Элизабет Мид-Смит
Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном

Глава XI
В паутине

Я уже не припомню, как мы выбрались из подземелья. Помню только, что в замке подняли тревогу, и всем было любопытно узнать, что же такое случилось в подземелье. Джек быстро преодолел свой испуг, как только убедился, что на месте, где погибла леди Энн, оказалась его сестра Маргарет; он сразу начал говорить об этом происшествии с презрительной усмешкой.

– Я тут же догадался, что это не кто иной, как моя любезная сестрица, – объявил он. – Это так на нее похоже: она не может идти вместе со всеми, но ей непременно надо было одной забраться в потайной ход и там заблудиться, чтобы устроить целую историю. Бедная Джулия упала и страшно перепугалась.

– И ты ничего не спросишь обо мне? – возмутилась я. – Тебе не важно, не ушиблась ли я! Это бессердечно с твоей стороны, Джек, и Джулия – не лучше тебя.

Тут к нам подошла леди Пенроуз и велела дочери отвести меня наверх, в свою комнату, чтобы я согрелась и успокоилась. Вайолет уложила меня в постель и позвала свою старую няню, которую она называла миссис Мартин.

Вайолет представила меня ей как свою большую приятельницу и объяснила, что я заблудилась в сыром подземелье. Она попросила няню распорядиться, чтобы завтрак нам подали наверх, но миссис Мартин на это не согласилась без разрешения самой леди Пенроуз.

Вайолет тотчас же побежала вниз, чтобы переговорить с матерью.

Не успела она удалиться, как миссис Мартин подошла ко мне и, глядя прямо в лицо, спросила:

– Так вы и есть та самая мисс Маргарет Гильярд, которая дружит с маленькой дочерью лесничего Ферфакса?

– Да, но почему, вы задаете мне этот вопрос? – удивилась я. – И откуда вам известно о моем знакомстве с Сесилией Ферфакс?

– Я многое чего знаю, мисс Гильярд, недаром я долго живу на свете. Я, конечно, ничего худого не могу сказать про Сесилию, но как же это вы хотите быть подругой моей молоденькой барышни и в то же время дружить и с Сесилией? Скажу вам откровенно, что вчера я заходила к ее матери, и та жаловалась на вас, что вы уговорили Сесилию идти куда-то очень далеко, так что девочка вернулась домой совсем измученной. Я ничего не знаю, что и как, но мать Сесилии подозревает, что между вами есть какая-то тайна. Моя же барышня воспитана так, что у нее все начистоту; если же вы, мисс Гильярд, имеете привычку заводить какие-то секреты с вашими подругами, то лучше уж вам с самого начала отстраниться от моей милой барышни.

– Милая миссис Мартин, – попросила я, – пожалуйста, доверьтесь мне! Я ничем не наврежу Вайолет; я слишком дорожу ее дружбой.

– Я верю, что вы чистосердечно полюбили ее; но, во всяком случае, я хотела предупредить вас, так как знаю, как строго леди Пенроуз относится к подругам своей дочери.

Я не сдержалась и разрыдалась горькими слезами. В глубине души я понимала, что старая няня права. Но сильнее всего меня мучило сознание, что я одинока и несчастна, хотя и по своей собственной вине. Я молчала и плакала.

Тронутая моими слезами, миссис Мартин принялась ухаживать за мной; она даже дала мне какой-то порошок для успокоения моих нервов.

Когда вернулась Вайолет, я уже была спокойнее, и мы с ней принялись за вкусный завтрак, который по распоряжению леди Пенроуз все-таки был подан наверх. Скоро я совсем развеселилась и смогла принять участие в обсуждении планов нашего времяпровождения на оставшуюся часть дня. Я узнала, что предполагается устроить катание на лодке по озеру до маленького острова, где нас будет ожидать чай и десерт.

Пока я приводила в порядок свой туалет, Вайолет расспрашивала меня о предстоящем базаре. Зашла речь и о моем участии в спектакле, устраиваемом Джулией и Аделью.

– Какую же роль вы будете играть? – полюбопытствовала Вайолет.

– Ах, что об этом говорить! – воскликнула я. – Противные американки! Они ставят эту пьесу только для того, чтобы себя показать. Мне же они навязали роль глупой служанки.

