Эли Фрей
Дурные дороги
Глава 6
Мы с Тотошкой сидели на лавочке у турников, курили и щелкали семечки. На мне были мамина огромная панама, солнечные очки и свободный летний сарафан. Веки я густо подвела зелеными тенями, а губы накрасила ярко-розовой помадой. На землю падал окурок за окурком, меня всю колотило. Мне постоянно слышался собачий лай. Казалось, вот-вот из ближайших кустов выпрыгнет доберман. Я была уверена, что псы знают мой запах. Они, как механические твари из книги «451 градус по Фаренгейту», искали меня, шли по моим следам.
– Ты похожа на черепаху Тортиллу, ― сказал Тошка.
– Мне плевать. Главное, что сейчас я не похожа на пацана, который битой раскроил череп главаря банды скинхедов.
У турников тусовались качки ― играли в лесенку.
– Что мы будем делать, Тошк? ― спросила я, поглядывая на них и сплевывая шелуху под ноги.
– Ну, мне кажется, мой план вполне габочий. В таком виде тебя не узнают.
– А если кто-то запомнил тебя? Как нам быть? Они поймают тебя и будут пытать до тех пор, пока ты меня не сдашь.
– Ну, может, у твоей мамы найдется для меня еще одна миленькая панамка?
Мы прыснули. Смех подействовал на меня как лекарство, мигом прогнав страх.
Вечером я оставила Тошку и ушла с девчонками. Марина снова поколдовала над моей внешностью, сделала макияж и прическу и повела меня в свою компанию. Мы проходили по центру города, большое скопление людей неприятно давило. Меня будто на казнь тащили. Хоть я была в девчачьем облике, все равно казалось, что все вокруг смотрят на меня, сейчас кто-нибудь ткнет пальцем и закричит: «Это она! Это она!!!»
Свернув, мы пошли по узкой тропинке мимо кустарника и деревьев. Далеко от чужих глаз в зарослях шиповника пряталась автобусная остановка. Когда-то она, как полагается, стояла на дороге, но автобусы перестали ходить по этому маршруту, и остановка ржавела без дела, пока компания панков не нашла для нее более подходящего места.
…Границы ключ переломлен пополам,
А наш батюшка Ленин совсем усоп.
Он разложился на плесень и на липовый мед,
А перестройка все идет и идет по плану…[1]
Из ржавой коробки доносилась «Гражданская оборона». У меня сбилось дыхание, а ладони вспотели, когда еще шагов через двадцать я услышала голоса и… Смех, боже, его мерзкий смех. Я дернулась в сторону. Бежать, бежать! Но вместо этого я шагнула вперед. Вся исписанная граффити с одной стороны, с другой остановка была черной, будто опаленной. Когда мы подошли совсем близко, я спряталась за спину Марины.
– Всем приветик! ― весело сказала она.
– О, какие люди, здоро́во, девчонки.
В компании было человек семь, почти все парни, девчонок только двое. И он там. С дерзкой улыбкой смотрел на новоприбывших.
– А кого это вы там такого красивенького прячете? ― весело спросил Бык.
Марина развернулась и выпихнула меня в центр.
– Это Дашка, она с нами.
Бык посмотрел на меня оценивающе, как на товар: оглядел с ног до головы, будто трогая глазами, и присвистнул. Фух! Не узнал.
– Ну, привет. Ты чья?
Я растерянно посмотрела на Марину. Все засмеялись. Она обняла меня, улыбнулась.
– Ничья она, Бык. Но не обольщайся, твоей сегодня не будет.
– Ну, это мы посмотрим.
Он протянул мне огромную, будто лопата, ладонь. Я неуверенно пожала ее, хотя от страха кишки скрутило тугим узлом. Конечно, это не то же самое, что попасться тому бону, который поклялся мстить за Ржавого, но все равно меня пробил недетский стрем.
– Лицо у тебя знакомое. Где я тебя видел? Ты с какого района?
– С пятаков. Может, и видел где. ― Я старалась, чтобы голос звучал беззаботно. Бык по-прежнему не узнавал меня, но неизвестно, сколько продлится эта игра.
Зазвенели бутылки ― разливали. Все пили водку и запивали ее пивом. Мне тоже протянули два стакана. Девчонки рассосались кто куда: Марина села на колени к какому-то парню с бесцветными волосами, Алиса устроилась на лавочке, а Настя подошла к одному из панков. Вот черт. Я осталась без поддержки.
