Элисон Уэйр
Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза
В сентябре ей позволили участвовать в торжествах, устроенных в Виндзоре в честь лорда Груутузе, который дал королю пристанище и оказал гостеприимство во время изгнания в Брюгге. Принцесса впервые увидела этого человека, когда отец привел его в покои королевы, где она играла в камешки и кегли с матерью и другими дамами.
– Какое приятное зрелище! – искренне восхитился отец, обращаясь к гостю, худому мужчине, одетому в блестящий алый хупеланд[9] и берет.
Тот вежливо улыбнулся и склонился, чтобы поцеловать руку королеве. Потом мужчины ушли поговорить наедине, а в покоях королевы был устроен пышный банкет, где подавали всевозможные конфеты, засахаренные фрукты и прочие сласти, о каких только могли мечтать дети. Елизавета стояла и жадно разглядывала угощения, глотая слюнки, пока дядя Риверс не оттащил ее от стола.
– Вам не следует ничего брать, пока еду не предложат нашему гостю, королю и королеве, – укоризненно произнес он, хотя в глазах у него горел лукавый огонек. – Пойдемте. Вы должны сидеть за королевским столом и вести себя наилучшим образом, моя маленькая леди принцесса.
Елизавета кротко кивнула. Он готова была сделать для дяди Риверса все.
Банкет продолжался долго, но Елизавета наслаждалась, поглощая изысканные сласти. Разговоры взрослых по большей части были ей непонятны, но она от души смеялась вместе со всеми и жадно слушала, как отец похваляется перед лордом Груутузе, описывая процесс создания в Англии двора в бургундском стиле и планы строительства новой церкви Святого Георгия в Виндзоре.
К концу вечера Елизавету стало слегка подташнивать. Ее внимание привлек соседний стол, за которым сидели флегматичный молодой герцог Бекингем и его покорная супруга Кэтрин, сестра королевы, очень красивая и гораздо моложе его. Ни для кого не было секретом отношение Бекингема к жене: он не любил ее и считал, что король принудил его жениться на женщине, уступавшей ему по статусу. Он почти не разговаривал с Кэтрин, но без умолку болтал с лордом Гастингсом и другими знатными господами за своим столом. Когда начались танцы, Бекингем пригласил Елизавету составить ему пару. Внезапно оживившись, принцесса ступила на пол, держась за его руку, и под одобрительными взглядами отца и матери станцевала басданс, ни разу не сбившись. По завершении танца Бекингем вежливо поклонился ей и проводил на место.
– Браво, Бесси! – воскликнул отец и сам повел ее по залу в круговом танце, к которому поспешили присоединиться все остальные.
Как же было весело!
Затем Елизавета и другие дамы последовали за королем с королевой, которые оказали своему гостю честь, лично проводив в отведенные ему покои. Жаль было уходить, когда дамам, и Елизавете в том числе, сказали, что пора оставить лорда Груутузе, так как он хочет принять ванну.
В ту ночь принцессе не спалось. Вечер выдался восхитительный, и ей хотелось перебирать в голове воспоминания о нем, чтобы сохранить их в памяти навсегда.
Приближалось Рождество, Елизавета с нетерпением ждала начала праздников. Они с Марией собирались разыграть в личных покоях королевы сцену появления на свет будущего Спасителя. Елизавете предстояло быть святым Иосифом, Марии выпала роль Девы, малышка Маргарет будет за младенца Иисуса, а Сесилия и Нэд, эти румяные, похожие на херувимов шаловливые дети, сыграют ангелов. Леди Бернерс помогла им с костюмами и научила петь рождественские гимны. Елизавета надеялась, что отец придет посмотреть.
– Можно я возьму Маргарет? – спросила она как-то раз на второй неделе декабря, когда они готовились к репетиции.
– Да, Бесси, – ответила леди Бернерс. – Если она еще спит, разбудите ее. Няне не понравится, если она будет куролесить полночи.
