Эль Реми
Время океана
Глава 5. Ночная лихорадка
Я был абсолютно уверен, что на данный момент спал с какой-то девушкой, которую подцепил на вечеринке.
Я чувствовал, что она лежит рядом и тихо дышит, прижавшись ко мне. Правда, я плохо помнил, переспали мы или нет. От нее приятно пахло.
Но меня немного насторожило, что это была не моя кровать.
И не моя комната.
И этой девушкой была Алесса.
Когда я приоткрыл глаза, у меня едва волосы не встали дыбом. Я с большим усилием не дал себе подскочить и вылететь как ошпаренному. Черт! Какого хрена она здесь? Точнее, почему я с ней?! Очевидно, это была ее комната.
Привстав, я огляделся. Просторное помещение с разбросанными вещами и окнами, закрытыми жалюзи. Было темно, но слабый лунный свет проникал внутрь.
Опустив взгляд вниз, я застал почти забавную картину. Хилл обвила меня ногами и руками, развалившись на кровати. Она спала совершенно не женственно.
Но самое главное: Алесса была в одежде. В том же платье, что и вчера. Да и я был в джинсовых шортах. Только в них, без майки, но все-таки одет.
Думаю, у нас ничего не было.
Облегченно вздохнув, я закрыл лицо руками и постарался прийти в себя. Хотя я чувствовал, что до сих пор пьяный. Еще темно, и, если поторопиться и аккуратно вылезти, то я смогу удрать и сделать вид, что ничего не было. Как мы вообще оказались вместе? Я был уверен, что мы с ней даже не пересечемся. Мне кажется, мы проспали часа три перед тем, как вломились в ее комнату в наполовину бессознательном состоянии.
Мне стало немного стыдно. Стоило мне напиться, как я уже накинулся на свою ученицу. Я же еще в первый день нашей встречи решил, что она чокнутая и даже подходить к ней не стоит. А теперь уже и лежать вместе не против! Да, Киллиан, тупости тебе не занимать. Думаешь одно, а делаешь другое.
Я тихо выпутался из кровати и объятий Алессы, буквально «отстегнув» ее от себя, и сделал пару шагов прочь. Теперь она лежала одна, ворочаясь и руками пытаясь нащупать одеяло. Я подошел к окну, раздвинув створки, и, сощурившись, пригладил торчащие волосы. Да, на улице еще темно. Часа четыре утра, наверное.
– Сваливаешь, герой-любовник?
Я вздрогнул и буквально подпрыгнул на месте, услышав злой шепот. Взгляд метнулся к Алессе, но она спала. Это был кто-то другой. Я стал озираться, пока не наткнулся на вторую кровать. Черт, мелкая спит в одной комнате с братом.
В другой части помещения сидел Марьен. Аккуратно одетый, с уложенными волосами. Свет падал только на его желтые глаза, которые горели, словно золото. Он смотрел прямо на меня. Вроде не яростно, даже спокойно. И, видимо, эту ночь он не провел бурно и неудержимо. Слишком хорошо выглядит для «потасканного». Значит, почти не пил.
– Марио? – удивленно спросил я.
– К сестре моей, значит, подкатываешь?..
– Я?! Нет, я… – Я удивленно подумал о том, что прямо сейчас собираюсь оправдываться перед каким-то восемнадцатилетним мальчишкой.
Уперев руки в бока, я нахмурился и с вызовом, но максимально тихо произнес:
– Ты меня еще допрашивать будешь? Я просто уложил ее, чтобы она не натворила бед.
– Мне так не показалось, – моментально ответил Марьен. – В любом случае это неважно, вы…
Нас прервал резкий звук. Я испуганно обернулся, а Марио, подпрыгнув от неожиданности, оказался рядом со мной.
На постели подскочила Алесса. То, что я увидел дальше, поразило меня.
Глаза ее широко раскрыты, полные ужаса и страха. Кожа показалась влажной, покрывшись испариной, словно девушка только что очнулась от кошмара.
Алесса забилась на кровати, схватившись за голову и будто бы впав в истерику.
– Мама! Мама! – завопила она.
Я встал как вкопанный, не в силах оторвать взгляд. Внутри все похолодело. Я не знал, что со мной, но при виде происходящего я едва устоял на ногах.
– Ее лихорадит! – закричала Алесса. – Она вся трясется! Боже, помогите!