Все пели, вопили, ревели, прыгали, болтали на темы, мне незнакомые. Обсуждали каких-то людей, смеялись над непонятными шутками, пытались перекричать музыку. На смену «Гражданской обороне» пришел «Король и Шут».
Бык стоял рядом и с интересом меня разглядывал.
– Чего? ― спросила я, недовольная тем, что на меня пялятся.
– Классно выглядишь. Тебе идет этот топик. И прическа супер.
– Это Маринкины шмотки. И прическу она делала. Скажи ей спасибо, ― сказала я и допила водку. Пиво кончилось, но Бык протянул мне свой стакан. Я сделала несколько больших глотков. Бык выпил водки, а вместо запивки занюхал своей футболкой.
– Ау? Есть кто дома? ― раздался голос.
К остановке приближались несколько человек. Музыку приглушили. Компания напряглась. Ясно было, что гости ― не друзья, им не рады. Оглядев пятерых подошедших парней, я узнала кое-кого из банды Дуче. Были ли они на той стреле? Я не помнила их.
Бык вытянулся, подобрался. Вообще он казался грозным только малолеткам вроде меня, людей покруче ― типа дучевских ― сам боялся до смерти, никогда не нарывался. Дницевские панки всегда были мирными, держались в стороне от крупных разборок.
Гости протянули панкам руки, поздоровались.
– Случилось что, Егорыч? ― спросил кто-то из компании.
– Парнишку ищем, ― сказал один из антифа и протянул лист бумаги.
Все по очереди стали его рассматривать. Я нервно переминалась с ноги на ногу. Что же там? Боже, как я хотела вырвать бумагу из рук! Как назло, панки слишком медленно передавали ее друг другу. Я вся извелась, пока лист, наконец, дошел и до меня. Я глянула ― и мое сердце упало.
Фоторобот. Мой, блин, фоторобот! И большая красная надпись, а под ней ― текст:
ВНИМАНИЕ, РОЗЫСК!
Следственными органами Московской области разыскивается опасный преступник, который 1 июля 2002 года совершил убийство 23-летнего Алексея Гвоздева.
Приметы разыскиваемого:
Юноша, на вид 16–18 лет, худощавого телосложения, рост 160‒165 см. Внешность европейского типа. Волосы короткие, светлые. Нос маленький, вздернутый. Глаза серые или голубые. Подбородок острый, треугольный.
Был одет в синюю футболку и джинсовые шорты.
Всех, кто располагает какой-либо информацией о преступнике, просим позвонить по телефону…
Я со страхом разглядывала фоторобот. Похоже на меня или нет? Мне самой казалось, что не особо, но если взглянуть со стороны?.. Ох, я в полной жопе. Меня искали все, кому не лень.
Кто-то присвистнул.
– А кого он замочил?
– Ржавого. Когда мы на стреле были с московскими бонами.
– Ни хрена себе! Это вот этот вот загасил Ржавого? ― удивился один из панков и указал на меня. Я вздрогнула и задержала дыхание, не сразу поняв, что указывают все же не на саму меня, а на лист в моих руках. Меня отпустило. Имя Ржавого было у всех на слуху. Одна я узнала о нем только в день, когда снесла ему башку? ― Как можно замочить Ржавого? Мне кажется, анриал. Он столько жестких махачей пережил.
– Мы все в шоке были. Пацан мелкий, щуплый. Битой его добил. А главное, хрен знает, откуда он свалился. Он не наш. Как будто с неба упал. Мы его не видели, раз ― и он уже разносит черепушку Ржавого.
– Молодец, пацан, ― сказал другой панк с уважением. Новость компании явно понравилась; видимо, никто здесь не выносил ни Ржавого, ни его скиновскую банду. ― А вам что до парниши?
– Дуче ищет его. Защитить хочет.
Я сглотнула подступивший к горлу ком. Парень продолжил:
– Боны прочесывают все Днице. Тоже ищут его. Найдут ― четвертуют. Говорят, какая-то шмотка его у них. Они теперь с доберманами ходят, по запаху натаскивают их. Так что пацан не жилец, если Дуче не поможет. А он готов помочь. Без пацана нас всех положили бы, бонов больше было. А как Ржавого загасили ― так сразу остановили бой. Мы в долгу.
У меня подкосились ноги. Шмотка! Вот черт… у меня была толстовка, когда мы с Тотошкой шли к лагерю, а потом… я оставила ее на крыше и забыла. Боны нашли кофту. Черт… Теперь даже маскарад не поможет, псы рано или поздно возьмут мой след. Все как в кошмарах.
