Элизабет Бойл
Утро с любовницей
Николасу, за его безграничную фантазию и беспредельное любопытство. И за то, что однажды ночью, спросив: «Мама, что бы ты пожелала, если бы у тебя было волшебное кольцо?» – он вдохновил меня на создание этой книги.
С любовью посвящаю эту историю тебе.
Глава 1
Лондон
9 мая 1810 года
Обычная среда, или, во всяком случае, так считалось
Если бы потребовалось определить, что делает семейство исключительным среди равных и ставит обособленно в суетливом великосветском обществе, то прежде всего следовало бы назвать такие отличительные черты, как респектабельность, социальное положение и, самое главное, богатство.
Конечно, ни одним из этих качеств не обладал ни граф Уолбрук, ни его пятеро детей – возможно, за исключением самого старшего сына и наследника, Себастьяна Марлоу, виконта Трента.
Но о нем речь пойдет немного позже.
К счастью для всех Марлоу, они редко замечали свое положение парий в обществе. Язвительные упоминания в колонках светских новостей их не интересовали, и если у них была масса клеветников и завистников, то был и один поистине восторженный почитатель.
Мисс Шарлотта Уилмонт. Она считала их самым замечательным семейством в Лондоне.
Нужно сказать, суматошный дом Марлоу на Беркли-сквер, хранивший диковинные предметы, которые граф присылал домой во время своих путешествий, костюмы и остатки сценических декораций от бесчисленного количества театральных постановок, приборы для научных экспериментов Гриффина, римские монеты Корделии и принадлежавшие Гермионе и Виоле коллекции аккуратно вырезанных иллюстраций из модного «Будуара светской дамы», был скорее странным музеем, чем жилищем, но Шарлотта воспринимала его как дом.
Даже сейчас, ожидая в холле свою самую близкую подругу, леди Гермиону, и со страхом готовясь сообщить ей убийственную новость, Шарлотта не могла избавиться от чувства, что она, не блещущая красотой и ничем не примечательная мисс Уилмонт, принадлежит к этому миру.
Она могла только догадываться, что ее мать, леди Уилмонт, или кузина матери Финелла, с которой они жили, сказали бы обо всем этом, особенно если бы увидели отделанный резьбой сундук, стоявший в глубине холла, как раз напротив входных дверей, и украшенный довольно большой статуей мощного обнаженного мужчины, гордо и прямо стоявшей на его крышке. Эбеновый фаллос кузина Финелла выкинула бы в мусорный ящик.
Чувствуя себя немного виноватой из-за того, что просто бросила любопытный взгляд в ту сторону, Шарлотта заставила себя перевести взор на стоявший рядом со статуей серебряный поднос, заваленный письмами, открытками и пригласительными карточками для всего семейства.
При виде такой груды приятной корреспонденции Шарлотта непроизвольно почувствовала зависть, потому что никто не приглашал ее на званые вечера и приемы, не посещал ее сварливую мать (по вполне понятной причине) и не присылал с любовью написанных писем. Никто никогда не написал ей ни одного письма.
И поверх всего этого лежало самое главное – приглашение на званый вечер к леди Ратледж.
Хотя весь прошлый месяц Гермиона не переставала выражать сомнения по поводу того, посетит ли она предстоящий вечер, Шарлотта знала, что дорогая подруга будет по-настоящему расстроена, если не получит приглашения, потому что ежегодные вечера леди Ратледж вывели немало молодых леди из безвестности на то вожделенное почетное место, которого может достичь девушка, и заодно помогли им получить самое желанное после титула, называемое «родословная».
Но, чтобы добиться этого, леди должна была обладать талантом – уметь петь, или играть на фортепьяно, или уметь вдохновенно декламировать. Но и отсутствие способностей не избавляло надеющихся (их подталкивали озабоченные мамаши) от тщательной подготовки и довольно запоминающихся выступлений.
Получив только уроки игры на фортепьяно от кузины матери Финеллы и никаких уроков декламации или пения, Шарлотта скорее умерла бы, чем выступила перед собравшимися леди и лордами – сплетницами и франтами – и сделала из себя посмешище. Так что, возможно, это и к лучшему, что общество забыло о незамужней дочери Нестора Уилмонта.