– Но что ж тут такого, – засмеялась Вайолет, – я сама охотно взялась бы за роль служанки, это всегда выходит так комично!

Когда мы подошли к озеру, все наши уже были в сборе. Скоро мы отчалили от пристани. Я поместилась у кормы вместе с Вайолет, которая мастерски управляла рулем.

Джек то и дело посматривал на меня с усмешкой, и я поняла, что его забавляет моя внезапная дружба с Вайолет. Слезы досады выступили у меня на глазах, я про себя мечтала, чтобы Вайолет была сдержаннее в изъявлениях своей дружбы.

Но не только Джек обратил внимание на мои отношения с Вайолет. Вскоре после возвращения домой из замка Джулия, улучив момент, озадачила меня вопросом:

– Скажите, пожалуйста, что значат все эти глупости?

– Что вы хотите этим сказать? – высокомерно ответила я.

– Я хочу знать, почему Вайолет так возится с вами? Разве вы уже давно знакомы? Она обращается с вами как с самой близкой подругой.

– Она просто полюбила меня, и ей приятно проводить со мной время.

– Но вы должны помнить, Маргарет, что вы ни с кем не можете дружить так, как со мной. Мы ведь с вами связаны тонкой, но прочной цепью, как я вам уже говорила раньше. Есть вещи, касающиеся вас, которые я знаю и о которых Вайолет вовсе не следовало бы знать, так как едва ли они смогут ей понравиться; эти вещи могли бы сильно повлиять на вашу внезапно возникшую дружбу. Мне нет надобности напоминать, что именно я имею в виду, – вы и сами отлично знаете, на что я намекаю. И кстати, Маргарет, я хотела спросить вас еще об одном.

– О чем же именно? – спокойно уточнила я, но сердце мое дрогнуло от страха.

– Сейчас я вам скажу: вы подслушали мой разговор с Джеком в подземелье, не так ли?

– Да, я слышала все ваши изъявления дружбы и прочее, и я нахожу, что по отношению ко мне вы с ним поступили самым бессовестным образом!

– Тише, тише! Не горячитесь. Ваши слова не вполне уместны. Джек рассказал мне много интересных вещей, в том числе, между прочим, и о вашей щедрости. А так как мне хорошо известно, что вы еще недавно сами очень нуждались в деньгах, то мне весьма любопытно было бы узнать, каким образом вам удалось раздобыть золотой, который вы дали вашему брату? Может быть, вы не откажетесь раскрыть мне эту тайну?

– Я могла бы ответить на ваш вопрос, но не желаю говорить с вами об этом, – сильно покраснев, ответила я.

– Это как вам угодно; но все-таки я должна вам сообщить еще кое-что. Сегодня утром мы получили письмо из Лондона от миссис Джефферсон. Что это вы вдруг так побледнели, Маргарет? Вы, должно быть, сильно ушиблись, когда ударились головой в подземелье. Да, так вот, слушайте дальше. Миссис Джефферсон пишет, что очень удивлена, потому что до сих пор не получила от нас ответа на ее последнее письмо к нам; она говорит, что в то письмо были вложены три чека по двадцать шиллингов каждый, то есть ровно три соверена. И представьте, мы этого письма вовсе не получали! Это очень, очень странно, не правда ли?

– Да, очень странно, – подтвердила я.

– Мы этого дела так не оставим. Мы непременно добьемся истины и узнаем, кто бы это мог украсть наши деньги. Вот, пока все, что я хотела вам сообщить. Кроме того, помните, что Вайолет может быть только вторым вашим другом – после меня, но никак не первым.

Тем и кончился наш разговор. Как же он меня расстроил! Я поняла, что Джулия прямо подозревает меня в присвоении ее денег. «Чем же все это кончится?» – задавала я себе вопрос и ломала голову, как бы мне выпутаться изо всей этой истории. Я чувствовала себя, как мошка в паутине…

Погода стояла великолепная; мы занимались приготовлениями к базару. Ожидался большой съезд посетителей, в том числе леди Пенроуз с Вайолет и других знатных лиц, проживавших по соседству. Никогда, кажется, раньше наш базар не возбуждал такого интереса, как в этом году: повсюду говорили о спектакле, затеянном молодыми американками, и всем захотелось полюбоваться их представлением. Таким образом, пребывание в нашем доме этих девушек должно было, по-видимому, способствовать небывалому успеху базара.