Елизавета радостно побежала в опочивальню, где находилась ее младшая сестра, и склонилась над позолоченной колыбелью. Маргарет еще спала, ее рыжая головка лежала на подушке вниз лицом. Елизавета откинула бархатное одеяльце, открыв маленькое спеленутое тельце. Маргарет не пошевелилась. Тогда Елизавета осторожно перевернула ее на спину. Губы малышки посинели, а лицо имело серый оттенок.
Что-то было не так. Елизавета выбежала в соседнюю комнату:
– Леди Бернерс, идите взгляните на Маргарет. Кажется, она заболела.
Воспитательница быстро подошла к колыбели и бросила на малышку один только взгляд.
– Нет! – воскликнула она и перекрестилась. Потом взяла на руки неподвижного ребенка, села и положила девочку к себе на колени, снова и снова растирая ей спинку. – Мистресс Уэллес, приведите королеву! – крикнула она няне принцессы. – Быстро! А вы, дети, прочь!
Елизавета выгнала брата и сестер в детскую. Сердце у нее стучало так быстро, что она с трудом успевала дышать. Девочка опустилась на пол среди груды бутафории и костюмов, пытаясь сдержать слезы, а Нэд и сестры с любопытством глядели на нее. Но сейчас придет мама. Она все исправит.
Мать появилась через пару минут и влетела в спальню. Потом Елизавета услышала ее отчаянный вопль:
– Господи помилуй, только не Маргарет!
Елизавета и Мария стояли рядом со своими плачущими родителями и смотрели, как маленький гроб опускают под алтарные плиты церкви Святого Эдуарда Исповедника в Вестминстерском аббатстве. Отец обнял одной рукой мать, которая будто оледенела – бледная, исхудавшая, в черном платье и траурном вимпле[10].
Елизавета без конца лила слезы с тех пор, как у них забрали Маргарет. Она все спрашивала, почему ее сестра умерла, но никто не знал. Малышка ничем не болела и за два часа до смерти сосала молоко.
– Даже врачи не могут этого объяснить, – сказала леди Бернерс, утирая глаза платком.
Рождество наступило и прошло, как планировалось, но радость была омрачена трагедией. Как могла Елизавета наслаждаться праздниками, когда ее отец и мать такие печальные? Детям уже не хотелось разыгрывать сцену Рождества, и никакие подарки, украшения, игры и праздничная еда не могли возместить им потерю. У Елизаветы перед глазами стояло маленькое посеревшее личико сестры, и ей от всего сердца хотелось снова, еще хотя бы один разок, подержать на руках Маргарет. Но желание это оставалось бесплодным. Какой от него прок?
В феврале 1473 года от Рождества Христова Елизавету и Марию отвели к маленькой алтарной гробнице из серого мрамора, которая находилась перед часовней Святого Эдуарда в Вестминстерском аббатстве. На ней лежала сияющая новизной медная доска, на которой Маргарет была изображена подростком.
– Что там сказано? – спросила Мария, указывая на надпись.
Отец прочел вслух:
– «Благородство и красота, изящество и нежная юность скрыты здесь, в этом ковчеге смерти». – Голос его сорвался. – Дети – бесценные сокровища. Потерять хотя бы одного ужасно.
– В сравнении с некоторыми другими семьями нам повезло, – сказала мать, – но боль все равно невыносима. Когда смерть забирает дитя, которое вы любили, растили и защищали, – это вызывает такое чувство беспомощности…
Вся в слезах, она опустилась на колени перед гробницей. Через некоторое время отец поднял ее, аббат Миллинг отслужил мессу. Елизавета сложила руки, закрыла глаза и молилась о душе Маргарет. Конечно, ее сестренка не будет долго страдать в чистилище. Она еще не успела напроказничать, благослови ее Бог.
Елизавета смотрела на нового младенца и ощущала, как ее сердце распирает от чувства любви. Он был крошечный, но полный жизни.
– Ричард, – повторила принцесса.
– Ричард, – улыбнулся отец. – Он станет герцогом Йоркским, как мой отец и его предшественники вплоть до Эдмунда Лэнгли.
– Кто такой Эдмунд Лэнгли? – спросила Елизавета.
