Эдуард Тополь
Русская семерка
Так вот в чем дело! Алексей встал, подошел к стене и, нащупав на полу керосиновую лампу, долго пытался разжечь ее нервно вздрагивающими руками. Поэтому она не боялась принимать его – она уже вдова для них, вдова русского, который принял ислам. Таких историй не прочтешь ни в «Правде», ни в «Красной звезде» и даже по Би-би-си не услышишь! А может, она думает, что и он ради нее примет ислам? Смешно! Но смешно ли? Тот Вася из-за нее с ума сошел. А он, Алексей, разве не сходит?
Наконец эта чертова лампа зажглась, закоптила, в комнате стало светло. Отбрасывая длинную ломкую тень, Алексей вернулся в угол, где лежала Улима. Долго смотрел на нее сверху вниз, с удивлением отмечая про себя, что нет в нем никакой ревности к тому Васе, который сначала бил ее и насиловал, а потом полюбил так, что даже дезертировал к духам и принял ислам. Какие красивые у нее глаза – как бархат. И губы. И какая она вся тонкая, хрупкая – а сколько пережила уже, старухам не снилось! Все убиты – отец, мать, братья, Вася, сына забрали. Господи, что мы делаем в этой стране, зачем? Опустившись на колени, Алексей обнял ее за плечи.
– Когда это случилось? Ты помнишь, когда забрали твоего сына?
– Да. Осень был. Ноябрь по-русски.
– Значит, в ноябре 84-го? А как его звали?
– Ахрам, как мой дед. Зачем спрашивал, Альеша?
– А фамилия? Они записали его фамилию?
– Они не спрашивал фамилию. Васин фамилий они сам знал. Батков его фамилий. А зачем тебе?
– Я, Улима, – он крепко сжал ее руками, – найду твоего сына. Клянусь тебе! Найду!
– Нет, Альеша, ты скоро уйдешь. Совсем уйдешь. Я знаю.
– Куда уйду? Что ты придумала? Никуда я не собираюсь уходить. Мне еще полгода до дембеля!
– Нет, ты скоро уйдешь, – упрямо повторила она и снова заплакала.
– Ну, чего ты? Дуреха! Заладила: уйдешь да уйдешь! – Алексей прижал ее голову к своей груди. – Никуда я от тебя не уйду! Клянусь тебе…
Но Улима оказалась права. Через час, когда они лежали обнявшись, прибежал Юрка и, запыхавшись от бега, заорал, что надо срочно возвращаться в часть.
– Быстрей! Тревога! Там все как сбесились! Офицеры построили солдат. Кто пьяный, кто накуренный, а кто, как ты, в самоволке. А комбат кипятком мечет: кого не будет в части через двадцать минут – всех под трибунал! – А че такое? Че такое? – уже на бегу по дороге в часть спрашивал Алексей. – Праздник же! Рамазан! Никто не воюет!
– Плевать им на праздник! Из Москвы комиссия прилетела! Орут – почему не воюем!..
И не мог Алексей представить тогда, что действительно больше не увидит ее, Улиму, что их всех, как скот, загонят в БРДМы и начнется наступление. То самое роковое наступление в долине Логар, во время которого сбежит к моджахедам Юрка Шалыгин, а Алексей, без сознания, контуженный и с ранением в спину, будет отправлен в госпиталь…
5
Едва подъехав к старинному, лубочно-церковной архитектуры зданию Ярославского вокзала на Комсомольской площади, Джуди увидела, что в их нью-йоркских расчетах произошла ошибка. Массивные резные полукруглые двери центрального входа, возле которых она должна была ждать княгиню, оказались закрыты, а потоки пассажиров входили и выходили из вокзала далеко в стороне – через узкие боковые проходы. В Нью-Йорке Джуди и Таня изучали этот вокзал по фотографиям в путеводителях, и княгиня крестиком отметила место на ступенях перед многолюдным центральным входом, но попробуй теперь стоять тут в полной пустоте, не привлекая к себе ничьего внимания и не выделяясь!
С красной десятирублевки таксист дал сдачу маленькой голубой пятирублевкой, нагло сказал: «Спасибо!» – и уехал, хотя на счетчике, Джуди ясно видела, настучало только три рубля двадцать копеек. Но черт его знает – пять рублей это много или мало?