Обычно в день базара еще рано утром к нам приходила Сесилия Ферфакс, чтобы помогать мне. У нас всегда был свой отдельный стол, за которым мы с ней вдвоем продавали разные безделушки. На этот раз, однако, я хотя и понимала, что очень огорчу бедную Сесилию, вынуждена была сторониться ее, так как предчувствовала, что Джулия будет зорко следить за мной; кроме того, мне надо было уделить время и Вайолет Пенроуз.

Наконец все было готово. Ко времени прибытия семейства Пенроузов все палатки были в полном порядке, прилавки великолепно украшены, а деревенский оркестр наигрывал веселые мелодии. Сэр Уолтер Пенроуз произнес соответствовавшую случаю речь и объявил базар открытым. В проходе между палатками был устроен длинный стол, уставленный прохладительными напитками и закусками; распорядительницами у этого стола были Джулия, Адель и Люси. Джек усердно им помогал. Для этого случая американки нарядились в костюмы швейцарских крестьянок; им как нельзя лучше шли эти черные бархатные лифы с массивными серебряными украшениями. В волосы Джулии была воткнута большая серебряная шпилька, а Адель с высокой гребенкой в золотистых волосах была просто очаровательна. Они привлекали к себе внимание всех присутствующих.

Джек был до такой степени занят Джулией, что ни на шаг не отходил от нее. А в былое время в таких случаях он всегда был моим неизменным и покорным помощником!

У меня, конечно, было много дел, и Вайолет взялась мне помогать. Все шло успешно, и я радовалась присутствию милой Вайолет.

Когда базар уже был в полном разгаре и посетителей прибывало все больше и больше, я вдруг услышала рядом голос Сесилии:

– Мисс Маргарет, нельзя ли мне поговорить с вами?

– Невозможно, Сесилия, – ответила я. – Ты же видишь, как я занята. А что тебе нужно?

– У меня к вам очень важное дело, мисс.

– Нет, сейчас мне некогда, – повторила я и отвернулась.

– Но, мисс Маргарет, это очень важно, я должна непременно переговорить с вами, – настаивала Сесилия.

Я вышла из себя и резко ответила:

– Ты что, не понимаешь, что мне некогда! Да отойди от меня, а то подумают, что у нас какие-то секреты. Уйди, пожалуйста!

Сесилии пришлось удалиться; уходя, она укоризненно посмотрела на меня.

– Зачем вы обидели эту бедную девушку? – обратилась ко мне Вайолет, – она отошла от вас такая опечаленная. Какая она хорошенькая! Кто она?

– Это дочь вашего лесничего, Сесилия Ферфакс.

– Вы бы выслушали ее, Маргарет; мне кажется, ей очень нужно было поговорить с вами.

– Ах, она всегда пристает ко мне с разными пустяками! – раздраженно ответила я и увлекла Вайолет в сторону, чтобы показать ей выставку разных вещиц, которых она еще не видела.

Представление было решено начать в три часа, и скоро уже пора было гримироваться и переодеваться. Мне пришлось снять свое белое платье и нарядную широкополую шляпу и превратиться в безобразную старуху, морщинистую и ворчливую. Я была в самом дурном расположении духа. Но когда настала моя очередь выйти на сцену, я сумела перебороть себя и блестяще исполнила свою роль. Я с таким комизмом изобразила эту старуху, что зрители пришли в восторг и без конца аплодировали мне. Можно сказать, что я затмила своей игрой и Джулию, и Адель. Публика, конечно, хлопала им и смеялась их остротам, но это было ничто в сравнении с теми взрывами хохота, которые сопровождали каждое сказанное мной слово. Успех совершенно вскружил мне голову, тем более что после спектакля все начали ухаживать за мной и рассыпаться в похвалах.

Джек тоже похвалил мою игру, чем привел меня в полный восторг.

– Отлично, Мэгги! – кричал он. – И где это ты научилась всем этим гримасам и старушечьему выговору? Ты просто до упаду всех нас насмешила! Но только ты, пожалуйста, не вздумай слишком много возомнить о себе, ты ведь на это способна. Но я все-таки некоторым образом, в качестве родного брата, горжусь твоим успехом.