Она уже собралась отойти от переполненного подноса, когда ее внимание привлекло выглядывавшее снизу письмо, написанное аккуратным женским почерком и адресованное «достопочтенному виконту Тренту».
Шарлотта вздохнула – Себастьян был старшим братом Гермионы и наследником графа Уолбрука.
В тот момент, когда Шарлотта, поднявшись на цыпочки, попыталась разглядеть, от кого пришло это послание (хотя нельзя было назвать ее невоспитанной), внутренняя дверь дома неожиданно распахнулась.
Мгновенно отпрянув, она, к своему ужасу, увидела, что в холл вышел не кто иной, как сам лорд Трент. Он был занят своими мыслями и даже не заметил Шарлотту, прижавшуюся к ближайшей портьере.
При его появлении девушка густо покраснела и потеряла дар речи.
«Черт возьми, Шарлотта, – отругала она себя, – скажи хоть что-нибудь, что угодно».
Как это обычно говорит Гермиона? «Знаешь, Шарлотта, если бы ты поговорила с ним, ты поняла бы, что он скучный донельзя. Мама клянется, что ее сына украли при рождении, а вместо него подкинули Себастьяна, потому что ее ребенок не может быть столь здравомыслящим человеком!»
«Как Гермиона может говорить о таком достоинстве, словно это грех?» – удивлялась Шарлотта, осторожно выглядывая из тени портьер.
По мнению Шарлотты, рассудительность Себастьяна, безусловно, была одной из его самых подкупающих черт. Он принял на себя управление семейными финансами и имуществом в молодом возрасте – сразу после того, как его отец десять лет назад отправился в путешествие по Южным морям. Пока друзья и ровесники виконта все это время болтались без дела, Себастьян поддерживал на плаву семейство Марлоу осмотрительным управлением делами и строгим контролем над пристрастием матери и сестер к покупкам.
Да достаточно посмотреть, что случилось с Шарлоттой и ее матерью, когда умер отец! Не нашлось никого, кто смог бы вести их дела, и вот результат – теперь они живут с кузиной Финеллой.
И разве Себастьян когда-нибудь жаловался, если Гермиона тратила больше, чем положено, на карманные расходы, или один из научных опытов Гриффина заканчивался неудачей и заставлял половину Мейфэра содрогаться от очередного взрыва, или Виола приносила домой еще одну бездомную собаку? Разве он читал им наставления? Или его неудовольствие переходило в приступ гнева? Никогда. Шарлотта видела только человека, который любит родных, терпеливо выслушивает все их сетования и замечания и следит, чтобы их неуместные наклонности и эксцентричные поступки не оставили их за рамками высшего света.
«Скажи же хоть что-нибудь», – снова велела себе Шарлотта. Почему в тиши ночи, на своей узкой кровати она могла придумать тысячу остроумных фраз, которые сказала бы ему, а когда, получив блистательную, как новенькая гинея, возможность, оказалась перед ним, слова разлетелись, словно брошенные в толпу полупенсовые монеты?
Конечно, в темноте ночи ее великолепный Себастьян с пиратской косой и дерзким блеском в глазах был несколько менее сдержанным, а она сама была... в общем, она была одета в голубой бархат.
«О, Себастьян, ты нашел меня, – шептала она. – Я ждала тебя».
Возможно, для кого-нибудь другого это звучало не слишком выразительно, но у Шарлотты от одной мысли о том, что она способна составить из слов предложение в присутствии ее дерзкого виконта, сердце начинало биться быстрее.
Затем он подносил к губам ее руку. «Шарлотта, моя самая дорогая, самая любимая Шарлотта, смею ли я?..»
Она никогда не думала о том, что может произойти потом, но это явно было бы не скучным и не благоразумным.
И вот теперь, когда Себастьян стоял всего в шаге от нее, воображение отказало Шарлотте, и она молниеносно превратилась в дрожащий комок нервов.
