0
Жёлтые цветы, с них всё началось. Едва я увидела тревожные жёлтые цветы в ее руках, как тут же в голове что-то щёлкнуло. Кем она была? Героиней романа или безнадёжной фантазёркой? Хотя нет, погодите.
Все началось с моей депрессии, граничащей с агорафобией, с сотой попытки написать пьесу и того, о чем Дэвид Гилмор и Рождер Уотерс создали песню «comfortably numb». А потом в моей жизни появился сайт «единое поле». Я садилась за ноутбук и листала анкеты, прикидывая, куда могла бы отправиться. Нидерланды? Аргентина? Вьетнам? Огромные дома, виды на лучшие места, новые знакомства – перспективы как в туристической брошюре и всё это доступно по щелчку пальцев. Стоит только захотеть.
Прошло несколько дней, мне пришло четыре письма – два от мужчин из Центральной Азии, одно от девушки из Петербурга и ещё одно от женщины средних лет откуда-то из Сибири. Все четверо были не тем, что я ожидала увидеть в папке откликов. На неопределённый срок я давала крышу над головой незнакомому человеку, и он должен как минимум вызывать у меня симпатию. В идеале – удовлетворить смутное предчувствие, что этот шаг изменит мою жизнь.
И вот спустя месяц бессмысленных ответов в духе «извините, Вы мне не подходите» я натыкаюсь на её письмо. То самое письмо.
1
Арлин прилетела из Парижа спустя два часа.
На ней чёрное кашемировое пальто с тонким поясом, в тонких фарфоровых пальцах букет жёлтых цветов. От нее пахнет дождём, круассанами и туманом.
– Крокусы из моего сада.
Она протягивает мне букет. На тонких губах играет лёгкая улыбка.
– Ещё я приготовила булочки, но все съела во время полета.
– Что-нибудь придумаем.
Арлин входит в квартиру, снимает туфли и становится на голову ниже меня. Мы проходим на кухню, с планшета на холодильнике я выбираю ресторан и показываю Арлин меню. Мы останавливаемся на пицце, сырной тарелке и двух бутылках вина. Через пятнадцать минут окно для приема заказов требовательно начинает пищать, я открываю створку и выгружаю продукты на стол.
Арлин уже успела переодеться с дороги, она сидит на барном стуле, подогнув под себя одну ногу и посасывает виноградинку.
– Почему Москва? – задаю я самый банальный вопрос, который, наверное, каждый хозяин в любом городе мира задаёт своему гостю. Несколько секунд Арлин молчит, и я уже решаю повторить вопрос – иногда наушники зависают и не успевают синхронизировать речь с переводом, но, видимо, не в этот раз – с напускной небрежностью Арлин улыбается и пожимает плечом.
– Ты всё равно не поверишь. Поэтому отвечу банальностями: а) я никогда здесь не была и б) всегда мечтала сюда попасть.
Я раскладываю пиццу по тарелкам, кружочки пепперони выглядят как рваные раны в тончайшем кружеве моцареллового гноя. Арлин находит штопор в выдвижном ящике и старательно выкручивает пробку из бутылки.
– Пахнет вкусно, – она принюхивается к горлышку и показывает большой палец. Рукав свитера немного приподнимается – достаточно, чтобы я успела заметить то, что он скрывает.
Достаю из морозилки фужеры, вино льётся жидкой кровью, смешивается с холодным дымом, становится частью нас.
– За встречу, – Арлин салютует, звон наших фужеров – разбивающиеся о мостовую льдинки. – Я впервые в квартире на таком высоком этаже.
– Раньше я жила на пятидесятом, но потом пришлось переехать из-за воздушного транспорта, – я взмахиваю в сторону окна, предлагая ознакомиться с видом. Арлин подходит к окну, встаёт на цыпочки и изучает здание МГУ – в свете зимнего заката он похож на фигурку, вырезанную из спичечного коробка. Под нами снуют «уберы» и мигают неоновые рекламы.
Я наливаю нам ещё по одному фужеру. Мы смотрим на нетронутую пиццу с одинаковой смесью неприязни и голода. Первой сдаётся Арлин, она закрывает глаза и откусывает половину куска.