– Джек, если ты мной гордишься, то должен исполнить одну мою просьбу. Так как я имела такой успех…

– Благодаря счастливой случайности, не забывайте, – перебила меня Джулия, которая, впрочем, как и Адель, искренне, без какой-либо ревности высоко оценила мою игру.

– Это не было случайностью, – я покраснела от досады.

– Еще бы! – насмешливо вмешался Джек. – Какая же это случайность? Это просто, можно сказать, врожденный талант, не так ли, Мэгги?

Я не обратила внимания на его насмешку и увела брата в сторону, объявив, что мне нужно с ним поговорить наедине.

– Ну, что тебе еще нужно? – недовольным тоном спросил Джек. – Это уже становится скучно. Ты все время говоришь какими-то высокопарными словами и ведешь себя совершенно неестественно. Ты очень изменилась за последнее время. Знаешь, Мэгги, если ты не возьмешь себя в руки, то со всеми твоими причудами превратишься в совершенно несносную дурнушку.

– Ну, я так не думаю, – ответила я. – Вайолет, да и многие другие говорят, что я очень хорошенькая.

Джек разразился обидным смехом.

– Хорошенькая!.. – передразнил он меня. – Ладно, не стоит об этом говорить! Не задерживай меня, пожалуйста, выкладывай скорее, что у тебя за тайна.

– Джек, – сказала я, с трудом одолевая ком в горле. – Я хочу, чтобы ты опять стал ближе ко мне.

– То есть насколько же ближе? – издевательски спросил он, приближаясь ко мне на шаг.

– Почему ты не хочешь понять меня? Ты ведь прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты вечно возле Джулии, только с ней и возишься. Я хотела бы, чтобы ты вернулся ко мне, чтобы ты был со мной, как прежде. Ты должен выбрать между нами!

Джек нахмурился и отвечал уже с досадой:

– Слушай, Мэгги, повторяю тебе: брось все эти штучки. Само собой разумеется, что я тебя очень люблю. Я иногда буду проводить время с тобой, но Джулия, если уж говорить правду, гораздо интереснее тебя. Намотай это себе на ус! Джулия мне очень нравится, и я не отстану от нее из-за твоей глупой ревности. Ты вполне могла бы водить с нами компанию, если бы не прикидывалась недотрогой. Скажу тебе откровенно, что ты ужасно невежливо обращаешься с Джулией. Это стыдно и непростительно! Она-то как раз всегда прекрасно отзывается о тебе, вовсе не так, как ты о ней!

– Не верь ей, Джек, это она притворяется! Она ненавидит меня!..

– Я знаю только то, что ты ужасно надоедлива и глупа со своими трагическими выражениями и со своей подозрительностью. Неужели ты притащила меня сюда только для того, чтобы излить свои жалобы по поводу моей дружбы с Джулией?

– Джек, милый, – умоляла я, – ты можешь проводить сколько тебе угодно времени в обществе Джулии, но только не отстраняйся и от меня. Подумай немного и обо мне, Джек; вспомни о том, как ты всегда обращался со мной раньше! Ведь я твоя единственная сестра, и никто на свете не может любить тебя так, как я.

– Да разве я могу забыть об этом, – смягчился Джек, но вдруг оборвал свою речь и спросил:

– А это откуда у тебя? – он ухватился за тоненькую цепочку, висевшую на моей шее, и вытащил маленький медальон Вайолет.

– А где же голубая ленточка со сломанной монетой, Мэгги? – спросил он. – Ты ведь обещала мне, что никогда с ней не расстанешься. И что же это у тебя за медальон?

– Твоя ленточка цела, не беспокойся, – ответила я с запинкой, – только ее теперь носит Вайолет. Мы обменялись с ней вчера памятками – в залог нашей вечной дружбы.

– Ну и прекрасно, – сказал Джек с напускным равнодушием, – делай, как знаешь, мне это решительно все равно.

– Джек, ты же не сердишься на меня? Ты же знаешь, это ничего не значит, ведь я люблю тебя больше всех на свете!

– Я знаю только одно – что ты не сдержала свое слово, – холодно ответил Джек, – и я больше не намерен с тобой разговаривать.