Не важно, что он просто стоял перед подносом и перебирал письма, откладывая пришедшие на имя матери и мельком просматривая карточки и другие послания, адресованные ему.
Это хорошо, что Себастьян ее не заметил, так как единственное, что могла делать Шарлотта, глядя на него, – это дышать и упиваться его ослепительным сиянием. Одетый в темно-зеленый сюртук, бриджи из буйволовой кожи и блестящие черные сапоги, он был в высшей степени элегантен. Его шейный платок, белоснежный и модно завязанный, обнаруживал в нем безукоризненного джентльмена.
Но в ту же секунду Шарлотта словно получила жестокий удар, осознав, куда он, должно быть, собрался, – потому что как можно было не заметить букет оранжевых цветов, который он положил возле подноса?
И это могло означать только одно: он отправлялся с визитом к мисс Лавинии Берк.
Шарлотта съежилась. Это имя вызывало у нее такое отвращение и омерзение, как «бубонная чума» или «Наполеон Бонапарт».
Правда, не весь остальной Лондон был о мисс Берк такого мнения. В этом сезоне она была дебютанткой, и все упоминания о ней причиняли (по крайней мере Шарлотте) особо острую боль, ибо девушка обладала всем, чего была лишена сама Шарлотта, – она была богатой, модной, остроумной, молодой и, что самое неприятное, чрезвычайно хорошенькой.
Будучи провозглашенной образцом не менее чем тремя компетентными ценителями – «Морнинг пост», леди Ратледж и, естественно, непогрешимым и утонченным Браммеллом, – знаменитая наследница теперь стала самой популярной молодой леди, внимания которой добивался почти весь Лондон.
Шарлотта не могла думать о мисс Берк без того, чтобы ей на ум не приходила какая-нибудь исключительно жестокая идея, но именно сегодня она увидела не только зияющую пропасть между собой и этой девушкой, но и невозможность осуществления собственной тщательно скрываемой мечты.
– О, Бог мой, Шарлотта, – воскликнула леди Гермиона, спускаясь по лестнице, – я уж думала, ты никогда не придешь! Это наследство, оно большое? Огромное? Если да, то вчера в магазине мадам Клещи я видела роскошное платье, которое ты немедленно должна купить. Она приготовила его для другой женщины, но леди исчезла, и, я думаю, оно великолепно подойдет тебе. Но сначала мы должны пойти в парк, потому что уже около трех, а ты же знаешь, кто там будет прогуливаться верхом. И я придумала новую позу, которая, не сомневаюсь, привлечет его внимание. – Она тут же изобразила ее, и это вышло чрезвычайно смешно, однако Шарлотта все еще старалась подобрать слова, чтобы заговорить с Себастьяном, и ей было не до того, чтобы отвечать Гермионе. Но ее подруга, очевидно, этого не заметила, потому что продолжала в своей обычной рассеянной манере:
– О, могу сказать, между твоим новым платьем и моей великолепной позой мы позаботимся, чтобы эта отвратительная мисс Бе... – Заметив в это мгновение брата, Гермиона оборвала себя на полуслове.
– С кем это ты разговариваешь, Гермиона? – Себастьян с изумлением смотрел на нее как на сумасшедшую.
– С Шарлоттой, – ответила она, указывая в сторону кабинета.
Себастьян повернулся и, увидев, что девушка стоит так близко, удивленно распахнул глаза.
– Мисс Уилсон, я вас и не заметил.
Какое унижение! Он не только не способен отличить ее от портьеры, но даже не может правильно произнести ее имя.
Шарлотта вышла из тени, излишне торопливо и не так грациозно, как подобало бы леди, и наткнулась на сундук.
Величественная скульптура покачнулась и наклонилась, а затем опрокинулась, но Шарлотта подоспела вовремя, радуясь, что не разбила гладкое твердое произведение искусства. Однако в следующий миг она осознала, что стоит перед лордом Трентом, держась за огромный мужской... мужской... проклятие, мужской орган.
– Я... гм... да... ну, хм... – залепетала она, чувствуя, как жгучий жар заливает ее щеки.
