Элизабет О’Роарк
Братья Лэнгстром. Пробуждение Оливии
Глава 4
Оливия
В столовой я беру лишь салат с курицей гриль, без сыра, без соуса и без хлеба. У лучших в мире бегуний на длинные дистанции примерно пятнадцать процентов жира в организме. Каждый лишний килограмм, с которым нужно бежать, каждую милю задерживает на четыре секунды. Может показаться, что это не так уж много, однако дополнительные пять килограммов на шестимильной дистанции означают опоздание на целых две минуты – и это уже определяет разницу между победой и поражением.
Поэтому я с завистью наблюдаю за футболистами, которые нагружают свои подносы картошкой фри с сыром, бургерами, печеным картофелем и пирогами. Хотя бы раз в своей гребаной жизни я хочу поесть как футболист. Пока я занята созерцанием, напротив меня садится Эрин.
Я издаю приглушенный стон. Эта девушка, видимо, не понимает намеков.
– Извини меня, пожалуйста. – Ее большие синие глаза полны раскаяния. – Мне очень стыдно. Ты была права, я допытывалась и вообще лезла не в свое дело.
– Как скажешь.
Честно говоря, это единственный ответ, на который я способна, потому как в данный момент меня просто завораживает содержимое ее подноса. Мясо, плавающее в подливе, картофель, хлеб, молоко – и пирог на десерт. Здесь минимум две тысячи килокалорий. Один только вид этого вызывает у меня попеременно отвращение и зверский голод. Я разворачиваю газету и молюсь, чтобы она ушла.
– Ты не очень-то дружелюбна, – отмечает Эрин, – тебе это известно?
– Ага. – Вот же намек, почему ты не видишь чертов намек! – Мне не нужны друзья.
– Всем нужны друзья, – возражает она. – Знаешь, ты не сможешь меня отпугнуть.
Я тяжело вздыхаю. Усталость заставляет мою чашу терпения наполняться быстрее, а я не отличаюсь сдержанностью и в лучшие дни.
– Ты так и будешь болтать, пока я пытаюсь читать?
– Да, – щебечет она, вонзаясь зубами в отвратительный кусок сочного мяса. Меня передергивает, но я все равно продолжаю смотреть. – Я общалась с людьми и похуже. Видела бы ты моего брата: он столько раз проходил реабилитацию, что этот центр для него как второй дом. Может быть, даже первый. И когда он употребляет, или отходит от дозы, или проходит детоксикацию, он такой засранец, какого ты еще не встречала.
Ладно, выходит, я ошибалась. В ее идеальном мире все-таки была пара капелек дождя. Но мне по-прежнему плевать.
– Потрясающе, – бормочу я.
– Он уже в порядке, спасибо, что спросила, – сухо отвечает Эрин.
Хоть все это и раздражает, тут мои губы непроизвольно дергаются, и я бы даже улыбнулась, если бы она не восприняла это как поощрение.
– Сейчас он в Лос-Анджелесе, занимается своим «искусством». – Эрин закатывает глаза. – Ты, наверное, думаешь, что Лос-Анджелес не лучшее место для человека, который только что закончил реабилитацию?.. Именно это я и говорила родителям, но они так рады, что он хоть чем-то увлекся, что стараются не обращать на это внимания. Это весь твой обед?
Черт, ради всего святого… Она когда-нибудь замолчит?
– Да.
– Тебе нужна еда, чтобы наращивать мышцы. Тебе правда стоит сходить к нутрициологу, и она подтвердит, что ты питаешься неправильно.
– Нутрициология – моя специализация. Я считаю, у меня все под контролем.
– И все-таки это нездорово.
Я снова подавляю стон. Компания Марка Белла, вероятно, и то была бы лучше. По крайней мере, от него я могла хоть как-то отделаться.
– Ты всегда столько говоришь?
– Всегда. – Эрин улыбается, широко распахнув глаза. – Вот почему мы идеально друг другу подходим: ты почти не говоришь, а я почти не замолкаю. Тебе очень повезло, что ты меня нашла!
