полная версия

Эли Ро
Тот, кто срывает цветы

Полная версия

Глава 4
Врасплох

1

Все следующее утро я провалялся в постели. В комнате было душно – я открыл окно еще ночью, но это особо не помогло, воздух был горячий и стянутый. На небе за окном – ни облака. В тот день я собирался добраться до местного университета, чтобы подать документы, но небольшое путешествие было намечено на два часа, поэтому время на бесцельное утро в кровати еще оставалось. Я обещал Ойгену не высовываться, поэтому твердо решил, что после университета вернусь домой, где и проведу остаток дня. У меня под боком свернулся Оскар. Он всегда спал со мной; ему становилось тревожно, если я не ночевал дома. Я почесал его за ухом, и Оскар тут же перевернулся на спину, посмотрел на меня большими светлыми глазами. Я подхватил его на руки и поднял над собой. Оззи смешно забарахтался и дернул носом.

– Черт, ладно, я встаю. Только ты способен вытащить меня из постели в такую рань, дружище.

Я собрался и отправился выгуливать Оскара. На улице было еще хуже, чем в комнате – солнце палило так, что я ощутил себя в шкуре несчастного Икара. Оскар тянул меня куда-то в сторону, и я повиновался. Он умел ходить без поводка, но в силу своей паранойи я больше не позволял ему этого, поэтому Оскар развлекался тем, что таскал меня за собой туда, куда ему вздумается. Кто кого выгуливал? Мы прогулялись до пекарни. По моему мнению – лучшей в городе. Я уже расплатился за яблочные вафли и шел к выходу, когда обратил внимание на крошечный аквариум на подоконнике. Я мог поклясться, что раньше его там не было. В прозрачной воде кружила одна единственная золотая рыбка. Аквариумы всегда пробуждали во мне неприятные воспоминания о том, что произошло в городской тюрьме четыре года назад.

Золотые рыбки быстро умирают.

Эта была цвета темной бронзы, с раздвоенными длинными плавниками, напоминающими вуаль. Я наклонился и коснулся стекла пальцами.

– Это мне дочка подарила, – сообщила хозяйка пекарни, выглядывая из-за прилавка. – Красавица, да?

– Это правда, что золотые рыбки быстро умирают? – спросил я.

Женщина покачала головой.

– Не совсем. Если заботиться о них, то проживут очень-очень долго.

– Странно.

– Простите?

На лице женщины отразилось недоумение.

– Ничего.

У меня зазвонил телефон, поэтому я поскорее вышел на улицу. Звонил Ойген – мы с ним еще не разговаривали после инцидента на школьном дворе.

– Что там у тебя? – спросил я, нервничая.

Молчание. Затем послышался тихий вздох.

– Около леса. Жду заказчиков. В Нюрнберг отправляюсь сегодня.

Его голос звучал сосредоточенно, но напряженно.

– Во сколько поедешь? – спросил я.

– Лучше бы до вечера, – ответил Ойген. – Приму товар, спрячу в тачку и поеду.

– Как прятать будешь?

– Снял обшивку на дверях и сиденьях. Постараюсь, чтобы туда все поместилось.

Я остановился посреди улицы и прикрыл глаза.

– Тебе страшно?

– Нет. Я в полном порядке, ладно?

Оскар дернул поводок и вопросительно уставился на меня. Мы медленно побрели к дому.

– Ладно. Тебе обязательно ехать, да?

– Ты же знаешь.

– Просто это все как-то…

– Как?

– Я не знаю. Слишком опасно.

– Да брось. Ничего сложного.

– Тогда позвони мне, когда закончишь, – сказал я.

– Позвоню, – он отключился.

Домой я возвращался растерянным, потому что никак не мог собрать мысли в кучу. Мне пришлось принудить себя к тому, чтобы расслабиться, пришлось приказать воображению отказаться от самых страшных и тревожащих образов, чтобы предстать перед отцом в образе адекватного человека.

Я разулся, повесил поводок на дверную ручку и прошел в кухню. На столе меня поджидал завтрак – яичница с томатом и беконом.

– А вот и главный добытчик, – сказал отец, когда я передал ему вафли из пекарни.

Он сидел за столом в домашнем сером халате и пил кофе.

– Не работаешь сегодня?

– Посижу в кабинете, – отец вяло улыбнулся.

