Эли Ро
Он звал волков
Женщина опустила взгляд на деньги, но ничего не смогла разглядеть из-за застилающих глаза слез. Она услышала, как хлопнула дверь машины и заревел двигатель. Женщина сделала два быстрых шага вперед, но это все равно бы не помогло ей остановить Фредерика.
Он оставил ее на ветру.
Каждая собака в Раттвике знала дом Бьерков. И каждой собаке было известно, что там нечем поживиться. Миа Бьерк и ее трое сыновей жили в Яме. Их дом стоял на окраине, и сразу за ним начинались злополучные Мышиные норы. Фундамент растрескался – в нем было не меньше трещин, чем в сердце Мии. Крыша дома была такой же худой, как и карманы каждого из семьи Бьерков. Крыльцо давно сгнило, на нем теснились два дешевых пластиковых кресла и старый зеленый диван с черными пропалинами от сигарет. Рядом с домом стояла пустая собачья конура. Пес Бьерков сбежал от них несколько лет назад, чтобы не умереть от голода. Его жестяная миска теперь лежала на подлокотнике дивана и служила пепельницей.
Ходили слухи, что не все дети Мии от одного мужчины, но она каждый раз опровергала их. С Куртом она познакомилась еще в школе, когда бегала курить за трибуны. Однажды зимой она выскочила на холод в одном платье, и он одолжил ей свою куртку. Миа возомнила, что перед ней настоящий рыцарь, но позже выяснилось, что Курт был всего-навсего точной копией ее отца, который поколачивал свою дочь время от времени. Мие было шестнадцать, когда она забеременела первый раз. Она бросила школу. Отец выставил ее из дома. Мие пришлось поселиться вместе с Куртом, его матерью и двумя склочными сестрами. Ребенок появился на свет мокрой осенью, когда листья под ногами превращались в грязь и напоминали раздавленных тараканов. Мальчика назвали Виктор. Он мало спал, а плакал так много, что Курт порой грозился сдать ребенка в питомник, если тот не будет вести себя тише.
Миа и Курт поженились через три года после рождения сына и переехали в дом на окраине Ямы. К тому времени Виктор перестал постоянно плакать. Большую часть времени мальчик молчал и смотрел в окно на ветви иссохших деревьев через дорогу. Иногда он играл пластмассовыми солдатиками, которые Миа купила ему на заправке в честь третьего дня рождения. Виктор рос послушным и хорошо знал свое место. Ему нельзя было шуметь. Ему нельзя было мешать взрослым. «Хватит таскать его на руках! Ты хочешь, чтобы он вырос педиком?» – раздраженно шипел Курт всякий раз, когда у Мии появлялось желание прижать сына к себе. Вскоре это желание позабылось и исчезло.
От рождения Виктору достались голубые глаза, но с возрастом они изменили свой цвет и стали серыми, как пепел. Может, так бывает, когда все, что ты видишь вокруг – это пыль и грязь. От матери ему достались темные, чуть курчавые волосы и нездорово-бледная кожа; он был нескладный и тощий, как жердь, с длинными пальцами и сумрачным выражением лица. Большую часть времени Виктор проводил наедине с собой, а когда стал старше, то предпочитал находиться подальше от дома.
Хуго родился спустя тринадцать лет после Виктора. К этому времени Миа превратилась в законченную алкоголичку, и мальчик чудом уродился здоровым. Курт угодил в тюрьму за угон машины, когда Миа была на восьмом месяце беременности. Но это не значило, что Миа и ее сыновья могли вздохнуть спокойно. В дом Бьерков повадились безработные дружки Курта, которые знали наверняка, что им не откажут в приюте. Дом заполонили пустые пивные банки, полиэтиленовые пакеты, набитые мусором, груды окурков, коробки из-под быстрого питания. В комнатах стоял удушающий запах, сигаретный дым, казалось, не рассеивался, а днями и ночами клубился под потолком. Миа чувствовала себя беззаботной. Целыми днями она сидела на крыльце, поджав под себя ноги и курила, вслушиваясь в пространные речи кого-то из бродяг, наводнивших ее дом. Кожа под ее глазами потрескалась, руки превратились в палки, а волосы в воронье гнездо. Она почти ничего не ела и отказывалась начинать день без бутылки спиртного.
