«– Я это запишу сегодня в моём дневнике.
– Что именно?
– Что ребёнок, обжёгшись, вновь тянется к огню»
Он приехал в риэлтерское агентство, он хотел дом! Вошёл.
Она была одна, ни секретаря, никого!
Посмотрела на него.
– Здравствуйте!
Не улыбнулась.
Посмотрела внимательно, оценивающе.
– Здравствуйте.
Они всегда оценивают его, женщины, видя одно, интуитивно чувствуют другое…
Он вернулся.
Вернулся в старый проклятый город!
И что-то в нём ликовало, а что-то – умирало.
Старый одинокий город. Старый проклятый город!
Здесь он жил, по этим улицам ходил. Здесь он любил, здесь он умер.
Он остановился у кинотеатра, показывали «Amer» («Горечь») Элен Катте и Бруно Форцани.
– Горечь! – Мрачно подумал Лючио. – Горечь это – жить, и быть одному, быть не одиноким, но покинутым… Горечь!
Афиша к фильму «Amer» «плакала», на ней был красный демон любви, льющий чёрные слёзы. Горечь!
Лючио прислушался к музыке звучащей в его машине – from tokyo to honolulu «ORPHIC NIGHT».
Закурил.
Он смотрел на здание кинотеатра неотрывно, его осовременили, это здание, а он смотрел на него как на свою первую любовь – не видя возраста, не замечая «морщин»!
Лючио вспомнил ту женщину из риэлтерского агентства, вспомнил её красивую женственную фигруру, пронзительные глаза, она спросила его; вы один, и он ответил ей, да, один, и она посмотрела на него с удивлением, граничащим с изумлением.
– Я имела в виду; вы приехали без родителей?
– Они умерли.
– Как жаль!
Она сказала это без сожаления, но с пониманием.
– Вы тоже одна? Без родителей…
Усмешка на её губах.
– Целую вечность, синьор!
Дом
Дом смотрел на него, тёмными глазами, окон, смотрел. Тёмный гигант из бетона стали стекла и дерева, стоял, прячась в лесу. Лючио затаил дыхание, гигант, казалось, тоже.
– Что такое дом, – Подумал он. – Для человека? Память? Радость? Жизнь?
Лючио вышел из машины.
– Нет, – Думал он. – Дом для человека – это защита!
Он открыл двери, вошёл, огромное пространство казалось пустынным и… покинутым.
Лючио вдруг подумал, что только такой не человек как он, мог приобрести этот дом, дом, познавший великое человеческое счастье – рождение ребёнка, и самое страшное земное проклятие – его потерю!
Риэлтор сказала ему, что дом продаётся дешевле рыночной стоимости, так как владелица, лишившаяся ребёнка по странной и страшной случайности, хочет избавиться от дома.
Он подумал, – Как это свойственно людям, желать избавиться от того, что их тяготит, как будто это что-то изменит, преуменьшит горе и тоску!
Ему захотелось посмотреть на эту женщину, что покинула – бросила свой дом, великолепный дом, нужно отдать ей должное, сбежала.
– Куда ты сбежала? – Подумал он. – В какую пустыню? Каяться, или проклинать? Или всё вместе?
Лючио стало интересно, какая она, эта… мать, львица Пустыни, что возопила ко всем земным богам, за что?!
Что они ответ ей, этой погорелице, обобранной смертью до нитки? Ты не первая… из львов Эльдорадо.
Смерть и дева
Лючио смотрел на картину. Старуха и девушка. Старая женщина утешает… дитя. Девушка плачет, закрыв лицо руками – лицо старухи выражает скорбь.
Завораживающая картина. Всё человеческое и земное на одном полотне.
Старость скорбна – она знает, что человек должен всё пережить… и переживёт. Человек всегда всё переживает, такова его суть – такова воля самой Жизни. Жизнь диктует волю, Жизнь берёт своё…
Ему вдруг показалось, что эта старуха – Смерть, Смерть, что тешит Жизнь: всё вернётся, по-другому, но вернётся!
Он вновь подумал о бывшей владелице дома, кто унимает её горе? Утихомиривает его, усыпляет… Есть такой человек?
– Или ты одинока? – Подумал Лючио, ощутив не боль, а память о боли. – В своей потере…
Магазин
– Не ожидала встретить вас так скоро! – Сказала женщина, которая продала ему дом.
Лючио сказал ей неожиданно для себя самого:
– Вы ожидали меня встретить?
Она смутилась, покраснела.
Нашлась:
– Это маленький город, мистер Лакрима…
Женщина по имени Ким Су Хён смутилась.
– У вас необычная фамилия… Лакрима. Это же значит…
– «Казнь Египетская». – Закончил за неё, Лючио.
Она вновь смутилась.
– Вы кажетесь таким…
– Неповоротливым? – Невесело улыбнулся он.
– Косным.
Теперь удивился он, даже открыл рот от изумления.
– Почему?
Растерялся.