Я отправляю в рот последний кусочек курицы и быстро встаю. Боже, как я надеюсь, что в УВК где-нибудь есть другой кафетерий.
После обеда я беру велосипед и еду в самую дальнюю часть кампуса, где старые викторианские дома сменяются полями и лесами и нет никаких ориентиров, подсказывающих, в какой стороне дом. Сегодня утром мне очень повезло, однако так бывает далеко не всегда. Проснуться и обнаружить, что вы посреди ночи на улице, босые и беззащитные, вдали от дома, – это уже страшно, но в десять раз страшнее, когда вы просыпаетесь и понятия не имеете, где, черт побери, находитесь. Поэтому, чем больше территории я изучу за пределами своей квартиры, тем лучше.
У меня правда нет выбора. Я пробовала спать, засунув мобильник за пояс, но это не помогает. В половине случаев я теряю телефон во время бега, а даже если нет, поймать в лесу сотовую связь просто нереально. Да и кому мне звонить? У меня нет друзей.
Я брожу по лесу примерно в трех милях к северу от моего дома, стараясь не обращать внимания на ноющее чувство в животе – страх, что здесь случится нечто ужасное. Столько всего может пойти не так, и я уже не раз попадала в неприятности, даже когда знала, где нахожусь.
И все это в любом случае бессмысленно. Я приехала сюда только ради Макьюэна, в надежде, что он еще может мне чем-то помочь. А вместо этого меня тренирует самонадеянный кретин, который наверняка не занимался бегом даже в старших классах.
Мне не стоило избивать Марка Белла и не стоило приезжать сюда. Возможно, решение здесь остаться тоже заставит меня пожалеть.
На самом деле я почти уверена, что так и будет.
Глава 5
Оливия
На следующее утро я готова поставить Уилла Лэнгстрома на его гребаное место. Его вчерашние слова до сих пор меня выбешивают, хотя прошли почти сутки. Вот же ублюдок… Но сегодня я проспала всю ночь в своей постели, так что посмотрим, что он теперь скажет.
Перед тренировкой все оживленно болтают, и сочетание волнения и страха делает голоса девчонок еще более визгливыми, отчего они раздражают даже сильнее обычного. В особенности Эрин, чей безостановочный поток слов направлен прямо на меня.
Наконец к стадиону не спеша подходит Уилл, и его кривоватая улыбка заставляет всю команду глупо хихикать, будто они увидели солиста любимой группы. Пожалуй, не будь он таким козлом, я бы и сама на него запала. В нем все идеально: голубые словно лед глаза, волнистые волосы, легкий намек на щетину, губы и то, как он приподнимает уголок рта, когда пытается не улыбнуться. Из-под рукава его футболки выглядывает край татуировки, и я жалею, что не могу увидеть ее целиком…
– Сегодня будете бежать шесть миль в хорошем темпе, как на соревнованиях, – объявляет он. – По всему маршруту я оставил метки, которые укажут вам направление. Я буду ехать рядом и оценивать. Всем остановиться на знаке разворота: там мы заново соберемся, и вы побежите обратно.
«Тебе придется оценивать мой зад издалека, Лэнгстром. Приготовься пожалеть о своих словах».
Когда Уилл дает сигнал начинать, я стартую так быстро, что и он, и вся команда сразу пропадают из моего поля зрения. Я их даже больше не слышу. Во мне столько энергии, что я готова летать! Вот что я люблю больше всего: свободу, абсолютную свободу не думать, не вспоминать и не чувствовать вообще ничего.
Я замечаю только разметку на дороге и смутно осознаю, как пролетают мили. Достигнув знака разворота, я продолжаю бежать. Да, знаю, Лэнгстром велел остановиться, но я в своей стихии и я люблю бег больше всего. К черту Лэнгстрома – он даже не бегун.