Ей на помощь пришла Гермиона, как всегда спокойная и уверенная в себе; в рекордное время спустившись по лестнице, она выхватила из рук Шарлотты статую и решительно поставила ее обратно на сундук, словно это была просто обыкновенная фаянсовая ваза с фабрики Веджвуда.
– Себастьян, ты совершенно невыносимый человек, – заговорила Гермиона. – Она Уилмонт. Не Уилсон и не Уилтон, а мисс Шарлотта Уилмонт. Последние пять лет она моя самая лучшая подруга, и то, что ты не можешь запомнить ее имя, делает тебя самым бестолковым из всех когда-либо живших на земле людей.
– Примите мои извинения, мисс Уилмонт. – Себастьян едва заметно поклонился Шарлотте.
Шарлотта кивнула, не доверяя своему языку сделать что-либо иное, чем просто тихо цокнуть.
– Тебе следует быть более внимательным к Шарлотте, – не унималась Гермиона. – Она только что получила большое состояние, и очень скоро о ней будет говорить весь город.
– О нет, ничего подобного. – Шарлотта отчаянно замотала головой, переведя взгляд с Себастьяна на подругу.
– Но все наши планы... – прошептала Гермиона, бросив взгляд на брата, а потом снова обернувшись к подруге. На минуту она растерялась, но это была Гермиона Марлоу, неиссякаемый фонтан оптимизма. – Это большое кольцо? Быть может, огромный бриллиант, или рубин, или изумруд? Ну, достаточный, чтобы купить платье у мадам Клоди?
Шарлотта неохотно стянула перчатку и, отвернувшись, вытянула руку.
– Оно симпатичное, – сказала Гермиона, рассматривая странное маленькое кольцо и стараясь, чтобы ее слова прозвучали бодро. – Ты уверена, что больше ничего нет в наследстве твоей тетушки? – Она взглянула на подругу. – Быть может, какая-то собственность? Ежегодная рента, которую адвокат просмотрел? Я слышала, ежегодная рента часто остается незамеченной.
– Ничего, – покачала головой Шарлотта. – Кроме этого кольца.
– О, Шарлотта, это трагедия. – Глаза Гермионы наполнились слезами, и по щекам потекли ручейки. – Настоящая, просто ужасная. – Как Марлоу, она обладала драматическими способностями и, вытащив носовой платок, разрыдалась, словно пропавшее состояние предназначалось для ее кармана.
Шарлотта проглотила слезы. В конторе юриста она держалась поразительно хорошо, но сейчас перед Гермионои и перед этими противными оранжевыми цветами ей было очень трудно не разразиться вполне оправданным потоком слез.
– Гм, ну что ж, прошу меня извинить, – наконец сказал Себастьян, наблюдавший за бурным проявлением женских эмоций. Он кивнул Шарлотте, а затем обратился к Фенвику, который до сих пор стоял у лестницы, всегда готовый услужить. – Передайте маме, чтобы меня не ждали, я обедаю с Берками.
– Ты обедаешь с ними? – встрепенулась Гермиона. Эта тревожная новость вывела ее из расстройства по поводу потери Шарлоттой состояния. – С какой стати?
– Потому что я приглашен. И мне нравится их общество. Гермиона издала какой-то шипящий звук, а потом, собравшись с силами, последовала за братом.
– Могу я предположить, что ты еще и собираешься завтра на их угощение в саду?
– Конечно. Тебе и маме хорошо бы тоже быть там – и вовремя. – С этими словами Себастьян повернулся и отворил дверь.
– Вот ты где! – воскликнула женщина, стоявшая у входа с поднятой рукой, очевидно, собираясь потянуть шнур звонка.
Кузина Финелла. Шарлотта похолодела.
Из-за их нищенского положения Шарлотта с матерью, леди Уилмонт, жили с кузиной матери, Финеллой Аппингтон-Хиггинс. Несколько лет назад Финелла получила в наследство дом, и при том небольшом пособии, которое леди Уилмонт получала как вдова сэра Нестора, трем экономным женщинам с трудом, но удавалось сводить концы с концами.