Его глаза были утомленными, а сам он казался каким-то помятым.

– Тебе стоит отдохнуть, – сказал я.

Он отмахнулся, стряхнул крошки со стола прямо на пол. У меня кольнуло сердце. Мама приучила к чистоте и порядку нас обоих, поэтому было до ужаса тоскливо и больно смотреть на гору посуды в раковине, на пыль, покрывающую маленькие статуэтки оленей на кухонной полке, на мелкий мусор, скопившийся тут и там. Меня часто не было дома, я все время куда-то торопился, поэтому упустил очевидное: мы запустили квартиру.

Я сказал об этом отцу, и он невесело улыбнулся.

– Да, ты прав. Мы с тобой оба подвели маму.

Я взглянул на часы – у меня оставалось полным-полно времени, чтобы помочь с уборкой. Мы перемыли посуду, протерли пыль, разложили все вещи по местам: светло-шоколадный плед из искусственного меха занял законное место на диване в гостиной, книги отправились на полки, трехэтажные стопки одежды – в шкаф. Уборкой я занимался с каким-то фанатизмом, со слепой верой в то, что из-за этого маме станет лучше. Я бросался от журнального столика к книжному шкафу, от подоконника к кровати, прикидывая, что еще могу сделать. В ванной я нашел моющее средство и впервые в жизни намыл все зеркала.

– Полегче, – сказал отец, когда я покосился на окна. – Я мыл их весной, помнишь?

Я кивнул, но что-то все равно было не так – чего-то не хватало. Салфетки! Мама всегда раскладывала на кухонном столе красивые темно-фиолетовые салфетки. Я нашел их в настенном шкафчике, расправил и аккуратно положил в середину стола.

Мы с отцом замерли на пороге кухни в абсолютном молчании. Мне не хотелось его прерывать; очень скоро я понял, что плачу. Я стоял на месте и не мог пошевелиться, парализованный нашей беспомощностью перед беспощадной болезнью. Мне было страшно, я знал, что мама не выкарабкается – она выглядела слишком плохо последнее время, таблетки ей не помогали, врачи были почти бессильны, лечение – бесполезно. Я так долго носил в себе эту истерику, что в то утро она вырвалась наружу, завладела мной без остатка.

– Что нам делать? – спросил я у отца, когда он прижал меня к себе.

– Надеяться, – шепнул он.

Я почувствовал раздражение.

– На что?

Он промолчал.

2

Отец настоял, чтобы я надел белую рубашку, а я был не в том настроении, чтобы спорить. Последнее время мы с ним заметно друг от друга отдалились, и мне хотелось наверстать упущенное нами время. Мы решили, что я закажу домой пиццу, как только закончу дела в университете, а пока буду идти – заказ уже доставят. Нам обоим нужно было отвлечься.

Я шел мимо большого кладбища, и из-за ограды на меня смотрели гипсовые ангелы, скульптурные цветы, мрачные спины надгробий. В какой-то момент я просто остановился и замер прямо посреди улицы, разглядывая мраморную девушку, похожую на нимфу. Мне вдруг подумалось, что ничего в этом мире не имеет смысла; какая же глупая штука жизнь, если в конце все равно все умирают. Зачем из кожи вон лезть, если итог один? Можно хоть сейчас лечь в траву между надгробий, закрыть глаза и молча ждать своего часа – однажды он все равно придет. Умирают все: философы и художники, писатели и поэты, архитекторы и путешественники, грешники и праведники, мужчины и женщины, старики и дети. Умирают люди, восхищающиеся картинами Рембрандта⁴² и Де Фьори⁴³, почитающие сонеты Шекспира и Сидни⁴⁴, стихотворения Шелли⁴⁵, творчество Борромини⁴⁶, а это значит, что однажды и от Рембрандта, и от Шелли, и от Борромини ничего не останется.

Усилием воли я заставил себя идти дальше. До университета я добрался за считанные минуты, и меня тут же охватила легкая тревога, смешанная с восторгом – огромная территория кампуса была великолепна: искусственные озера, гладкая сочно-зеленая трава, ряд стройных деревьев, парковая зона, плакаты и цветные таблички – указатели для абитуриентов. Само здание, напротив, не впечатляло – это был ряд бетонных коробок с небольшими окнами; серое и угрюмое, как склеп. Оно напоминало мне костяной скелет какого-нибудь зверя – с выступами грязно-белых позвонков и острых зубов. То была игра контрастов – полная свобода снаружи, но ничего лишнего внутри.