Вышагивая по широкому и пустому заледенелому тротуару перед вокзалом, Джуди видела перед собой огромную площадь, скопление серых такси с черными шашечками-квадратиками на дверях, толпы людей с сумками в руках, штурмующих двери автобусов, короткую очередь к лотку с горячими пирожками, темно-красное здание Казанского вокзала по другую сторону площади, какой-то мост справа, а за ним шпиль высотного дома с трудночитаемой против солнца надписью «Гостиница „ЛЕНИНГРАДСКАЯ“… Вот она, Москва, елки-палки, вот она Москва, увидеть которую Джуди мечтала еще с хай-скул, про которую столько читала у Чехова, Толстого, Пушкина… Было светло и морозно, но дышать было трудно не из-за мороза, а из-за режущего горло запаха выхлопных газов всех этих такси, грузовиков и автобусов, которые гудели, громко скрипели тормозами и выпускали клубы сизо-черных облачных хвостов из выхлопных труб. Как жаль, что княгиня запретила ей взять с собой фотоаппарат! Купить пирожок или нет? Эти русские едят их, не отходя от лотка, быстро откусывают большие куски, пар идет от их губ – не то пирожки такие горячие, не то это их дыхание на морозе.
Но почему у всех такие хмурые, замкнутые, серые лица? В США в газетах каждый день пишут про русскую гласность и перестройку, и Горбачев улыбается с фотографий чуть ли не каждый день, и кажется, что в России теперь сплошной праздник обновления, почти карнавал. Но где все это? Пожилая продавщица с дерюжно-красным лицом, в тулупе, валенках и перчатках с отрезанными концами перчаточных пальцев накалывает пирожки вилкой и подает покупателям без улыбки и без всякой салфетки – попробовала бы она так торговать в Нью-Йорке!
«Три гамбургера, три коки»!.. Большой «Мак» и «спрайт»!.. Два чизбургера с жареной картошкой!.. Жареную картошку и кофе!..»
Джуди усмехнулась. Еще две недели назад она стояла в «Макдоналдсе» на Западной девяносто седьмой улице и едва успевала нажимать кнопки кассы, принимать доллары, давать сдачу и класть на подносы гамбургеры, чизбургеры, картонные стаканчики с кофе, картошку в меленьких картонных коробочках, коку и салфетки, салфетки, салфетки. И улыбаться: «Три хамбургера, три коки, сэнк ю, хэв э гуд дэй… Квотер паунд вис чииз, сэнк ю, хэв э гуд дэй…» Ноги уставали стоять на одном месте, руки ломило после двухтрех часов утреннего «рашауэр»[12], нос набухал насморком от постоянного запаха кофе. Этих двух старух – высокую, худую, в дорогом светло-кремовом кожаном пальто и лайковых перчатках и маленькую, краснощекую, в очках – она заметила сразу, потому что, взяв только два «дайэт-пепси», они сели за ближайший к стойке столик и стали откровенно пялиться на нее, Джуди, и пялились так целый час! Глаз не отрывали! Потом высокая что-то сказала маленькой, обе они встали и ушли, а назавтра пришли снова, прямо с утра, в восемь часов, и маленькая снова взяла только два «дайэтпепси», а высокая опять села за ближайший столик, и снова они обе сидели и сидели и рассматривали ее. Они лесбиянки, это ясно, сразу решила Джуди, но какого черта они пялятся на нее второй день подряд?! Так и подмывало подойти и сказать: «Черт возьми, ай эм стрэйт!»…
Такси тормознуло в трех шагах от Джуди, худая фигура княгини буквой «г» выбралась из машины, разогнулась, как складной нож, и тут же сказала по-русски и почти враждебно:
– Почему вы без шапки?
– I forgot…[13]
– Тише! – перебила Таня, нервно оглянувшись. – Не кричите по-английски! Стоит тут на открытом месте, как пень на пригорке! Я же просила…
Она осеклась – рядом с ними остановился пожилой мужчина в куцем черном пальто и облезлой меховой шапке с опущенными ушами. В красных, без перчаток, руках он держал две плетеные сумки, до краев наполненные бутылками из-под вина и водки. Таня тут же улыбнулась ему – в любом месте мира так улыбаются встречному, случайно сойдясь с ним взглядом. Но этот мужик не улыбнулся в ответ, а, наоборот, нахмурился враждебно и сказал Тане:
– Ты чего?
Княгиня, не зная, как себя вести, отвернулась.