Я вообще ничего не понимал. Отшатнувшись, нахмурился и тяжело сглотнул. Бывают такие моменты, когда ты замираешь, потому что не знаешь, что делать дальше. Просто не знаешь и все.
Это был тот самый момент. Я видел только то, как она металась на кровати, и все внутри скрутило от этого зрелища. Алесса брыкалась так, будто пыталась скинуть с себя невидимых насекомых. Вцепилась в волосы на голове.
Я очнулся только тогда, когда Марьен с силой толкнул меня в сторону, крикнув: «Отойди!» Он оказался рядом с кроватью, схватил Алессу за плечи и прижал к себе, не давая шевелиться. Марио говорил с ней, словно с человеком, страдающим лунатизмом. Он вел себя с ней, как с маленькой, стараясь уложить обратно спать. Его движения были быстрые и отточенные до автоматизма.
Он хорошо знал, что нужно делать, и это точно было не первый раз.
Как только я сделал неловкий шаг вперед, Хилл обернулся на меня и гаркнул:
– Проваливай! У нее припадок, не видишь?! Не мешай мне!
– Припадок… чего? – выдавил я.
Но Хилл не ответил на мой вопрос. На ватных ногах я еле дошел до двери, открыл ее и вышел.
Яркий свет в коридоре общежития ударил мне в глаза, помогая прийти в себя. Я шел вперед, не понимая ровным счетом ничего, пытаясь очнуться от увиденного.
Я решил, что завтра разузнаю у Марьена все, что смогу. То, что случилось этой ночью, засело глубоко в памяти.
Прежде я такого не видел.
* * *
С того момента, как я проснулся и протрезвел, а это случилось тем же утром, мне требовались ответы.
Я знал, что Хилл не совсем нормальная. Но думал, что это ограничивается ее безалаберностью, дикостью и надоедливостью. Мне и в голову не приходило, что «Алесса» и «припадок» могут стоять в одном предложении.
Сначала я решил, что это лунатизм. Но Марио назвал это припадком.
Алесса не была похожа на того, кто страдает психическими расстройствами. Она уверена в себе, общительна. Мне всегда казалось, что люди с такими проблемами обычно отстранены от общества. У многих даже развивается социофобия.
У Хилл же была фобия социофобии – без людей она бы давно померла от скуки.
Я встал со своей кровати, потянувшись в очередной раз. Я давно уже помылся, оделся, привел дом в порядок и был готов искать Марьена. Но перед этим решил зайти в лапшичный бар, чтобы поесть. После пьянок просыпается дикий аппетит. На улице сегодня лило как из ведра, и было достаточно прохладно. Потому я надел свои единственные джинсы, черный лонгслив, кроссовки и вышел.
Небо затянули тяжелые свинцовые тучи, которые сверкали, гремели и казались очень грозными. Верхушки пальм покачивало, люди бегали туда-сюда с зонтами и без. Машин было мало, все в основном разбрелись по кафе и домам. Мужчины, чья рыбалка сорвалась, заполнили бары и спортивные ресторанчики.
Весь Гонолулу спрятался под крышами.
Я заскочил в бар, убирая влажные волосы со лба. В голове все еще крутилось вчерашнее. Если бы не припадок Алессы ночью, я бы думал о другом. О том, что было на вечеринке. Хоть я и был пьян, я точно помню, что мы не целовались.
Танцевали, да. Быть может, я ее лапал. Целовал в щеку и шею, но на этом все. Когда я направился к стойке, то резко замер. Впереди сидела до боли знакомая фигура; я подошел к креслу, сев на него, и посмотрел на Саймона. Зачем-то именно сегодня он пришел в мое любимое кафе, хотя Сай вообще не ест по утрам, да и тем более рано не просыпается.
– Стаймест, – сказал я, глянув на его порцию рамена.
– Кастеллан, – ухмыльнулся он, посмотрев на меня. – Как ночка?
– Ты к чему-то клонишь? – хмуро спросил я.
Сай пожал плечами и принялся за лапшу. Его многозначительный взгляд периодически падал на меня, словно он меня в чем-то подозревал. Стаймест выглядел на удивление хорошо: опрятно одет, побрился. Словно не мой друг-музыкант, который ночует где придется, а приличный человек.
