Эли Ро
Тот, кто срывает цветы
Глава 15
Его мишени
1
Голосовые сообщения – совершенно прекрасная вещь. Можно слушать их, не чувствуя вину за то, что не участвуешь в разговоре. Я положил телефон рядом с собой и нажал на кнопку. «Лео, пожалуйста, если ты здесь, то перезвони мне. Ты в порядке? Если не хочешь разговаривать, то так и скажи. Я же пойму. Просто дай знать, что ты в безопасности». Сообщение закончилось. Наступила тишина. Я переслушал его еще раз. Мона ждала ответа, но я не спешил. Мне не хотелось врать ей, но и правду я был говорить не готов. Я не был в порядке. Я не был в безопасности.
Новость о том, что в Польше было найдено тело Вальтера Ванденберга уже облетела всю Германию два дня назад. Судебно-медицинская экспертиза подтвердила, что останки тела, захороненного на кладбище в Кросно, действительно принадлежат Ванденбергу. С тех пор по новостным каналам беспрерывно мелькало лицо серийного убийцы. Я выключил телевизор после того, как услышал свое имя по одному из каналов. «Лео Ветцель, сын известного психотерапевта, оказался единственным выжившим после встречи с этим монстром…»
Несколько часов в тишине. Бесполезные попытки успокоиться. От перенапряжения у меня ломило суставы. Я слонялся по квартире, метался из стороны в сторону, не в силах найти себе места. Отца дома не было – он уехал на встречу с Самуэлем и Торваллем. Компанию мне составлял Оскар, беспокойно следовавший за мной из комнаты в комнату. Мне хотелось запереться, отгородиться от всех и каждого. Я чувствовал себя чьей-то добычей, легкой мишенью.
Кто мог сотворить такое? Кто мог безжалостно расправиться со всеми этими девушками? Зачем кому-то выдавать себя за Ванденберга? Кто-то оставил на моей постели каллы. Кто-то звонил мне по ночам. Кто-то написал это послание. «Золотые рыбки быстро умирают». Чья-то гнусная игра. Зачем? Для чего?
Я вытряхнул на ладонь несколько таблеток и закинул их в рот, запил водой из-под крана. Меня снова сотрясала дрожь. Сигареты кончились, но я не мог заставить себя выйти на улицу. Мне нужно было отвлечься, но не выходило. Я больше не мог спать. Болезнь практически прошла, а вместе с ней почти исчезала и сонливость.
Я устроился в спальне отца. Занавесил шторы. Комната погрузилась в полумрак. Бессмыслица. Происходящее – след из хлебных крошек, который кто-то оставил специально для меня. Охота. Кто мог быть охотником? Кто вел меня за собой сквозь темный лес, полный призрачных теней? Всю свою жизнь я был зациклен на Вальтере Ванденберге, поэтому я не усомнился, что это он, когда все началось снова. Подражателю удалось провести всех, включая опытных детективов и моего отца.
Подражатель. Ученик? Нет, не то. Кто-то, кому хотелось примерить на себя чужое лицо? Маску. Кто носит маски? Все это вымысел. Ерунда. Чушь. Кому-то хотелось занять место Ванденберга, слиться с ним, стать одним целым. Держать всех в страхе. Или только меня? Не могло же быть так, чтобы все это затевалось лишь ради меня одного? Золотые рыбки. Аквариум. Замкнутое пространство – нечем дышать. Попытка выбраться. Попытка спастись. Колыбель из лепестков. Какой смысл вкладывал в это подражатель? Он мог где-то ошибиться. Должно было быть что-то – какой-то просчет. Хотя бы один.
Я лег на подушку и уставился в потолок. Нет ни отпечатка, ни любого другого следа. Нет ни единой зацепки. А что если что-то было? Что если кто-то просто уничтожил все улики? Подражатель мог быть ближе, чем я думал. Я мог доверять ему. Он мог работать в полиции. Это удобно – быть в курсе всех новостей, что касаются расследования. В моем окружении был только один человек, который работал в полиции и всегда был рядом.