– Но ты должен обещать мне хотя бы одно! – воскликнула я, бросаясь за ним, когда он повернулся, чтобы уйти.

– Что еще? Да уж, по правде говоря, сестры иногда могут быть надоедливы до отвращения…

– Дело вот в чем: ты собираешься после базара идти покупать подарок папе…

– Да, я хочу пойти в Гарфилд в субботу. Ты знаешь, что день рождения отца в понедельник, так что надо приготовить подарок к этому дню.

– Можно мне пойти с тобой? Ведь ты же будешь покупать подарок на мои деньги…

– Вот где сказывается девчонка! – вспылил Джек. – Никогда ни один мальчик на свете не позволил бы себе даже заикнуться об этом. Я полагал, что ты дала мне эти деньги в долг; впрочем, ты же сама настаивала на том, что я могу их не отдавать.

– Ну и пусть они считаются твоими! Я не хочу ни видеть этих денег, ни слышать о них!

– Не бойся, я все-таки непременно когда-нибудь отдам тебе эти деньги. Даже с процентами.

– Перестань, Джек, зачем ты глумишься надо мной! Дело не в деньгах, просто я хочу быть с тобой при выборе подарка отцу.

– Нет, – решительно отрезал он, – я не могу взять тебя с собой. Я готов гулять с тобой хоть каждый день после обеда, но мы договорились с Джулией идти в Гарфилд вдвоем. Ты ведь знаешь поговорку, что там, где двоим хорошо, третий – лишний.

На этом Джек оборвал разговор и удалился.

Глава XII
Угроза разоблачения

Не успел Джек скрыться из виду, как ко мне бросилась Сесилия, очевидно, поджидавшая случая застать меня наедине.

– Не сердитесь на меня, милая мисс Мэгги, – сказала она, – я все подкарауливаю вас, потому что мне необходимо с вами переговорить.

– Что случилось, Сесилия? Ты сегодня весь день следишь за мной с каким-то таинственным видом; право, мне это очень неприятно. Ты знаешь, что я очень тебя люблю, но мне надо было заняться Вайолет Пенроуз и другими.

– Я вас долго не задержу, – с печальным выражением лица оправдывалась Сесилия. – Я очень хорошо понимаю, что я неподходящая подруга для вас, но все-таки и я могу быть вам полезной. Мне нужно вам передать кое-что. Дело касается мисс Джулии Спаркс.

– Джулии Спаркс! – вскричала я. – Что же ты можешь мне сообщить? Говори скорее!

– Мисс Джулия Спаркс сегодня рано утром приходила к нашему дому, – ответила Сесилия. – Она, как оказалось, поджидала меня, так как, едва я отошла на несколько шагов от дома, она быстро подошла ко мне, ухватила меня за руку и отвела в сторону. Потом она завела со мной длинный разговор, к которому я совсем не была подготовлена. Она начала с того, что очень расхваливала вас. Потом она вдруг спросила, люблю ли я вас. «О да, разумеется, люблю, – ответила я. – Мы еще совсем маленькими детьми всегда играли вместе с мисс Мэгги, и я люблю ее от всей души». «Ну, так вот что, Сесилия Ферфакс, – сказала она, – может быть, вы не откажетесь помочь вашей любимой мисс Мэгги выпутаться из беды?» Это были ее собственные слова, мисс; я посмотрела ей прямо в глаза и тут вдруг почему-то вспомнила о чеках, покраснела и растерялась.

– Ну, и что же? Дальше-то что? – нетерпеливо перебила я.

– Мисс Спаркс не сводила с меня глаз, и вдруг она строго сказала: «Кто краснеет, тот виноват! Я уже и раньше догадывалась, а теперь мне все ясно как день. Вы тоже замешаны в этом деле. Только вы, Сесилия Ферфакс, не догадались об одном: когда вы ходили в Гарфилд менять чеки для мисс Мэгги, вы забыли попросить начальницу почтовой конторы, чтобы она держала в секрете ваше посещение. Вы же хорошо знали, что она и наша деревенская почтмейстерша – родные сестры. И могли бы догадаться, что тот, кому были присланы чеки, спохватится, не получив их, и поднимет тревогу».

«Но ведь это же были собственные деньги мисс Гильярд», – сказала я.

