Эли Ро
Тот, кто срывает цветы
Глава 8
Снимок
1
Следующее утро я провел в редакции. Для этого мне пришлось встать в восемь утра, чтобы успеть заскочить домой, принять душ и переодеться. Отца я не застал, но он оставил после себе запах кофе и бадьяна на кухне. У моих ног топтался Оскар, и мне оставалось строить теории о том – выгулял его отец или нет.
– Извини, я опаздываю, – сказал я, быстро обуваясь. – Мы погуляем, когда я приду, хорошо?
Оскар улегся на пол и опустил морду на передние лапы. Для него я тоже последнее время был никудышным другом. Раньше мы обожали длинные прогулки. Я не брал с собой ничего, кроме телефона и проводов наушников, и мы с Оскаром огибали безграничное количество улиц на протяжении пары часов, чтобы вернуться домой лишь поздно вечером, забраться на диван и уставиться с одинаково заинтересованным видом в экран телевизора.
В редакции было солнечно, пахло теплым деревом и чаем с лимонным сорго. Я прошел в небольшой кабинет, который делил с девушкой по имени Илса, но ее на месте не оказалось. Мне нужно было доработать статью о вандалах, которые разрисовали стены доминиканской церкви Святого Бласиуса, расположенной в Старом городе. Я расчистил стол, отсортировал бумаги, выбросил засохший чайный пакетик, прилипший к стенкам моей кружки, включил старый магнитофон, из которого мгновенно зазвучал голос Мадонны. Она пела «Papa Don't Preach», и я вспомнил, что эта песня особенно нравилась маме. Она – с грустью в глазах и улыбке – как-то призналась мне, что видит себя в ее строках.
Я взглянул на фотографии, которые приготовил для статьи; на темно-бежевых стенах церкви были выведены строки из библии: «…овцы, у которых нет пастыря», «…войдут к вам лютые волки, не щадящие стада», «…и вложил страх к ним во всякую плоть». Это выглядело жутко, буквы были смазанными и прыгающими, даже казалось, что слова написаны не обычной краской, а кровью. Снимки вызывали во мне тревогу и какие-то странные ассоциации, смотреть на них мне не хотелось. Церковь и без чужих предзнаменований всегда производила на меня странное впечатление. От запаха ладана мне непременно становилось плохо, а в детстве я испытывал настоящий страх перед священнослужителями.
Я включил компьютер и уставился в монитор, размышляя, что еще можно добавить в статью, когда дверь в кабинет распахнулась, и на пороге я увидел Штефана. Он широко улыбнулся и проехал внутрь. На нем была канареечно-желтая футболка, на ногах лежал тонкий клетчатый плед, соломенные волосы растрепал ветер.
– О! – Штефан сощурил светлые глаза за стеклами очков. – Уже работаешь?
– И тебе привет, – фыркнул я, отрываясь от снимков.
С его лица не сходила улыбка. Он подъехал ближе, сгреб фотографии в одну кучу, просмотрел их, присвистнул.
– Они совсем больные, да? Те отморозки, которые это написали?
Я пожал плечами.
– Я бы назвал это иначе.
– Я слышал, что это два парня, которые…
– Три. Три парня.
Штефан откинулся на спинку кресла – он явно жаждал подробностей. Моя голова была забита странными звонками, поэтому соображал я медленно.
– Ну, двое из них местные, третий – их приятель из Амстердама, который приехал в гости на неделю. Первые пару дней они пили в квартире одного из парней, потом им стало скучно. Они решили побаловаться эфедрином76.
– А причем тут библия?
Я рукой махнул.
– Сестра того парня, на чьей квартире они проводили время, поет в церковном хоре. У них на кухне лежала библия, которую наши вандалы и забрали с собой на прогулку.
– А краска?
– Тот, что из Амстердама – художник. Не поверишь, но они целенаправленно забрели в строительный магазин и купили банку краски, чтобы он «оставил на стенах города нечто прекрасное».
– Сомнительное у него представление прекрасного, – усмехнулся Штефан, передавая снимки мне в руки. – Общественность уже решила, что их о чем-то ужасном предупреждают.
Я кивнул.
– Есть такое. Просто удивительно, какое впечатление производят строки из библии, написанные какими-то торчками.
Штефан широко зевнул, снял очки и протер глаза.
