Эдуард Владимирович Парфенов
Интервью
– Позвольте взглянуть? – попросила она его блокнот.
– Да, но там еще нет ничего, кроме вчерашних записей, – протянул Олег ей свой блокнот, но изрядно удивился.
Женщина долго рассматривала пометки. Вскользь прочитала несколько строк, вернула блокнот.
– У вас уверенный и быстрый почерк. Вы умны, эрудированны, тактичны. Вы не спросили меня о моем возрасте.
– Да, – смущенно ответил молодой журналист, – я планировал это узнать после рассказа о войне. Я хотел позже узнать о вашем детстве и жизни после войны. Не все сразу.
– А ее не было.
– Что? Чего не было? – снова удивился Олег.
– Жизни после войны, – Анастасия Николаевна сделала привычную паузу, вглядываясь как будто сквозь парня. Она будто видела картинку из прошлого, где-то за его спиной.
Олегу стало не по себе. Он даже оглянулся.
– Вам было тяжело?
– Нет. Я погибла в тот момент, когда меня насиловали фашисты. Я вам вчера рассказала, как меня вытащили из ямы. Я просила Бога о быстрой смерти. Он выполнил мою просьбу.
Олег оцепенел. Он не знал, как реагировать на ее слова. Спустя минуту, нашел силы шепотом выдавить из себя вопрос:
– Но вы живая?
– Да, опять живая. Я очнулась снова юной девчонкой. Уже после войны, в детском доме. Бог сделал мудро. Я не помнила своих родителей и свое детство. Вернее, я помню самое первое детство. Задолго до войны, задолго до революции. Я могу вас напугать, а вы подумаете, что я сошла с ума, – женщина ухмыльнулась.
Она прикрыла лицо ладонью.
– Если честно, то это неожиданно. Услышать такое не каждому суждено, – признался парень.
– Вы рассказывали о нашей вчерашней беседе кому еще?
– Нет, не успел. Да и пока нечего рассказывать.
Олег пожал плечами. Он еще не мог окончательно прийти в себя. Его план интервью сорвался. Но сделав какие-то пометки в блокноте, он решил отпустить беседу в свободное русло. Конечно, он сомневался в правдивости истории, но ему было интересно. В глубине души, он даже надеялся на то, что женщина запутается в своей истории, а он вдруг поймает ее на расхождении, или несоответствии выдумки с реальными событиями. Но, собравшись с мыслями, он предложил ей продолжить.
– Почему вы спросили меня о других?
Она снова окинула его своим взглядом. Добавила в свою чашку кипятка.
– Просто вам никто не поверит. Да и вы сами мне можете не поверить. Но вы первый, кому я это рассказываю. Мне осталось немного от этой жизни, и я совершенно не знаю, кем буду в следующей.
В комнате на какое-то время повисла тишина. Раздавалось лишь тихое и отчетливое тиканье старых часов на фортепиано.
Первая жизнь
Она отпила чай. Промокнула губы салфеткой.
– Я помню свое детство из середины позапрошлого века. Мои родители были крестьянами. Они работали в полях, на хозяйстве. Наш барин был достаточно зажиточный, и мы жили не впроголодь. Но и излишеств не было. Конечно, жили скромно. А когда крепостное право отменили, отец взял земельный надел. Но мало что изменилось. Как работали, так и работали целыми днями. Только зимой могли отдохнуть. Даже революция для нас прошла спокойно, работали сначала на хозяев, отдавали им оброк. Потом пришли большевики, все поделили, но земля осталась. Нас назвали колхозом. Опять стали отдавать часть урожая. Это была моя первая жизнь.
– Вы ее полностью прожили, до старости?
– Да, если так можно сказать. В то время 50 лет уже была старость. Тяжелый труд на земле здоровья не прибавляет. Да и медицина в то время была не такой как сейчас. В 21 веке я уже пережила всех, мне за 80 а я еще в твердой памяти и пока еще в рассудке. Вот сижу перед вами и рассказываю невероятные истории из прошлых жизней, – она засмеялась вслух. Она это делала так заразительно, что Олег тоже рассмеялся.