Знаете, мне всегда было страшно прожить жизнь невидимкой. Никем. Хотелось оставить след в истории, чтобы меня помнили, любили, уважали. Кажется, я это сделала, мой след ― проломленная башка Ржавого. Уличные банды Днице будут из поколения в поколение передавать легендарную историю о дне, когда неизвестный пацан спас задницу Дуче. Но, черт, не такой след мне хотелось оставить!
– Ха, Дашка! А он на тебя похож, этот пацан.
Я очнулась от мыслей. Бык стоял рядом и смотрел то на меня, то на фоторобот. Парни Дуче тоже заинтересованно меня разглядывали. Сердце оборвалось, ноги стали ватными. Что ответить? Как себя повести? Посмеяться или показать, что я обиделась? Но пока я размышляла, антифа, убедившись, что я ― девчонка, а Бык всего лишь шутит, перестали обращать на меня внимание, и я выдохнула.
– А где вы взяли этот фоторобот? ― спросила я.
– Да они сейчас много где расклеены. На вокзале, у магазинов, на заборе вдоль дорог. Мусора в это дело вмешались, кто-то настучал.
Просто потрясно. Моя рожа на всех заборах с огромной красной надписью «Внимание, розыск!». Да я просто звезда!
Дучевские парни вскоре свалили. Зато подошли новые панки, у каждого было по баллону пива и по бутылке водки. Их появление в компании встретили бурными возгласами. Врубили музыку погромче, подставили стаканы. Все сразу забыли об антифа, которые пришли, поболтали и ушли. Все опять пили, орали и прыгали.
…Ели мясо мужики, пивом запивали.
О чем конюх говорил, они не понимали…[2]
И только я одна никак не могла выбросить случившееся из головы.
Накатила волна ярости. Я взяла пустую водочную бутылку, подбросила и со всей дури ударила носком «гада». Бутылка разбилась вдребезги. Да что ж за жизнь-то такая? Не жизнь, а ползанье в вонючих кишках дохлой коровы. Когда уже я найду этот гребаный выход?!
Без двадцати одиннадцать я стала собираться домой. Маринка поцеловала меня на прощание.
– Приходи сюда завтра. Будем ждать.
Я неопределенно кивнула.
– А я тебя провожу. ― Бык подошел ко мне.
Я испуганно сказала:
– Да я лучше сама…
Мне не хотелось, чтобы Бык узнал, где я живу. Вдруг под предложением проводить он подразумевает что-то другое? Например, хочет второй раз засунуть меня башкой в дерьмо?
– Не, я провожу.
Отговориться я не смогла, и мы пошли к моему дому. Кто бы мог подумать ― я и Бык! Бык, который топил меня в канализации, провожает меня! Когда мой мир успел перевернуться? Всю дорогу Бык трещал о какой-то фигне, но я не слушала его: погрузилась в себя и думала о своих проблемах ― о дучевской банде и фотороботе.
Уже возле подъезда Бык спросил:
– Придешь к нам завтра?
– Может быть.
– Приходи. Буду ждать. ― Он протянул мне кулак, больше похожий на утюг. Я слегка стукнула своим кулаком по его костяшкам. Ау! Это больно.
– Ты классная девчонка, Даш. Расстроюсь, если не придешь. ― Он обвел взглядом мою фигуру, подмигнул и ушел.
Я еще несколько секунд стояла с открытым ртом, глядя Быку в спину. Он что, сделал мне комплимент? Собирается меня склеить? Да ну! У тебя мания величия, Сова. Иди домой. И все-таки… кажется, я выигрываю эту игру. Бык не узнает меня. В его огромной башке просто не может появиться мысль о том, что пацан, которого он ищет, вовсе не пацан.
Может быть, если эта проблема решилась так легко, то и другая вскоре решится? Боны забьют на поиски, и я смогу наконец вздохнуть свободно??
* * *
На следующий день, в Маринкиных шмотках, маминой панамке и темных очках, я ввалилась к Тотошке в окно.
– Пошли до рельсам. Поговорить надо.
По дороге к нашему тоннелю, идя по шпалам мелкими шажками, я рассказывала другу обо всем ― об антифа, припершихся к панкам, о Дуче, который меня ищет, о бонах и доберманах. Я протянула Тотошке смятый лист ― мой фоторобот, содранный со столба на автовокзале.