Еще через пять лет – к тому времени Курт успел выйти из тюрьмы – Миа вновь забеременела. Свен родился недоношенным. Он не был желанным, как и его старшие братья. Дети чувствуют, что их не любят. Сыновья Бьерков не могли ощутить отсутствие любви, потому что никогда и не были любимы. Они не знали, что это такое.
По прошествии нескольких лет в доме Бьерков почти ничего не изменилось. Виктору исполнилось двадцать пять. Он видел мир в черно-белом цвете, и грань между этими двумя красками была удивительно тонка. Проснулся без гроша в кармане – черное, чудом наскреб на пачку сигарет – белое. Ему удалось отладить от дома большинство сомнительных людей, но иные из них время от времени прибивались к порогу, как в старые времена. Курт снова прозябал в тюрьме за то, что избил то полусмерти парня, с которым что-то не поделил в баре. Нельзя сказать, что для Бьерков настали легкие времена, но, по крайней мере, никто не занимал диван в гостиной и не устраивал скандалы по любому поводу.
Виктор сидел на крыльце в расстегнутой куртке и щелкал зажигалкой, рассматривая снежные холмы, когда перед его домом остановился автомобиль марки «вольво». Фредерик Норберг выбрался из машины, поднялся по трухлявым ступеням и опустился на диван рядом с Виктором. Из кармана пальто он вытащил четыре пачки сигарет и швырнул их на складной стол перед диваном. Не прошло и секунды, как Виктор потянулся к одной из них, вскрыл и жадно закурил.
– Я вовремя, да? – спросил Фредерик, наблюдая за сигаретой между скрюченных от холода пальцев Виктора.
– Ага, она сперла мою заначку, пока я спал. Ненавижу, когда она так делает.
Фредерик ухмыльнулся. Миа вечно таскала сигареты у старшего сына, когда кончались ее собственные. Она обкрадывала его карманы без зазрения совести, и дело редко ограничивалось только сигаретами. Она забирала деньги, которые Виктор зарабатывал, горбатясь по ночам в баре или закусочной, разгружая товары.
В окружении Фредерика – всегда аккуратного, в брендовых вещах и на дорогой машине – было сложно представить такого человека, как Виктор, но в школе они были неразлучны. Они учились в одном классе, часто проводили время вместе. В старшей школе они двигались по коридорам на манер наследного принца и его слуги в темных одеждах. Фредерик делился с Виктором обедами, покупал ему сигареты и одалживал деньги, зная наверняка, что не получит их назад. Он выгораживал Виктора перед учителями, оправдывал его прогулы, драки и плохие оценки. Постепенно Фредерик приручил его к себе, научил быть послушным и покладистым, заставил быть себе обязанным. Виктор следовал за ним всюду. Рядом с Фредериком могло быть сколько угодно богатых наследников своих родителей, но ни один из его свиты не был так предан ему, как Виктор.
– А ты чего сюда в такую рань притащился? Сегодня же суббота, – спросил Виктор, глядя в сторону леса.
Фредерик побарабанил пальцами по подлокотнику.
– Были дела утром.
– Опять разводишь придурков?
– Работаю.
Виктор хрипло рассмеялся.
– Я так и сказал.
Фредерик ухмыльнулся, сунул руку в карман и нащупал пластинку с таблетками. Он как раз закидывал одну в рот, когда входная дверь со скрипом приотворилась. На крыльцо высунулся смуглый мальчишка в грязной футболке и шортах великих на несколько размеров – ему приходилось поддерживать их, чтобы не свалились.
– Тебе чего, Свен? – рявкнул Виктор, сминая окурок о стол.
– Там мама проснулась. Тебя зовет, – промямлил мальчик.
– Не дозовется. Иди в дом.
Свен поджал губы.
– Она меня заругает, если не придешь.
Виктор закатил глаза.
– Так пошли ее.
Свен, которому совсем недавно исполнилось семь лет, испуганно уставился на брата.
– Как это?
– Так и скажи, чтобы…
Фредерик цокнул языком и перебил Виктора прежде, чем тот успел договорить:
– А где Хуго? Он не сможет тебе помочь?
Свен шмыгнул носом и показал пальцем в сторону деревьев, за которыми прятались Мышиные норы.
– Чего? Давно этот сопляк туда ушел? – нахмурился Виктор.