Регенсбургский университет был престижным, а на факультет права было не так уж легко попасть. В выпускном классе я чуть не отнял у самого себя возможность учиться там, где мне хотелось – поэтому приходилось в поте лица исправлять свои средненькие оценки, подтягивая их до высоких. Я брал факультативы и дополнительные домашние задания, курил, стряхивал пепел прямо на учебники и пересказывал материал пьяному Ойгену. В конце концов, школу я закончил с хорошим средним баллом и с чистой совестью отправил пакет необходимых документов на почту университета. Неделю назад мне пришел ответ: они согласны меня принять, но мне нужно прийти лично и уточнить некоторые вопросы.

Почти у главного входа две девушки оживленно обсуждали поступление и свои баллы, невольно я стал прислушиваться к их разговору, поэтому совсем не заметил парня в инвалидной коляске. Он держал в руках телефон и, судя по всему, набирал сообщение, поэтому тоже не обратил на меня внимания.

– Черт! – воскликнул он, когда я налетел на него.

Телефон выпал у парня из рук экраном вниз. Я быстро нагнулся, поднял его – по экрану тянулась тонкая царапина – и передал хозяину.

– О, ну спасибо, – фыркнул он. – Просто класс.

У него было очень худое лицо, соломенного цвета волосы, уложенные на манер английских романтиков, узковатые глаза прятались за стеклами нелепых очков. Его ноги были укрыты мягким красным пледом.

– Слушай, – я взглянул ему в глаза, – извини, я не хотел, чтобы так получилось.

Только лишних проблем мне не хватало. Я собрался сказать, что могу перевести ему на карту немного денег, но не успел, потому что у меня в кармане завибрировал телефон. Я собрался сбросить вызов, но это был звонок от Ойгена. Я решил, что он хочет убедиться, что я хорошо сыграю роль его алиби, но в трубке я услышал совсем другое:

– Я сейчас за тобой заеду, – твердо сказал он.

– Что?

– Ты дома?

– Что-то не так?

– Не по телефону.

– Что за херня, Ойген? – вспылил я.

– Все объясню при встрече, – сухо пообещал он. – Боюсь, у меня могут быть проблемы.

Я бросил взгляд в сторону бесцветного здания, выдохнул и кивнул самому себе.

– Приезжай. Я около университета.

3

Ойген нервничал. Он барабанил пальцами по рулю, ерзал на месте и ругался сквозь сжатые зубы. Когда я запрыгнул к нему в машину – старенький красный пикап «форд рейнджер» – он отказался что-либо объяснять.

– Да в чем дело? – не унимался я. – Кто-то умер или что?

Он молчал. Его нервозность постепенно передавалась мне.

– Куда мы едем?

– На пустырь, – хмуро ответил Ойген. – Покажу тебе кое-что.

Мы свернули к лесу и поехали вниз по пыльной дороге, мимо высоких елей, мимо трупа сгоревшего грузовика. На нашем пустыре Ойген остановил машину и тут же выскочил на улицу, яростно хлопнув дверью. Я последовал его примеру.

– Теперь расскажешь, что произошло?

Ойген нервно хохотнул.

– Это конец, Лео.

С этими словами он распахнул багажник, покопался в куче каких-то грязных тряпок и вытащил оттуда пистолет.

– Знаешь, что это?

– Глок?

– Черта с два, – выпалил он, – eto hrenova poddelka!

Последнюю фразу я не понял, но по выражению лица Ойгена и так все было ясно. Я в недоумении уставился на него.

– То есть?

– Дерьмо это пиратское, – сказал он. – Ничего не стоит. У меня вся тачка теперь набита охолощенным оружием, а через пару часов мне нужно быть в другом городе, чтобы передать его заказчикам.

– Охолощенным?

Ойген зло взглянул на меня.

– Это раритетный мусор, пустышка.

– Когда ты это понял?

Он поморщился, вынул из кармана пачку сигарет, но не закурил.

– Когда приехал сюда и стал стволы прятать.

– На глаз определил? – решил уточнить я.