У меня вспотели ладони. Мог ли Байер?.. Я зажмурился. Что я вообще знал о нем? Достаточно молод, но уже так успешен. Недавно развелся с женой, которая ему изменяла. Могло ли предательство близкого человека толкнуть на убийства других женщин? Но какого черта нужно изображать из себя Ванденберга? Чтобы отвести подозрения? Удобно. Сердце забилось чаще. Я попытался вспомнить, когда Байер проболтался мне об изменах жены. После первого убийства? Он мог знать и раньше. Он мог притворяться. Люди всегда, не задумываясь, доверяют полицейским и врачам. Байер мог воспользоваться своим положением. Он мог заметать за собой улики, потому что всегда был в курсе расследования.
Но зачем ему я? Нет, что-то не так. Это не то. Я был лишним звеном в цепочке. Вся картина рушилась. Байер, черт возьми. У него могли быть и другие мотивы, о которых я не подозревал. Давние счеты с моим отцом? Ненависть? Зависть? Старые обиды? Я бы заметил, если бы что-то в их общении было не так.
Я закрыл глаза, мысленно возвращаясь в тот день, когда Самуэль Байер впервые переступил порог нашей квартиры. Все было в порядке. Никакого напряжения. Это могло быть притворством. Игрой на публику из двух человек. Обманом. Иллюзией. Байер мог быть первоклассным лжецом. Я сел на кровати и обхватил себя руками за плечи. Три девушки. Есть ли какая-то связь между ними и Самуэлем? Что если это он изменял жене, а не наоборот? Нет, нет, нет. Слишком просто. Это что-то другое, что-то более глубокое.
Я поднялся на ноги и заходил по комнате. Вряд ли Байер был убийцей. Пусть некоторые совпадения и были, но я чувствовал, что это не он. Мне просто хотелось быстрее во всем разобраться, поэтому мой мозг сам додумывал детали, которые помогали выстраивать идеальную картинку. Золотые рыбки. Кто мог знать о золотых рыбках? Ведь не так обязательно иметь доступ к материалам дела, чтобы узнать об этом. Можно было поднять старые статьи, просмотреть выпуски новостей. Снова не то. Слишком большой круг подозреваемых. А говорили ли об этом в новостях? Я был уверен, что непременно. Ведь на этот раз сказали.
Но говорили ли тогда?
Я вытащил из кармана телефон, нашел в списке контактов Байера и позвонил ему. Он мгновенно взял трубку.
– Лео? Что такое? У тебя все в порядке?
– Да, – ответил я. – У меня один вопрос.
– Это срочно?
– Да. Ты не знаешь… – я чуть замялся, – про золотых рыбок говорили по новостям, когда Ванденберг сбежал из тюрьмы?
– Что-что? Подожди. Я плохо тебя слышу. Секунду.
На том конце послышался какой-то шум, чьи-то голоса, но хлопнула дверь, и все быстро стихло.
– Что ты спрашивал? Что-то насчет золотых рыбок?
Я повторил вопрос.
– О чем ты говоришь? – удивленно спросил Байер. – Ты что-то путаешь, потому что…
– Я ничего не путаю, Самуэль. В тот день, когда Ванденберг сбежал, он ударил меня по голове и сказал, что золотые рыбки быстро умирают.
– Подожди, – резко прервал меня Байер. – Черт возьми, откуда это вообще взялось?
– В смысле?
– Откуда это взялось?
– Я не понимаю…
Байер тяжело перевел дыхание.
– Я изучил все материалы дела по Ванденбергу, но ни разу не встретил упоминания о чертовых золотых рыбках, а теперь ты говоришь, что уже слышал эту фразу?
Я перестал дышать. Меня бросило в жар.
– Кому ты об этом рассказывал, Лео? Кто еще об этом знает?
– Я…
– Я сейчас приеду, слышишь? Я приеду, и ты мне все расскажешь.
2
Как так вышло, что такой важный факт стерся из моей памяти? Я забыл напрочь, что никогда не рассказывал полиции о том, что Ванденберг говорил мне о золотых рыбках. Этого не было нигде – ни в газетах, ни в новостях, ни в материалах дела. Я даже отцу об этом не рассказал во время своей короткой исповеди, потому что думал – он и так знает.