Когда рядом раздается рев двигателя, я не оборачиваюсь до тех пор, пока до меня не доходит, что это Уилл, который к тому же кричит мне остановиться. Судя по тому, насколько он взбешен, видимо, он кричит уже довольно долго. И, учитывая, что Уилл выдернул меня из этого момента счастья, я злюсь не меньше его.
Откатив машину на обочину дороги, он выходит из нее и направляется ко мне.
– Когда я говорю остановиться, ты должна остановиться, – рычит он.
– Я бежала. Так и должен выглядеть бег, когда ты не пытаешься «немного сбросить жирок», – огрызаюсь я.
– Тащи свою задницу к развороту и прекрати рисоваться, – рявкнув, он уходит прочь.
Я возвращаюсь к развороту как раз в тот момент, когда до него добегает Бетси – та, что вчера была впереди. Она тяжело дышит, хотя это должно было случиться только к концу маршрута, а никак не на середине. Согнувшись, она упирается руками в колени.
– Ты как, Бетс? – спрашивает Уилл.
– В норме. – Она выпрямляется и поворачивается ко мне. – У нас вообще-то не соревнование.
Тут уж я открыто усмехаюсь:
– Он сказал бежать «как на соревнованиях». Так что вообще-то это оно и было.
– Знаешь что, – зло шипит Бетси, – ты больше не в первом дивизионе. Оказалось, до него ты не дотягиваешь, поэтому хватит делать вид, будто ты такая крутая.
Меня охватывает ярость. Минус интенсивных тренировок в том, что, когда вас кто-то выводит из себя, действие адреналина похоже на воинственный хор на задворках сознания, который требует крови.
– Только одна из нас задыхается. – Я подхожу ближе, чтобы встать к ней вплотную. – Так кто притворяется?
– Хватит. – Уилл гневно смотрит на меня и опускает руку мне на плечо, встав между нами. – Вы в одной команде – вот и работайте в команде.
Просто, блин, невероятно. Он обвиняет в стычке меня, хотя это она ее затеяла. Сезон начался всего два дня назад, а меня уже все это достало. Достала Бетси с ее пародией на бег, достала остальная команда, которая оказалась даже медленнее Бетси, и достал Уилл Лэнгстром, оказавшийся самой большой сволочью из всех, кто когда-либо учил меня бегать.
Отправив нас обратно к кампусу, он продолжает буравить меня недовольным взглядом, и я снова резко стартую, заставляя их обоих глотать пыль позади меня. Я собираю весь свой гнев и адреналин и направляю к одной-единственной цели: обогнать Бетси настолько, чтобы после тренировки она начала себя немножко ненавидеть. Сейчас, пока она тщетно пытается угнаться за мной, она чувствует себя никчемной и слабой. Я так уверена, потому что это чувство мне знакомо. После забега она будет на меня зла, но еще больше она будет зла на саму себя. А еще я знаю, что этот гнев будет мучить ее, тянуться долгие дни, потому что именно это испытываю я сама после поражения. И пусть моя ярость никуда не исчезла, эти мысли меня немного утешают.
На стадионе я появляюсь задолго до них. «Не дотягиваю до первого дивизиона, да?» – думаю я как раз перед тем, как замечаю Уилла, который свирепо приближается ко мне.
– Ты это сделала, только чтобы ее позлить.
От гнева и адреналина мои руки снова начинают трястись. Я упираюсь ими в бока, чтобы это скрыть.
– Тебе какое дело? Хотел увидеть скорость – ты ее получил.
– Нет. – Уилл зло сжимает челюсти. – Чего я хочу, так это увидеть работу в команде. Ты можешь бежать с целью победить, Оливия, но не смей бежать с целью кого-то унизить.
– Зови меня Финн, – выплевываю я. Теперь он зовет меня Оливией, просто чтобы выбесить. – И она сама это начала.
– Так она была права? – Уилл складывает руки на груди. – Ты здесь потому, что не дотянула до первого дивизиона?
– Нет, – резко отвечаю я.