– Основатель дома Йорков, дорогая! Твой прапрадед. Он был пятым сыном короля Эдуарда Третьего и первым герцогом Йоркским. Это гордый титул, не забывайте. И теперь носить его будет вот этот маленький рыцарь.
Король нежно прикоснулся пальцем к щеке лежавшего на руках у матери сына. Королева улыбнулась супругу:
– Теперь у вас есть кому передать власть. Вы получили двух наследников.
– Самые дорогие сокровища в моей короне! – заявил Эдуард. – Вы дали мне повод для гордости, любовь моя.
Ребенок родился раньше срока. Мать даже не успела удалиться в уединение. Семья весело проводила время в компании с городскими советниками Шрусбери, когда королева тайком положила руку на поясницу. Елизавета заметила, как она сделала это несколько раз, потом прошептала что-то на ухо королю.
– Господа, – сказал тот, вставая, – я сожалею, что вынужден прервать этот прекрасный пир, но час королевы настал раньше, чем ожидалось.
Торопливо заскребли по полу стулья, зазвучал хор прощаний, король увел детей в их покои в гостевом доме в Блэкфрайарсе. Жена шерифа поспешила за ними и сказала матери, что пошлет за повитухой. Не прошло и двух часов, как Елизавету позвали знакомиться с новым братиком. Приятно было видеть, что ее родители снова счастливы.
Как-то раз осенью королева отвела детей в пожелтевший дворцовый сад у Темзы в Вестминстере и отпустила порезвиться. Нэду было уже три года, красивый крепкий мальчик со светлыми, отливавшими серебром волосами, как у матери, и ангельским личиком. Он любил вместе с сестрами участвовать в их шумных играх и везде следовал за ними. Малыш Йорк радостно кричал им вслед, сидя на руках у няньки.
Но на этот раз мать усадила их всех, и Елизавета ужаснулась, услышав, что у Нэда будет свой двор в замке Ладлоу, неподалеку от границы с Уэльсом. Это так далеко! И он, добавила мать, хотя даже имени своего еще толком произнести не может, должен стать лорд-президентом вновь сформированного совета Уэльса и Марча. А Нэд счастливо улыбался, не понимая, что его ждет в ближайшем будущем.
– Но почему, миледи? Мы хотим, чтобы он остался здесь, – запротестовала Елизавета.
Мать улыбнулась и усадила Нэда к себе на колени.
– Потому что он должен научиться быть королем, – объяснила она и поцеловала сына в макушку. – В Ладлоу ему преподадут науку управления и объяснят, как стать добродетельным принцем. Мне и вашему отцу тоже будет грустно расставаться с Нэдом, но о нем будут хорошо заботиться, и лучшего наставника ему не найти, так как о его образовании и благополучии поручено заботиться вашему дяде Риверсу.
Елизавета вдвойне огорчилась, услышав, что останется еще и без своего элегантного, всегда изысканно одетого дядюшки. Ей нравилось смотреть, как он демонстрирует отвагу на турнирах, и слушать его рассказы о паломничествах в Рим и к святилищу святого Иакова в Компостеле. Она понимала, что в дяде есть и серьезная сторона. Он был добр, прямодушен и благочестив, а под своей дорогой одеждой в напоминание о бренности плоти носил власяницу. Он говорил Елизавете, что его самое горячее желание – отправиться в крестовый поход против неверных. Ну, теперь с этим придется повременить.
– Я сама буду членом совета принца, – говорила меж тем мать, – и мои родственники отправятся туда, чтобы служить ему. Девочки, ну что вы так приуныли? Вы не навсегда расстаетесь с Нэдом. Он будет приезжать ко двору при каждой возможности и проводить с нами все великие праздники. Не забывайте, вы сами в один прекрасный день выйдете замуж и покинете двор, вероятно, чтобы жить в другом королевстве.