– Я б не узнал, честно. Совсем не похоже. ― Тотошка вернул мне листок.
Потом я рассказала о том, как Маринка привела меня к панкам и на месте их тусовки я столкнулась с Быком. Моя история закончилась тем, как Бык проводил меня домой.
– Он клеит тебя! ― возмутился Тотошка.
– Уж лучше так, чем гоняться за мной с криками «Убью, совиный выродок!».
Тотошка сердито запыхтел себе под нос.
Уровень воды в тоннеле снизился: ее было по колено. Из Тошкиного рюкзака я достала баллон с красной краской, который мы всегда брали с собой, мало ли что придумаем. Я сняла обувь и полезла в тоннель, Тотошка ― следом. Я подошла к надписи «Сова + Тотошка = 100 % дружба», немного подумав, зачеркнула 100 и написала сверху 70.
– Эй, за что? ― возмутился друг.
– За то, что кинул меня тогда с Быком. За то, что боны охотятся на меня, а не на тебя. В общем, за то, что все дерьмо этого мира льется почему-то на меня, а не на тебя. На тебя же, лохматая сволочь, всегда льется дождь из одних ромашек и леденцов.
– Но я ж не виноват!
– Мне по фиг. Живи теперь со своими семьюдесятью процентами.
Я села на корточки, пошарила в воде и вытащила биту. Бордовые пятна въелись намертво, так и не отмылись. Проволока заржавела и стала ярко-рыжей.
– Надо закопать ее, ― сказала я.
Мы зарыли биту под елкой перед тоннелем.
– Куда ты сегодня, опять к ним? ― ревниво спросил Тотошка по дороге назад.
– Ага. В городе нам не надо вместе появляться. Да и с панками мне чуть спокойнее, чем одной или когда мы вдвоем. Их много. Скины в Днице почти вымерли, Дуче их сильно прессовал, так что панков сейчас никто и не трогает.
– Не понимаю, как ты с ними тусуешься, они же тупые.
– Зато с ними безопасно. А ты чего будешь делать?
– На «собаку» пойду, кататься.
На том мы и расстались.
* * *
Закопченные стены, грязь. На улице зарядил косой ливень, и вся наша тусовка перебежала с любимой остановки в подъезд. Пашка на подоконнике играл на гитаре, я ему подпевала. У меня в руках были банка пива и спички, которыми я баловалась, оставляя на штукатурке черные горелые кружки. Пролетом выше на подоконнике сидела Маринка со своим парнем Ваней. Если бы Пашка перестал играть, мы бы услышали, как они там целуются, а может, уже и не только.
Я в этой компании второй раз и наконец-то стала кого-то запоминать, а то знала только девчонок и Быка. Теперь вот выяснилось, что есть Маринкин Ваня, который работает в тарном цеху на конвейере, ― по мне, так не симпатичный: крепкий, а вот лицо как у мартышки. Волосы блеклые, кожа в каких-то пятнах ― не то веснушки, не то болезнь. Еще есть Пашка, который с гитарой, прикольный. Лицо приятное, глаза темные, почти как у Тотошки. Волосы не разобрать, какого цвета ― слишком короткие. Голос завораживающий. Вообще Пашка располагал к себе. Он недавно вернулся из армии, поэтому в его репертуаре столько армейских песен. Эти трое в тусовке постоянные ― Бык, Ваня и Пашка, остальные приходят-уходят: появятся на пару часов и свалят. Таких много, их я еще не запомнила.
Алиса и Настька сегодня не появились, из девчонок ― я да Маринка. Бык был в игривом настроении: топтался вокруг меня, не давал скучать. То пихнет в шутку, то скажет что-то смешное, то даст стаканчик, то отнимет, то схватит меня и поднимет высоко в воздух ― я визжала, было страшно, что уронит.
– Не бойся. Тебя ― никогда не уроню. Сам упаду, но тебя держать буду.
Вообще, он вроде был ничего. Но во мне еще крепко сидела обида.
И все равно мне было скучновато, я не любила подъездные тусовки. У меня развивалось что-то типа клаустрофобии, сразу становилось душно и давили стены. А вот настроение, несмотря на дождь, было позитивное.
Прошло полторы недели с той стрелы, а меня еще не поймали. Конечно, вряд ли боны перестали прочесывать Днице. Они не успокоятся. Я подозревала, что с каждым днем они только звереют, но… чувствовала себя лисой, которая ловко смогла убежать от охотников.
Я умнее и хитрее. Вам меня не поймать.