«Ну да, конечно, – проговорила она, – это все так, но все-таки вы вместе с мисс Мэгги поступили очень необдуманно». С этими словами она удалилась, а я села на траву и принялась ломать себе голову над всей этой историей. Ах, мисс Маргарет, милая, скажите по правде, ведь это были ваши собственные чеки, не так ли?

– Неужели же я дала бы тебе чьи-нибудь чужие чеки? – ответила я.

– Нет, конечно, нет, милая, мисс Мэгги! Но все-таки я очень перепугалась – и за вас, и за себя. Ну вот, теперь я все вам рассказала, мисс Мэгги, и больше ничего не могу сделать для вас. Меня так мучает то, что я не догадалась предупредить почтмейстершу, как говорила мисс Спаркс.

Я поцеловала милую девушку и этим несколько успокоила ее. Потом я повторила ей мою просьбу – никому ничего не рассказывать об этой истории – и направилась к нашим гостям. На душе у меня лежал тяжелый камень; я понимала, что моя проделка в скором времени будет обнаружена, но решила пока не отчаиваться и сохранять присутствие духа до конца, каков бы он ни был.

Когда я приближалась к дому, мне навстречу радостно бросилась Вайолет.

– Ах, Маргарет! – воскликнула она. – Пойдемте скорее, я так хотела, чтобы вы ее послушали! Представьте себе, Адель Спаркс превосходно декламирует. Я просто в восторге! Пойдемте скорее!

Мы застали конец монолога Адели и присутствовали при оглушительном взрыве рукоплесканий публики. Вайолет была так взволнована, что только крепко сжимала мою руку, не в силах выразить свой восторг.

– Какое у нее вдохновенное лицо! – наконец сказала она. – О, теперь я верю, что на свете могут быть героини. Эта американка, кажется, готова была бы пожертвовать жизнью ради освобождения людей из рабства!

– Напрасно вы думаете, что она такая героиня, – заметила я, недовольная успехом Адели. – Она неплохая актриса и просто хорошо передает прекрасные слова американского поэта.

– Но все-таки она должна обладать талантом для этого. И как она прекрасна, когда с таким увлечением декламирует эти чудные стихи! Право, она премилая девушка, и я хотела бы узнать ее поближе.

– Пойдемте, прогуляемся немного, Вайолет, – сказала я. – Мы испытали столько волнений за сегодняшний день, что, кажется, нам уже достаточно.

– Ах, пойдемте! Знаете, Маргарет, я так счастлива, что мы с вами подружились! Я всегда мечтала иметь такую подругу, как вы. И вот мое желание исполнилось!

– Милая Вайолет, вы слишком высоко меня цените. Кто знает, если бы вам было известно обо мне больше… – я не удержалась, и эти слова сами вырвались у меня, так как я почувствовала укоры совести за то, что обманываю эту милую девушку.

– О чем вы говорите? – спросила Вайолет, удивленная моими словами и грустным выражением лица. – Что может быть такого, чего я еще не знаю? У вас такое славное, смелое выражение лица; у вас ничего плохого не может быть на совести. Только я хотела бы…

– Хотели бы что? – перебила я. – Разве вы уже открыли во мне какой-нибудь недостаток? Будьте уверены, что когда вы узнаете меня поближе, то найдете во мне немало недостатков…

– Это нельзя даже назвать недостатком, – нерешительно ответила Вайолет, – но временами между вашими очаровательными бровями появляется маленькая морщинка, как будто вы чем-то озабочены или недовольны.

– И только-то? – рассмеялась я. – Разумеется, я недовольна и, вероятно, всегда буду недовольна этими нашими новыми порядками. Но стоит ли об этом говорить? Давайте потолкуем о чем-нибудь более интересном.

– Конечно, поговорим о другом. Когда вы сможете приехать ко мне? Может быть, в субботу?

Базар должен был продлиться три дня, начиная со среды, и Вайолет предполагала, что в субботу я освобожусь. Я уже хотела пообещать, что приеду, и уже заранее радовалась тому, что проведу хотя бы один день в этом чудном замке, причем наедине с Вайолет, но тут вспомнила, что именно в субботу Джек с Джулией собираются пойти в Гарфилд за подарком нашему отцу. Джек не согласился взять меня с собой, но я предвидела, что этот день для меня не будет спокойным.