– Тогда и веди себя соответственно, – бросает он с отвращением, а потом разворачивается и уходит.
Что за мерзавец! Я только что выжимала больше двенадцати миль в час для этого урода – и получила только гребаную нотацию?
В этот момент финиширует Бетси, хватая ртом воздух, и зло на меня смотрит. Как это ни прискорбно, теперь не она тот человек, которого я ненавижу на стадионе больше остальных.
Я наскоро принимаю душ и иду в кафетерий, в то время как Эрин следует за мной по пятам, словно самый надоедливый в мире пес. Что бы я ни делала и как бы ей ни грубила, до этой девушки все равно не доходит.
– Это было что-то невероятное! – восклицает Эрин. – В смысле, ты правда быстрая. Просто супербыстрая!
Я лишь пожимаю плечами. К чему ложная скромность? Я действительно быстрая, иначе не занималась бы этим. Но ее слова меня беспокоят: она видела, как я хорошо пробежала всего раз, – и уже полна надежд. Я могла бы ей сразу сказать, что рассчитывать на меня – гиблое дело, однако вместо этого просто разворачиваю газету, продолжая ее игнорировать.
К сожалению, похоже, Эрин не единственная в команде, кого я сегодня чрезмерно обнадежила. На дневной тренировке, пока мы ждем Уилла, рядом со мной болтают несколько девушек.
– Это было впечатляюще, – говорит Николь, самая быстрая в команде после меня и Бетси.
– С тобой у нас все шансы занять приличное место в этом году, – соглашается Эрин.
У меня такое ощущение, будто я задыхаюсь. Не хочу, чтобы они на меня рассчитывали. Бог свидетель: я сама не могу на себя рассчитывать.
– Это был всего один забег, – отвечаю я.
К нам подходит Уилл, одетый в серую обтягивающую футболку и шорты. Так раздражает, что вопреки всему он меня чертовски привлекает. Казалось бы: он такой придурок, что это должно было остудить мои гормоны, но, похоже, это все только усугубляет…
Эрин и Николь начинают хихикать; это такой типичный смех двух любительниц посекретничать, какой я, к своей чести, ни разу не издавала.
– Мы обожаем серую футболку, – поясняет Эрин с плутоватой улыбкой.
Когда я в ответ закатываю глаза, Николь смотрит на меня так, словно я тут отрицаю эволюцию:
– Ты не считаешь его сексуальным?
– Просто мне сложно что-то разглядеть под его толстым слоем сволочизма.
– Он не так плох, как ты думаешь, – возражает Эрин. – Вне тренировок он очень мил. Вообще-то и на тренировках он тоже мил.
– Во всяком случае, не со мной.
– Он каждому дает то, что ему нужно. – Склонив голову набок, она смотрит на меня несколько настороженно. – Без обид, Финн, но, похоже, он считает, что тебе нужна дисциплина.
Если бы это так не бесило, я бы, наверное, согласилась.
На тренировке я быстро понимаю, что за утреннее хвастовство мне придется заплатить. Уилл заставляет нас работать на скорость, и пусть у меня больше нет того прилива энергии, который позволял опережать Бетси раньше, будь я проклята, если позволю ей победить. Мы идем ноздря в ноздрю каждый забег на восемьсот метров, обе готовы умереть во время передышек и тем не менее бросаем все силы на очередном повторении. Но, разумеется, Уилл окликает именно меня.
Он грозно приближается, одарив меня своим вечно свирепым взглядом.
– Что ты творишь? – требовательно спрашивает он. В этот момент я вынуждена сложиться пополам, чтобы отдышаться.
– Бегаю по восемьсот, как ты и просил, – отвечаю я, приподняв одну бровь.
– Серьезно? А мне кажется, ты соревнуешься с Бетси.
– Может, это она со мной соревнуется. Почему ты отчитываешь именно меня?
– Потому что от тебя я ожидаю большего. – Он скрещивает руки на груди.