– Не знаю. Я еще спал, когда он собирался.
Фредерик посмотрел на Свена.
– Ты уверен, что твой брат пошел именно туда?
– Угу. Они с Улофом Эрбергом из седьмого класса собирались встретиться там, чтобы пособирать банки или бутылки… или все вместе. Я не запомнил. Он сказал, что за это денег дадут.
– Я сто раз говорил вам, что туда ходить нельзя. Почему ты не сказал мне, что Хуго пошел туда?! – прорычал Виктор.
У Свена задрожали губы.
– Не кричи… Я просто… Он сказал, что деньги будут. Сказал, что так можно будет купить новый… новый…
Виктор чуть ли не завыл со злости. Он сунул в рот еще одну сигарету и велел Свену вернуться в дом и передать матери, что он ушел.
Фредерик понял Виктора без слов и поднялся с места. Мышиные норы были опасным местом для детей.
Эсбен и Кайса сидели на полу в гостиной. На кофейном столике стояли две полупустые кружки крепкого чая. На коленях Кайсы лежало свидетельство о смерти Софии. Эсбен просматривал платежные документы.
– Тебе не кажется, что после ее смерти дом стал меньше? – тихо спросила Кайса, осторожно поглаживая пальцем имя тети между строк.
– Или мы просто выросли.
Кайса вздохнула, отложила свидетельство в сторону и взяла в руки старое фото, с которого улыбался рыжеволосый юноша. В одной руке он держал удочку, а другой махал из стороны в сторону, из-за чего кадр получился смазанным. Подпись под фото гласила: «Эрик, 1999». За год до трагедии. София пережила сына на девятнадцать лет. Кайса подумала, что это время было для тети вечностью.
– Ты помнишь ту ночь, когда к нам в дом постучался один из тех бродяг?
Эсбен грустно улыбнулся и кивнул. Он помнил. Конечно. Холодная мартовская стужа. Воющий ветер за окнами. Они с Кайсой проснулись от шума внизу и на цыпочках спустились на первый этаж. В кухне они застали удивительную картину. За столом сидел мужчина в грязной куртке, с взлохмаченными волосами и синяком во все лицо. Он что-то жевал и вытирал ладони прямо о штаны. Напротив него устроилась София. Она неторопливо помешивала ложкой чай и что-то негромко говорила. Мужчина большую часть времени молчал и лишь иногда осторожно кивал. Наутро, когда Эсбен и Кайса пристали к Софии с вопросами, она ответила так:
– Этот человек нуждался в помощи.
– А если бы он нас ограбил?
– Или убил?
– Вам нужно поменьше смотреть разной ерунды на ночь и побольше верить людям.
Эсбен нахмурился.
– Как ты вообще его впустила? Он живет там? В Яме?
София обняла племянников за плечи.
– Мне нет дела, где он живет. Я хочу, чтобы вы, дорогие мои, усвоили кое-что раз и навсегда. Нельзя судить о людях по их внешнему виду. Никогда нельзя. Однажды Ральф явился домой в таком ужасном состоянии, что мы с Эриком едва его узнали. Весна в тот год выдалась особенно грязной, Ральф застрял на машине в какой-то канаве, а когда попытался сдвинуть ее с места, то угодил прямо в лужу. С него текло в три ручья, одни глаза только и было видно.
– Что это был за человек? – спросила Кайса.
София пожала плечами и сняла с плиты турку.
– Он не представился. Спросил только нет ли у нас крошки заморить голод.
В тот момент поступок тети казался Эсбену и Кайсе какой-то дикостью. Родители учили их никогда не впускать в дом незнакомцев. Тем более таких грязных. Чуть позже, когда наступил апрель, и ручьи зазвенели громче, Кайса нашла на пороге резную статуэтку в виде пчелы и небольшой конверт. Она отнесла все в дом и передала тете. София развернула конверт, вытащила оттуда обрывок тетрадного листа и прочла вслух: «С благодарностью от грязного бродяги, которого вы не испугались впустить в свой дом».
Статуэтка все эти годы простояла на столике в гостиной. Эсбен дотянулся до нее и взял в руки.
– София всегда безоговорочно верила в людей, – сказал он, рассматривая деревянные крылышки. – Я до сих пор не перестаю этому удивляться. На ее месте многие бы разочаровались и в мире, и в окружающих.