– Старая, а туда же. Тьфу! – вдруг зло сплюнул мужик. – Курвы!
Вздрогнув, как от удара хлыстом, Таня схватила Джуди за локоть и торопливо пошла к боковому проходу в вокзале.
– Что значит «курвы»? – спросила Джуди, это слово ей не встречалось ни у Толстого, ни у Достоевского.
– Молчи! – зло бросила княгиня, продолжая тянуть ее за собой. – Курвы – это проститутки.
Джуди шла рядом с княгиней, изредка бросая на нее любопытные взгляды. Что-то изменилось в Тане. Темная косынка, туго повязанная вокруг головы, подчеркивала сухость и резкость косых скул, лицо без косметики было серым, а морщины стали резче и глубже. В этом темно-синем грубом пальто она теперь ничем не отличалась от простых русских старух, попадавшихся им навстречу, разве только своей властной статью, прямой спиной. А все русские идут с наклоном вперед, поскольку у всех в руках какие-то тяжелые кошелки и плетеные сумки – чаще всего в обеих руках. «И все-таки она трусит!» – вдруг весело подумала Джуди, чувствуя у себя на локте вздрагивающую руку княгини. Сама она не чувствовала страха, наоборот – как только появилась княгиня, ей стало весело и легко. Ей и раньше с трудом удавалось сдерживать себя, разыгрывая роль тихони, но теперь ее как понесло – ей хотелось действовать, хотелось опасностей и приключений, как в фильме «Romancing the Stone»[14]. И вот это начинается – сейчас они уедут из Москвы дальше двадцатимильной зоны. Правда, всего на четыре-пять миль дальше, но все-таки…
В кассовом зале, в тыльной стороне Ярославского вокзала, из шестнадцати окон билетных касс открыты были только пять – совсем как на Гранд-Централ. Но очереди к ним стояли другие – плотные, люди прижимались друг к другу и напирали на передних. Радио жестяным женским голосом поминутно объявляло отправление пригородных поездов в Загорск, Фрязино, Мытищи, Монино… Все-таки не очень приятно чувствовать, как в спину тебе давят чьи-то локти. Господи, что за запах!.. Но княгиня сжимает локоть – мол, не оборачивайся, стой! Наконец – их очередь; задние придавили их прямо к кассе.
Таня протянула красную десятирублевку в узкое круглое окошко. Наученная горьким опытом, сказала не улыбаясь:
– Два билета в Мытищи.
Толстая, в синем сатиновом халате поверх теплого пальто кассирша, не поднимая глаз, спросила:
– Туда и обратно?
– Что? – не поняла Таня.
– Билеты в два конца? – вдруг зло выпалила кассирша.
– Конечно, в два! Обязательно в два! – испуганно и заискивающе поспешила сказать княгиня.
– То-то, глухондя!.. – тут же остыла кассирша и бросила на стойку два картонных билетика. – Как будто я должна знать, что им в два конца!
«Поезд до Загорска отправляется с шестой платформы через две минуты, – прозвучало по радио. – Остановки: Яуза, Лосиноостровская, Мытищи, далее со всеми остановками. Па-автаряю…»
– Наш! – Рукой в перчатке Таня торопливо взяла картонные билетики, двинулась от кассы, потащила за собой Джуди, но стоящая за ними молодая женщина тихо остановила их:
– А сдачу?..
Таня вопросительно повернулась к кассирше. Джуди с интересом выглядывала из-за плеча. Секундой раньше она заметила, как пухлая, с короткими пальцами рука кассирши поспешно накрыла забытые Таней семь рублей с мелочью.
Ни слова не сказав, кассирша достала уже спрятанные в ящик деньги и буквально швырнула их на стойку окошка. Никакого извинения не последовало за этим жестом, только окрик:
– Следующий!
Таня взяла деньги и стремительно пошла к выходу на перрон. Вокруг было много народу, но княгиня властно и ожесточенно врезалась в толпу и не выпускала руку Джуди, крепко сжимая ее своей жесткой рукой в темной перчатке.
Джуди никогда бы не подумала, что у этой восьмидесятитрехлетней княгини такие сильные руки…
– Отпустите, мне больно… – не выдержала Джуди.
