Эдуард Евгеньевич Семенов
Волхвы. Исторический спецназ. Тайные коды русских наличников
Глава 7
Что было дальше, флегматичный и слегка зажатый Фридрих, воспитанный в строгих традициях банкир, всегда рассказывал, прибавляя новые детали. Так, что в старости ему уже не верили даже его внуки, хотя и просили каждый раз рассказать эту историю про кровавую битву у местечка Радом.
Первый же раз он ее рассказал своему отцу в Мюнхене, сразу, как только все тридцать шесть бочек с золотом, были спущены в главное хранилище банка Беренбергов, которое находилось в подвале дома на Максимилианштрассе. Для этого пришлось разобрать кладку дома и затем снова ее замуровать.
И первый раз рассказ, пожалуй, был ближе всего к истине.
– Как господин граф почувствовал опасность, я не знаю, – начал свой рассказ Фридрих, – но сначала он начал говорить сам с собой. Потом извинился, что плохо себя чувствует, потом достал из пистолетного ящика свои пистолеты и позвал слугу Ганса. Приказал их зарядить. Затем граф хладнокровно вышел на открытое место и начал ждать.
Польский отряд, развернувшись на дороге, предпринял широкую кавалерийскую атаку. Охрана, тут же спрятавший за бочки, ответила дружным встречным залпом. Все заволокло дымом. Первый же нападающий, выскочивший из клубов дыма, получил пулю в лоб… раньше, чем сам успел нажать на курок. И так каждый раз, как только кто-то вскидывал ружье, чтобы выстрелить в графа, тут же получал пулю от него. Да, это было невероятно, но граф делал выстрел на секунду раньше своего врага. Это было похоже на дуэль с несколькими противниками. Он совершенно не прятался. Не прошло и пяти минут как все закончилось. У нас было убито и ранено около десяти охранников, гусарский же отряд полег полностью, прежде чем смог преодолеть расстояние до обоза.
Последним был командир отряда, капитан. Он выбежал из клубов дыма с саблей наголо, обернулся, чтобы что-то закричать, увидел, что за ним никого нет, взмахнул рукой и натолкнулся на суровый взгляд графа, как будто на каменную стену.
Фридрих перевел дух.
– Затем капитан бессильно выпустил саблю и, развернувшись, побежал от нас с криками: «Боже помоги!»
– И все? – беспристрастный взгляд Корнелиуса Беленберга говорил о том, что он не верил ни одному слову своего сына, но рядом в кресле для почетных гостей, потягивая бокал баварского пива прямо со знаменитого луга Терезы и закусывая баварскими колбасками, сидел сам граф Воронцов-Дашков, церемониймейстер двора, действительный тайный советник, который ничего не отрицал, но и не подтверждал. Он просто улыбался, наслаждаясь моментом.
Для Ивана же ситуация напоминала поговорку: «По усам текло, а в рот не попало!». Он попытался проглотить слюну, и не смог.
Все, что происходило под Радомом, для него сильно напоминало компьютерную игру-стрелялку, в которые он успел в свое время порядком наиграться. В момент вброса адреналина в мозг графа, у него будто открылось дополнительная опция. Вычислять того, кто собирается нажать на курок, он мог на мгновение раньше выстрела и наводил руку графа, как в виртуальном пространстве. Дело, в общем-то было за Гансом, который оказался ловким малым и успевал перезаряжать пистолеты. А с капитаном получилась вообще странная штука. Когда глаза графа и капитана встретились, капитан настолько был деморализован случившимся, что его действиями руководил животный страх, усиленный религиозным воспитанием. Проникнуть в его сознание и шепнуть «Брось саблю!» было делом одного мгновения. Как щелчок кнута. И все, капитан побежал.
Расспрашивать гостя Корнелиусу Беленбергу, было неудобно, да и к их делу, это не имело теперь отношение. Все закончилось благополучно, а значит надо платить по счетам, поэтому банкир перешел к главной части их встречи.
– Итак, уважаемый граф, на ваше имя, согласно нашей договоренности открыт счет. Деньги переведены также в Banca Monte dei Paschi di Siena в Сиену. Как вы и просили. Естественно счет накопительный, самый высокий процент. Вы можете получать любые необходимые Вам суммы в любом отделение нашего банка в Европе, а также у наших партнеров. Все как мы договаривались. Будут ли у Вас еще какие-то пожелания?
– Да, одно.
– Слушаю Вас.
– Могли бы вы открыть еще один накопительный счет.
– На чье имя?
– Иван Сазиков.
– На какую сумму?
– Ну пусть будет десять тысяч франков.
– Будет исполнено. Но мы не знаем, как выглядит указанный Вами господин.