Кайса подтянула колени к груди, опустила на них подбородок. В очередной раз ей захотелось, чтобы София оказалась рядом.
Эсбен сложил документы в папку и убрал к тем, что уже успел просмотреть.
– Что ж, с ними тоже все в порядке. Боюсь думать о том дне, когда мы возьмемся за чердак.
Кайса усмехнулась.
– Нужно начинать уже завтра, если мы хотим быстро справиться. Иначе это растянется на целый месяц.
В дверь позвонили.
– Для бродяг еще слишком рано, а? – спросил Эсбен.
Кайса фыркнула и поднялась с пола. Она отворила дверь. На крыльце стоял молодой человек в бордовом свитере. В руках он держал куртку. Кайса сразу узнала его. Это был Мартен Янссон.
– Прости, меня не было на похоронах, но я решил, что нужно зайти хотя бы сейчас, – сказал он.
У Мартена был тихий приятный голос. Он говорил сдержанно, без лишней торопливости, которая была так присуща его младшему брату. Впервые Кайса почувствовала легкое смущение в присутствии человека из прошлого. В детстве ни она, ни Эсбен не были особо близки с Мартеном. Если они и приходили в дом Янссонов, то все время проводили в комнате Клеменса. У Мартена в то время была своя компания, а младшего брата и его друзей он звал «мелюзгой», хотя был старше всего на пару лет. Тогда он носил «вареные» футболки, слушал «Led zeppelin» и стирал пальцы о гитарные струны.
– Не стоит… не извиняйся. Проходи, – Кайса отодвинулась в сторону, пропуская гостя в дом.
Мартен разулся, повесил куртку на вешалку и проследовал за Кайсой в гостиную.
– Черт возьми! – Эсбен не смог сдержать удивленного возгласа, он поднялся с места и протянул Мартену ладонь.
– Эсбен, – Мартен чуть склонил голову в знак приветствия и пожал руку. Внешне он казался спокойным и едва тронутым встречей, но его светло-голубые глаза сияли и этого нельзя было скрыть. – Соболезную. София была хорошим человеком. Мне жаль, что ее больше нет.
Кайса принесла третью кружку и маленький чайник с заваренным чаем. Все трое расположились в гостиной.
– Мы виделись с твоими родителями. Они сказали, что ты теперь полицейский, – сказала Кайса.
– Все верно.
– Разве здесь не тоска смертная? – Эсбен приподнял брови.
Мартен сделал глоток из кружки.
– Да, здесь почти ничего не происходит. Мелкие грабежи и ссоры между соседями. Вот и вся работа. Иногда приходится выезжать к Мышиным норам и разгонять пьяных подростков.
– Это место до сих пор так популярно? – спросила Кайса.
– Конечно. Теперь оно создает больше проблем, чем когда-то. Когда мы учились в школе, у нас не было колонок с усилителем, – усмехнулся Мартен. – Вы бы видели, что там творилось на новогодних праздниках. Мы с Исааком, моим коллегой, убили почти всю рождественскую ночь на то, чтобы растащить вусмерть пьяных старшеклассников по домам.
– София всегда говорила, что открутит нам головы, если узнает, что мы пошли туда, – вставил Эсбен.
– Мне кажется, что вам это не было интересно, – предположил Мартен. – Я имею в виду, что вы и… Клеменс постоянно придумывали какие-то свои игры.
Кайса улыбнулась.
– Их придумывал Клеменс. Почти каждый день он находил для нас какое-нибудь занятие. Мы с Эсбеном даже завидовали его воображению.
Они немного помолчали.
– Это Клеменс предложил сделать старый автобус нашим местом, – вспомнил Эсбен. – Однажды утром он прибежал к нам и сказал, что у нас теперь будет своя секретная база. Мы с Кайсой были в восторге, когда он привел нас туда.
Кайса мгновенно перенеслась воспоминаниями в тот июньский день, когда Клеменс привел их к сгоревшему школьному автобусу на обочине дороги. Внутри было грязно и пыльно, под водительским сиденьем они обнаружили мертвую крысу. На следующий день им пришлось устроить многочасовую уборку, но оно того стоило. Ведь у них появилось свое пристанище.
– Он все еще на прежнем месте? – спросила Кайса.