Княгиня не ответила и шагу не убавила. Только когда они вышли на полупустую шестую платформу, Таня остановилась, вплотную приблизилась к Джуди и тихо сказала по-русски:
– Я прошу вас: ни слова! Ни с кем! Ни на кого не смотрите! Никому не улыбайтесь! Иначе все сорвется!
– All right, all right…[15] – сказала Джуди.
– Shut up![16] – озлобленно выдохнула ей в лицо княгиня. И тут же добавила по-русски: – Еще одно английское слово, и я отправлю вас домой!
– Хорошо, хорошо… – примирительно сказала Джуди. – Только не волнуйтесь так, пожалуйста!..
Таня еще несколько секунд испытующе смотрела Джуди в глаза, дыша тяжело и глубоко.
– Вы понимаете, что мы сюда не играть приехали?
– Все, я поняла, извините, – сказала Джуди. – Идемте, пожалуйста.
И первой шагнула в вагон. Таня словно бы в сомнении вошла за ней. В вагоне было холодно и пусто. Светлые деревянные скамейки стояли в два ряда, над ними тянулись узкие металлические полки для багажа. Таня, опередив Джуди, двинулась по проходу в глубь вагона, стараясь незаметно рассмотреть редких пассажиров: две полные женщины в одинаковых вязаных мохеровых шапках и с сумками под локтями, молодая пара с лыжами, небритый мужчина в высокой ушанке…
Не заметив ничего подозрительного, Таня опустилась на деревянное жесткое сиденье в конце вагона и жестом приказала Джуди сесть рядом, у окна. Хорошо это или плохо, что так мало народу? Плохо, что они с Джуди открыты, как на ладони, но, с другой стороны, так удобней наблюдать за пассажирами и, если что-то покажется подозрительным, можно через тамбур перейти в следующий вагон. Курить хочется смертельно, но – ни в коем случае, черт их знает, курят у них в поездах или нет. Хорошо бы притвориться, что спишь, как этот небритый мужик, который вытянул ноги на противоположное сиденье, прислонился к окну, шапку подложил под затылок и закрыл глаза. Знал бы Петя, спрыгнувший из вагона 29 января 1919 года, на что она идет сегодня, спустя шестьдесят восемь лет, чтобы найти его внука!..
Сверху вдруг громко зашипело. Таня и Джуди разом вздрогнули. Мужской голос объявил: «Внимание! Поезд следует до Загорска с остановками: Яуза, Лосиноостровская, Мытищи, далее – везде. Осторожно, двери закрываются!»
Вагоны тут же дернулись, поезд поплыл вдоль пустынного перрона. На соседний путь прибывала встречная электричка.
«Слава Богу, поехали!» – облегченно вздохнула про себя Таня. Ей почему-то казалось, что, как только поезд тронется, все опасности окажутся позади: их уже никто не остановит, не вернет в Москву, не арестует! И останется только одно – найти Алешу, увидеть его, обнять и…
Джуди ощутила на себе прямой и явно испытующий взгляд Тани. Опять старуха рассматривает ее, как на аукционе.
…Она вышла из «Макдоналдса» в 3.15 пополудни. В четыре ей надо было заступать на смену в душной клетушке «Ансеринг сервис» на Тридцать седьмой улице, между Седьмой и Восьмой авеню. Но там она хоть сидит, а не стоит. Крэг, ее полуисчезающий бой-френд, от которого она уже сделала один аборт, считает, что только ослы могут выдержать такую работу – с семи утра до трех дня в «Макдоналдсе», а потом еще шесть часов в «Ансеринг сервис». Но как еще она может добыть себе денег на университет, если отец скончался два года назад, а мать тут же выскочила замуж за этого мерзавца Тома и пьет, как жена президента Форда? К несчастью, ее мать не была и не стала женой Форда, она стала женой этого подонка Тома, который моложе матери на восемь лет, пьет вместе с ней и еще пристает, сволочь, к Шарон, двенадцатилетней сестре Джуди!..
Густой мокрый снег, и даже не снег, а какая-то отвратительная холодно-мокро-снежная каша превратила тогда Бродвей в черт-те что – не то в сточный колодец грязи и талого снега, не то в пейзаж с картины голодного импрессиониста. Обувь тут же промокла в талой снежной жиже, лицо – тоже. Быстрей бы в сабвей, там хоть сухо!..
И вдруг сквозь пелену падающего снега Джуди послышалось ее имя:
– Мисс Сандерс!..
Она недоуменно оглянулась.