Мы собрались в нашей гостиной вчетвером – я, отец, Самуэль и Торвалль. Последний внимательно изучал содержимое красной папки – мои детские показания.
– Тут ничего нет, – мрачно заметил он.
Самуэль нервно выдохнул и посмотрел на меня. Он был встревожен и все время двигался – шагал по комнате, отбрасывал ладонью волосы со лба, барабанил пальцами по бедру.
– Постарайся вспомнить, – осторожно сказал Байер, – Постарайся вспомнить каждого, кто мог знать об этом. Это наш шанс.
Отец сел рядом и положил ладонь мне на плечо. В комнате повисла тишина – такая тяжелая, что я ощутил головокружение. На улице успело стемнеть, и только хрупкий свет ночника освещал пространство.
Ночник. Я долгое время не мог засыпать без света. Мне чудились кошмары, в которых Ванденберг приходил за мной.
За тобой кто-то гонится?
Да. Он идет за мной. След в след.
Хочешь зайти на кофе?
Голос. Я хорошо знал его. Этот голос. Он был теплым и приветливым. Он обволакивал, защищая от неприятностей. Он мог помочь. Мог исцелить. В тот тревожный день он был рядом – подхватил меня, чтобы я смог почувствовать себя в безопасности.
Ты знал, что отец Альберта Де Сальво часто избивал его?90 А мать Чарльза Мэнсона91 как-то продала сына за кружку пива? Кто же все-таки был Джеком-Потрошителем?
Плечо к плечу. Кружки с горьким кофе. Газировка. Работающий в ночной тишине принтер.
Лучше знать, что у них в головах, верно?
Тяжелая папка, набитая вырезками из журналов и распечатками. Страницы в заметках. Красный маркер. Волнистые линии и знаки вопроса. Имена на полях.
Я быстро увлекаюсь. Находишь что-то, что нравится, а потом у тебя щелкает в голове, и ты больше не принадлежишь себе.
Ты больше не принадлежишь себе.
Знаешь, какой первый признак лисьего бешенства? Они совсем перестают бояться людей.
Я почувствовал тошноту и откинул голову на спинку дивана. Это было в тот день, когда я не пошел в школу. Много-много лет назад. Я столкнулся с ним около подъезда, а потом рассказал все, ничего не утаивая. Он выслушал меня, сказал, что понимает. И мне стало легче.
– Ты что-то вспомнил? – спросил отец.
Я ничего ему не ответил.
Это другая сторона свободы. Ее худшая сторона, но привлекательная.
Свобода. Возможность отнять чужую жизнь. Убийство. Три молодые девушки. Я сжал ладонь в кулак. Короткие ногти впились в кожу.
– Я рассказал ему все, – прошептал я, уставившись перед собой. – Только ему.
– Кому? – рявкнул Торвалль.
Байер быстро вскинул руку, призывая его замолчать.
– Кому ты все рассказал? – спокойно спросил отец.
Я с трудном проглотил ком в горле и беспомощно посмотрел на отца.
– Альвину.
Он застыл.
– Альвину?
– Да.
Байер быстро достал телефон и положил его на кофейный столик. Он включил диктофон. Запись пошла.
– Кто такой Альвин?
– Наш сосед сверху, – сказал отец. – Альвин Фосс, – он внимательно посмотрел на меня. – Ты уверен, что больше никому не рассказывал?
Еще был Ойген. Я запросто мог проболтаться ему, когда мы пили вместе, и теперь не помнить этого. Я не был уверен, что он вообще запомнил бы такие мелочи, если бы даже услышал. Нет. Я даже не думал о том, что это мог быть он.
– Больше никому.
Альвин. Я не мог в это поверить. Я отказывался принимать это.
– Я знаю, что говорить о таком сложно, но расскажи, пожалуйста, больше о вашем общении. Мы можем и ошибаться. Я буду только рад, если твой друг окажется вне подозрений, – сказал Байер. – Нам нужна твоя помощь.
– Мне нужно умыться.