– Что будешь делать, когда…
Его прервал телефонный звонок. Я вздрогнул, покосился на свой телефон и почувствовал, как внутри все перевернулось – номер в который раз не определился. Я тяжело сглотнул и непослушными пальцами нерешительно потянулся к телефону. Все же в присутствии Штефана было немного легче, поэтому я ответил на звонок. На том конце снова молчали, и молчание это было таким тяжелым, что с каждой секундой становилось еще невыносимее. Я тоже молчал. Уставился в одну точку и ждал, когда снова послышатся мерзкие щелчки. Штефан надел очки. Он обеспокоенно наблюдал за мной, пытаясь поймать мой взгляд. В трубке послышались гудки, и я швырнул телефон на стол – каким-то чудом он не слетел на пол.
– Что случилось? Кто это звонил?
Мой взгляд не выражал ничего, кроме беспомощности и плохо скрываемого чувства страха.
– Лео?
Штефан все не унимался. Он звал меня по имени и заглядывал в лицо.
Я покачал головой.
– Все нормально.
– Нормально? Да ты шутишь что ли?
– Штефан…
– От кого был звонок?
Я поднялся на ноги, зачесал волосы назад, подошел к открытому окну и высунулся на залитую солнечным светом улицу. Какая нелепость, какой бред – испытывать такой страх, когда вокруг все дышит легкостью и спокойствием. Я чувствовал на себе чужой голодный взгляд, несмотря на то, что рядом никого опасного не было.
– Объяснишь? – тихо спросил Штефан. – Ты же знаешь, что можешь мне довериться. У тебя проблемы? Что-то серьезное?
Я уже почти забыл о его присутствии. Мне не хотелось рассказывать о звонках кому-то еще – это делало их реальнее, но я не выдержал и поделился со Штефаном.
– Ничего себе! – выпалил он, высоко вздернув брови. – Ну и ну! Ты думаешь, что это Ванденберг тебе звонит?
– Я не знаю, – ответил я. – Не хотелось бы.
Штефан помолчал, потом подъехал к небольшому столу и включил кофемашину.
– Необязательно, что это что-то значит. Ты же понимаешь? – спросил он. – Это может быть чья-то шутка.
Я уже думал об этом, но такое предположение было слишком маловероятно. Явных врагов у меня не было, а обычные неприятели вряд ли бы пошли на такое. Нет, это было чем-то иным – чем угодно, но только не шуткой.
Штефан налил нам кофе, достал из одного из ящиков вафли с корицей.
– Ты всегда можешь сообщить в полицию, – сказал он, когда я принял из его рук чашку с горячим эспрессо.
Я раздраженно кивнул. В отличие от Ойгена, он не понимал, что в полицию мне никак нельзя.
– Бери вафли.
Я отказался – мне кусок в горло не лез.
– Ты спал вообще?
– Спал.
– А выглядишь так, словно нет.
Штефан покачал головой, сделал глоток из своей чашки.
– Так что с полицией?
Я помолчал.
– Не знаю. Они из меня всю душу вынули, когда я был ребенком. Я не хочу вновь возвращаться ко всему этому.
– А как иначе ты собираешься с этим разбираться? Если это шутка, то она не должна так просто сойти кому-то с рук. Если не она, то тем более нужно что-то делать. Кто знает, что последует за звонками? – он вдруг осекся, качнул головой. – Я не хочу тебя пугать, но считаю, что бездействовать нельзя. Тебе сейчас и так нелегко из-за всей этой истории с Альмой Шустер. Ты думаешь, что я не вижу, сколько таблеток в день ты пьешь?
– А ты думаешь, что все это мне так сильно нравится? – огрызнулся я.
Штефан поджал губы и как-то странно на меня посмотрел.
– Я этого не говорил. Просто беспокоюсь за тебя и все.
Я выдохнул и опустил взгляд в пол.
– Знаю. Извини.
Чувство подавленности не отпускало меня ни на минуту. Мне хотелось закрыться в своей комнате и не разговаривать с людьми, но вместе этого нужно было закончить статью.
– Я тебя прощаю. Так и быть.
– Точно?
– Да. Просто пообещай мне, что не будешь пускать ситуацию на самотек. Не будешь ведь?
– Постараюсь.
– Я надеюсь на это. Кстати! – Штефан расплылся в самодовольной ухмылке. – Знаешь, чей номер мне удалось раздобыть?