Мысль была отрезвляющая и тревожная. Елизавета росла в убеждении, что однажды станет супругой короля или принца, но когда еще это случится. Как это скажется на ней, она пока не задумывалась. Тетю Маргариту отправили за границу, чтобы та вышла за герцога Бургундского, и с тех пор она в Англию не возвращалась. Перспектива никогда больше не видеть родителей, братьев и сестер, покинуть Англию со всем, что ей близко и знакомо, представлялась Елизавете ужасной. И реальность того, что это когда-нибудь произойдет, предстала пред нею во всей наготе, когда незадолго до отъезда принца в Ладлоу мать сообщила ей, что Сесилию выдадут замуж за шотландского принца Якова.
– Ему всего два года, так что до этого еще далеко, – добавила она.
– Я буду королевой? – спросила Сесилия.
– Когда принц станет королем, будете, но это случится через много лет, – ответила мать. – А пока вы будете расти здесь, и вас станут называть принцессой Шотландской.
Сесилия улыбнулась, обнажив дырку между молочными зубами. «Бедная маленькая глупышка, – подумала Елизавета, – вы бы разревелись, если бы понимали, что это означает на самом деле».
Мать повернулась к ней и Марии:
– По обычаю принцессы выходят замуж в порядке старшинства, я знаю, но Сесилию выбрали, так как по возрасту она ближе всех к принцу.
Последовала пауза, в продолжение которой королева боролась с душевной болью, и Елизавета поняла, что она вспомнила бедняжку Маргарет, которая была бы как раз ровесницей Якова.
Весной 1475 года двор находился в Виндзоре. Собралась вся семья, кроме Нэда, который был далеко, в Ладлоу. Время от времени он приезжал, но всегда ненадолго. Поэтому любимцем сестер стал маленький Йорк.
В последние недели Елизавета заметила, что отец толстеет. Он уже не был тем энергичным молодым мужчиной, который легко подбрасывал ее в воздух и кружил, взяв на руки, как в раннем детстве, больше не участвовал в спортивных развлечениях и турнирах, а вместо этого предпочитал рыбалку. Ел король очень много, вот в чем проблема. Принцесса слышала, как леди Бернерс выражала тревогу по этому поводу и порицала короля за то, что он принимает рвотное, чтобы иметь возможность снова набивать живот. Елизавету потрясли слова наставницы. Однако, поразмыслив, она поняла, что отец потакает своим слабостям во всем, с упоением предаваясь всевозможным мирским утехам: любит хорошо поесть, безудержно тратится на роскошные вещи, дорогую одежду, украшения и устраивает грандиозные праздники при дворе.
Слуги любили сплетничать о своих господах и, вероятно, думали, что дети ничего не слышат. Елизавета сделала открытие: стоит ей чуть задержаться перед дверью, прежде чем войти, или подольше постоять у цветочной клумбы, и можно узнать множество удивительных вещей. Правда, иногда она жалела, что не прошла мимо побыстрее. Сидя однажды утром в детской, пока дамы прибирались в соседней спальне, она с ужасом услышала, что ее отец не только обжора, но еще и прелюбодей, и об этом все знают.
В свои девять лет Елизавета еще не вполне понимала, что это значит. Она думала, что прелюбодей любит кого-то, помимо своей жены, но обрывки разговоров, которые она слышала, заставили ее задуматься, уж не стоит ли за этим нечто большее?
Елизавета поняла, что у ее отца есть три любовницы. Она думала, что любовница – это дама, которой рыцарь поклоняется издалека, однако это не объясняло неодобрительного тона сплетниц, который подразумевал наличие в таких отношениях чего-то непристойного. О том, кто является одной из любовниц отца, девочка догадывалась, так как слова «жена Шора» то и дело мелькали в разговорах. Елизавета видела при дворе симпатичную миниатюрную мистресс Шор. Для жены золотых дел мастера эта дама была одета слишком изысканно, гораздо лучше, чем позволяло ее положение, но самыми запоминающимися ее чертами были улыбка, смешливость и добрые глаза. Елизавета не могла постичь, как может отец любить кого-то, кроме матери, такой красавицы. Это было неправильно, но она понимала, что ему нравится в мистресс Шор. Винить мать за ненависть, которую та, по слухам, питала к этой женщине, Елизавета не могла; другие говорили, что замечать такие вещи – это ниже достоинства королевы.