– Просто ты вчера напился… Не давал мне расслабиться… Танцевал, целовался с кем-то… – Саймон ходил вокруг да около. – И ушел с вечеринки с Алессой, – быстро протараторил он, надеясь, что я не услышу.
Но я услышал. И лицо мое помрачнело.
– На что ты намекаешь? – фыркнул я. – Что я к ней подкатил?
Стаймест развел руками.
– Ты меня вчера за шиворот оттащил от нее, лишь бы рядом побыть. Естественно, когда вы ушли в обнимку, я всякого понадумал.
Я тяжело вздохнул и взялся за голову. Я даже не помнил, чтобы оттаскивал Саймона за шиворот. Значит, я много чего натворил и забыл про это.
Ладно, сегодня собираем пазл, детки. Называется «Вспомни, что творил, пока был синий». Игра заключается в том, что ты ходишь по знакомым и спрашиваешь, что вчера делал, а не помнишь потому, что был пьяный в дрова. Интересная игра? Она для взрослых, поэтому довольно сложная.
Один парень по имени Киллиан Кастеллан частенько играл в нее.
Взъерошив себе волосы, я подавленно произнес:
– Ты видел, чтобы я приставал к ней?
Сай помедлил с ответом, задумавшись и уставившись в потолок. Задумался, значит, вспоминает. Вспоминает, значит, есть что вспоминать. То есть что-то было.
– Вроде нет. Вы танцевали, ты лип к ней… Но по заднице не шлепал и не целовал.
Я облегченно выдохнул.
Но главный вопрос был еще впереди. Я взял ключи от своего «мустанга» и махнул Саймону в знак прощания. Но он резко остановил меня, схватив за локоть. Я вскинул брови, а друг поднялся со стула и, немного помедлив, спросил:
– Она тебе нравится?
– Нет.
– Вчера казалось иначе.
– Я просто много выпил.
Я отцепился от Сая, стараясь не смотреть в его сторону и свалить как можно скорее.
– Позже увидимся. Заходи в университет, я там буду, – бросил я через плечо.
Он кивнул.
* * *
В корпусе спецкласса спортивного факультета было пусто. Прохладно, тихо, тускло. Одинокие парты и диванчики стояли, словно людей здесь не было с месяц. На доске криво начертили «Десятое июня», хотя было уже двенадцатое. За стеклом шел дождь, тарабаня по створкам и крыше.
Я прикрыл глаза и, устало пошатнувшись, двинулся к автомату. Взял себе банку с какой-то газировкой и отпил немного.
Меня не отпускало то, что я увидел ночью. Я всегда воспринимал Алессу как сильную, самодостаточную и совершенно бесстрашную. А в тот раз она была так напугана, что это напоминало какую-то сумасшедшую истерику. Она почти плакала.
И от этого по спине пробежали мурашки.
О каком припадке говорил Марьен? Это какая-то шизофрения? Или все же просто лунатизм?
Я подскочил от неожиданного звука стукнувшей створки. Банка вылетела у меня из рук и облила грудь и ноги. На черной майке пятна были незаметны, а вот синие джинсы жалко. Я недовольно огляделся и увидел вошедшего внутрь Марио. Он, к слову, меня не заметил, потому что говорил по телефону.
– Да, – бормотал он. – Да, я в корпусе. Что принести-то? Я не вижу здесь никакой кофты… И здесь тоже не вижу… Алесса, приди и возьми сама, я ничего не нахожу!
Он замолчал и вытаращился, как только заметил меня. Я натянуто улыбнулся, ожидая, когда же Хилл закончит.
Он сбросил вызов и уставился на меня. Марьен красовался в джинсах и сером джемпере, который придавал ему строгости и чопорности. Видимо, он мог выглядеть как с иголочки, даже если был в отрыве всю ночь.
Я тоже хочу такую суперспособность. Я и мой потрепанный вид.
Уверенно подойдя ко мне, парень проговорил:
– Хорошо, что ты здесь. Не говори Алессе, что видел. Она знает, вы спали вместе, но думает, что утром ты просто ушел. А ты ничего не видел, ясно? – повторил он.
Марио сощурил желтые глаза, буквально въедаясь в меня. Он умел уговаривать… точнее, заставлять. Видимо, путем запугивания. Но мне двадцать один, и я куратор, поэтому мне не страшно.
– Я буду молчать, если расскажешь, что с ней, – хмыкнул я, спокойно сев на диван.