* * *
Следующим утром мы с Маринкой поехали на вещевой рынок. Я все еще носила то, чем она со мной щедро поделилась, но пора было прикупить и что-то свое. Тряпки продавались за овощными палатками: где-то ими торговали на сборных прилавках, где-то на табуретах, а где-то и просто на земле, на картонках. Пока Марина выбирала себе футболку и платье, я тоже разглядывала китайскую одежду и обувь. Наконец меня заинтересовал один прилавок, весь увешанный особенно мрачными, темными вещами.
Я схватила черную прямую джинсовую юбку, пышную юбку-сетку серого цвета, черную тунику с заклепками и несколько топиков. Со всем этим я и ушла в примерочную, если можно было так назвать застланную грязным картоном нишу за спиной продавщицы. Организовали эту «примерочную» между грудами челночных мешков, а в маленьком мутном зеркальце с отколотыми краями я могла увидеть либо свои ступни, либо руки, либо шею ― все по отдельности. И тем не менее я убедилась: шмотки сидят как надо.
– Беру все! ― Я сложила перед продавщицей гору вещей.
В этот же день мы с компанией отправились на электричке на озеро. Собралась все та же тусовка. Ехали в тамбуре. Чтобы сюда проникал воздух, мы засунули между дверями пивную бутылку. Я с успехом пролезла в образовавшуюся щель, наполовину высунулась наружу. Ветер бил в лицо, почти невозможно было вдохнуть. Но все равно это было непередаваемое ощущение.
Выйдя из электрички, мы нырнули под платформу и прошли в сторону озера, разложили вещи у бетонной пристани недалеко от огромной мусорной кучи. Парни за секунду разделись и побежали по берегу. Я успела только стянуть топик, ― а они уже сиганули в воду.
Раздевшись, я побежала по пристани и, нырнув в воду бомбочкой, подплыла к остальным. Мы плескались и топили друг друга. И тут ко мне вдруг подобрался Бык, сгреб меня в охапку и понес на берег.
– Пусти! Что ты задумал? ― завизжала я.
Он забрался на пристань и пошел к краю. Да он же сейчас бросит меня в воду! Нет!
– Отпусти! ― брыкалась я. ― Не хочу! Не надо!
Но Бык только засмеялся.
– Готовься, сейчас прыгнем!
Я успела только зажать нос, и он вместе со мной на руках сиганул в озеро.
– Ты придурок, Бык! ― Я выплыла на поверхность и еще долго плескала в Быка водой.
Замерзшие, голодные, мы наконец вышли на берег, разложили припасы. Водка, сок, пирожки Ваниной бабушки, сухарики, хлеб, паштет, огурцы и сосиски ― прямо королевский пир! Мы пили и пьянели, потом купались и трезвели. Снова пили. Потом играли в карты.
– А давайте на раздевание? ― предложил Бык.
– Очень смешно, ― буркнула Маринка, оглядывая всех. ― Сыграть мы сможем только один кон, и сразу найдется проигравший.
Когда стало прохладно, развели костер. Пашка играл на гитаре, а мы прыгали через огонь. Ванек упал, голым боком приложившись о раскаленные угли. Следующие десять минут Маринка скакала вокруг него и причитала. Ванек выпил залпом стакан водки, это подействовало как хорошая анестезия, и он снова повеселел.
Потом мы сидели на пристани в ряд, свесив ноги. В центре ― Пашка с гитарой. Справа от меня ― Бык. Небо заволокло противными свинцовыми тучами. Резкий порыв ветра поднял мусор.
Мы пели под гитару и смотрели на мусорный вальс. В воздухе кружили обрывки газет, листья и пакеты. За ними, догоняя, катились по земле шприцы.
Мусорный ветер, дым из трубы,
Плач природы, смех сатаны,
А все оттого, что мы
Любили ловить ветра и разбрасывать камни.[3]
По макушке ударила большая капля, а через пять минут дождь превратился в хлещущий ливень. Прятаться было некуда, так что Ваня пошел к мусорной куче и вернулся с огромным куском пленки в руках. Мы сели еще теснее, почему-то я оказалась у Быка на коленях ― к огромному его удовольствию. Мы натянули пленку над головами, подлили водки в стаканчики.
Несмотря на мерзкую погоду, уходить не хотелось: на душе было легко и свободно, в объятиях Быка ― сухо и тепло. Он прислонился губами к моей щеке, его дыхание грело кожу. Я повернулась к нему, и в следующую секунду наши губы встретились. Целовался он очень нежно. Я открыла глаза, не прерывая поцелуй, посмотрела на дождевую рябь на воде и почему-то представила хмурое лицо Тошки.