Кроме того, Елизавета узнала, что ее единоутробные братья Томас и Дикон Грей составляли компанию отцу в его кутежах, что бы за этим ни стояло, хотя звучало не очень приятно. Томас был на одиннадцать лет старше ее, отец только что пожаловал ему титул маркиза Дорсета и женил на знатной наследнице, а Дикона произвел в рыцари, но разница в возрасте мешала сближению с ними Елизаветы. Ее братья, ретивые молодые люди, решительно настроенные проложить себе дорогу в этом мире, не интересовались маленькими девочками.
Влетев в бельевую кладовую в поисках чистого носового платка, Елизавета услышала, как леди Бернерс говорит мистресс Джейкс, что могущественный лорд Гастингс – партнер короля по преступлению. Заметив принцессу, женщины умолкли. Елизавета любила лорда Гастингса, верного друга отца, но было очевидно, что он не любит Вудвиллов, они с Дорсетом поссорились из-за владения какими-то землями и, как говорили, соперничали за любовь мистресс Шор.
– Она явно раздает свои милости направо и налево, – однажды пробурчала леди Бернерс.
Елизавета думала, что «милости» – это то, что выигрываешь в процессе игры. Все это были сплошные загадки.
Девочке не нравилось размышлять о таких вещах. Постоянные слухи беспокоили ее. Но еще более тревожной казалась перспектива вторжения отца во Францию. Разговоры о войне тайком велись уже какое-то время, и приготовления начались. Король пребывал в задиристом настроении и желал продолжить завоевания. Он доведет до конца работу, начатую великими королями-героями Эдуардом III и Генрихом V, и захватит французский престол. Вся Англия молилась еще об одной победе, наподобие Креси или Азенкура. Несмотря на тревогу, сердце Елизаветы полнилось восторгом, когда она слушала рассказы об этих давних баталиях.
Наконец король, уверенный в успехе, выступил в поход во главе своей армии. Лето тянулось медленно, в напряженном ожидании новостей о происходящем во Франции. Когда они пришли, это было не то, на что все надеялись.
Королевский гонец прибыл, когда Елизавета и Мария сидели с королевой в ее личных покоях и рассматривали красиво украшенную рисунками рукопись с удивительными историями про короля Артура – легендами о любви и героических подвигах. Елизавета любила эти уроки с матерью, которая внушала ей жажду знаний, а сама открыла Королевский колледж в Кембридже. Если бы только она могла быть более ласковой и снисходительной… По мере взросления старшей дочери мать ожидала от нее все более высоких стандартов в умении вести себя и держаться, чаще и резче критиковала. К счастью, Елизавета жадно ловила знания и так преуспевала в учебе, что мать иногда удостаивала ее слов похвалы, которые принцесса ценила как манну небесную.
Королева быстро вышла вместе с вестником в свой кабинет, а когда вернулась оттуда, лицо ее сияло.
– Отец ваш, король, решил заключить договор с королем Людовиком, который стремится к миру и предложил вашему отцу огромный пенсион для поощрения.
– Значит, войны не будет? – поинтересовалась Елизавета.
– Слава Господу, нет. – Мать села. – Через три дня ваш отец встречается с королем Людовиком. Мы должны молиться, чтобы они пришли к доброму согласию.
Король дома! Его дети вместе с королевой нетерпеливо наблюдали, как он, разодетый в золотой дамаст, на коне в алой попоне триумфально въезжает в пределы верхнего сторожевого пояса замка Виндзор. Эдуард тяжело спустился с седла и обнял их под радостные крики придворных.
– Договор подписан, и на таких условиях, о которых я даже не мечтал, – сказал он матери, когда все собрались в королевских покоях. – Мне нужно многое рассказать вам.
Усевшись в кресло с высокой спинкой, король приказал подать вина и марципанов, а сам откинул назад голову. В это время его шут Скоггин, известный своими шкодливыми выходками, бочком подошел к нему, встал на колени у его ног и, ухмыляясь, пробормотал:
– Собираешься рассказать королеве, до чего ты дошел во Франции?