Я быстро поднялся с дивана и на ватных ногах добрался до ванной. Я заперся на несколько минут, стараясь немного успокоить сердце, которое билось с такой силой, что становилось больно дышать. Я умылся и взглянул на себя в зеркало. Точь-в-точь загнанный зверь. Нет, я не выбирал такую правду. В тот момент, оставшись наедине с самим собой, я молил, чтобы все это было моей страшной ошибкой. Альвин. Альвин Фосс. Широкая улыбка. Идеально выглаженные рубашки. Чистый смех. Он был моим другом слишком долго, чтобы я мог поверить в то, что он способен совершить убийство.
Моя новая квартира. Мы вместе искали для меня квартиру. Альвин часто бывал у меня в гостях. Ему бы не составило труда сделать копию ключа, чтобы потом проникнуть внутрь и оставить цветы на моей постели. Цветы с могилы моей матери. Каллы, которые нашли рядом с телом одной из убитых девушек. Альвин хорошо знал, что это любимые цветы моей матери.
В дверь постучали.
– Ты там в порядке?
Это был отец.
– Сейчас выхожу.
Я вытер лицо полотенцем и отрыл дверь.
– Давай закончим с этим.
Я кивнул, и мы вместе вернулись в гостиную, где нас ждали Самуэль и Торвалль. Следующие два часа мне задавали вопросы, а я старался отвечать на них. Детективов интересовало все: где мы познакомились? о чем обычно говорили? как проводили время? заметил ли я странности в поведении Альвина? было ли что-то, что пугало меня?
Я плохо помнил наше знакомство. Мне было лет пять, когда Фоссы переехали в наш дом. Какое-то время мы совсем не общались, но вскоре мама и Шарлотта нашли общий язык, поэтому Фоссы стали желанными гостями у нас дома.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что вам нравилось изучать серийных убийц? – спросил Байер.
Я поджал губы и взглянул на отца. Мне было неловко говорить о таком в его присутствии, но выбора у меня не было.
– После того, как все случилось… – к этому моменту я уже признался детективам, что Ванденберг сбежал по моей вине, – я стал читать много статей о Ванденберге. Мне казалось, что так я буду в безопасности. Я не знаю. Просто так мне было легче. Потом я рассказал все Альвину, и он тоже заинтересовался. Ну, я имею в виду…
Я не нашелся, что сказать, поэтому замолчал.
– Все хорошо, – терпеливо сказал Байер. – Продолжай.
Я выпил немного воды из стакана, который стоял на подлокотнике.
– Как-то само собой вышло так, что вскоре мы начали читать не только о Ванденберге. Мы заинтересовались похожими историями. Читали о серийных убийцах, распечатывали разные факты, но мне казалось, что мы занимаемся чем-то… не знаю. Это казалось просто таким… хобби?
– Хобби, – громко фыркнул Торвалль. – Интересно.
Я не обратил на него внимания и продолжил говорить дальше.
– Мы смотрели документальные фильмы, делились своими мыслями и… это было безобидно. Может, у нас и была небольшая одержимость, но мы не делали ничего страшного. Никто из нас никогда не хотел повторять все то, что делали все эти люди. Ну… я не хотел. А потом Альвин уехал учиться в Берлин, и все это прекратилось.
– Его мать все еще живет здесь?
– Да.
– А где его отец?
– Они с Шарлоттой развелись, – за меня ответил отец.
– По какой причине?
Отец вздохнул.
– Насколько я могу судить, он был не особо приятным человеком.
– В чем это проявлялось?
– Шарлотта как-то рассказывала, что ее бывший муж любил выпить и иногда поднимал руку на нее и Альвина. Когда они переехали в наш дом, то Шарлотта уже была в разводе. Альвину тогда было лет восемь или девять.
Байер несколько раз кивнул, склонился над блокнотом и что-то быстро туда записал.
– Мне нужно сделать пару звонков, – сказал он, выходя из комнаты.
Я чувствовал себя выжатым после разговора. Я все еще не верил в реальность происходящего. Было сложно представить, что Альвин на самом деле окажется подражателем Ванденберга. Зачем ему это? Какой мотив? Причем здесь я?
– Заварить чай? – спросил отец.
Торвалль кивнул, и отец скрылся на кухне.