«Ожидаю». Одно это слово заставляет меня чувствовать себя так, будто мне опять не хватает воздуха. Я не хочу, чтобы от меня чего-то ожидали, потому что, видит бог, нет никаких гарантий, что я справлюсь.
– Не стóит.
Лэнгстром смотрит мне прямо в глаза. У него открытый взгляд – не рассерженный и не дерзкий, а искренний, как будто он пытается увидеть во мне то, чего там нет.
– Да, – наконец произносит он и отворачивается, чтобы уйти. – Пожалуй, ты права.
Я снизила его ожидания. Но почему-то не чувствую облегчения, на которое рассчитывала.
За оставшуюся неделю я выслушиваю еще несколько лекций от Уилла и ни одной похвалы. Я делаю все, что он говорит. Я быстра, но не слишком, я больше не соревнуюсь с Бетси (хоть мне и хотелось бы втоптать ее в грязь, а после вытереть ноги о ее останки) – однако он по-прежнему хвалит всех, кроме меня. Я покидаю тренировки с недовольным лицом, но он, похоже, этого даже не замечает. Наверное, он считает, что я недолго буду его проблемой.
Наверное, я и сама так считаю.
Если он уже мной недоволен, то ему совсем не понравится, когда начнутся настоящие проблемы – через две недели после того, как в университете начнутся пары и не за горами будет первое соревнование. Стресс означает кошмары, кошмары означают бег во сне, а он означает, что на соревнованиях я буду «блистать» примерно как семидесятилетняя бабуля, которая впервые залезла на беговую дорожку.
В промежутках между тренировками я стараюсь как можно лучше изучить город и прочесываю леса, так как именно там я чаще всего оказываюсь во сне. Понятия не имею, почему меня тянет в лес, и на самом деле не хочу знать.
Эрин продолжает таскаться за мной на обед, хотя я ей не раз говорила, что предпочитаю есть в одиночестве. На данный момент ее попытки завязать дружбу стали больше напоминать преследование.
– Серьезно? – возмущаюсь я, когда она снова садится за мой столик. – По-моему, мне нужен запретительный приказ.
– Запретительные судебные приказы выдают только при наличии намерения причинить вред, – жизнерадостно сообщает она.
– Я даже не удивлена, что ты так хорошо разбираешься в запретительных приказах, – недовольно бормочу я.
А она просто смеется – как будто я пошутила!
Глава 6
Уилл
– Ну, как успехи? – спрашивает Питер, но сразу понимает ответ по моему лицу и усмехается. – Ты совсем как твой отец, Уилл: он тоже не умел скрывать свои мысли.
Потребовалось почти два года, чтобы любое упоминание о нем перестало причинять боль, и уйдет еще лет двадцать, прежде чем такое сравнение сможет мне понравиться. Я изменил свою жизнь так, как он хотел, – отказался от карьеры альпиниста, стал заниматься фермой, – но отец этого уже не увидит. А даже если бы увидел, это бы все равно ничего не изменило: он бы непременно нашел к чему придраться.
– Нормально, – вздыхаю я, и Питер медленно кивает.
– А как Финнеган?
В моей голове проносится множество ответов: что она все время враждебно настроена, что она смотрит на других девушек из команды так, словно готова пырнуть их ножом… и что у нее есть проблемы. Да, она умеет бегать – но что это было в первый день? Зачем она решила бегать перед тренировкой? Я знаю, что обязан сообщить об этом Питеру, потому что если это будет продолжаться и дальше, то неизбежно приведет к катастрофе: либо она однажды впадет в шок, либо у нее случится сердечный приступ прямо на забеге. Я все это знаю… но почему-то мне вспоминается, какой потерянной она выглядела, когда я потребовал объяснений. Юной, потерянной и разбитой…
– С ней предстоит много работы, – только и отвечаю я.
И это такое преуменьшение, что, честно говоря, больше похоже на откровенную ложь.