Марио с минуту таращился на меня, а потом холодно произнес:
– Я не стану говорить.
Черт, я разочарован.
– Почему?
– Это будет еще хуже, чем то, что ты просто видел.
– Если я уже видел, я могу и узнать.
– Нет, это касается только нас с ней. И нашей семьи.
Я прикусил губу, кивнув. Хилл оставался непреклонен, но мне было слишком интересно. Я решил блефовать.
– Дело твое, – пожал плечами я. – Спрошу у Алессы.
Марьен поежился и напрягся.
– Не смей!
Я улыбнулся.
– Ты не представляешь, как это будет дерьмово и низко, если ты так поступишь, – прошипел он.
– Да что происходит-то? – не выдержал я и вскочил на ноги. – Что было? Что это за тайна такая?
Мне показалось, что Марио даже заскрипел зубами от накатившей ярости. Его кожа выглядела еще более бледной и придавала ему жуткий вид. Пусть я немного и смутился, но считал свое поведение целиком правильным.
После того, что я увидел, будет справедливым мне это объяснить. К тому же, если я ее куратор, то обязан знать все.
Марио же напрягся. По глазам я видел, что он решает, говорить мне или нет.
– Но ты ей никто. Ты даже не воспринимаешь ее серьезно.
Хилл подошел к дивану и сел на него, запустив пальцы в волосы. Он явно занервничал, понимая, что все же придется рассказать.
– Я воспринимаю ее серьезно: занимаюсь ею, учу, готовлю к соревнованиям. От нее зависит и мое будущее тоже, – ответил я. – Для лучшего результата я должен знать все. Разве я не прав?
Марио плотно сжал губы, начав выкручивать себе пальцы от беспокойства. Наконец он сдался, выпрямился и посмотрел на меня.
– Ладно. Но, клянусь Микеланджело, если ты скажешь ей хоть слово о том, что я тебе все рассказал… Или хотя бы намекнешь на болезнь… Обещаю, ты пожалеешь.
Он сказал это действительно серьезно, с нескрываемым ядом и угрозой в голосе. Марьен был уверен, что из-под земли меня достанет, если проболтаюсь. Я кивнул в знак согласия.
Хилл тяжело вздохнул, а потом заговорил:
– Не знаю, сказал тебе Маттиас, наш дядя, или нет, но, в общем, у нас есть только отец. Мама умерла.
– Заражение крови, – подтвердил я. Да, Матте рассказывал, когда пытался пихнуть Лисс мне в ученицы.
– Верно, заражение крови было сопутствующим осложнением. В общем… у мамы оказался запущенный случай. Капельницы ей делали нечасто: группа крови редкая, четвертая отрицательная. У Алессы такая же, но в том возрасте ей еще нельзя было становиться донором. Хотя она пыталась. И делает это до сих пор, сдает кровь постоянно. Однако переливание уже не улучшало маминого состояния, все становилось бессмысленным.
Мне стало стыдно от того, что я спросил у Алессы про следы уколов. Я давно это заметил, а в тот день намекнул, что она может быть наркоманкой.
Черт, я – отстой.
– Наша мама умирала мучительно. Ее лихорадило, она дергалась, бредила, выла от боли… Мы с Лисс поочередно сидели с мамой в палате. Но ее смерть застала именно Алесса. В ту ночь она осталась у ее кровати. В один момент маму начало трясти сильнее, чем обычно. Она вся побелела… Алесса впала в панику. Никого рядом не было, несмотря на то что Лисс несколько раз пыталась вызвать врачей. Она не могла побежать за ними и бросить маму одну и не могла ей ничем помочь…
До меня стало доходить.
– Алесса начала кричать?
– Да. Она подняла шум, звала на помощь, хотя сама едва оставалась в сознании… Та ночь была ужасной.
Я заметил, что и сам Марьен помрачнел от тех воспоминаний. Глаза потеряли блеск, их застлала пелена. Он полностью погрузился в воспоминания.
– Это серьезно ударило по всем нам. И у Алессы появилось некое… отклонение. Это никак на нее не влияет, но по ночам… В общем, у нее сумеречная спутанность.
Я нахмурился.
– Что это?