– Мисс Сандерс! – опять прозвучало сзади, из открытой дверцы длинного черного лимузина, который медленно катил вплотную к тротуару.
Нет, это не ее. Никто из ее знакомых не ездит ни в «роллс-ройсах», ни даже в «мерседесах». У Крэга, правда, есть «форд» 1975 года. Но это не «форд». Джуди посмотрела по сторонам. Где-то здесь должна быть еще одна мисс Сандерс, как это ни смешно.
– Мисс Сандерс! Джуди! – настойчиво повторил женский голос из приблизившегося лимузина, и только теперь сквозь снег Джуди увидела, кто машет ей рукой из открытой дверцы. Та самая маленькая старушка лесбиянка, которая утром целый час пялила на нее глаза в «Макдоналдсе». А рядом с ней, на заднем сиденье, вторая – высокая, в светлом пальто. Сдерживая гнев, Джуди шагнула к лимузину.
– Что вы хотите?
– Садитесь, мы хотим с вами поговорить… – улыбнулась своими пухленькими щечками маленькая и показала на откидное кресло в салоне.
Джуди повернулась и пошла прочь. Но лимузин двинулся за ней, и маленькая старушка продолжала громко, на всю улицу:
– Мисс Сандерс! Подождите! Почему вы уходите?..
– Отвалите! Я не лесбиянка! – на ходу огрызнулась Джуди и остановилась. – Вы хотите, чтобы я позвала полицию?
У старушки от изумления отвалилась нижняя челюсть, и так, с открытым ртом, она повернулась к высокой, сказала заикаясь:
– Она… она… она думает, мы лесбиянки…
Джуди не стала ждать, что ответит высокая. Повернулась и снова двинулась прочь, зло ступая прямо по лужам.
Но и лимузин двинулся за ней, обогнал ее, из его открытой дверцы опасно, чуть ли не на полтела, высунулась эта маленькая и умоляющим тоном стала говорить широко шагавшей Джуди:
– Послушайте, Джуди! Мне семьдесят лет! У меня четыре внука почти вашего возраста! Мы не лесбиянки! С чего вы взяли? Нам нужно с вами просто поговорить. Пять минут! Ну, пожалуйста!..
Она говорила так громко, что на них уже стали оглядываться прохожие. Джуди остановилась, лимузин – тоже.
– О’кей, говорите.
– Но ведь не так! Садитесь в машину. Хотите, мы отвезем вас на Тридцать седьмую в ваш «Ансеринг сервис»?
Джуди заколебалась. Не потому, что ноги промокли, и не потому, что они знают и про «Ансеринг сервис», а потому что – черт знает! – может, они из Голливуда? Или с телевидения? Чего не бывает в Нью-Йорке!
Джуди посмотрела по сторонам. В конце концов, что могут ей сделать две старухи в лимузине, в Манхэттене, в три часа дня? Две старухи, которые пьют только «дайэт-пепси»?
– О’кей! – Она нырнула в лимузин, села на откидное кресло напротив старух. – Только пять минут!..
Маленькая старушка потянулась закрыть дверцу, но Джуди тут же поставила ногу между дверцей и кабиной.
– Нет! Дверь будет открыта!
– Но ведь дует! Снег! – жалобно сказала старушка. – Мы не сможем ехать.
– Ничего, постоим. Что вы хотите?
– Меня зовут Элизабет Волленс, а это моя подруга Таня Гур, – сказала маленькая. – Мы приехали из Флориды. Мы в Нью-Йорке уже три недели…
Джуди взглянула на Таню Гур. У нее русское имя, как у Татьяны Лариной в опере «Евгений Онегин». А на шее, под расстегнутым теперь кожаным пальто, три нитки белого золота с бриллиантом черт знает во сколько карат. И пахнет от нее тонкими дорогими духами – неужели «Дайнести»?
– Пожалуйста, может быть, вы все-таки разрешите мне закрыть дверь? У меня ревматизм… – умоляюще сказала маленькая Элизабет Волленс, держась за колено.
Джуди убрала ногу из дверного проема.
– Спасибо, – сказала Элизабет, закрыв дверь, и повернулась к Тане Гур. – Я тебе говорила – она добрая девочка! Просто мы ее напугали. Подъехали прямо на улице!..