– Не, – он покачал головой. – Я один пистолет оставил, чтобы попробовать пострелять из него, любопытно стало, а в итоге – ничего. Я еще решил, что один, может, паленым попался, поэтому попробовал и другие, но с ними та же история.

Ойген попытался закурить, но мотнул головой и бросил сигарету на землю. Он был слишком взволнован, чтобы хоть на чем-то сосредоточиться.

– Нельзя связаться с первыми заказчиками? – осторожно спросил я.

– Если я так сделаю, то завтра ты найдешь мой труп в канаве.

Я вопросительно посмотрел на него. Ойген вздохнул и сдался.

– Слушай, тут только два варианта: либо те парни знали, что товар поддельный и держали меня за идиота, либо они сами не в курсе. Если первое, то это ничего не изменит, они в любом случае отправят меня на сделку.

– Ты не можешь отказаться? – перебил его я.

– Нет, откажусь – поеду на встречу под дулом пистолета, – он устало потер переносицу, – если же они сами думают, что с товаром все в порядке, а я скажу обратное, то они могут решить, что это мы с отцом слили куда-нибудь оригинал для личной выгоды, а теперь пытаемся обвести их вокруг пальца.

Я почувствовал легкое головокружение.

– Что нам с этим делать?

– Сделку в Нюрнберге отменять нельзя, поэтому вариант только один, – он посмотрел мне в глаза. – Нужно ехать.

Вид Ойгена говорил о том, что он находится в полной растерянности: бледный как мел, он рассеянно скреб ногтем запястье, расчесывая кожу до красноты. Тогда, в нашем убежище под еловыми лапами, я понял, как на самом деле он во мне нуждался. Ойген пришел ко мне, и я не мог подвести его.

– Эй, – я положил ладони ему на плечи и слегка потряс, пытаясь вывести из оцепенения, – у нас есть пара часов, мы обязательно что-нибудь придумаем, слышишь?

Он потерянно посмотрел на меня. В нем что-то изменилось, я не мог понять, что именно, но спустя мгновение осознал, что впервые вижу Ойгена напуганным. Его темно-серые глаза, напоминающие грозовые тучи, были полны неуверенности и сомнений.

– Не надо, – тихо сказал он. – Мне не нужно было тебе звонить.

Я крепче сжал плечи Ойгена.

– Прекрати. Ты позвонил. Я здесь, я никуда не уйду, поэтому давай придумаем, что делать.

Во взгляде Ойгена отразилось нечто, похожее на затаенную благодарность. Он кивнул, и я отпустил его.

– Расскажи мне о заказчике.

– Он назвался Молохом⁴⁷. Отец сказал, что он родом из Кельна. Какой-то мутный тип, если честно.

– Чем он занимается?

Ойген скрестил руки на груди и задрал голову вверх, прислушиваясь к шуму деревьев. Он стоял так почти минуту, и я не смел его беспокоить.

– Смотри сюда, – наконец произнес он, присаживаясь на корточки.

Ойген подобрал сухую ветку, начертил огромный треугольник и разделил его на три части.

– Это, – он указал на основание, – те, кому нужно или выгодно сбыть нелегальное оружие.

– Откуда оно вообще берется?

– Ну, – Ойген задумчиво поскреб подбородок, – некоторые производители ведут нелегальный бизнес, сбывают оружие малыми партиями, а в отчетности пишут, что эта серия оказалась непригодной. Иногда находятся умники, которые подворовывают с военных баз или еще откуда-нибудь.

– А контрабанда?

Ойген пожал плечами.

– Оружие – это тебе не сигареты какие-нибудь из Польши поставлять. В Германии все-таки довольно рискованно таким заниматься, потому что обыски серьезные, – он снова склонился над своим рисунком и ткнул палкой посередине треугольника. – Здесь у нас тоже три уровня. На первом находятся люди, которые забирают товар у так называемых производителей. Обычно они занимают высокие должности и хорошо разбираются в оружии, но бывают и исключения. Они промышляют тем, что двигают товар на местном черном рынке, ищут покупателя, а когда находят, то предпочитают, чтобы перевозкой занимался кто-нибудь другой, потому что рисковать боятся. На втором уровне – среднее звено, люди, принимающие этот товар, чтобы доставить его непосредственно заказчику.

– Ты и твой отец, – кивнул я.