Мне не хотелось оставаться наедине с детективом, но сбежать я не мог. Торвалль сверлил меня взглядом и явно что-то хотел сказать.
– Улики косвенные, – сухо произнес он. – Дело дрянь.
Я посмотрел на него.
– Вы не можете его допросить?
– Мы можем спугнуть его, если проявим к нему какой-то интерес. Нужно действовать аккуратно. Одних твоих слов недостаточно для того, чтобы обвинить его.
– И что делать? Просто ждать?
Торвалль достал из нагрудного кармана сигареты и закурил, сохраняя скорбное молчание. Я опустил взгляд в пол, чтобы как-то унять головокружение.
В комнату зашел Байер.
– Сейчас ничего нельзя сделать? – спросил я. – Если это действительно Альвин.
– Я думаю, что должно что-то быть.
– Мы живем не в сказке, Самуэль, – прошипел Торвалль, выдыхая дым.
– Лео, ты знаешь его лучше всех. Есть ли что-то, что может нам помочь? – спросил Байер.
С кухни вернулся отец с двумя кружками чая для детективов. Он снова сел рядом, сжал мою руку, и стало немного легче.
Мне казалось, что я предаю друга. Я не мог быть уверен в том, что Альвин совершил все эти убийства, но и в обратном убежден не был. Я попытался собраться с мыслями, чтобы сделать то, о чем просил Самуэль. Было ли что-то, что могло помочь? Было ли что-то…
Чему ты принадлежишь, Альвин? Что способно тебя увлечь? Музыка. Фотография. Убийства?
– Он фотограф, – тихо сказал я. – Очень любит фотографировать. Я думаю, что… Это может быть зацепкой? Мы можем проверить? Я хочу сказать, что он мог снимать, когда…
– Отлично! – похвалил меня Байер с таким видом, словно уже раскрыл дело. – Хорошая работа.
– Только у нас пока ничего нет, – заметил Торвалль.
– Это не проблема, – Байер вновь повернулся ко мне. – Альвин сейчас дома?
Я посмотрел на часы.
– Не знаю. Он собирался снимать сегодня. Мог уже вернуться.
– Ты можешь подняться к нему? Если дома окажется только его мать, то получится зайти к нему в комнату под каким-нибудь предлогом?
– Да, – я уверенно кивнул, – а если он уже вернулся, то скажу, что просто так зашел.
– Осмотрись там. Ищи то, что может оказаться зацепкой. Не зацикливайся только на фотографиях, – наставлял меня Байер.
Все происходило в замедленной съемке. Я поднялся с дивана, допил воду из стакана маленькими глотками, ощутил, как неприятно она стекает вниз по горлу. Отец провел ладонью по моим волосам.
– Все в порядке, – сказал он. – Если даже это Альвин, то он не знает, что ты его подозреваешь, верно? Просто поднимись к ним в квартиру и постарайся найти что-то важное. Только не медли слишком сильно. Если ты ничего не найдешь, то это ничего. Сразу уходи.
Я рассеяно кивнул.
Альвин был моим другом. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он был не причастен к происходящему безумию.
3
Я несколько минут мялся на лестничной площадке. Я стоял перед дверью Фоссов не в силах нажать на звонок. Мною овладела тревога. Я закрыл глаза и досчитал до пяти, но это не помогло мне расслабиться. Тогда я подумал о всех убитых девушках. Они заслужили, чтобы их убийца понес наказание. Убийца. У меня по спине пробежали мурашки. Еще ничего неизвестно. Все может быть иначе.
Я сделал шаг вперед и надавил пальцем на звонок. Вскоре дверь открылась. На пороге стояла Шарлотта.
– Здравствуй, дорогой, – сказала она, улыбаясь мне со всей теплотой. – Ты к Альвину? Его еще нет дома, но ты можешь подождать его.
Она отошла в сторону, впуская меня в квартиру.
– Ты все еще болеешь? – спросила она с тревогой. – Такой бледный.
Я кивнул.
– Почти выздоровел. Просто слабость осталась. Я вообще-то зашел, чтобы забрать «Зеленая милю».