– О, убирайся! – Король беззлобно шлепнул его рукой, а мать засмеялась резко и невесело. Отец повозился с младшими детьми, особенно с Йорком, которому было уже почти два года. Затем велел позвать леди Бернерс, чтобы та увела всех, кроме Елизаветы. – Так как то, что я должен сказать, касается вас, Бесси.
У Елизаветы в душе ничто не шевельнулось. Она спокойно сидела на своем стуле, а отец обратился к матери:
– Я встретился с Людовиком на мосту у Пикиньи, мы разговаривали сквозь деревянную решетку и утвердили условия договора. После этого был объявлен мир между Англией и Францией.
– Вы получили свой пенсион? – спросила мать.
– О да. Как уже было сказано, я извлек из этого выгоду. И, Бесси, во Франции никогда еще не было английской королевы, но, чтобы скрепить эту новую дружбу, вы должны быть помолвлены с сыном короля Людовика, прекраснейшим дофином Карлом. Когда он унаследует трон своего отца, вы станете королевой Франции. Это великая судьба, и я надеюсь, вы довольны, что я организовал для вас такой великолепный брак.
Франция? Королева Франции? Елизавета услышала, как мать радостно ахнула. Сама же она была ошарашена и немного напугана, так как замужество означало конец ее счастливой жизни в Англии и, что хуже всего, расставание с любимыми людьми. И тем не менее в глубине ее души бурлил восторг. Франция не так уж далеко, и она хотела бы однажды стать королевой.
– Я рада, отец, – запинаясь, проговорила Елизавета, – но надеюсь, я не покину вас навсегда.
– Вы отправитесь во Францию через три года, когда вам исполнится двенадцать и вы войдете в возраст, пригодный для брака. А за это время успеете свыкнуться с мыслью о замужестве.
– Это замечательная партия для вас, Бесси! – ликовала мать, сияя глазами. – Какой триумф дипломатии, милорд! На что вам пришлось согласиться, дабы вынудить старого паука пойти на это?
– Я отказался от своих притязаний на Аквитанию в пользу дофина. – Эдуард ухмыльнулся. – Пустая уступка, ведь Англия потеряла Аквитанию в последних войнах с Францией. Эта земля станет частью приданого Бесси. После вашей свадьбы, дитя, король Людовик назначит вам ежегодное содержание в шестьдесят тысяч фунтов, чтобы вы могли жить, как подобает будущей королеве Франции.
Мать разинула рот:
– Это в пятнадцать раз больше приданого, которое выделили мне вы!
Отец пожал плечами:
– Франция – гораздо более богатое королевство, любовь моя. Бесси ждет жизнь в роскоши.
Елизавета долго не могла свыкнуться с мыслью об уготованном ей блестящем будущем. К тому же три года – это долгий срок, и многое может случиться, что помешает ее браку. Принцессе отчасти даже хотелось этого, но она также ощущала легкое смятение и разочарование при мысли, что вдруг лишится такой славной перспективы.
– А какой он, этот дофин, отец? – спросила Елизавета.
– Ему пять лет, то есть он на четыре года моложе вас, но он вырастет.
– Он красивый? – поинтересовалась принцесса.
– Я его не видел, – ответил отец, – но слышал хорошие отзывы о нем. Мы пошлем за его портретом, и тогда вы сами увидите, каков он.
Елизавета не могла не наслаждаться тем, что ее стали называть «мадам дофина» и относиться к ней с почтением, как к будущей королеве Франции. Увидев новые платья по французской моде, разложенные на постели, она завизжала от восторга, а вот упорнее заниматься французским языком ей понравилось гораздо меньше.
– Вы должны говорить бегло, – настаивала мать. – Что подумает король Людовик, если мы пришлем к нему невестку, неспособную разговаривать на его языке?
Однако Елизавете французский давался с трудом, она запоминала слова, но соединять их во фразы – это было выше ее сил. Она боялась, что никогда не сможет складно изъясняться на языке будущего супруга.