Глава 7
Проснувшись, я долго не могла понять, где я, потом дошло: дома у Тотошки. Как я тут оказалась? В комнату вошел друг ― в одних трусах и в фартуке. В руках была большая миска с венчиком.
– Наконец-то! Вставай, помоги мне с оладушками…
Я послушно встала. На кухне я разбила в миску яйца, добавила муку, разрыхлитель и сахар. А Тотошка уже переворачивал на сковороде первую партию оладий.
– Как я к тебе пришла? Что было вчера? ― спросила я с ужасом. ― Ничего не помню. Последнее, что помню… Фу! Как я целовалась с Быком!
– Ты целовалась с Быком? ― Тошка сделал испуганные глаза и изобразил рвотный позыв.
– Это все водка. Блин, а что было потом?
– Ты позвонила и напгосилась ко мне с ночевкой. Тебя твои до подъезда пговодили.
– А мои предки в курсе?
– Ага, ты им от меня позвонила.
– Не запалили?
– Нет, у тебя голос ногмальный был. Ну, собственно, и конец.
– А где были твои родители?
– Дома. Но я у них спгосил, можно тебе остаться, и они дали добго. Только по газным комнатам. Твоя мама позвонила моей и уточнила, где ты будешь спать. ― Тошка покраснел.
Я захихикала. Родители упорно ищут в нашей дружбе какой-то подвох.
– А ты чего так смущаешься? Я что-то натворила?
Тошка нахмурился и покраснел еще сильнее.
– Да так, болтала всякие глупости.
– Какие именно?
– Что-то о своей неземной любви.
– К кому?
– Ко мне.
Тотошка выложил на тарелку оладьи. Я улыбнулась, обняла его и быстро чмокнула в щеку. Отстранившись, заметила, что теперь его волосы все в муке.
– Но ведь я и правда тебя люблю. И в этом нет ничего постыдного.
– Люблю, не люблю, ― заворчал друг. ― Завязывай уже со всеми этими девчачьими глупостями. Взбила? Давай сюда миску.
Вскоре с огромной тарелкой оладий и дымящимися кружками ароматного кофе мы отправились в Тотошкину комнату. Когда друг ушел за салфетками, я подошла к полкам с дисками и стала вытаскивать их один за другим.
– Что у тебя есть новенького посмотреть? ― крикнула я.
– Была пага свежих фильмов, глянь в когобке между полками и кговатью, ― крикнул он из коридора.
Я нашла какую-то коробку и, поставив ее на кровать, собралась открыть.
– Нет, это не та! ― в ужасе закричал Тотошка, застыв в дверном проеме.
– А что там? ― Его реакция пробудила во мне любопытство.
– Ну… пгосто не стоит смотгеть эти фильмы.
– Что там, порнушка?
Тошка подлетел ко мне, вырвал коробку из рук и куда-то унес. Я захихикала. Точно порнушка! Ха! И как только я уйду, он ее понадежнее перепрячет.
Вернувшись, друг порылся за кроватью и достал уже другую, правильную коробку. Я стала перебирать фильмы.
– Давай посмотрим этот? ― Я показала ему обложку. Он кивнул.
Мы смотрели «Братву и кольцо» ― «Властелина Колец» в переводе Гоблина, уминали оладьи и пили нереально вкусный кофе. Мы так смеялись над фильмом, что после просмотра решили разыграть особо запомнившиеся сценки. Зайдя за диван, Тошка схватился за спинку и стал изображать Пендальфа. Произнеся коронное: «Тикайте, хлопцы, I’ll be back», друг скрылся за диваном. Я каталась по полу от смеха и заставила Тошку изобразить сценку три раза подряд на бис.
Я проторчала у Тошки весь день, а когда совсем стемнело, пошла домой.
* * *
Прошло три недели с тех пор, как у меня появилась своя компания. Я гуляла то с ней, то с Тошкой, но эти две дружбы я всегда разделяла.
В один из дней Маринка сказала, что один парень зовет нас на крутую вечеринку.
– У него такой дом… Там и сауна, и бассейн, и бильярд, представляешь?
Это звучало действительно круто. Вместе с Маринкой, Алисой и Настей я побывала уже на четырех вписках, и каждый раз это были тесные убогие квартирки; большой пафосный дом ― такое в первый раз. Нужно было собираться.