– О’кей, вы приехали из Флориды. Ну и что? – нетерпеливо спросила Джуди, отметив про себя, что шофер, сидевший за стеклянной перегородкой, одет в стандартную, с галунами, форму «лимузин-сервис» и что он не трогает машину с места, ждет приказаний.
– Скажите, мисс Сандерс, сколько вам лет? – слегка прищурилась высокая Таня Гур. У нее был сухой, низкий, явно прокуренный голос и еле уловимый славянский акцент.
– Через семнадцать дней ей исполнится двадцать один! – вместо Джуди сказала Элизабет Волленс.
Таня Гур недовольно поморщилась:
– Элизабет! Я уверена, мисс Сандерс может сама ответить. – И неожиданно спросила по-русски: – Вы собираетесь продолжать учебу в университете? Если вас не затруднит, ответьте по-русски.
Но Джуди сказала по-английски:
– А почему, собственно, я должна…
– Я прошу вас говорить по-русски! – перебила Таня Гур, твердо и отчетливо произнося русские слова. – Или вы меня не понимаете? В Эн-Вай-Ю[17] нам сказали, что вы были одной из лучших по русскому языку. Я хотела бы услышать ваш русский.
– Послушайте! – взорвалась наконец Джуди. – Пока вы мне не скажете, кто вы такие и что вы от меня хотите, я не хочу говорить с вами ни по-русски, ни по-английски.
– Ты видишь, у нее есть характер, – сказала Тане Гур маленькая Элизабет и тут же тронула Джуди за колено: – Джуди, дорогая, сделай, что тебя просит княгиня. Ты даже себе представить не можешь, какой тебя ждет сюрприз!
Так эта высокая Таня Гур – русская княгиня! Вот откуда у нее эти бриллианты! Русская княгиня – неужели еще есть такие? Впрочем, если ей восемьдесят или девяносто лет… Что она говорит?
– К сожалению, мисс Сандерс, пока я не проверю ваш русский, мы не сможем обсудить нашего дела. – Княгиня, как показалось Джуди, насмешливо прищурилась. – Я хочу предложить вам работу. Но я должна вас проверить. Надеюсь, у вас нет возражений?
– Ну что ты, Таня! – снова вмешалась маленькая Элизабет. – Девочке очень нужны деньги! Сколько можно заработать в этом «Макдоналдсе», а по ночам – в «Ансеринг сервис»?! Шесть долларов в час – это деньги? Девочка просто выбивается из сил!..
Черт возьми, может, они еще знают про мать, Тома и Шарон? Но в конце концов, это не важно. Скорей всего эта княгиня ищет себе секретаршу с хорошим знанием русского языка. Конечно, она не для того учила русский в хайскул, в Эн-Вай-Ю и даже в летней школе Норвичского университета, чтобы быть секретаршей у какой-то старухи! Но с другой стороны – сколько в час зарабатывает секретарша со знанием иностранного языка? Так, спокойно, Джуди, это твой шанс. Тринадцать сотен в месяц – и ни цента меньше! Или даже пятнадцать!
Джуди улыбнулась как можно приветливей и сказала по-русски:
– Что вы хотите услышать? Хочу ли я закончить университет? Конечно, хочу!
По удивленно вспыхнувшим глазам этой княгини она поняла, что ее русский еще в порядке, несмотря на полгода работы в «Макдоналдсе». Не зря все-таки она часами просиживала в лингафонном кабинете Эн-Вай-Ю и поехала в эту школу в Норвич!
– Как давно вы начали учить русский язык? – спросила княгиня. – И почему?
– Я начала еще в хай-скул… – Джуди взглянула на часы.
Если они не отвезут ее на Тридцать седьмую, она опоздает. А выгорит ли с этой секретарской работой – еще неизвестно!
– Может быть, мы поедем? – тут же сказала Элизабет княгине. – Девочка не успеет на работу…
Та протянула руку в лайковой перчатке к стеклянной перегородке и, когда шофер обернулся, бросила по-английски:
– На Тридцать седьмую. Между Седьмой и Восьмой авеню.
Лимузин тронулся.
– Так, я вас слушаю… – сказала княгиня по-русски. – Вы начали учить русский еще в хай-скул. Почему?
– Не знаю. – Джуди пожала плечами. – У нас многие стали брать русский, как только в школе появился учитель. Он был русский эмигрант, журналист из Ленинграда. Потом половина бросила, даже больше. А я – нет. Я как раз начала читать Гоголя. Вы, конечно, читали Гоголя?