– Давайте же, мадам дофина, – с укоризной говорила леди Бернерс. – Вы ничего не добьетесь, если будете таращиться в пустоту!
Мать даже больше отца радовалась грядущему браку, ее так и распирало от гордости.
– Я написала королю Людовику и спросила, желает ли он, чтобы мы прислали вас во Францию к вашему двенадцатому дню рождения или позже в том же году, – сказала она Елизавете.
Три года вдруг перестали казаться Елизавете таким уж долгим сроком, а если ее отправят за границу ко дню рождения, останется всего-то два с половиной. Внезапно она осознала, что время медленно и неуклонно иссякает. Куда бы ни пошла принцесса, с кем бы ни встретилась, она не могла отделаться от мысли, что когда-нибудь это все будет в последний раз. И Англия, эта страна, которую она любила, перестанет быть ее домом.
– Вы должны научиться вести себя как француженка, думать как они, – наставляла ее мать, – и при этом никогда не забывать об интересах Англии.
Это звучало довольно противоречиво. Елизавета не представляла, как справится с такой задачей. Но нужно выполнять свой долг, ведь ей с малых лет объясняли, чего от нее ждут.
– Королеве следует быть добродетельной, мудрой и иметь хорошие манеры, – говорила Елизавете леди Бернерс во время одного из уроков. – Ее мудрость должна проявляться в поступках, добрых делах и словах, которые она произносит. Нельзя выдавать секреты. Но нужно всегда быть смиренной и скромной.
Елизавета хорошо запомнила это наставление. Она перестала носиться по дворцу с сестрами и братом, а вместо этого сосредоточилась на том, чтобы вести себя как королева. Мадам дофина должна держаться с достоинством и двигаться по жизни со спокойной невозмутимостью, как делала ее мать.
– Берите пример с королевы! – взывала к ней леди Бернерс. – Лучшего примера вам не найти, а этот у вас прямо перед глазами.
В ноябре вдруг резко похолодало, и как раз в это время мать родила еще одну хорошенькую девочку, Анну. В королевской детской дворца Шин появилась новая няня мистресс Батлер, а Елизавету с Марией перевели в Мейденс-Холл, прекрасные покои, обустроенные в Вестминстере специально для них. Над окнами там были лепные карнизы, на стенах висели яркие гобелены, полы в главном зале были устланы турецкими коврами.
Приятно было сидеть за столом перед пылающим в камине огнем, делать уроки с леди Бернерс, заниматься вышиванием, играть в шахматы или в триктрак. Елизавета позволяла себе лелеять мысль, что никогда не покинет Англию и сможет остаться в Вестминстере, в коконе этой безопасной и приятной во всех отношениях комнаты, где она чувствовала себя по-настоящему счастливой. С Марией они очень сдружились, девочки почти одного возраста естественным образом тянулись одна к другой – вместе учились, играли, а по ночам часто забирались в одну постель, лежали в темноте и хихикали. Елизавета не хотела взрослеть. Лучше уж оставаться такой вот маленькой девочкой всегда.
За неделю до Рождества, когда сестры готовили новогодние подарки из кучи обрезков тканей и лент, к ним вошла леди Бернерс с корзиной всякой всячины – каймы, пуговиц и каких-то блестящих побрякушек.
– Можете использовать это, – сказала она. – Ваша матушка королева собрала это для вас. Тут…
И вдруг леди Бернерс внезапно рухнула на пол, выронила корзину, и все ее содержимое разлетелось по полу.
– Леди Бернерс? – Елизавета подскочила и бросилась к ней, упала на колени рядом. – Леди Бернерс, вставайте! Что случилось? О Мария, она не просыпается! – Девочка тормошила свою наставницу.
Мария тоже встала на колени, обе девочки вглядывались в любимое лицо, которое теперь выглядело искаженным, как будто перекосилось на одну сторону. Леди Бернерс дышала, но была без сознания.
Вся в смятении, Елизавета кликнула своих служанок, которые прибежали из спальни и испуганно уставились на распростертую посреди комнаты фигуру.