– Не найдя тебя в парке, я догадалась, что ты, вероятно, здесь. – Финелла засопела и пристально, критически оглядела вестибюль дома Марлоу. Когда ее взгляд упал на непристойную статую возле подноса, легкий румянец сбежал с ее бледного лица, и она тотчас же отвернулась. Ярая поборница приличий, она протянула руку и натянутым тоном произнесла: – Пойдем, Шарлотта. Ты нужна маме дома. Немедленно.
О, Шарлотта отлично представляла себе, что это означает. Ее мать была в страшном негодовании, и ей нужен был кто-нибудь, кто выслушал бы жалобы и возмущение по поводу неисполненных обещаний ее тетушки Урсулы.
– Я понимаю, – наклонившись, тихо шепнула Гермиона. – Возвращайся, как только сможешь. Мы придумаем способ осуществить твое заветное желание.
При этих словах Шарлотта взглянула не на подругу, а мимо нее на Себастьяна.
Ее несбыточное. Он держал оранжевые цветы для другой женщины. Для той, на которой, если верить слухам, вероятнее всего, женится.
Что сказала бы кузина Финелла – или, хуже, леди Уилмонт, – если бы Шарлотта дала волю своим горьким и безответным стенаниям?
Вероятно, реакцией было бы такое же удивление, как то, в которое пришла Финелла, так как взгляд леди оставался прикованным к величественной обнаженной фигуре, стоящей на крышке сундука.
«Музейный экспонат», – написал лорд Уолбрук, посылая статую домой с какого-то южного острова. По такому случаю леди Уолбрук послушно и с гордостью поместила ее на видном месте, закрыв глаза на неуместность здесь такого сокровища.
Уловив промелькнувший в глазах Финеллы блеск, Шарлотта больше не сомневалась во мнении кузины насчет графского приобретения и того места, где ему следует находиться.
– Поторопись, Шарлотта! – процедила леди. Виновато посмотрев на подругу, Шарлотта позволила увести себя вниз по лестнице.
– Всего доброго, мисс Уилмонт, – сказал Себастьян, проходя мимо них и обходя бредущую по улице пожилую уличную торговку цветами, сжимавшую в морщинистых руках корзину.
– Цветы, милорд? – предложила она. – Для вашей молодой леди?
– Хм, нет, мадам, благодарю вас. – Он показал собственный букет. – Эти вполне подойдут.
– Как хотите, – нагло бросила та и, проходя мимо Финеллы и Шарлотты, пробурчала себе под нос: – Фу, оранжевые цветы!
– Всего доброго, лорд Трент, – прошептала Шарлотта вслед Себастьяну Марлоу, чувствуя себя так, словно видит его в последний раз.
Но это было не так; завтра она, вероятно, снова повстречается с ним, ведь Шарлотта всегда приходила увидеться с Гермионой. Но с этого момента у нее больше не оставалось ни надежд, ни мечты, ни желаний в отношении Себастьяна Марлоу, виконта Трента.
– Скатертью дорога, – проворчала кузина Финелла. – Никогда не пойму, что ты находишь в этой семье.
Шарлотта не стала ничего отвечать. Возражать кузине Финелле бесполезно – у леди была строгая четкая линия, определявшая, что правильно и допустимо, и любого отклонения от нее, малейшего намека на непристойность было достаточно, чтобы лишить даже самые высокопоставленные семьи расположения кузины Финеллы.
Правда, нельзя сказать, чтобы кто-то из высшего света обращал хоть какое-то внимание на то, что думает о них Финелла Аппингтон-Хиггинс, но Финелла продолжала верить, что она единственный страж приличий в Лондоне, и следовала своему долгу с усердием охранника Тауэра.
В это дневное время Беркли-сквер была заполнена экипажами – счастливые пары, модные повесы и беззаботные светские джентльмены направлялись в парк на дневной променад.
Заметив просвет в движении, Финелла уже собралась потянуть Шарлотту, чтобы перейти улицу, но в этот момент сквозь скопление экипажей на бешеной скорости пронеслась двуколка. Финелла дернула Шарлотту назад, а увидев кучера, скомандовала:
– Отвернись, детка. Это мадам Форнетт.