– Сумеречное расстройство сознания – это что-то вроде припадка, когда у нее появляются галлюцинации, панические атаки и все в таком духе. В этот момент Лисс одновременно в полусне и в полусознании. Иногда по ночам она подскакивает, переживая ту ночь снова и снова. Я уже знаю, как успокоить и уложить ее. Но в этот раз ты стал первым нашим зрителем.
Марио грустно усмехнулся.
– Она обычно не помнит об этом. Только очень редко, если напомнить…
– Почему никто не знает? В смысле… это же болезнь, нет?
Хилл, кажется, разозлился.
– Это не болезнь. Она не больна! Это просто… след. Последствия того, что было. Когда-нибудь она забудет, и сумеречная спутанность уйдет. И, господи! Если бы кто-то знал… Алесса всегда старается быть сильной. Она стыдится и ненавидит эту слабость в себе. Если кто узнает – она умрет со стыда. А если узнает, что ты в курсе – я даже не представляю… Ты для нее большой авторитет. А это отклонение – дефект, порочащий ее. По крайней мере, она так думает. Ты ведь сам все видел.
– Она такая напуганная и шокированная, когда в припадке… – пробормотал я.
– Вот именно. Послушай, Киллиан, ты едва знаешь меня, а я едва знаю тебя. Но давай договоримся: теперь ты в курсе и… помогай ей, ладно? Не заставляй мучиться, не привязывай ее к себе. Ей достаточно проблем в жизни. Просто будь хорошим наставником. И лучше забудь о том, что было этой ночью, если не планируешь на ее счет что-то серьезное.
Марьен встал, пытаясь отойти от этого тяжелого разговора. Он направился к двери, а я за ним следом, в сторону раковины.
– Я обещаю, сделаю все, что смогу. Но если она заметит, что я подталкиваю ее…
– Значит, позаботься об этом тоже, – отрезал Хилл.
Он глянул на меня, а через секунду вышел, задвинув стеклянную дверь. Я задумался, принявшись чистить джинсы салфетками.
Это было… неожиданно.
Образ Алессы Хилл поменялся в моей голове. Теперь она казалась не просто дикой и чокнутой… Точнее, она такая лишь снаружи. Пытается быть сильной и уверенной, пряча то, что смерть матери полностью разрушила ее. По ночам Алесса сходит с ума, переживая тот день снова и снова. А утром умывается, приходит в себя и снова изображает бесстрашную и общительную девушку. Словно напоминая себе о прошлом, она постоянно сдает кровь. Нещадно тратит свою четвертую отрицательную…
Я впервые вижу подобного человека.
Я ведь очень проницателен. Но Алесса не дала мне ни секунды усомниться в себе. Я видел ее только ухмыляющейся, смеющейся или хмурой. Но не напуганной. Не впадающей в истерику. И я не должен был это видеть. Но волей случая я оказался там, где не должен был, и теперь знаю то, что не должен знать. А может, это и к лучшему. Теперь я больше знаю о ней, и, на самом деле, это радует. Она не такая простушка, какой казалась изначально.
Существуют такие люди, которые, переживая тяжелые и мучительные события, остаются на людях светлыми и веселыми. Быть может, они играют на публику. Может, это все лишь обертка, и внутри им очень плохо. Но это не так важно: главное – показать, что у них все в порядке и им не требуется сожаление.
Они выше этого.
Они переживают боль самостоятельно, справляясь с этим всеми силами. Такие люди достойны уважения.
Такой была и Алесса.
И это меня поразило. Съедаемая воспоминаниями внутри, она могла прыгать и скакать, надоедая мне. Улыбаться и глупо шутить.
Но не плакать.
Легка на помине. Хилл влетела в корпус, едва я успел повернуться, чтобы сесть обратно на диван. Немного влажные волосы торчали в стороны. На ней была белая футболка и джинсы, в руке зонтик.
Девушка тоже не заметила меня, проскочив в зал и оказавшись у своего шкафчика. Оттуда она выудила красную спортивную куртку, натянула на себя и собралась обратно. Но вздрогнула, увидев меня, и ахнула.
– Черт! Я не заметила тебя. Это было очень страшно.
Я улыбнулся и пожал плечами, сжимая в руке колочок салфетки. Я стиснул его сильнее и промолчал.
Хилл нахмурилась.
– Ты свалил под утро.
– Я и не засыпал с тобой, – соврал я.
Я ведь с ней не засыпал. Потому никаких приступов не видел.
– Бред. Я тебя помню, – ответила она.