Ему даже захотелось посмотреть значение этого слова в Толковом словаре!
«Косный»!
Porca miseria!1
У неё были лучистые глаза. В эти глаза хотелось смотреть.
– Вы кажетесь молодым, но уже старым…
Ким Су Хён беззащитно улыбнулась.
– Мой ребёнок таков: он уже всё пережил и от всего устал!
– Сколько лет вашему ребёнку?
Странно, рядом с ней Лючио почувствовал себя куклой, говорящей куклой.
– Восемнадцать – лет на пять, на семь, моложе вас!
Она думает, что ему не более двадцати пяти лет… Он улыбнулся.
– Мне пора! – Спохватилась она. – Ребёнок ждёт к ужину!
Она его почему-то уколола, задела – «ребёнок ждёт»!
Лючио заглянул ей в глаза.
– Можно с вами?
Рок-звезда
Она привела домой рок-звезду! Два метра ростом, тоненький как тростинка, с шапкой чёрных мягко вьющихся волос и по-кошачьи, зелёными глазами. Глаза, вот, что выделяло его из других… мужчин. Он смотрел взглядом как будто издалека – как будто со старой картины (Су Хён даже показалось, что она видела его на какой-то картине!).
– Что вы любите? – Спросила его, она.
И он поднял голову, и посмотрел на неё.
– Люблю?
– Из еды… Есть!
– Я – анорексик…
Виноватая улыбка.
– Я ем только жидкую пищу – другую мой организм не принимает.
Одинокий больной ребёнок… У неё защемило сердце! Ей захотелось обнять своего ребёнка!
– Можно неловкий вопрос?
Он вновь посмотрел на неё, такой юный – весь в чёрном. Весь в украшениях в стиле панк/гранж.
– Можно.
Кивнул.
– Почему вы приехали сюда? Жить…
У неё была красивая кухня, кухня-гостиная с плоскими белыми фасадами, техникой из нержавеющей стали, акцентной стеной, и бежевым полом.
Уютно.
Ему тут понравилось!
В его доме такого нет… такой успокоенности.
– Я когда-то жил здесь… Очень давно!
Су Хён удивилась и простодушно сказала:
– Да? Мы тоже живём здесь очень давно… Я бы вас запомнила!
Погасшая звезда
Он улыбнулся.
Она вызывала чувство тепла. И чувство удивления.
Не хотелось уходить.
– Чем вы занимаетесь? – Спросила Су Хён. – Учитесь? Работаете?
Она им интересовалась. Ей, правда, было интересно.
– Пишу.
Странно Ким Су Хён посмотрела на него.
– Что пишете?
– Стихи.
– Прочитаете?
– «На троне он сидел,
Погасшая звезда
И свысока на мир взирал
Усталая как Смерть, звезда
А мир всё так же улыбался
Не гас и не менялся…
«Осуждение»
a-ha в его наушникаx – Мортен Харкет2 пел:
Я никогда не позволю тебе узнать,
Как болит моё разбитое сердце.
У меня есть гордость, и я знаю, как скрыть
Свою печаль и боль —
Я буду плакать под дождем.
Он тоже плакал – под дождём, без слёз, плакал. Просто захлёбывался слезами от боли и тоски.
Зачем он прочитал ей эти стихи? Он же никогда никому их не показывал!
Зачем она попросила его прочитать их? Что ей двигало? Любопытство? Или смешанные чувства так свойственные людям?!
Лючио почувствовал гнев, ужасный гнев на себя, захотелось заорать!
Он остановился – посреди улицы залитой шквалистым дождём. Издалека пахло морем, совсем рядом – курочкой из KFC…
– Даже когда ты не человек, – Вдруг подумал Лючио. – Ничто человеческое тебе не чуждо!
А он думал, что чуждо…
Лючио пошёл дальше, пряно запахло кофе – имбирно-тыквенным латте из Starbucks. Вывеска по правую руку гласила: приходите к нам, у нас тепло!
Он вновь остановился, сапоги промокли – его любимые ковбойские сапоги Ed Hardy, которые он приобрёл в Мексике на празднике Мёртвых…
«Приходите к нам, у нас тепло».
Лючио осознал, что хотел прочитать ей свои стихи… У неё тоже было тепло!
Ярость почти прошла, схлынула вместе с дождём – хорошо, что он ушёл, он бы не хотел, чтобы она увидела его таким… таким злым. И таким одиноким.
Он никогда ни с кем не сближался – не хотел, не стремился. Он боялся людей – их непредсказуемости, их… способности предавать! И, любить – их способности любить он боялся больше. Он же видел, как умирала Марьям у Креста Сына – вместе с ним, умирала!
Depeche Mode в его наушниках – король Тишины, Дэйв Гаан3 пел:
Осуждение
Знаю,
Что это такое,
Стоя здесь, с Книгой в руке,
А правда на моей стороне.
Обвинения,
Ложь,
Вынесите мне приговор,
Я не покажу никакого раскаяния,
Я буду страдать с гордостью.4