– Автобус? Нет, его убрали еще несколько лет назад. Он окончательно превратился в рухлядь, и кто-то из местных настоял, чтобы с этим беспорядком разобрались.
– Жаль. Я бы взглянула на него.
Эсбен подлил себе еще чая и взглянул на Мартена.
– Ты живешь с Уллой и Йоргеном?
– Нет. Уже давно нет. Я поселился недалеко от Эмилии Фальк. Ее бывшие соседи уступили мне дом за полцены несколько лет назад.
Эсбен хотел пошутить, что дом вблизи Эмилии должен был достаться Мартену даром, но сдержался.
– Тогда будем знать, где искать тебя на случай, если подростки устроят дебош под нашими окнами.
Мартен коротко рассмеялся.
– Тогда сразу звоните в участок. Большую часть времени я все равно провожу там.
– А у вас есть пробковая доска? Как в тех фильмах? – спросил Эсбен.
Кайса закатила глаза и ткнула брата локтем.
– Есть. Только вместо улик там висит расписание, кто из сотрудников покупает на всех перекусить, – ответил Мартен.
– Серьезно?
– Серьезнее не бывает.
– Тяжела жизнь местных полицейских, – сказал Эсбен с напускной деловитостью.
– Ты никогда не думал уехать отсюда? – спросила Кайса.
Мартен покачал головой.
– Мне нравится Раттвик. Не думаю, что я смогу жить где-то еще. Вы наверно отвыкли от такого маленького города, где на каждом шагу знакомые лица.
– Точно. Несколько дней назад я встретила Юнатана Бергмана, – вспомнила Кайса. – Это было так странно. Я хочу сказать, что он все это время жил в моих воспоминаниях и я не думала о нем, как о человеке, который продолжает существовать независимо от меня. Не знаю. Это звучит глупо.
Эсбен повернул голову к сестре.
– Дорогая, мир не крутится вокруг тебя.
Кайса щелкнула его по лбу.
– Я же не об этом!
Мартен прервал их.
– Мне кажется, что я понимаю, о чем ты. Вы двое все это время тоже были для меня лишь воспоминанием. Я не предполагал, что вы когда-то можете вернуться.
– Вот видишь, Эсбен. Тебе бы стоило мыслить шире, – сказала Кайса.
Эсбен состроил недовольное выражение лица.
– Вы совсем не изменились, – подметил Мартен, а потом посмотрел на часы. – Вообще-то мне уже пора. Мне еще нужно зайти к родителям.
– Заходи в любое время. Мы будем рады, – сказала Кайса на прощание и отправилась мыть кружки.
Эсбен и Мартен вместе прошли в коридор. Кайса включила музыку. До них донеслось ритмичное звучание какой-то песни.
– Ты еще катаешься? – спросил Мартен.
– М?
– На коньках. Я помню, что раньше ты катался.
Эсбен покачал головой.
– Я давно не стоял на льду.
– Понятно. Если все-таки захочешь попробовать, то в четверг вечером мы с ребятами из участка хотели посоревноваться друг с другом на озере. Нам не хватает одного человека для равного счета. Коньки и клюшку можно попросить у Нильса.
– Я это учту.
Они пожали друг другу руки.
– Передавай «привет» родителям.
– Передам.
С этими словами Мартен вышел за дверь, быстро спустился с крыльца и направился по заснеженной тропе к соседнему дому. Эсбен проводил его взглядом и вернулся в дом. Песня закончилась. Началась другая. На этот раз знакомая. Что-то из прошлого. Что-то из детства. И Эсбен вдруг осознал, что не слышал ее с тех пор, как они уехали.
Он вдруг понял, что это за чувство, о котором говорили Кайса и Мартен.
Виктор тащил упирающегося Хуго за капюшон куртки. Фредерик шел рядом, а еще один мальчишка, приятель Хуго, угрюмо следовал за ними по пятам, прижимая к груди пакет с жестяными банками.
– Ты умеешь слушать? Умеешь? Почему тогда не слушаешь? – шипел Виктор, переступая через бутылочные осколки в снегу.
– Да чего такого… – просипел Хуго.
Виктор остановился, нагнулся к брату и грубо встряхнул его за плечи.
– Ты думаешь, что мне доставляет большое удовольствие таскаться сюда за тобой? А? Сначала отрасти яйца, а потом уже выделывайся!