– Нет, к сожалению, в субботу я не смогу быть у вас, – ответила я, – у меня есть дела дома.

– А разве нельзя отложить эти дела? Приезжайте к нам в субботу; мама наверняка предложит вам остаться у нас до утра понедельника. Это будет так чудесно! Пожалуйста, Маргарет!..

– Если ваша мама позволит, то я смогу приехать к вам в субботу вечером. Утром же я непременно должна быть дома. Простите, Вайолет, но причину я вам объяснить не могу.

– Так какая же вы мне тогда подруга, – обиделась Вайолет, – у настоящих друзей не должно быть никаких секретов друг от друга. Когда мы с вами договорились о вечной дружбе, я именно так и понимала наши отношения. После того как мы обменялись памятками, я думала, что вы ничего не будете скрывать от меня.

В эту минуту я услышала чей-то смех и увидела, что навстречу нам через луг идут Джулия и Джек. Он держал концы голубой ленточки, на которой висела половинка сломанной монеты.

– Пожалуйста, Джулия, – Джек нарочно говорил очень громко, очевидно, чтобы я услышала, – примите от меня эту ленточку и носите ее как знак памяти обо мне.

Джулия засмеялась и ответила:

– Ну что ж, если вы непременно этого желаете, – и она набросила ленточку себе на шею.

Увидев это, я побледнела, а Вайолет, внимательно следившая за всем происходящим, схватила меня за руку и спросила:

– Что же это такое? Джек дал Джулии совершенно такую же монетку на голубой ленточке, какую вы дали мне!

– Ах, пусть делает, что хочет! – в сердцах воскликнула я. – Он это сделал нарочно, чтобы позлить меня. Мы с ним сломали пополам трехпенсовую монету, половинки надели на голубые ленточки и должны были носить их, не снимая, чтобы они служили напоминанием о заключенном между нами уговоре. Между нами была маленькая тайна. Когда я познакомилась с вами, Вайолет, то отдала вам свою ленточку с кусочком монеты в обмен на вашу цепочку с медальоном. Но когда Джек узнал об этом, то страшно рассердился на меня. А сейчас он отдал свою ленточку, чтобы мне отомстить.

– Может быть, вам не следовало отдавать мне то, что дал вам в знак памяти ваш брат? – спросила Вайолет.

– Теперь уже поздно, дело сделано, – с досадой ответила я, – не будем больше об этом.

Вскоре к нам подошла леди Пенроуз, чтобы позвать Вайолет домой. Она приветливо улыбнулась мне и сказала:

– Вайолет говорит, что вы с ней очень подружились и что она хочет часто видеться с вами. Я всегда очень рада тому, что доставляет ей удовольствие. Но вот что я хотела вам сказать, милая Маргарет: я чрезвычайно требовательна к девушкам, в обществе которых Вайолет проводит время. И скажу вам откровенно, что эти требования очень высоки. Девушка, которая пожелала бы стать другом моей маленькой дочки, должна быть во всех отношениях достойна и безупречна; она должна быть честной, искренней и правдивой. Если она отвечает этим требованиям, если обладает этими главными добродетелями и если моя дорогая, славная Вайолет питает к ней расположение, то такая девушка, будь она бедна или богата, высокого происхождения или нет, встретит с моей стороны самое сердечное отношение. Но, повторяю, главное, чего я требую от подруг Вайолет, – это высокие понятия о чести и безупречность поведения, даже в мелочах.

В то время как леди Пенроуз говорила эти слова, к нам присоединились мои родители, которые вышли, чтобы проводить леди Пенроуз до экипажа.

– О чем это вы рассуждаете, леди Пенроуз? – спросил отец. – Похоже, речь идет о моей дочери?