Я слабо улыбнулся.
– Аны? Из «Рехорика»?
– Sí! – он радостно закивал.
Следующие пятнадцать минут Штефан оживленно описывал это грандиозное событие, и я немного расслабился. Если Ойген заставлял меня думать и анализировать свои проблемы, задавал наводящие вопросы или молчал, то Штефан в большинстве случаев предпочитал отвлекать меня от волнений. Ойген помогал мне бороться с ними, Штефан, сам того не ведая, – игнорировать. Вне сомнений – это было легче и проще, но с одним побочным эффектом. Все мои потаенные страхи возвращались спустя время.
Вскоре к нам заглянул Ройтер, и мой друг поспешил ретироваться, потому что у него были какие-то вопросы к главному редактору. Я снова сел за компьютер, чтобы закончить статью.
2
Ближе к вечеру мы собрались у меня дома с Альвином и Бастианом – они помогали мне собирать вещи.
– Так странно, – сказал Бастиан, укладывая в картонную коробку книги, которые я решил взять с собой на новую квартиру.
– Странно? – переспросил Альвин, вытаскивая многочисленные компьютерные провода из розетки и скручивая их. – Что именно?
Бастиан пожал плечами. Он сидел на корточках и смотрел на Альвина снизу вверх.
– Не знаю. Не чувствуешь такую неоправданную тоску из-за того, что что-то меняется?
– Ладно тебе. Лео же не на другую планету собрался.
– Знаю, но все равно как-то… Трудно объяснить.
Я понял, о чем говорил Бастиан, потому что тоже чувствовал это. Мне хотелось переехать, но вместе с этим я порывался все бросить и остаться вместе с отцом.
– Не омрачай ему переезд, – посоветовал Альвин и улыбнулся. – Нет ничего лучше своей квартиры.
– Я же ее снимать буду, – вмешался я. – Она не моя.
– Да без разницы. Дело ведь не в этом, – отмахнулся он.
Бастиан положил сверху последнюю книгу – «11/22/63» Стивена Кинга и плотно заклеил коробку двумя полосками скотча. Сборы, вещи, разбросанные по комнате, The Kooks, играющие на моем телефоне – все это напомнило мне тот день, когда я помогал собираться Альвину в Берлин. Это тоже было летом.
– Нам ждать приглашения на твое новоселье? – спросил Альвин, помогая Бастиану запаковывать компьютер. Не изменяя давним привычкам, он был в белой хлопковой рубашке и брюках, словно прилежный студент из девяностых. Настроение у Альвина было хорошее, он весь вечер шутил и много разговаривал.
– Выпьем пива, когда перетащим вещи, – хмыкнул я. – Не обольщайся.
– Ну, знаешь, пиво тоже неплохо.
Бастиан улыбнулся.
– Все знают, что ты предпочитаешь вино.
– Я не ханжа, – скривил губы Альвин. – Против пива ничего не имею.
Я оглядел комнату. Она казалась пустой и почти чужой. С подоконника исчезли пустые грязные кружки, книги и тетради, куда я набрасывал обрывки статей, с тумбочки –мамин магнитофон и светильник, с вешалки – вся одежда, которая обычно валилась с нее на пол. Коробки с вещами мы перенесли в гостиную, а потом принялись разбирать ту мебель, которую можно было разобрать. К шести часам к дому подъехал большой фургон, в который мы с Альвином и Бастианом в несколько заходов перетащили все мои вещи. К семи мы занесли их в новую квартиру, я расплатился с водителем и выдохнул.
– А разбирать? – спросил Бастиан, когда я сел прямо на пол в пустой комнате и вытянул ноги.
– Ну его, – я махнул рукой. – На сегодня хватит. Время разобраться с вещами у меня будет.
– Давай хоть компьютер подключим, – предложил Альвин.
Мы с Бастианом застонали.
– Совсем нас не жалеешь.
– Как дети малые.
– Черт с тобой, – Бастиан пошарил по коробкам и нашел нужную.
– Знаете, – сказал я, – вы пока разбирайтесь, а я куплю нам выпить. Идет?
Никто возражать не стал, поэтому я обулся и вышел на улицу. По пути в магазин я позвонил Ойгену.
– Ничего не изменилось? – спросил я. – Все в силе?
– Да, – ответил он. – В одиннадцать заеду.