Элизабет, явно ничего не понимая по-русски, тревожно переводила взгляд с Джуди на молчавшую княгиню. Кто она ей? Подруга? Компаньонка? Было видно, что эта Элизабет «болеет» за Джуди, что ей очень хочется, чтобы экзамен прошел на «отлично»… Но вопрос о Гоголе повис в воздухе, княгиня молчала, пристально глядя на девушку. Так лошадь выбирают, снова подумала Джуди с неприязнью и посмотрела на затемненное окно: все правильно, они едут вниз по Бродвею.
– Таня, ну как она? – не выдержала Элизабет. – Что ты молчишь?
– Неплохо… Конечно, есть акцент… Но это не важно… – Княгиня продолжала испытующе смотреть на Джуди, словно проверяя в ней что-то еще и еще раз. – Важно, что она действительно похожа на ту… На то, что мне нужно…
– Как я рада! – громко воскликнула Элизабет и подалась с сиденья к Джуди, протянула руки для объятий. – Детка, дай я тебя обниму!
Джуди стало неловко, но она не пошевелилась навстречу старухе.
– Элизабет! Сядь на место, пожалуйста! – резко приказала княгиня. – А то она действительно решит, что мы лесбиянки.
Элизабет испуганно отпрянула и, густо покраснев, села на место. Интересно, подумала Джуди, почему эта княгиня не спросила, умеет ли она печатать на русской машинке. Или им и это сказали в университете?
Княгиня обернулась, достала из-за спинки сиденья толстую «Вилладж войс», открытую на странице объявлений, и протянула Джуди. В колонке найма на работу жирным фломастером было очерчено маленькое объявление.
– Вы читали это? – спросила княгиня.
Как она могла читать это объявление, если она еще три месяца назад перестала покупать «Вилладж войс» – эта газета стоит доллар!
– Читайте, – сказала княгиня.
«Пожилая леди ищет компаньонку – студентку с хорошим знанием русского языка для двухнедельной туристической поездки в СССР. Вся поездка за счет нанимателя плюс хорошее вознаграждение. Телефон: (212) 687-9106, добавочный 378».
Джуди разочарованно вздохнула. Никакая это не секретарская работа, а «шорт-тайм»! Конечно, было бы неплохо за счет этой княгини съездить в Россию, что и говорить! Но из-за этой поездки можно потерять и «Макдоналдс», и «Ансеринг сервис».
– Сколько вы платите? – спросила она на всякий случай, уже без всякого интереса.
– Вам – 50 тысяч.
Джуди не поверила своим ушам.
– Сколько???
– Я же сказала: 50 тысяч, – повторила княгиня.
Джуди не могла в это поверить. За две недели – 50 тысяч?!
– Долларов??!
– Ну, не советских же рублей, – спокойно усмехнулась княгиня. – У меня их и нет. 50 тысяч американских долларов. Из них десять – авансом перед поездкой. Этих денег вам хватит, чтобы закончить университет?
Кто-то из них явно сумасшедший – или эта старуха, или Джуди. Но 50 тысяч! Десять – авансом!
Джуди посмотрела на Элизабет, потом снова в глаза княгине:
– Что я должна делать?
– Мы с вами должны будем найти в России одного человека и вывезти его на Запад.
Джуди разочарованно отвернулась к окну. Конечно, они сумасшедшие. Выкрасть человека из СССР! Как быть? Остановить машину сейчас или пусть уж довезут? Шестьдесят первая, Линкольн-центр. За окном мокрый снег, ноги промокли. Шофер у них все-таки нормальный, остановился на красный свет. Ладно, пусть довезут…
– И как вы собираетесь вывезти этого человека? – усмехнулась Джуди. – В чемодане? – Но чтобы загладить откровенную издевку, тут же добавила: – Это мужчина или женщина?
Старуха, конечно, уловила насмешку, но никак не отреагировала. Она молча сняла с рук тонкие лайковые перчатки, открыла сумочку, вытащила дорогую, тоже из чешуйчатой кремовой кожи, сигаретницу, выбила из нее сигарету и чиркнула зажигалкой. «Джитано» – определила Джуди по крепкому запаху табака. Но смотрела при этом не на старуху, а на ее руки. Три потрясающих перстня были на правой руке княгини. Фантастические перстни – таких Джуди не видела даже на руках этого пианиста, как его, Либераччи…
Глубоко затянувшись сигаретой и выпустив дым, княгиня посмотрела сквозь дым на Джуди и сказала:
– Человек, которого мы с вами вывезем из России, – мой внук. Я не хочу, чтобы он жил там. Я хочу, чтобы он жил здесь. Но из России нельзя вывезти человека в чемодане. Оттуда вообще уже семьдесят лет как не так-то просто уехать. Поэтому мне нужны вы.
