ее, чтоб она помогала вам общаться друг с другом и шпионила за хозяйкой. (Ах, Нале, ты помнишь те времена?) Давай сумасбродные обещания, потрать немного денег. Соблазни ее красноречием, не отказывай себе в удовольствии писать ей длинные письма. (Как всегда, дешевка, правда, дорогой? Иногда тебе приходилось расплачиваться чистым золотом и изумрудами.) Одевайся опрятно, будь подтянутым и чистоплотным. Сделай вид, что выпил лишнего, и признайся ей в вечной любви. (Значит, я оказалась права, называя тебя лжецом! Только не поняла тогда, что на самом деле ты был трезв.) Не жалей для нее лести, умоляй со слезами на глазах. Если она запрет дверь, заберись на крышу и проникни в ее покои через окно в потолке или в стене. Потом – если она сама не сможет решиться – возьми ее силой, потому что женщинам очень нравится грубое обращение, и они могут обидеться, если ты позволишь им отбить твою атаку. (Выходит, в итоге ты так ничего и не понял. Ты презирал солдат, но на меня набросился с такой яростью, что от испуга я даже не смогла тебя прогнать.)
Если не можешь избежать ссор, улаживай разногласия в постели. (Мы с тобой в постели и ссорились, и мирились.) Если тебе нужно, целуй ей ноги. Когда занимаешься с ней любовью, очень важно, чтобы она тоже достигала оргазма или, по крайней мере, мастерски его симулировала. (Значит, тебе совсем не нравится, когда оба любовника не достигают пика наслаждения? Интересно, что бы ты мне сказал сейчас обо всех тех ночах, когда, несмотря на все мои усилия, ты был как лист вчерашнего салата?)
В третьей части нашел яркое отражение неизменно высокомерный и снисходительный взгляд Овидия на женщин. Не пренебрегай своим внешним видом, поскольку немногим из вас присуща естественная красота. (Но ведь я была красавицей – и даже теперь не утратила привлекательности.) Особенно важны волосы. Делай элегантные прически, скрывай седые волоски и пряди, пользуясь краской или париком. (Мне все еще приходится полагаться на парик – мои чудесные кудри и теперь не переносят грубой краски.) Остерегайся запаха из подмышек и выщипывай волосы на ногах. Пользуйся румянами, пудрой, подводкой для бровей. Чисти зубы и следи, чтоб у тебя не пахло изо рта, иначе усмешка может стоить тебе любовника. Занимайся музыкой, стихосложением, танцами и играми. Играй азартно, но с холодной головой. Во время акта любви выбирай возбуждающие позы, шепчи запретные слова, стенай от исступленного наслаждения, только не открывай окна – наготу тела лучше всего оставлять в полутьме. (Но не моего, поэт, мое тело – само совершенство.)
Даже когда они пылали страстью друг к другу, Овидия мало волновало, как Коринна относится к его поэзии. Однако он опасался другого, потенциально опасного критика – самого императора Августа. Во 2 г. н. э., после того как тот осудил собственную дочь Юлию за прелюбодеяние и сослал ее на островок в Тирренском море, а десять лет спустя так же поступил с ее дочерью, Юлией Младшей, Август взялся за Овидия. Он обвинил лучшего римского поэта в поощрении супружеской измены и сослал его в отдаленный портовый городок Томы (на территории современной Румынии). Овидий провел остававшиеся ему десять лет жизни в постоянных просьбах и призывах, обращенных к влиятельным людям с тем, чтобы ему позволили вернуться, но Август был неумолим, и горевавший Овидий скончался в изгнании.
Если бы Коринна была тогда жива, наверное, ее потрясло бы известие о смерти Овидия. Как и большинство людей ее круга, она была не менее виновна в разврате. Однако Овидий привлек к себе внимание, став величайшим летописцем незаконной любви в римском мире, где процветали внебрачные любовные связи. А Коринна лишь предавалась в том мире пороку.
Сделав выбор в пользу наслаждений бездетной любовницы, Коринна восстала против навязанного ей в молодости договорного брака и стала жить так, как ей самой хотелось. Она решилась отвергнуть старый Рим ради нового, постоянно искала наслаждений, требовала за свое очарование ценные подношения и пренебрегла материнством. Бравада и неуважение к обычаям прошлого возвышали женское начало Коринны и придавали ему смысл – пусть даже лишь в ее собственных глазах.