Он собрался вешать трубку, но вовремя спохватился:
– Погоди. Я не дома.
– А где?
Я назвал ему адрес.
– Переехал все-таки.
– Только что закончили вещи перевозить.
– Понял.
Я взял пять банок пива – по две Ойгену и Бастиану и одну себе, купил сигареты и упаковку мятных конфет. Пусть я больше и не нервничал перед сделками – не так, как раньше, но все еще предпочитал оставаться в здравом уме и не пить накануне.
Когда я вернулся, компьютер уже стоял на столе. Бастиан сидел на коробке, в которой были книги, а Альвин, прижавшись поясницей к подоконнику, что-то воодушевленно рассказывал. Я протянул им по банке, пристроился на столе и открыл свою. Почему-то, глядя на нас, мне в голову пришло сравнение с котами – нашли себе место там, где смогли поместиться.
Я поблагодарил Альвина и Басти за помощь. Они переглянулись, потом посмотрели на меня.
– Нашел за что благодарить, – с укором сказал Бастиан. – Мы же друзья.
– Именно, – кивнул Альвин, а потом вытянул вперед банку с пивом. – За нас?
Я потянулся к нему, ударил своей банкой об его. Бастиан подошел к нам и проделал то же самое.
Альвин тонко улыбнулся.
– Ты всегда можешь на нас положиться.
Вместо ответа я кивнул, испытывая чувство благодарности, общности, единства. Я подумал тогда, что это просто удивительно – то, что нам удалось пронести нашу дружбу сквозь года и остаться рядом. Они – Альвин и Басти – почти не изменились, но я стал совершенно другим. Со мной временами было трудно, почти невозможно. Я все чаще замыкался в себе и не желал разговаривать. Иногда я избегал встреч, выдумывая на то причины, игнорировал звонки, когда надрывался телефон, исчезал куда-то с Ойгеном, не объясняя, что происходит. Стоило признать – я был кошмарным другом. Время от времени. Почти все время. Большую его часть. Альвин и Бастиан все равно оставались рядом. Тем вечером, когда мы сидели в моей новой, еще необжитой квартире, я пообещал себе, что буду внимательнее к ним обоим. Когда пиво кончилось, я присмотрелся к друзьям получше и отметил, что Альвин выглядит немного измотанным – кожа у него была бледной, а под глазами виднелись серые тени. Бастиан хоть и выглядел обычно, но был немного чем-то расстроен.
– Теперь нам не нужно будет притворяться, что ты остался у меня, если вдруг опять не будешь ночевать дома, – усмехнулся он.
– Точно, – кивнул я.
Мы еще немного поговорили о настоящем и прошлом, потому что из-за Бастиана нас охватила какая-то странная ностальгия. Его воспоминания в основном касались школы, того, как мы сбегали с уроков и прятались там, где нас не могли найти – на пружинах старого матраса за кинотеатром. Воспоминания Альвина задевали меня за живое, потому что они были о том времени, которое казалось далеким до боли. Общие праздники, когда за одним столом собирались обе наши семьи – мама тогда еще была жива.
Я проводил их около десяти вечера, затем позвонил отцу – до этого мы обменивались только сообщениями, – сказал ему, что все в порядке.
– Оскар по тебе скучает, – с улыбкой в голосе сообщил отец, – сидит в твоей пустой комнате.
– Я заберу его на днях, – быстро отозвался я. – Так ему и передай.
– Слышал? Он тебя не бросил, – сказал отец, явно обращаясь к Оскару. – Ладно, он тебе верит.
Я негромко рассмеялся.
– Как дела на работе?
– Ничего нового, а у тебя?
– Тоже.
– Дописал свою статью?
– Конечно, – ответил я, опускаясь на корточки, чтобы все-таки распаковать одну из коробок.
– Молодец. Если тебе будут нужны деньги, то говори, хорошо?
– Хорошо, но пока что я накопил достаточно.
Я обвел взглядом комнату. Не верилось, что теперь я буду жить один.
– Ты готовишься к экзаменам?
Я больно закусил щеку с внутренней стороны. Этот вопрос всегда вводил меня в некий ступор. Прошло почти полгода, а я до сих пор не сказал отцу, что вылетел из университета.
– Угу.
– Ты справишься, – сказал он. – Как всегда.
– Да, спасибо.