После разговора с Питером я отправляюсь на ферму своей матери, по дороге поглядывая на пятерку горных вершин вдалеке, на которые я раньше взбирался. Не знаю, насколько это иронично – по крайней мере, это определенно дерьмово. Судьба смеется мне в лицо, втирает соль в мои раны…
Я поднимался на эти вершины, когда был младше, и всякий раз это происходило вопреки желанию моего отца. Каждое такое восхождение заканчивалось ссорой, из-за чего моя любовь к альпинизму видоизменялась и превращалась из чего-то чистого и светлого в нечто, полное злобы и непокорности. Вспоминая все те восхождения и свое безрассудство, я вынужден признать, что в каком-то смысле отец был прав. Мне действительно нужно было повзрослеть, но я никак не мог этого сделать. А когда мне это удалось, стало слишком поздно, и теперь отец уже никогда этого не увидит.
Наша ферма фактически работа на полный день, которую отец оставил мне после смерти, хотя я никогда не испытывал желания этим заниматься. Она уже приходила в упадок, когда я ее унаследовал. Помимо этого, я работаю тренером – это лишь подработка, позволяющая оплачивать учебу моего младшего брата, но не более того. Из-за двух работ и долгов, также завещанных отцом, мне попросту не хватает часов в сутках (и вряд ли это когда-нибудь изменится), так что дни альпинизма остались для меня в прошлом. Иногда я задаюсь вопросом, смотрит ли отец на меня с небес. Вероятно, он сейчас от души смеется над тем, как все обернулось.
– Джексон вообще приходил этим утром? – недовольно спрашиваю я, зайдя в дом. Мы продали часть фермы, но оставшегося объема работ все равно слишком много для нас и наших помощников, нанятых на неполный рабочий день. – Конюшни выглядят дерьмово. Скорее всего, потому что они и были переполнены дерьмом.
Мама лишь вздыхает:
– Да, приходил. Ты и сам понимаешь, как все устроено, Уилл.
Да, я понимаю. Никто не станет убиваться из-за сезонной работы или работы на неполный рабочий день. Для всех, кого мы нанимаем, это только временный вариант, пока человек не найдет что-то получше.
– Как дела на работе? – спрашивает мама.
«Не очень», – думаю я, но не говорю этого вслух. Она и так чувствует себя виноватой из-за того, что мне вообще приходится заниматься фермой.
– Довольно хорошо. В этом году команда выглядит неплохо.
– Как новенькие девочки?
– У одной есть потенциал. – Эти слова слетают с моих губ, прежде чем мозг успевает их осмыслить. Я не знаю почему, но что-то в этой девушке вызывает у меня желание поговорить о ней и в то же время – желание притвориться, что ее не существует. Мама отворачивается к плите, что-то помешивая в кастрюле.
– Что ж, у тебя есть четыре года, чтобы над ней поработать, – отвечает она. Я наклоняюсь вперед, облокачиваясь на стол.
– Всего два: она к нам перевелась.
– Точно, – кивает мама. – Это Оливия, верно? Питер рассказывал о ней.
Я удивленно приподнимаю бровь. Питер был другом нашей семьи всю мою жизнь, однако я не думал, что он обсуждает с мамой работу. Это немного странно.
– Она действительно быстро бегает, но эта девчонка неуравновешенна, – вздыхаю я. – Ее проблем хватило бы на целую бригаду психиатров.
Мама мягко улыбается, как всегда делала в детстве, когда я выходил из себя. Как будто мое раздражение всего лишь милое ребячество.
– Уилл, она ведь к вам только пришла, – упрекает она.
«Да, она только пришла – и ее личное дело уже толщиной с кулак из-за докладных».
– Питер тебе говорил, что она натворила в Техасе?
– Да, – отвечает мама, – и я прекрасно помню времена, когда ты и сам не мог шагу ступить, чтобы не оказаться на заднем сиденье полицейской машины. Возможно, тебе не стоит судить о ней слишком строго.
Может быть. Вот только я никогда не пытался кого-то убить.