– Правильно. Далее – сам заказчик. В нашем случае – это Молох. Заказчик забирает товар в назначенном месте, а потом, – Ойген указал на вершину треугольника, – пытается вывести оружие на мировой рынок.

Я медленно выдохнул, рассматривая рисунок Ойгена и пытаясь как-то переварить услышанное. Наверное, только тогда я осознал всю серьезность ситуации, весь ее масштаб. С каждой секундой я все больше уходил в себя, поэтому Ойген ткнул меня в бок локтем.

– Пошли, – сказал он. – Нужно кое-что проверить.

Я поднялся и последовал за ним. Ойген вытащил из багажника еще семь пистолетов и разложил их кругом на старом светло-коричневом пне.

– Это те, что я не успел проверить, – объяснил он. – Сомневаюсь, что нам повезет, но будет очень хорошо, если хотя бы некоторые из них рабочие.

– Понял.

Следующую минуту мы брали пистолет за пистолетом, прицеливались, спускали курок, но за этим ничего не следовало. Когда осталось три нетронутых ствола, Ойген рухнул на трухлявое бревно и позволил себе закурить.

– Валяй, – сухо сказал он, когда я взялся за очередной пистолет. – Это бессмысленно.

Я сжал рукоятку и прицелился в одну из смятых пивных банок, подвешенных за нити к дереву. Не особо надеясь на удачу, я нажал на курок – раздался выстрел, отдача оказалась неожиданно сильной, у меня заломило запястье.

– Oheret'! – воскликнул Ойген, вскакивая на ноги. – Давай еще раз!

Я быстро улыбнулся, нацелился на старую покрышку, выстрелил. Ойген закивал и схватился за два других пистолета, но они не принесли результата.

– Ладно, один это тоже неплохо, – неуверенно сказал он, снова распределяя оружие по тайникам в машине.

– Что ты собрался делать? – резко спросил я, когда Ойген оставил единственный настоящий пистолет при себе.

– То есть?

– Ты слышал вопрос.

– Нам нужна страховка, если что-то пойдет не так, – спокойно объяснил он.

– Чего? Ты совсем рехнулся что ли? Ты не подумал, что Молох захочет проверить качество товара? Нам нужно будет хоть что-то ему продемонстрировать. Я не знаю… наплетем ему чего-нибудь, потом сунем в руки единственный нормальный пистолет, чтобы он…

Ойген фыркнул.

– Успокойся, – сказал он. – Я просто пошутил.

– Просто пошутил?

– Ну да, хотел посмотреть на твою напуганную рожу.

– Идиот.

Ойген рассмеялся.

– Зато мне не нужно объяснять тебе наш план, если ты сам до него додумался.

– Ага, – отозвался я. – Надейся теперь, чтобы Молох до него не додумался тоже.

Ойген помрачнел и сел за руль.

– Спрячь под сиденье, – он протянул мне пистолет. – Не перепутай с другими.

Почти всю дорогу до Нюрнберга мы молчали. Поездка из-за этого казалась очень долгой, бесконечной. Я думал о том, чем закончится этот день, и вернемся ли мы в Регенсбург. Меня немного трясло, нервничая, я скурил около пятнадцати сигарет и никак не мог заставить себя успокоиться. Мне с трудом верилось, что у нас получится навешать лапши на уши контрабандисту со стажем. Кто мы такие против него? Стоит ему только выбрать другой ствол… Я попытался сосредоточиться на пейзаже за окном. Зелень вокруг расплывалась яркими пятнами, позолоченными солнцем, изредка где-то вдали мелькали крохотные дома; мы были окружены высокой травой и безмолвием.

У меня загудел телефон, и я вспомнил, что обещал отцу заказать нам пиццу. Сколько времени прошло? Несколько часов?

Отец писал: «Ты куда потерялся?»

Я тяжело вздохнул и принялся набирать ответ.

«Па, прости, я еще не скоро буду дома. Познакомился со своими будущими однокурсниками, мы хотим собраться дома у одного гика в очках. Приду поздно или переночую у Басти».

«Веди себя там прилично, обманщик. Зато мне пиццы больше достанется».

Я грустно улыбнулся, а потом набросал сообщение для Бастиана:

«Если мой отец позвонит тебе вечером, то я сплю у тебя на диване вусмерть пьяный».