Фредерик спрятал улыбку в воротник. Ему почему-то стало смешно.
– Отцепись ты от меня! – воскликнул Хуго, пытаясь вырваться.
В это время в Мышиных норах не было ни души. При свете дня это место напоминало помойку. Тут и там валялись грязные обертки, окурки, мятые пластиковые тарелки, огрызки и салфетки. На некоторых деревьях пестрели граффити, посреди котлована стоял диван под красным брезентом. На снегу было полным-полно чужих следов, которые остались с ночи.
Виктор встряхнул брата еще раз с такой силой, что тот от неожиданности больно прикусил язык.
– Если ты сунешься сюда еще раз, то я за себя не отвечаю. Ты меня понял?!
– Да понял я! Понял. Отпусти!
Виктор ослабил хватку. Хуго шарахнулся от него в сторону.
– Ненормальный, – тихо процедил он сквозь зубы.
– Чего вякнул?
Виктор было сделал шаг к брату, но Фредерик ухватил его за плечи.
– Покури. И успокойся, – медленно сказал он.
Фредерик не раз заставал подобное. Виктор легко выходил из себя и срывался на братьев, потому что иначе заботиться о них не мог. Жизнь Хуго и Свена состояла из запретов, но не из таких, которые окружали самого Виктора в детстве. Он запрещал братьям убегать в лес, ходить в Мышиные норы, красть еду и забрасывать дома соседей мелкими камнями. Виктор запрещал им то, чем развлекал самого себя, когда был подростком.
Фредерик помог ему прикурить. Виктор озлобленно выпустил первый дым и молча зашагал вперед.
– Почему это место вообще так зовется? – негромко спросил приятель Хуго, ни к кому толком не обращаясь.
Виктор сплюнул себе под ноги.
– Потому что раньше здесь все было перекопано, и ямы со стороны напоминали большие норы. Почему именно «мышиные» – не знаю, но мыши ведь живут в норах? Так что логично.
– В норах живут не только мыши, – исподлобья произнес Хуго. – В них селятся лисы, сурки, а дикие кролики вообще строят целые лабиринты.
– Ты откуда такой умный-то взялся, а? – огрызнулся Виктор.
– Я думаю, что здесь всегда была свалка, поэтому и «мышиные», – предположил Фредерик.
– Когда это все вообще появилось? – на этот раз вопрос задал Хуго.
– Тебя еще на свете не было, – ответил Виктор. – Где-то в конце девяностых или начале двухтысячных. Типа того. Мне рассказывали, что название придумал какой-то парень, который и нашел это место. Его еще потом на лесопилке раздавило.
У Хуго и его приятеля глаза сделались круглыми.
– Чего? – протянули они в один голос.
– Придавило бревнами. Насмерть, – с каким-то мрачным удовольствием объяснил Виктор.
Хуго поежился и засунул руки в карманы.
– Жуть какая.
Они вышли к дороге и оказались почти у самого дома Бьерков. Хуго сделал шаг в сторону, но Виктор вновь уцепился за его капюшон.
– Ты идешь домой.
– Почему? Мне и погулять нельзя? – заканючил он.
– Нет. Нечего было меня злить.
– Почему ты всегда такой, а? Вот почему?
– Сам виноват.
Хуго обиженно засипел и махнул другу рукой. Тот поудобнее перехватил жестянки и шепнул:
– Я тогда пока заберу это домой, ладно?
Хуго безнадежно кивнул и зашагал к дому.
Виктор и Фредерик остались стоять посреди дороги.
– Младшие братья – это какой-то ад. Хорошо, что у мамаши хватило мозгов остановиться на третьем. В противном случае я бы повесился на этой ветке, – Виктор кивнул в сторону ближайшего дерева.
«Угадай, кому бы пришлось вытягивать тебя из петли», – подумал Фредерик, но вслух ничего не сказал.
Вечером, когда уже успело стемнеть, Эсбен направился к стадиону. Весь день он думал о предложении Мартена и решил, что ему бы не помешало немного размяться. Иногда ему до такой степени хотелось вернуться на лед, что аж зубы сводило. Эсбен хорошо помнил тот день рождения, когда София и Кайса подарили ему первые коньки. В тот момент он был абсолютно счастлив. За этим последовала череда долгих тренировок и первых разочарований, потому что не все получалось с первого раза. Но он был упорным. Вскоре Нильс взял его в команду.