Шарлотта снова улыбнулась.
– А, проходи-проходи. Я вроде бы видела ее у Альвина на подоконнике.
– Спасибо.
Я принюхался.
– Очень вкусно пахнет.
– Я готовлю печенье, – сказала Шарлотта, покосившись на кухню. – Давай я тебе положу. Оно почти готово.
– Было бы здорово, – согласился я, а потом коротко усмехнулся. – Альвину меньше достанется.
Шарлотта подмигнула мне и скрылась на кухне, а я направился в комнату Альвина – место, которое служило мне хорошим приютом в детстве. Книга действительно лежала на подоконнике, но я сунул ее в ящик стола на тот случай, если Шарлотта увидит, как я роюсь в вещах ее сына.
Я всегда думал, что обрабатывать пленку дома чудовищно сложно. Важно не передержать ее в растворе, потому что в таком случае она пойдет пятнами и испортится.
Диалоги из прошлого. Пленка. Нужно найти пленку. Или фотографии. Нужно найти хоть что-то. Я начал открывать шкафчики и изучать их содержимое. Книги. Музыкальные пластинки. Бейсбольная перчатка. Снова книги. Какие-то тетради и заметки в них. Я перелистал пару наугад, но ничего примечательного не заметил. Лекции из университета. Какие-то учебники по фотографии. На мгновение я остановился, чтобы унять дрожь в руках. У меня было не так уж много времени. Я глубоко вдохнул и выдохнул. Если бы я хотел что-то спрятать, то как бы я действовал? Это не сработало. Я осмотрел шкаф, в котором мы когда-то прятали папку с вырезками, но там ничего не обнаружилось. Провел рукой под матрасом, но тоже пусто. На кухне сработал таймер на плите. Шарлотта скоро закончит. Драгоценное время стремительно заканчивалось.
Я еще раз осмотрел комнату, стараясь поставить себя на место Альвина. Я столько лет прятал пистолет. Если бы мне нужно было спрятать что-то здесь, то как бы я действовал? Полка с книгами. Что-то между страниц? Слишком очевидно. Любой может найти. Мой взгляд упал на ровный ряд пластинок в конвертах. Я быстро подошел к ним и стал проверять содержимое.
Я не ожидал, что угадаю. Не ожидал, что мне улыбнется удача. В одном из конвертов не оказалось пластинки. Вместо нее мне на ладонь выпали фотографии и небольшой кусок пленки. Несколько секунд я просто смотрел на нее, потом спрятал в карман и принялся рассматривать фотографии. Их было не слишком много – около дюжины или чуть больше. Я судорожно перевел дыхание и начал рассматривать снимки. Они были странными. Никто их людей не позировал. Альвин снимал толпу. Или кого-то в толпе. Фотографии были неаккуратными, даже смазанными, не слишком четкими. Все они были черно-белого цвета. Всех их объединяла одна странность. Каждый человек был обведен красным маркером. Девушки и юноши. Мужчины и женщины. Старики. Даже дети. Некоторые лица были заштрихованы. У некоторых были закрашены только глаза.
Я пошатнулся, кое-как достал телефон и сделал несколько снимков, затем сложил фотографии обратно в конверт и поставил к остальным пластинкам. Забрал книгу и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
– Нашел, что искал, милый? – ласково спросила Шарлотта, складывая печенье в пакет.
– Да. Спасибо.
– Ты в порядке? – она чуть нахмурилась.
– Да. Думаю, просто температура поднялась опять. Я лучше пойду.
– Ты пьешь лекарства?
– Конечно.
– Выздоравливай, – она протянула мне пакет с печеньем. – Передавай отцу привет.
Я постарался выдавить из себя улыбку.
4
Байер внимательно вглядывался в экран компьютера, куда я скинул сделанные снимки. Он почти не дышал, разглядывая черно-белых людей. Многих Альвину удалось заснять с близкого расстояния, но все они смотрели в другую сторону, не догадываясь о том, что их снимают.
– Какого черта? – медленно спросил Байер. – Какого черта он делал?
– Этот парень ненормальный, – бросил Торвалль, тоже рассматривая изображения. – Ты что-то можешь сказать насчет этого?