«???»

«А еще Ойген тоже ночует у тебя. Пожалуйста???»

Ответа я ждал около пяти минут.

«Я тебя убью, Ветцель».

«Спасибо».

Я убрал телефон и покосился на Ойгена. Он был полностью сосредоточен на дороге. Шутил ли он, когда говорил о том, что нам нужна страховка? В тот момент мне показалось, что он в самом наделе намеревается открыть огонь, если что-то пойдет не так.

– Молох ведь думает, что ты будешь один?

Ойген недовольно сдвинул брови.

– Да.

– Как мы объясним мое присутствие?

– Я думаю над этим прямо сейчас.

– Как успехи?

– Не то чтобы. Пока мой единственный вариант – пойти без тебя.

– Еще чего, – возразил я. – Ты меня с собой брал, чтобы в машине вместе помолчать?

Ойген смерил меня взглядом. Я почувствовал его уязвимость – он явно не знал, что нам делать.

– Позвонишь Рольфу? – осторожно предложил я.

– Ты думаешь, я не пытался? Это бесполезно, он сейчас в такой дыре, что связь там не берет, – отрезал Ойген.

Когда мы стали подъезжать к городу, Ойген свернул с главной дороги на проселочную. Кругом замелькали редкие деревья.

– Скажем, что ты мой напарник, – бросил он. – Открой бардачок.

Я открыл, и Ойген вытащил оттуда темно-бардовую майку.

– Надень это. Ты слишком чистенький для того, кем должен предстать перед Молохом.

Он был прав – моя выглаженная до хруста белая рубашка совсем не годилась для предстоящей встречи. Я переоделся прямо в машине – от майки несло сигаретным дымом и машинным маслом.

– Отлично. Будет неплохо, если в какой-то момент ты скажешь, что у нас еще есть дела. Может, тогда удастся свалить пораньше.

– Ойген?

– Да?

– Что будет, когда он обнаружит подмену?

– Я не знаю, – честно признался он. – Надеюсь, что Молох свяжется непосредственно с поставщиком.

Я закрыл глаза.

– Лео, нам главное – избавиться от всего этого. Остальное не должно нас волновать.

Мы припарковались у большого раскидистого дуба, но не спешили выходить из машины. Небо покрылось тяжелыми тучами, в воздухе пахло грозой.

– Встреча назначена на семь, – сказал Ойген. – У нас еще полчаса. Главное не дергаться, вести себя естественно, а потом спокойно уехать. Ничего сложного, да?

– Да.

Мой лоб покрылся холодной испариной. Будучи параноиком, я выключил звук на телефоне, и Ойген тоже последовал моему примеру. Лихорадочным движением я взъерошил волосы и уставился в окно. Я смотрел, как ветер треплет дубовые листья и пытался представить, что ждет нас через полчаса.

– Ты не должен был, – тихо сказал Ойген.

Я посмотрел на него.

– Что?

– Не должен был ехать со мной. Извини, что потащил тебя сюда. Это ведь был важный день, да? Университет и все прочее.

– Господи, – выдохнул я. – Схожу туда в любой другой день.

Ойген потупился.

– Я же уже сказал, что не брошу тебя.

Он медленно поднял на меня глаза.

– Люди не всегда помнят о том, что когда-то сказали.

– Да, но…

Я осекся. К нам приближался большой черный джип. Ойген ощутимо напрягся, сделал глубокий вдох, а потом напустил на себя деловито-невозмутимый вид.

– Пошли делать деньги, – бросил он, словно персонаж какого-нибудь фильма, и первым выбрался из машины.

Я кое-как вытряхнул себя с пассажирского сиденья на улицу. Ноги меня совершенно не слушались. Я остановился возле Ойгена и попытался сконцентрировать взгляд на двух мужчинах, которые направлялись к нам. Первый был невысокого роста, почти лысый, но довольно крепкий. На вид ему было лет сорок или чуть больше. В нем не было ничего особенного, но под белой футболкой-поло виднелись очертания какого-то оружия. Я не мог оторвать от него взгляда, в горле у меня пересохло, ноги приросли к земле.

– Пунктуальность – признак хороших манер, – сказал второй мужчина, когда они с напарником остановились напротив нас.