Вход на стадион был расчищен от снега – кто-то хорошо постарался. Эсбен прошел в ворота, зашел в крытый павильон и остановился около ограждения. Он заметил на льду Сив в компании пяти мальчишек. Она что-то кричала и размахивала шайбой. Дети следили за каждым ее движением. Рыжие волосы Сив растрепались, щеки раскраснелись. Вдруг она размахнулась, швырнула шайбу в конец площадки и ткнула в нее пальцем. Один из мальчишек отделился от остальных и заскользил за ней.
– У нее хорошо получается, – из тренерской вышел Нильс Сандберг и остановился рядом с Эсбеном. – Она любит покричать, но дети ее и без этого слушают. Здравствуй, Эсбен. Увидел тебя в окно. Какими судьбами? Неужели решил покататься?
– Вроде того, но не сейчас. Я пришел одолжить коньки. Еще мне нужна клюшка.
Нильс улыбнулся.
– Хоккей, значит?
Эсбен отвел взгляд от Сив, рассекающей лед, посмотрел на Нильса.
– Да. Мартен Янссон пригласил меня поиграть с ним и его приятелями.
– А, Мартен. Да, они с ребятами часто играют, но предпочитают стадиону озеро. Я все зову их к нам, но они отказываются. Говорят, что на озере дышится лучше.
– Их там много? Кто играет.
– Нет. Куда уж там. Раньше они тренировались два на два, но один парень из участка переехал осенью. Теперь они вечно подыскивают кого-то четвертого для компании, – ответил Нильс. – Пойдем. Подыщем тебе что-нибудь.
Они прошли мимо двух небольших раздевалок и оказались в длинной комнате, где в ряд были выставлены клюшки и коньки. На длинной лавке Эсбен заметил коробку, набитую шайбами.
– Выбери себе подходящие коньки, а я найду приличную клюшку, – сказал Нильс. – Когда присмотришь что-то, вон в той коробке в углу возьми наколенники и налокотники. Тебе бы вообще полное обмундирование не помешало.
– Мартен тоже играет при полном обмундировании? – Эсбен иронически сощурился.
Нильс потряс в руке одну из клюшек.
– Мартен все выходные проводит на льду. Он собаку на этом съел. А ты сколько на коньках не стоял, парень? То-то и оно.
Эсбен не стал спорить, но ничего, кроме коньков, клюшки и перчаток не взял. Нильс посмотрел неодобрительно, но решил не навязывать свое мнение.
– Можете рассказать мне о ваших полицейских?
– Стало интересно, кто будет надирать тебе задницу на льду? – хохотнул Нильс.
– Очень.
– Во-первых, Исаак Лофгрен. Многие считают его хорошим парнем, но мне кажется, что он чересчур заносчивый. Сам родом из Мальмё. Мне рассказывали, что в прошлом он занимался подрывниками, получил ранение от какого-то мексиканца и перебрался сюда, чтобы передохнуть. Он вечно грызется с вашим новым соседом Альваро.
– Из-за чего? Из-за того, что он родом из Мексики?
Нильс покивал.
– Ага. Расистов никто не любит. Вот что я скажу.
Они вышли на улицу и медленно пошли к воротам.
– Кто еще?
– Еще девушка. Александра. Она местная. Старше тебя лет на шесть или около того. Александра брала у меня частные уроки пару лет назад. Теперь отлично катается.
Эсбен вышел за ворота.
– Спасибо за помощь, Нильс.
– Не сломай клюшку и не ударь в грязь лицом. Когда-то ты был моим лучшим нападающим.
На этом они расстались, и Эсбен неторопливо пошел обратно. Он не успел отойти далеко, когда его нагнала Сив. Она со всей силы хлопнула его ладонью по спине.
– Отец сказал, что ты не успел далеко уйти, а я как раз закончила.
Ее щеки все еще были красными, голос немного охрип.
– Привет. Всех детей успела распугать?
Сив возвела глаза к небу.
– Зато они чему-то научатся. Ты домой?
– Вообще-то нет, – Эсбен потряс коньками. – Я иду на озеро.
– Да, отец сказал, что ты снова решил встать на лед. Наши копы бросили тебе вызов? – она явно старалась его задеть.
– Они настолько хороши?