– Я?
– Это же ваше хобби, – едко заметил Торвалль.
Я раздраженно выдохнул.
– Понятия не имею, что Альвин хотел этим показать, – ответил я, не скрывая злости.
– Нам пора, – резко сказал Байер, обрывая нашу перепалку. – Нужно быстрее проявить пленку. Пока он ее не хватился.
Через несколько минут мы с отцом остались одни. Я сел на кровать и закрыл лицо руками. Отец, не говоря ни слова, опустился рядом и прижал меня к себе. Я долго сидел с закрытыми глазами, стараясь подавить подступающую истерику. Отец медленно гладил меня по спине.
– Я никогда не… Я и подумать не мог, что все будет так…
– Я знаю, Лео, я знаю, – тихо ответил он.
– Это не может быть Альвин. Он просто не мог всего этого сделать. Как такое возможно? Я… не понимаю.
– Мне жаль.
Я ткнулся лицом ему в плечо, не чувствуя ничего, кроме горечи и растерянности. Я до последнего отказывался верить в том, что один из моих лучших друзей мог занять место Ванденберга и оказаться убийцей.
– Почему это произошло? – хрипло спросил я. – Почему он…
– Я не знаю. Давай дождемся завтрашнего дня. Я думаю, что скоро мы получим ответы на все вопросы.
Я ничего не ответил и поднял взгляд в потолок.
– Как ты думаешь… есть возможность, что Альвин этого не делал?
– Всегда есть презумпция невиновности. Я не могу тебе ничего сказать по этому поводу. Слишком много фактов против, но ведь все имеют свойство ошибаться, верно?
Вскоре я вернулся к компьютеру, чтобы еще раз изучить фотографии. Они все были сделаны неподалеку. Я часто ходил по этим улицам – и раньше, и теперь. Парк возле дома. Кофейня. Пересечение дорог. Я снова взглянул на людей. Маленький мальчик с закрашенными глазами держал за руку отца, чье лицо было невозможно рассмотреть – оно все было заштриховано красным. Девушка в платье. Ее Альвин просто обвел в овал. Юноши с сигаретами в руках – тоже полностью заштрихованы.
Замечал ли я какие-нибудь странности в поведении Альвина? Нет, никогда раньше. Ничего странного. Ничего пугающего. Он был совершенно нормальным, но ведь и Тед Банди был успешным студентом юрфака, за которым восторженно наблюдали девушки. Джеффри Дамер был молчаливым и скромным – он производил впечатление тихони, а не маньяка.
Или звонки все же были? Маниакальная одержимость чужими убийствами. Что? Хочешь посмотреть фильм, Лео? Может, лучше послушаешь, что я вчера узнал про Джона Гейси? Это просто невозможно. Его дотошность, с которой он подходил ко всему, что мы делали. Это Альвин придумал завести папку, где мы будем хранить все, что только найдем. Это будет наш дневник. Круто, да? Он с какой-то потаенной нежностью вклеивал туда заметки, аккуратно разглаживал листы, чтобы ничего не помялось и не испортилось. И тогда я понял. Альвин рассуждал о серийных убийцах не с тревожным трепетом, не с чувством ужаса и отвращения глубоко внутри, но с восхищением. Его глаза загорались, когда он делился со мной прочитанным.
– Тебе нужно поспать, – сказал отец где-то через полчаса, когда обнаружил, что я все еще рассматриваю фотографии.
– Я кое-что заметил.
– Да?
– Глаза заштрихованы только у взрослых мужчин, а еще на фотографиях нет ни одной маленькой девочки. Только мальчики.
– Я подумаю, что это может значить, но это может быть связано с его отцом.
– Ага. Я тоже так решил.
– Уже поздно. Выключай компьютер. Завтра все будет еще яснее.
– Тебе никто не звонил?
– Нет. Пока все тихо.
– Думаешь, они уже проявили пленку?
– Может быть, – отец пожал плечами. – Страшно подумать, что они могут там обнаружить.
– Надеюсь, что ничего, – ответил я.
С каждой минутой я все меньше сомневался в невиновности Альвина.