Он был лет на десять моложе первого – они не представились, но я сразу понял, что это и есть Молох. Он был одет богато, но безвкусно – его темно-малиновая рубашка напомнила мне старый гардероб Бастиана. Я осмелился заглянуть Молоху в лицо – было в нем что-то от безумного Шляпника, что-то ассиметричное и неправильное. Он перехватил мой взгляд и уставился на меня близко посаженными светло-зелеными глазами.

– С кем из вас я говорил по телефону? – настороженно поинтересовался Молох.

– Со мной, – спокойно отозвался Ойген и указал на меня. – Это мой напарник. Мы всегда вдвоем работаем.

– Да? Интересно-интересно, – сказал Молох и как-то нехорошо улыбнулся.

Его помощник не говорил ни слова, но я чувствовал на себе его пристальный взгляд. Он дотошно изучал и меня, и Ойгена. Меня стало подташнивать, сердце колотилось так сильно, что я всерьез боялся, что Молох или его напарник услышат его, но беседа протекала вполне мирно. Ойген и Молох обсуждали оружие и ситуацию на черном рынке. Оказалось, что Ойген неплохо понимает в таких вещах. Я знал, что он немного разбирается в подобном, но и не подозревал, что настолько хорошо.

Я вспомнил, что должен неустанно напоминать о времени, о том, что у нас дел по горло, но никак не мог выбрать нужный момент. Молох опустил какую-то сальную шутку, и Ойген скривился в притворной улыбке. Я тоже попытался улыбнуться, но у меня буквально свело челюсть от перенапряжения.

К уху Молоха наклонился его напарник и что-то приглушенно сказал. Я заметил на его крепкой шее странные красные полосы.

– Глупости, Йорн, – отмахнулся Молох и снова взглянул на нас с Ойгеном. – Мой друг считает, что вы слишком молоды, но я думаю, что возраст не помеха. Верно? Вы ведь работаете на Рольфа?

Ойген кивнул.

– И как у него идут дела? Еще не засветился? Он ведет опасную игру, оставаясь так долго на одном месте.

– Он знает, что делает, – ответил Ойген. По его лицу я понял, что вопрос Молоха ему не понравился.

Молох снова улыбнулся, хлопнул ладонью о ладонь и посмотрел в небо.

– Барри Сил тоже знал, что делал,⁴⁸ а потом его пристрелили. Бам-бам в голову. Каково, а? Никто из нас не застрахован от пули в лоб. Это важно помнить, занимаясь такими делами. И ведь совершенно никому нельзя доверять, потому что кругом одни чертовы крысы, – Молох перевел взгляд на нас, – или крысята.

Я снова почувствовал сильнейшую внутреннюю дрожь и постарался подавить ее. Происходящее мне совершенно не нравилось. Мне казалось, что все вот-вот выйдет из-под контроля.

Ойген улыбнулся.

– Я понимаю, но мы не враги тебе. У нас есть товар. У вас – деньги. Договор был на две тысячи. Все при вас?

Молох коротко усмехнулся и хлопнул Йорна по плечу.

– А я что говорил? Такие своего не упустят! Люблю иметь дело с молодыми людьми. Сам когда-то был таким же.

– А пушки-то при вас? – на сей раз Йорн обратился к нам.

– Естественно, – отозвался Ойген таким тоном, словно глубоко оскорблен.

– Пора бы приступить к делу, – поторопил я, взглянув на Ойгена. – Не забывай, что нас еще ждут.

Ойген поморщился.

– Тысячу раз говорил тебе, чтобы ты меня не дергал, – раздраженно сказал он. Этот выпад получился у него до того натуральным, что на секунду я всерьез поверил, что разозлил его.

Мы с Молохом отправились к машине Ойгена, а Йорн отошел к джипу и начал открывать багажник. Пока что все шло хорошо. Ойген держался уверенно, говорил твердо и спокойно. Молох верил ему, но в его взгляде иногда появлялось нечто такое, что страшно меня беспокоило. Ойген стал неторопливо выгружать из тайников пистолеты, складывая их на заднем сиденье. Последним он вытащил единственный настоящий ствол и положил его сверху.

Молох пересчитал оружие и довольно кивнул.

– Все на месте, – сказал он, а потом поманил к себе Йорна.

– Эй, так не пойдет, – Ойген нахмурился. – Мы не видели деньги.