– Я никогда не дал бы вам 80 лет, честно, – признался журналист.
– Спасибо! Да, моя третья жизнь самая легкая из всех. Сначала было тяжело. Я была сиротой послевоенной, в то время это не было редкостью. Но я помнила свою прошлую жизнь. Я даже пыталась найти моих бывших родителей, ну тех, из прошлой второй жизни. Но я вовремя поняла. Я совершенно другая, посторонняя девушка, гораздо младше той, ее родной дочери, которую замучили фашисты. Мама к тому времени уже была больна, ее здоровье очень сильно ослабло, когда она получила похоронку. Я ничего не смогла сделать. Я уехала. Меня до сих пор мучает память о тех близких людях, которых я пережила. С первой, еще неосознанной жизни. Ведь, первую жизнь я не понимала, что со мной может произойти. Я жила обычной людской жизнью. Росла, влюблялась, рожала детей, и также как все обычные люди умирала.
– Вы находили своих родственников, детей?
– Да. Я говорила, что до войны была активной. Я нашла и свою могилу, и своих детей. Ну как вы представляете мое признание? Походит к взрослому мужчине девчонка, и говорит ему, что она его мать. Оказаться в психбольнице я не горела желанием. Я поняла это, смирилась.
– Но это ведь очень тяжело морально, узнать своих детей и никак с ними не… – Олег хотел узнать больше о переживаниях, но не смог продолжить фразу. У него у самого застрял ком в горле.
– Это очень тяжело. Поэтому я уехала подальше от своей первой родины. Когда поняла, что происходит, хоть долго не могла в это поверить, но была отчаянной. Наверное, поэтому и просилась на фронт, хотя в то время это было со всеми. Моя вторая жизнь была очень коротка.
Третья жизнь
– А эта жизнь была счастливой?
– Не знаю. Свою третью жизнь я полностью посвятила себе. Я никого не любила. Я работала на радио. Вела светскую жизнь среди богемы. Наверное, поэтому и сохранилась хорошо.
– Я и думаю – откуда у вас такой поставленный голос, – подметил Олег.
– Да, Олег. Именно так. Всю жизнь я ходила по библиотекам, читала книги. Ходила на спектакли в театр. Я знала лично многих артистов. Я совершенно не хотела быть ломовой лошадью, мне этого хватило в первой жизни. Но от старости все равно не уйти.
– Вы сказали, что никого не любили. Вы боялись?
Анастасия Николаевна замолчала. Она снова сделала паузу. Отпила уже остывшего чаю. Сложила руки перед собой, прикрыв одну ладонью другой руки.
– Настало время, когда я стала жалеть об этом, – призналась она, окинув взглядом свою комнату. – Одно время я стала очень высокомерной. Мне казалось, что вокруг собрались недостойные меня.
– Было некого любить?
В ответ она привычно пожала плечами.
– Олег, вы заставили меня задуматься об этом. Все может быть. В нашем светском обществе, редкий случай, когда чувства по-настоящему глубоки. Эти люди часто выставляют все напоказ, поэтому они и добиваются публичного успеха. Вся жизнь как мишура на празднике. Красиво, ярко блестит, но все кончается быстро, а потом протрезвление, похмелье. Вы, оказались правы. Среди них не было тех, кого я хотела бы видеть всю жизнь около себя.
– А как же другие, не в этом обществе? Вы разве не общались вне круга знакомых, – спросил Олег, забыв про блокнот.
Он уже давно не делал пометок в нем.
– Общалась. Я встретила человека, но было поздно. Во-первых, он не любил меня, женился на другой. А во-вторых, он был чертовски неграмотен. В современном мире допускать столько ошибок в письме и разговоре недопустимо. Это меня бесило. Но он был красив, в меру наглым.