– Вообще-то чертовски.
– Ты когда-нибудь тренировалась с ними?
– Пару раз, да. Однажды мы с Александрой сделали ребят всухую.
Сив затолкала волосы под шапку и зашагала быстрее.
– Знаешь, я бы составила тебе компанию на озере, но я просто умираю от голода, – поделилась она.
Можно подумать он ее звал.
– Какая жалость.
Сив толкнула его плечом.
– Но я почти уверена, что ты справишься без меня.
Вместе они дошли до развилки. Сив махнула ему рукой, крутанулась на ботинках с высокой подошвой и исчезла в темноте.
На озере стояла такая глубокая тишина, какая бывает только ночью. Было безветренно и холодно. Эсбен взглянул на часы на запястье. Половина девятого. Природа бывает обманчива. Первым делом он осмотрелся и выудил из сугроба пустую банку из-под газировки. Она будет его шайбой. Эсбен оставил вещи на снегу, переобулся и вышел на лед. Ему вдруг показалось, что кто-то приделал ему чужие ноги. Он неуверенно заскользил вперед и едва удержался от падения. Это ничего. Шаг за шагом. Ему не нужно учиться. Ему нужно только вспомнить. Эсбен задышал ровнее, разогнался, а потом выставил конек боком и резко затормозил. Он катался около получаса. Когда ноги перестали казаться ему деревянными, а тело немного расслабилось, он вернулся к вещам на снегу, взял клюшку и банку. На протяжении двух следующих часов он отрабатывал удары, кружил по льду, вспоминая, как правильно делать подсечки. К концу тренировки вымоталось только тело, но не дух. Эсбен чувствовал себя так, словно только что преодолел Эверест.
Он завалился на снег, упал прямо на спину, раскинул руки и уставился в чернильное небо с россыпью звезд. До чего же ему этого не хватало. Эсбен вспомнил тот день, когда решил бросить хоккей; вспомнил, как тяжело ему это далось. В тот момент Эсбену казалось, что у него из груди вырвали сердце. Теперь оно вернулось на место и билось с такой силой, что было больно дышать. И ему нравилась эта боль. Ее хотелось сохранить и носить в груди вечно. Эсбену стало жарко, он сел и расстегнул куртку. Ноги гудели. Завтра утром он едва ли сможет встать, но такие мелочи его не волновали его в эту секунду.
В кармане зазвонил телефон. Кайса.
– Прости, я не рассчитывал, что так задержусь. Скоро буду дома.
– Что у тебя с голосом?
Эсбен зажал трубку между плечом и ухом и потянулся к ботинкам, чтобы переобуться.
– В смысле?
– Как будто бежишь от кого-то.
– Я просто катался.
– Катался? На коньках?
– Ага.
Кайса не смогла скрыть радости в голосе, когда воскликнула:
– Неужели! Ты на стадионе?
– Нет. Я ходил на озеро. Нильс одолжил мне коньки и клюшку.
– С ума сойти. Я столько лет пыталась вытащить тебя на лед, а стоило вернуться в Раттвик…
– Я уже иду домой.
Он отключился. Ему не хотелось говорить о том, почему он бросил хоккей. Не хотелось говорить о том, почему Мартен Янссон был единственным в мире человеком, способным заставить его к этому вернуться. На все были свои причины. Он думал о них, когда шел к дому. Вспоминал о принятом когда-то решении и о том, что подтолкнуло его к этому. В тот день Нильс разочаровался в нем, в своем лучшем нападающем. Он уговаривал Эсбена не бросать хоккей, уговаривал его еще раз подумать. Но тогда он все решил. Думать было не о чем. Он сделал это из-за Клеменса. Тренировки скрадывали слишком много времени. Ребята из команды – тоже. Клеменс никогда ничего не говорил, но Эсбен видел его переживания. Клеменс боялся, что теряет друга.
На полпути Эсбен почувствовал усталость и вновь ощутил холод. Коньки, зажатые в руке, показались ему самой тяжелой ношей. Он перехватил их поудобнее, закинул на плечо и вновь поднял глаза к небу. В Мальмё таких звезд не сыщешь. Их не бывает в больших городах. Порой самое маленькое скрывает в себе гораздо большие вещи. Нужно только суметь это отыскать. Иногда нужно хорошо постараться, но результат будет того стоить.