На этом разговор закончился. Я закурил и с тяжелым сердцем начал раскладывать вещи по своим местам, чтобы убить время до приезда Ойгена.
3
Ойген бросил мне на колени карту сразу же, как только тронулась машина.
– Понятия не имею, как добираться до Пассау77, – признался он, – поэтому направляй, капитан.
Я включил фонарик на телефоне, поднес его к карте и принялся внимательно изучать путь, который нам предстояло проделать.
– Хорошо, что выехали пораньше, – подметил я. – Так успеем вовремя.
Встреча была назначена на час ночи где-то на въезде в город.
– Отлично, – отозвался Ойген.
– Так ничего и неизвестно? О настоящем заказчике? Кроме того, что он из Ингольштадта.
Ойген покосился на меня, затем снова сконцентрировался на дороге.
– Кое-что.
– И?
– Есть слух, что это не самый приятный тип. Говорят, он раньше ходил под каким-то опасным человеком, который потом исчез.
– Наш заказчик убил его?
Я спросил в шутку, но тут же подумал, что мое предположение может оказаться правдой.
– A ya znayu? Просто он пропал и все, но что-то мне подсказывает, что ты прав. Там какая-то мутная история, но, знаешь, черт с ней. Наше дело – товар, а не разборки местных gangsterov.
– Кого-кого?
Ойген ухмыльнулся, но объяснять ничего не стал.
– Короче, сегодня это явно не наша забота. Нам с ним встречаться только через несколько дней, – подвел итог он и чуть громче прибавил радио.
Пейзаж за окном был одним и тем же – густые ели, похожие на одну сплошную стену; чернильная темнота, редкие-редкие машины. Через полчаса на дороге мелькнуло что-то рыжее, и Ойген резко повернул в сторону.
– Suka! – воскликнул он, выравнивая машину.
Я посветил фонариком в открытое окно и увидел, как в густых кустах мелькнул и скрылся лисий хвост.
Это напомнило мне о той ночи, когда мы застрелили оленя. Я почувствовал, как вниз по позвоночнику спустилась холодная волна мурашек. Его глаза, похожие на черные сливы, до сих пор снились мне в кошмарах. Те сны всегда начинались одинаково: я снова был в лесу либо один, либо с Ойгеном, атмосфера резко менялась, все вокруг темнело, краски сгущались, мне мерещился олень, но в отличие от реальности – он уже был мертв. Его шерсть была в крови, рога больше напоминали кем-то обглоданные кости. Олень ничего не делал. Каждый раз он просто смотрел, но это и пугало сильнее всего. Я неизменно просыпался раньше, чем сон заканчивался.
– Дальше прямо, – сказал я, сверяясь с картой.
Ойген кивнул.
– Мне снова звонили, – признался я.
– Когда?
– Утром, когда я был в редакции.
Он напрягся, сжал зубы так, что под кожей заходили желваки.
– Что на этот раз?
– Ничего. Просто тишина и все.
– Дерьмо какое-то, – бросил Ойген. – Надо что-то делать.
– Например?
– Не знаю. Попробовать как-нибудь отследить или…
– Я думаю, что мне звонили из уличного автомата. Номер, который проявился при детализации вызовов, был странным.
Мне сильно дуло в лицо и шею, но стекло поднимать я не стал, решил, что так даже лучше – это несколько отрезвляло, держало наплаву.
Ойген перестал смотреть на дорогу. Теперь его взгляд – прямой и напряженный – был направлен только на меня.
– Что?
– А ты, blyat', как думаешь?
– Ойген, смотри на дорогу.
Он не слушал. Мы стали плавно съезжать на чужую полосу.
– Ойген, дорога, – сказал я с нажимом, чуть повысив голос.
Он нахмурился и повернул голову обратно.
– Надо Рольфу сказать. Он придумает, что делать, – произнес Ойген.
Я задумался, потом покачал головой.
– Не хочу его впутывать.
– Впутывать во что? Не смеши меня, а? Кто тут еще кого впутал.
– Думаешь, что он сможет что-то сделать?
– Это будет лучше, чем ничего. Мы все равно больше ничего пока не придумали. В полицию нельзя, но и бездействовать тоже.
Я не ответил. Больше всего я боялся, что из-за меня у Рольфа или Ойгена будет проблемы.
– Долго еще? – спросил Ойген.
Я сверился с картой, потом посмотрел на улицу, снова на карту.