Я сорвала ярлык с черной туники. Немного неудачная вышла покупка: я любила однотонные кофты, а здесь была узкая белая полоска на рукаве. Взяв черный маркер, я закрасила ее, потом ножницами сделала на рукавах надрезы. Надела кофту, просунула в отверстия большие пальцы, сверху натянула серую футболку. Мне надоело ходить раскрашенным попугаем, как Марина. Я решила выработать собственный мрачный стиль.
– Куда-то собираешься? ― Мама заглянула в комнату.
– Гулять, ― сказала я.
Мама обвела меня взглядом и сморщилась.
– Твой стиль меня убивает.
Черным карандашом я провела по векам жирную линию.
– Мне нравится моя одежда.
– Даша, тебе бы что-нибудь поярче и поженственней, юбочек всяких…
– А это что, по-твоему? ― показала я на свою юбку.
– Это не юбка, а не пойми что. Сетка рыболовная какая-то. И цвет этот ужасный…
– Я люблю серый, ― пожала я плечами.
– И какую обувь ты подберешь под этот наряд? Опять свои утюги? Спаришься в них. Может, босоножки, которые мы купили на лето? Ты их еще ни разу не надела. Они тебе подойдут: изящные, на небольшом каблуке… Ножки твои будут хорошо в них смотреться.
– Ма-а-ам! ― Я скривилась, как после съеденного лимона. ― Какие босоножки, когда есть камелоты?
– Ох и тяжело с тобой, Дашка. ― Мама устало вздохнула. ― Все девочки как девочки, мягкие, ласковые, а моя колючая, как ежик.
– Ежик, вывернутый наизнанку, колючками внутрь, ― грустно сказала я своему отражению в зеркале. ― Мои колючки ранят только меня саму.
Мама проводила меня до двери. В прихожей я достала из шкафа косуху Быка. Это его старая, она ему давно мала, вот и отдал. На плечах и груди ― шипы. Я улыбнулась маме и, пока она не успела прийти в себя от увиденного, выбежала из квартиры.
* * *
В этом частном поселке я не была никогда: тут охрана на входе и въезд по пропускам, коттеджи как из рекламных роликов. Вечеринка уже набирала обороты: музыка, танцы, коктейли. Нас встретил сам хозяин дома, высокий брюнет с белоснежной улыбкой, и даже показал дом. Наверху, в просторной гостиной, танцевали. Внизу играли в бильярд.
Я пила и танцевала, периодически уходила вниз и присоединялась к игрокам. Казалось, что в этом доме все происходит так… просто. Здесь сразу чувствуешь себя своей. Эта тусовка мне поначалу понравилась.
Опьянение наступило резко: все ощущения просто исчезли, будто меня накрыло невидимым одеялом. Комната поплыла перед глазами. Я с трудом поднималась по лестнице, которая причудливо изгибалась, накренялась. Я упала и проехалась по ступенькам. Кто-то помог мне встать и заботливо отвел в спальню рядом с бильярдной. Я рухнула на кровать.
Я провалилась в безмятежную пустоту, но тут же что-то вырвало меня из забытья. Это что-то ― постыдное, грязное, неправильное… я не видела, что происходит, но чувствовала: рядом кто-то лег. Меня стали мять и щупать, будто проверяя на спелость, как дыню на рынке. Я не могла пошевелиться, не могла даже открыть глаза, а кто-то лапал меня за грудь, шарил под юбкой. Накатила волна отвращения и ужаса. «Хватит, перестаньте!» ― хотела сказать я, но не могла. Мое тело мне не принадлежало. Было мерзко, подкатывала рвота.
– Пошли пгочь от нее, ггебаные стегвятники! ― раздался вдруг крик где-то рядом. Голос такой знакомый… Тошка?..
– Эй! Эй! Полегче, парень! Мы просто развлекаемся! Мы еще даже не начали!
– Отошел от нее! Иди найди себе дгугую иггушку!
Раздался жуткий удар и чей-то крик:
– Положи кий, придурок!
– Валите все!
– Дебил… Псих… Совсем долбанутый…
И все же парни отпустили меня и вышли из комнаты. Тошка приблизился, стал поправлять на мне лифчик и футболку.
– Где твои тгусы, Сова? ― хмуро спросил он. ― Ага, нашел! ― победно закричал он из угла. ― За камином были. ― Теплые руки заботливо натянули на меня трусы.