Молох непринужденно рассмеялся и велел Йорну показать деньги. Тот вновь удалился к машине, принес с собой плотный мешок для оружия и черный кейс, который передал Молоху. Тот щелкнул замком и продемонстрировал нам несколько рядов свежих купюр.

– Настоящие? – спросил Ойген.

– Мы работаем честно, – холодно заметил Молох.

– Просто уточняю.

Небо у нас над головами окончательно заволокло тучами.

– А что насчет товара? – вмешался Йорн. – Товар не липа?

Сердце ухнуло мне в пятки, по спине заструился холодный пот. Все. Вот и все.

– Мы работаем честно, – Ойген повторил слова Молоха. – Можете проверить.

Молох покачал головой. Я едва заметно выдохнул.

– Я проверю, – Йорн потянулся за оружием.

Ойген протянул ему нужный ствол, но Йорн проигнорировал это и выбрал пистолет сам – вытащил откуда-то снизу. Меня парализовало на месте. Я был в ужасе. Ойген держался лучше моего, но его лицо превратилось в каменную маску. Он судорожно соображал, что делать, когда наш обман раскроется. Мы могли прикинуться идиотами, свалить на производителя, но Ойген несколько минут назад самонадеянно заявил, что товар качественен – мы все проверили и теперь ручаемся головой. Была еще одна проблема – пригодный пистолет все еще оставался в руках Ойгена, и я не знал, на что он будет готов, если нас раскроют.

– Подождите, – быстро сказал я, а потом повернулся к Ойгену. – Помнишь прошлую весну в Мюнхене? Ты уверен, что это, – я кивнул на пистолет в руках Йорна, – хорошая идея?

– О чем это он? – полюбопытствовал Молох.

Я быстро облизал губы и продолжил:

– Один наш заказчик тоже решил проверить товар на подлинность рядом с населенным пунктом. Он сделал пару выстрелов, расплатился и уехал, а спустя четверть часа его задержал местный патруль, потому что кто-то слышал выстрелы и настучал.

– Ага, нас тогда чудом не повязали вместе с ним, – кивнул Ойген, – но повезло проскочить. Я сомневаюсь, что история повторится, конечно…

– Мы можем отъехать дальше в лес, – предложил я, точно зная, что для этого нам придется сделать огромный крюк.

– Это не очень удобно, – чуть помедлив, сказал Молох. – Слишком долго ехать.

– Да? – я изобразил удивление. – Тогда можно и здесь, наверное, но за риски мы не ручаемся.

Молох замолчал, задумался. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха – приближалась паническая атака, и я заранее стал убеждать себя в том, что все в порядке, главное – дышать.

– Давайте сэкономим наше и ваше время, – предложил Молох и протянул руки ладонями вверх к Ойгену и Йорну, чтобы те отдали ему пистолеты.

– Это разумно, – сказал Ойген.

– Спасибо за доверие, – добавил я.

Йорн наградил нас обоих уничтожающим взглядом, аккуратно сложил оружие в мешок и тяжело зашагал к машине.

Молох передал Ойгену кейс и улыбнулся, и в этой улыбке было больше звериного, чем человеческого.

– Надеюсь, еще увидимся, – сказал он, явно довольный сделкой.

Мы не стали жать друг другу руки. Молох быстро отвернулся, пошел вслед за своим водителем и скрылся в салоне джипа. Йорн захлопнул багажник, отряхнул руки и занял водительское сиденье. Не прошло и минуты – они уехали. Мы с Ойгеном в полном одиночестве остались стоять под тяжелой сенью дуба.

– Твою мать, – шепнул он, а потом посмотрел на меня, его глаза горели. – Твою мать, Лео! Ты hrenov лжец!

– Я чуть не поседел, честное слово, – ответил я.

Мой взгляд был замыленным, я с трудом различал реальность.

– Они нам поверили, – не унимался Ойген. – Я уж думал, что все, приплыли.

– Я тоже, – признался я. – Поехали отсюда быстрее.

Мы сели в машину. Дрожащими руками я потянулся к сигаретам.

– Расслабься. Теперь все позади, – сказал Ойген, когда мы выехали на трассу.

– Они же все равно поймут, что товар липа.

– Я не думаю, что они будут его проверять.

– Считаешь, что они сразу передадут его дальше?