Я немного занервничал, проклиная ее память. Рука взмокла, и я стал сжимать комок сильнее, скручивая его пальцами.
– Я дотащил тебя до спальни и ушел.
Я врал, и ничто не могло выдать меня. Лицо абсолютно спокойное, только руки сжаты в кулаки.
Хилл смотрела на меня. Пристально, не отрываясь.
Потом ее лицо расслабилось, и она улыбнулась.
– Ясно. Я плохо помню, что было. Мне казалось, я танцевала с Саймоном, хотя ты запрещал. Потом все стерто. Проснулась уже в спальне. Правда я уверена, что спала с кем-то… Но раз ты говоришь, что со мной не ложился, я тебе верю. Наверное, Марио кровати перепутал.
Алесса опустила золотые глаза в пол, силясь вспомнить хоть что-то еще. Я подошел ближе к ней. Она стояла у парты, опершись на нее. Я оказался напротив.
– Больше ничего не помнишь?
Девушка поджала губы.
– Нет.
Внутри я обрадовался, но в то же время ощутил разочарование. Она действительно не помнит своих приступов. Или врет? Но если бы помнила, разве она удивилась бы мне? Значит, правда, совсем забыла.
Но разочаровался я в другом.
– Ты не помнишь, как мы танцевали? – бесстыдно спросил я.
Алесса хитро ухмыльнулась, ее глаза заблестели.
– Это я помню, просто сделала вид, что забыла. Вдруг тебе было неловко и ты не хочешь об этом говорить? Или жалеешь о том, что делал…
Я застыл. Какого черта она так говорит?
– С чего это мне жалеть?
Она рассматривала мои синие, потемневшие в тусклом свете глаза. Опустила взгляд на губы, на шею, затем снова подняла вверх.
– Я же знаю, как ты ко мне относишься. Наверное, ты боялся, что я могу влюбиться в тебя. Но не волнуйся: этого не будет.
Ком подступил к горлу. Я усиленно пытался сглотнуть его, но внутри было ощущение, словно все забито. И одновременно пусто.
– Мне нравится Саймон.
Ей нравится мой друг. Понятно.
– Это плохая идея, – ответил я абсолютно равнодушно. – Знаю, тебе не нужны любовь и забота, ты сильная… Но он тебе совсем ничего не даст.
Я прекрасно знал Саймона. Ему не интересны серьезные отношения. Он музыкант, играет в группе. Последнее, что ему нужно, это постоянная девушка. И он с Марио ни о чем не договаривался. Ему нет дела до психического состояния Алессы.
Хилл встала ровно, оторвавшись от парты. Она надулась, скрестив руки на груди.
– Что это значит – «не нужны любовь и забота»?
– Ты вроде как самодостаточная и сильная. Разве тебе это нужно?
Алесса тихо усмехнулась, засмотревшись на капли на прозрачном стекле.
– Большинство девочек мечтают о любви и семье. Просто это не по каждой видно. Ведь не всякая девочка носит платья, красится, играет в хозяйку и кичится своей женственностью. Есть девочки, которые сильнее других. Они смелые, они не плачут, готовы защищать себя и стоять до последнего. Им приходится такими быть. Но это не значит, что им не нужны защита и любовь.
Бумажный комок выпал у меня из пальцев, когда Алесса направилась к двери. Она отодвинула ставни, напоследок глянув на меня, и улыбнулась.
– Сегодня не будем заниматься, ладно? У меня очень болит голова и температура. Эта ночь далась мне как-то нелегко. Наверное, выпила много.
– С какой стати он вообще тебе нравится? – уперто продолжил я.
Лисс театрально закатила глаза. Улыбка пропала с ее губ.
– Не знаю, понравился и все. Нам было весело на вечеринке. Он добрый, интересный и обратил на меня внимание. Почему бы и нет? Марио все равно, тебе, кажется, тоже. Я что, не имею на это права?
Она испытывающе смотрела на меня. Я выдержал этот взгляд, ответив едва ли не сквозь зубы:
– Не думаю, что он тебе подходит.
– А тебе и не надо думать об этом, Киллиан, – ответила Лисс. – Думай о той, которая сидела вчера у тебя на коленках. Думай о работе. А со своими чувствами я сама разберусь.
Она вышла на улицу и зашагала прочь.
А я понял, что ненавижу Саймона.
Потому что завидую ему.