– Для чего?
– Вы выйдете за него замуж. Фиктивно, конечно. Все расходы по разводу я беру на себя.
Джуди внимательно посмотрела на нее. Нет, эта русская не сумасшедшая. Она просто богатая наглая тварь. Пытается купить ее, как проститутку на улице!..
– Только подумай, крошка! – снова подалась всем телом вперед Элизабет. – Мы будем ходить по Москве! Будем кататься на русской тройке! Пойдем в Большой театр!..
– Остановите машину! – повернулась Джуди к шоферу и взялась за дверную ручку. Но шофер продолжал ехать на полной скорости в густом потоке машин.
– Остановите машину! – нервно сказала Джуди княгине.
– Сейчас… – спокойно посмотрела на нее княгиня. – Но прежде, чем вы выйдете отсюда, сосчитайте до десяти и подумайте. Я предлагаю вам бизнес. Вы талантливая девочка, я читала вашу курсовую работу по Чехову. Не знаю, вы вычитали это где-нибудь или додумались сами, но мне тоже кажется, что Чехов был больше разрушителем человеческой личности, чем гуманистом. Как бы то ни было, вы талантливая девочка и вам нужно учиться, а не работать в «Макдоналдсе». Вам нужны деньги, чтобы окончить университет, а мне нужен мой внук.
– Я не проститутка. Остановите машину.
– Никто не говорит, что вы должны с ним спать. Я говорю о простой и честной сделке…
Джуди пытливо посмотрела ей в глаза. Несколько минут назад эта старуха казалась ей почти феей, явившейся к ней, Золушке. Фея вселила надежду, поманила на бал, но оказалось, что это никакая не фея, а просто сводня. И Джуди тут же возненавидела ее за это.
– Честную сделку?! А своей дочери вы могли бы это предложить? – с холодным сарказмом сказала Джуди.
Княгиня выдержала ее взгляд, спокойно повернулась к шоферу:
– Остановитесь.
Шофер круто свернул к тротуару, останавливая лимузин у перекрестка Сорок четвертой и Бродвея.
– Таня, подожди! Джуди, детка, ты не понимаешь!.. У Тани нет дочки! – запричитала расстроенная Элизабет. – У нее никого нет! У нее всех убили большевики! Таня, объясни ей!
Но Джуди уже выходила из машины.
– Бай! – сказала она и с силой захлопнула дверцу, шагнув в мокрую снежную лужу.
Лимузин мягко отчалил от тротуара и, мигая правым красным фонарем, исчез в потоке машин и пелене падающих снежных хлопьев.
Джуди быстро, не разбирая дороги, зашагала вниз по Бродвею. «Смок, смок…» – негромко сказал ей встречный черный парень в непромокаемой темной куртке с поднятым капюшоном. Джуди зло прошла мимо, ступила на мостовую и тут же отпрянула от оглушительного гудка такси, промчавшегося в дюйме от ее лица. Шофер обернулся к ней, что-то крича и показывая поднятый вверх указательный палец.
– Фак ю! – громко крикнула ему Джуди. Так громко, что какая-то старуха оглянулась на нее и сокрушенно покачала головой.
Но Джуди не видела этого. Она стремительно шла по Бродвею, разбрызгивая снежную жижу вконец промокшими ногами и не ощущая слез на мокром от снега лице. Фак ю! Фак йор 50 тысяч! Фак йор Чехова, вашего Гоголя и вообще все на свете!
Громко лязгнула створка двери, в вагон вошел мужчина в черной железнодорожной форме и быстро пошел по проходу в другой конец вагона, за ним шумно протопали три подростка в куртках с металлическими нашлепками и с голыми цыплячьими шеями, а над Таней и Джуди уже нависла женщина в железнодорожной форме с какими-то щипцами в руках…
– Ваши билеты…
– Вот, пожалуйста… – Таня поспешно протянула ей два картонных билета.