Шарлотта поступила, как ей было велено, только потому, что это позволило ей еще один раз увидеть Себастьяна, который собирался свернуть за угол.
Миссис Коринна Форнетт была одной из самых известных лондонских куртизанок, и ее появление, будь то на улицах в элегантном экипаже со знаменитой упряжкой вороных или в личной ложе оперного театра, всегда вызывало всеобщий интерес.
Казалось, оно заинтересовало и лорда Трента. Шарлотта в изумлении увидела, как исключительно добродетельный и нравственный виконт, единственный Марлоу, никогда не дававший обществу ни малейшего повода для сплетен, приподнял шляпу перед этой скандально известной женщиной. Несмотря на предупреждение, она обернулась и посмотрела на миссис Форнетт, только чтобы узнать, что же привлекло внимание виконта и подтолкнуло к такому несвойственному ему поведению.
Леди была одета в красное – такое платье, разумеется, явилось неожиданным для дневного выезда, но в нем она была подобна трепещущему пиону среди поля незабудок, – а на голове у нее красовалась модная шляпа с дорогими перьями и широкой черной лентой, спадавшей вниз ей на спину.
Конечно, любая женщина, одетая в такой экстравагантный для середины дня наряд, могла остановить движение, но Шарлотта мгновенно поняла, почему Коринна Форнетт держала в плену всех лондонских мужчин.
Задрав вверх нос и с озорным блеском в глазах от сознания того, что из-за нее происходит, миссис Форнетт сидела на месте кучера и с неповторимой грацией свободно держала в руках поводья, невзирая на то что лошади были готовы понести при малейшем недоразумении.
Миссис Форнетт нельзя было назвать красавицей; она не так уж отличалась от Шарлотты цветом каштановых волос и светлых бровей, но уверенность, с которой она держалась, выделяла ее из всех других женщин на улице.
Все экипажи сторонились, давая ей дорогу, как въезжавшей в Рим Клеопатре, и миссис Форнетт принимала это как должное, словно имела на это право по рождению, и не важно, что, по слухам, она была внебрачной дочерью контрабандиста и служанки. Мнение кузины Финеллы или мелочные сплетни достопочтенных матрон никак не влияли на леди, она не считалась с правилами морали – скорее, наоборот, позволяла своей знаменитой и весьма дурной репутации волной распространяться впереди нее самой.
Немного выпрямившись, Шарлотта успела бросить последний взгляд на Себастьяна, пока он не скрылся за углом.
Он тоже еще раз оценивающе посмотрел на миссис Форнетт, а потом перевел взгляд на цветы, которые держал в руке. Легкая улыбка исчезла с его губ, и он продолжил свой путь к мисс Берк.
«Если бы только... – страстно подумала Шарлотта. – Если бы только... я могла стать женщиной, которую он любит».
Неожиданно уличный шум и гам куда-то исчезли, и Шарлотта ощутила себя в полной пустоте. Кольцо у нее на пальце вдруг стало странно теплым, ее охватил приступ головокружения, и она пошатнулась и заскользила на неровных булыжниках.
«Господи, что происходит?»
Шарлотта подумала, что сейчас впервые в жизни потеряет сознание.
– Ну-ну, – с несвойственной ей заботливостью сказала Финелла и, взяв Шарлотту под руку, поддержала ее. – Представляю, какой трудный был у тебя день. Бедное дитя. Пойдем домой, и если твоя мать перестала ныть, мы покончим со всем этим. Все равно ничего не поделаешь.
Последние слова Финеллы мгновенно вывели Шарлотту из ее странной отрешенности, и так же быстро, как необычные ощущения охватили ее, они исчезли. Лондон снова ожил вокруг нее, и ей не осталось ничего другого, кроме как в ногу с Финеллой торопливо зашагать домой.
К безрадостной жизни, к будущему без надежды на любовь.
– Я в этом не уверена, – остановившись, прошептала вслед Шарлотте пожилая женщина, продававшая цветы. – Я очень в этом сомневаюсь.