– Приведите помощь! – крикнула принцесса. – Быстро!
Доктор Сирего, личный врач королевы, срочно явился на зов, и мать, только что вставшая после родов, спешно пришла вслед за ним.
– О нет, – сказала она, бросив один только взгляд на лежавшую навзничь воспитательницу своих дочерей. – Пойдемте, девочки, пусть доктор осмотрит леди Бернерс. – Она взяла принцесс за руки.
Доктор Сирего опустился на колени, его смуглое лицо выражало сильную тревогу. Наконец он поднял взгляд:
– Я ничего не могу сделать, ваша милость. Бедная женщина уже с Господом.
Девочки рыдали часами. Никакие слова не могли их утешить. Ведь сколько Елизавета себя помнила, леди Бернерс всегда была рядом – любящая, заботливая, способная ободрить, а теперь ее нет, и в мире юных принцесс образовалась огромная, зияющая пустотой дыра. Мать старалась как могла успокоить дочерей, но она не могла заменить воспитательницу, ведь за исключением давно минувшего времени, проведенного в монастыре, она никогда не заботилась о дочерях изо дня в день, не утешала в их детских горестях, как делала леди Бернерс. И теперь заботу о принцессах, пока не найдут новую леди-наставницу, взяла на себя Агнес Батлер. Елизавете нравилась эта розовощекая женщина, но она не могла восполнить утрату леди Бернерс, и девочка с печалью думала про себя: жизнь никогда уже не будет прежней.
Глава 4
1476–1478 годы
В Новый, 1476 год отец повел свою семью посмотреть новый печатный пресс господина Кекстона в его мастерской недалеко от Вестминстерского аббатства. Дядя Риверс рассказывал им про Кекстона, который опубликовал религиозный труд в собственном переводе: «Мудрые мысли и высказывания философов»; это издание стало первой печатной книгой, выпущенной в Англии. Теперь отец покровительствовал Кекстону. Елизавета стояла рядом с гигантским прессом и увлеченно наблюдала, как мастер составляет металлические буквы, покрывает их чернилами и делает оттиск на бумаге. Он работал так споро, так ловко.
– Замечательно, что теперь, благодаря этому процессу, обучение по книгам может распространиться с отменной быстротой, – заметил отец. – За день можно напечатать много копий, тогда как переписывание манускриптов занимает месяцы.
– Мастер Кекстон, я хочу поручить вам издание нескольких книг, – сказала мать. – Вы напечатаете их для меня?
– Это будет большой честью, ваша милость. – Красивый седобородый печатник поклонился.
– Думаю, первой станет история Трои, а второй – «Ясон и золотое руно», – продолжила королева.
– Я к услугам вашей милости. – Кекстон улыбнулся.
Елизавета бродила по мастерской. Она прошла мимо лорда Гастингса, который стоял в углу, увлеченный разговором с приехавшим ко двору дядей Лайонелом. Принцесса остановилась немного поодаль и стала рассматривать выложенные на стол новые книги. Мужчины беседовали тихо, но не слишком.
– Он живет в Амбуазе, вдали от отцовского двора, потому что слаб здоровьем, – услышала принцесса слова Гастингса. – Я предупреждал короля: у мальчика, вероятно, хороший нрав, но он мал ростом, тщедушен телом и скуден умом. Некоторые считают, что он слишком глуп и не может быть королем. Какой из него муж?
Елизавета обмерла. Неужели они говорят о дофине? Мал ростом… тщедушен… глуп? Нет! Не может быть.
– Хотя это великолепная партия, – заметил дядя Лайонел; он был крайне целеустремлен в своей амбициозности, как и остальная родня матери.
– Да, но вы пожелали бы такой участи собственной дочери?
– Бесси знает свой долг. Корона Франции компенсирует недостатки ее супруга, – едва слышно проговорил дядя Лайонел.
Елизавета услышала достаточно. Знал ли обо всем этом отец, когда соглашался на ее помолвку? Разумеется, он не пошел бы на это, если бы знал.