– Тошка… ― пьяно сказала я. ― Как ты меня нашел?
Ужас и омерзение схлынули, накатила волна теплоты. Друг стащил меня с кровати, закинул мою руку себе на плечи, и мы поплелись к выходу.
– Ты сама написала мне сообщение, сообщила адгес и умоляла пгиехать. Совсем кукуха поехала, ничего не помнишь? Давай, пьяная ты кугица, поднапгягись немного, хотя бы делай вид, что шагаешь! ― ворчал друг, когда мы покинули дом.
Мы пошли по дороге, выписывая причудливые зигзаги. Я постоянно спотыкалась и пьяно хихикала.
– Ты прямо принц, Тошка. Принц, который спас принцессу от чудовищ.
– Ага. Только вот ты не тянешь на пгинцессу, Сова.
– Со мной… Что-то было? Они что-то мне сделали?
– Нет, не успели. Вгоде бы. Думаю, я пгишел вовгемя.
– Это хорошо.
Тотошка волок меня практически на себе, я была как безвольный кусок дерева. Несколько раз, не удержав, он ронял меня, но тут же поднимал и снова тащил.
– Как можно так ужгаться? Беги и пользуйся, кому не лень!
Резко накатила тошнота.
– Что-то мне нехорошо-о-о, ― завыла я. ― Мне нужен тазик!
– Какой еще тазик?!
– Зеле-е-ененький, пла-а-а-а-стиковый!
– А зачем тазик? Пластик же вгеден, вон тебе экологически чистые кусты!
Тотошка опустил меня на землю. Я села под чьим-то забором между дорогущей тачкой и холмиком, усеянным ромашками. Меня вырвало три раза подряд. После третьего раза позывы прекратились. Тошка протянул мне бутылку с водой. Попив, я хотела встать, но не получилось. Казалось, вот-вот снова вырвет.
– Моя подруга ― шлюха-алкоголичка, ― в глубокой задумчивости сказал Тошка автомобилю. ― Скажи, БМВ Икс Пять, за что мне такое наказание?
Вдруг раздался скрип калитки, потом ― шаги; в каждом чувствовались достоинство и высокомерие. Казалось, незнакомец не идет, а парит в воздухе, а шаги отстукивает тень. Возле меня остановились ноги в дорогих ботинках. Я не могла задрать голову и посмотреть незнакомцу в лицо. Раздалось гудение, будто со мной разговаривали через толстые стены. Потом стены стали тоньше. Наконец они рухнули, и я различила брезгливый мужской голос:
– …Из-за таких, как ты, наш мир катится к чертям. Ты думаешь, что ты особенная. Но ты никто. Кусок тухлого мяса, воняющий на солнцепеке. Жалкий, ничтожный кусок, который потихоньку сжирают муравьи. Завтра от тебя ничего не останется. Лишь мокрое пятно на земле. Ты не принесла и не принесешь в этот мир ничего, кроме дерьма.
За что он так со мной? Ух, была бы я в нормальном состоянии, как двинула бы «гадом» ему по яйцам, а потом и по тачке! Но я не могла не то что встать, но даже придумать достойный ответ.
– Я не знаю, почему я такая, ясно? ― сказала я, задыхаясь, в перерыве между рвотными позывами. ― Если б знала, то выдрала бы это с корнем на хрен и стала бы другой.
Он лишь презрительно хмыкнул.
– Лучше б твоя мать сделала аборт.
И он развернулся, сел в машину и уехал.
Он ― один из них. Они смотрят на нас брезгливо, как на отбросы, считают пропащими и верят, что из нас вырастет лишь гниль. Думают, что из-за таких, как мы, и рождаются города вроде Днице. Раковая опухоль Земли. Как же они, вашу мать, ошибаются.
Мы ― дети, стоящие за дверью с табличкой «взрослым вход воспрещен». И из нас вырастут хорошие люди. Люди, которые наказывают тех, кто обижает слабых. Люди с ранимыми сердцами. Люди, которые сажают цветы и деревья и больше всего на свете любят мороженое и смотреть на закат. Люди, запоминающие незнакомого человека на всю жизнь за одну его ободряющую улыбку и доброе слово. Дарящие теплый дом и любовь бездомным животным. Готовые помочь любому, стоит только попросить. Люди, в которых нет и никогда не будет черствости. Потому что нам не безразлично. Ничего, черт возьми, не безразлично. А те, кто считает нас дерьмом… в их сердцах ― гребаный тлен, и больше ничего.