– Нет, минут пятнадцать, думаю. Мы почти на месте.
– Круто.
Пока мы подъезжали, я вспомнил, что мама рассказывала о Пассау. Этот город любили называть Баварской Венецией из-за того, что он находился на трех реках – Дунае, его притоке Инне и сбегающим с гор Ильце.
«Это просто удивительно, львенок, однажды ты и сам увидишь, как сходятся эти реки. У каждой из них свой цвет, представляешь?»
Я представлял, но только по открыткам, которые хранились у нас дома. На них реки и правда были разных цветов – синего, дымчато-зеленого и густо-черного.
Ойген остановил машину около небольшой рощицы, и мы выбрались на улицу. Воздух был холодный. Я натянул на голову капюшон толстовки, засунул руки в карманы и осмотрелся в свете фар. Все вокруг было нефритового оттенка, малахитово-зеленое, мокрое; пахло еловыми ветками и смолой. Под ярким светом я заметил какие-то красные ягоды, но готов был поспорить, что они ядовиты.
– Мы опять приехали первые, – сказал я. – В который раз.
– Ага, – отозвался Ойген.
Его хриплый голос звучал откуда-то сбоку. Я обернулся, но Ойгена не увидел. Вокруг только клочья травы, можжевеловые ягоды, леденцево-зеленые, еще не спелые.
– Ойген?
– Да здесь я, – буркнул он, выныривая из темноты. – А ты испугался уже?
– Нет.
Он подошел ближе, смерил меня взглядом.
– Я к дороге отходил, но там пока пусто.
Прошло почти полчаса, когда к нам подъехала стального цвета машина. Хлопнули двери, к нам подошли мужчины – их было двое, водитель остался в машине. Они были очень похожи друг на друга – среднего роста, коренастые, светловолосые. У меня не оставалось сомнений в том, что они братья. На вид им было лет по тридцать, но не больше.
Мы обменялись рукопожатиями. Ойген своей руки не подал. Вместо этого он зыркнул сначала на одного, затем на другого.
– Сколько? – спросил Ойген.
– Двадцать четыре. Очень прочные.
– Мы пересчитаем, – сказал я, когда мужчины протянули нам два холщовых мешка, в которых лежало оружие.
Действительно двадцать четыре. Это были легкие австрийские самозарядные пистолеты.
– Магазин на семнадцать, – не преминул подсказать тот из мужчин, что стоял слева.
– Мы в курсе, – холодно ответил Ойген.
Он взял один из пистолетов и отошел в сторону. Раздался выстрел. Мы взяли за привычку проверять оружие, которое нам нужно было доставить.
– Свободны, – сказал Ойген, возвращаясь обратно.
Мужчины замешкали.
– Вам же заплатили? – спросил я с сомнением.
Они оба кивнули, пошли к машине, но один из мужчин все же обернулся.
– Мне кажется, что у заказчика не все дома.
Он хотел добавить что-то еще, но другой подтолкнул его к машине. Мы с Ойгеном дождались, когда они уедут, а потом принялись раскладывать оружие по тайникам старого пикапа.
– Что он имел в виду? – спросил я, укладывая пистолеты в наши старые тайники. – Когда говорил, что у заказчика не все дома?
Ойген поморщился.
– Кто знает? Слушай, мы с тобой за столько лет насмотрелись уже, а эти двое на вид зеленые совсем. Может, нагоняют просто.
Я пожал плечами. Мне очень хотелось в это верить, но всю обратную дорогу эти слова не шли у меня из головы.
4
В Регенсбург мы вернулись около четырех утра. Ойген высадил меня рядом с домом и поехал к себе. Я поднялся на второй этаж, зашел в квартиру и вспомнил, что вечером мы не собрали кровать. Сил совсем не осталось, поэтому я бросил на пол одеяло, накрылся пледом и постарался заснуть. В фургоне Келлеров я всегда спал на полу, поэтому привыкать мне не приходилось.
По пути домой мне казалось, что я отключусь мгновенно, как только окажусь под одеялом, но почему-то сон все не шел. Я то и дело ворочался, ерзал, ходил по комнате кругами, но внутри меня поднималось что-то нервное и не совсем объяснимое.
«У заказчика не все дома».
Если и так, то мне-то какое дело? Мы просто отдадим оружие и заберем деньги.