– Наш разговор действительно касается вашей Маргарет, мистер Гильярд, – ответила леди Пенроуз, – и я вам повторю то, что я только что говорила ей. Моя Вайолет очень подружилась с ней за весьма короткое время их знакомства; хотя ей приходилось и раньше встречаться со многими девушками нашего круга, в том числе и очень милыми, но ни с кем из них она не завязывала дружбы. Недавно она познакомилась с вашей дочерью и сразу почувствовала к ней большую симпатию; то же самое, как я вижу, почувствовала к Вайолет и Маргарет. Но я, надо вам сказать, очень требовательна в отношении выбора друзей для моей дочери. Дружба двух девушек может послужить или к их благу, или же наоборот. Скажу вам откровенно, мистер Гильярд, хоть вы в качестве пастора наверняка позаботились о тщательном воспитании вашей дочери, но если Маргарет не обладает какой-либо из основных добродетелей, которые, по-моему, для юной девушки сводятся к высоким понятиям о чести во всех жизненных вопросах, я не смогу согласиться на то, чтобы она стала подругой моей Вайолет.

Тут вмешалась моя мама:

– Конечно, Маргарет далека от совершенства, – сказала она, – но что касается правдивости и честности, то в этом отношении она безупречна.

Папа, молча выслушавший этот разговор, подошел ко мне и, ласково положив руку на мое плечо, сказал, обращаясь к леди Пенроуз:

– Моя жена верно говорит, что наша Маргарет еще отнюдь не совершенство, у нее, разумеется, есть свои недостатки. Но что касается честности, правдивости и других основных качеств, то я имею счастье заверить вас, что Маргарет еще никогда в своей жизни не сказала мне ни слова неправды. Никогда в жизни она не совершила ни одного низкого или недостойного поступка. Мне приходилось иногда порицать ее вспышки недовольства или упрямства, но краснеть за нее мне еще ни разу не приходилось.

Я почувствовала, что при этих словах отца вся моя кровь как бы застыла; еще минута – и, кажется, мне сделалось бы дурно. Я уже готова была выступить вперед и признаться во всем. Разве я имела право считать себя безупречно честной, правдивой и искренней? Да, я готова была тут же во всем признаться, если бы к нам в это время не подошли Джулия, Адель, Люси и Веда. Джулия сразу заметила мое смущение и спросила:

– Что с вами, Маргарет? У вас какой-то растерянный вид. Вы точно чего-то испугались.

– Пугаться ей нечего, – ответил за меня мой отец. – Я объяснял леди Пенроуз…

– Достаточно об этом, – прервала его леди Пенроуз. – Я чрезвычайно довольна мнением, высказанном о вас вашими отцом и матерью, Маргарет. Поцелуйте же меня, мое дитя! Вайолет, – прибавила она, – Маргарет – правдивая и достойная девушка. Меня очень радует мысль, что вы будете подругами.

Когда леди Пенроуз произнесла эти слова, Джулия посмотрела мне прямо в лицо и глаза ее заблестели.

– Извините, леди Пенроуз, – сказала она, – что я позволяю себе вмешиваться, но мне хотелось бы сказать два слова.

– Что ж, говорите.

– Вы полагаете, что Маргарет может быть хорошим другом для Вайолет?

– Да, полагаю, и даже убеждена в этом. Меня несколько удивляет ваше вмешательство…

– Прошу вас, простите меня. Это, в сущности, пустяки, но все-таки вам не мешает знать. Вы думаете, что Маргарет будет самой лучшей и самой близкой подругой вашей дочери. Но вы ошибаетесь; и вы очень меня обижаете! Маргарет любит меня гораздо больше, чем Вайолет. Не правда ли, Маргарет?

– Да, кажется, вы правы, – едва слышно промолвила я.

– Маргарет! – с упреком воскликнула Вайолет.

– Но это не может помешать нашей дружбе, Вайолет, – сказала я, вглядываясь в ее лицо.

Вероятно, Вайолет прочла в моих глазах что-то утешительное, так как в ответ она улыбнулась.

– Позвольте мне сказать еще кое-что, – продолжала Джулия. – Мне кажется, у меня есть некоторые основания предъявить свои права на те же качества, которые приписываются Маргарет Гильярд. Я никогда в своей жизни не говорила ни слова лжи; я строго придерживаюсь присущих американкам взглядов на честность – взглядов, которые, по-моему, безупречны. Мы не меньше некоторых молодых англичанок дорожим своими понятиями о чести. Сейчас дело в том, что я тоже полюбила Вайолет, и если бы она узнала меня поближе, то, по всей вероятности, и она полюбила бы меня. Следовательно, я не вижу причин, препятствующих и моему сближению с Вайолет. Почему бы и мне не стать ее другом наравне с Маргарет?