В пять утра я не выдержал, выбрался из-под пледа, принял холодный душ, покурил, заварил себе кофе и сел за компьютер. Бесцельно побродил по сайтам, посмотрел пару глупых видео, проверил есть ли в сети кто-то из друзей, но было глухо, все спали.
Напоследок я решил проверить новости о Ванденберге – я часто так делал. В новостях ничего нового не было, тогда я зачем-то щелкнул на вкладке с картинками. Это не было хорошей идеей, потому что мне и так не спалось, а усугублять положение явно не стоило, но, черт возьми, я всю жизнь только и делал, что именно усугублял.
С экрана на меня смотрел юный Вальтер Ванденберг. Я редко натыкался на его детские снимки. В основном попадались тюремные фотографии убийцы. Взрослого Ванденберга ненавидеть было легче. Худощавый мальчик с провалами голубых глаз вызывал какое-то смутное сочувствие. Я пролистал ниже, перешел по ссылкам. Почти все фотографии были мне хорошо знакомы. Кроме двух. На первой Ванденбергу было около пяти лет. Он сидел на полу, прижимая к груди черного щенка. Взгляд его был серьезен.
Второй снимок не представлял ничего интересного – какое-то поле, люди, смазанные пятна и лица. Кто-то запечатлел Ванденберга с ведром в руках. Здесь он был подростком, и я сделал вывод, что фотография была сделана после гибели его отца.
Я собрался закрыть все вкладки разом, когда заметил на снимке то, что заставило меня проснуться окончательно. Одним из смазанных пятен оказался профиль девушки в левом углу фотографии. Рассмотреть ее детально не позволяло качество снимка, но кое-что можно было сказать и без каких-либо сомнений: она была худощава, среднего роста, ее черные волосы едва ли доходили до острых плеч. На фоне других она выделялась. Остальные девушки и женщины, которых удалось запечатлеть в тот день, были рослыми и светловолосыми, улыбчивыми.
Все, но не она.
У меня пересохло во рту. Я сохранил фотографию на рабочий стол и попробовал отыскать молодую женщину на других снимках, но ее больше нигде не было. Совпадение? Девушка в двух шагах от Ванденберга, похожая на Этту, Альму, Мону и десяток других – совпадение?
Я посмотрел на часы. Половина шестого.
Нет, звонить Байеру в такое время было нельзя. Я кое-как дождался семи утра, потом вспомнил, что телефона Самуэля у меня не было. Я хотел позвонить отцу, но вовремя одумался – номер детектива он бы ни за что мне не дал, а вот расспросов было бы не избежать.
Я чуть ли не на стену лез, сгорая от ожидания. Ровно в восемь я позвонил в отдел полиции и попросил соединить меня с Самуэлем Байером.
– Кто его спрашивает? – спросила девушка на том конце провода.
У нее был какой-то странный акцент, но я не разобрал.
– Послушайте, – торопливо начал я, – это очень важно. Скажите, что это звонит Лео Ветцель.
– Я обязательно ему передам. Оставьте, пожалуйста, свои контактные данные, чтобы…
– Мне нужно поговорить с ним сейчас, – не унимался я. – Это насчет Ванденберга!
Сердце больно колотилось о ребра, лоб покрылся холодной испариной, глаза болели из-за недосыпа.
– Вы меня слышите?
– Секунду.
Я, еле удержавшись от высказываний в адрес девушки, замер, уставился в окно. Ну же.
– Детектив Байер, – послышалось в трубке спустя минуту.
– Самуэль, – нервно выдохнул я.
– Да? Лео? Это ты?
– Да, – выпалил я. – Да. Я кое-что нашел. Кое-что важное.
– Ты о чем?
– Ванденберг. Я нашел фотографию. В сети. На ней есть девушка.
– Девушка?
– Да. Она выглядит, черт… – я разнервничался. – Она выглядит, как все жертвы. Может, это и совпадение, но я почти уверен… Мне кажется, что мы обязаны это проверить.
– Подожди. Давай еще раз. Что за фотография?
Я задергал ногой, зажмурился, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.
– Лео, ты здесь?
Я вздохнул, медленно выдохнул и еще раз все объяснил детективу. Он продиктовал мне свою почту, и я отправил ему снимок.
– Господи, – прошептал Байер, – это же… Она действительно похожа на всех них, Лео.