– Не важно. Когда он придет, то назовет имя и кодовое слово. Вы отдадите ему все, что будет накоплено. Договорились?
– Ваше слово для меня закон, граф. Каким будет код?
– Запишите фразу, она будет звучать на русском языке. Он должен произнести ее точь-в -точь.
Корнелиус Беленберг взял лист бумаги.
– Записываю!
Иван шепнул графу слова из песни, которая играла у него в машине, когда он выходил из нее в последний раз.
«Шаланды полные кефали, в Одессу Костя приводил!
И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил…»
Беленберг невозмутимо записал строчки из песни и повторил. Получилось довольно смешно. Граф оставил на листке свою подпись и написал цифру:10 000, удостоверяя тем самым ее подлинностью.
– Когда ждать нашего нового вкладчика?
– Не знаю. Возможно, он вообще никогда не придет.
***
Граф прожил беспутную жизнь, тратя деньги направо и налево, не считая их никогда. Умер же через двадцать лет, в возрасте шестидесяти четырех лет в Петергофе по официальной версии от холеры, которую подхватил во время одной из увеселительных мероприятий, организованным им в честь императора. По неофициальной от разрыва сердца, застав свою жену, подарившую ему дочь и сына, в объятиях любовника. Его тело похоронили на кладбище Александро-Невской лавре. Уже через год его жена вышла замуж за своего любовника, парижского лекаря. Граф так и не смог узнать, о чем думает женщина, потому что Ивана среди тех, кто провожал графа в последний путь, уже не было.
Еще в Польше, испугав капитана, он понял, что может спокойно переходить в сознание от одного человека к другому. Может пользоваться телами людей, как пересадочными станциям, иногда даже не входя с ними в контакт. Все еще уверенный в том, что ключ к его свободе находится в наличнике, он перебрался поближе к нему и начал ждать.
Старую деревянную раму долго хранили на конюшне, затем молодой граф продал усадьбу помещику, владельцу Казанской железной дороги. Новый хозяин не оценил мастерство резчика и приказал избавиться от нее, как от ненужного хлама.
Но раму не выбросили, ее пристроил к себе на дом местный купец. Покрасил в желтый цвет и добавил в верхнюю часть солнечный рунический знак. Еще его называли «знак Быка», такие были почти у всех в селе. Когда купец разорился и пустил дом с молотка, рама перекочевал в дом крестьянина села Становое под Бронницами. Крестьянин подрабатывал извозом, поэтому вырезал из дерева два колеса, и прикрепил их на наличник в нижней части. С дороги всегда было видно, что в доме живет извозчик. Сразу после семнадцатого года, крестьянин продал свой дом. Его разобрали и перевезли в деревню Пятница, что под Каширой. Там в нем поселился председатель колхоза, бывший партизан и сотрудник НКВД. Чтобы была понятна принадлежность к советской власти, он налепил по бокам рамы деревянные звезды и покрасил их красной краской…
Все это время Иван был рядом. Он следил, как изменяется структура дерева наличника, как на него влияет солнце, луна, дождь, снег, жара. Как меняются тени от узоров в зависимости от времени суток. Как раскрываются и закрываются трещины на досках в зависимости от времени года. Как темнеет рама от дождя. Как покрывается пылью все горизонтальные поверхности, и ветер сдувает ее. Как отваливаются детали резьбы, добавляя индивидуальности в рисунке, как выцветает и шелушится краска. Иногда он вспоминал, еще какую-то деталь и являлся к хозяину дома, кто бы он ни бы, чаще всего во сне, давил на него до тех пор, пока наличник не обновлялся.
Однажды, в окно дома заглянул волк. Это было студеная зима. Волк был голоден, искал еду и совсем потерял чувство страха. Ивану оказалось этого достаточно. В одно мгновение он решил, а пропади все пропадом.
И вот он уже мчался по заснеженному полю, убегая от мужиков с дубьем. Убежал и долго выл на луну. Но в шкуре волка ему было тесно. Тогда он вставал на задние лапы и драл когтями стволы деревьев в лесу. Выбраться наружу он не мог, ему было некуда. Его тела не было рядом. Тогда он вернулся. И больше не отходил от окна.
Шли годы. Годы сливались в десятилетия. Сменялись эпохи и люди. Мимо окна проезжали люди на телегах, потом на каретах, потом на машинах. Хлопали двери. Разбивались стекла. Вставлялись двойные рамы. В доме гуляли свадьбы, справляли поминки. Рожали и провожали на войну, первую мировую, потом гражданскую, финскую. Иван уходил вместе с мужиками воевать, а потом возвращался. Их встречали с войны. Провожали на учебу в город. Иван уходил вместе с детьми учиться и снова возвращался. Иван смотрел на все это глазами хозяина дома и через призму окна. Окно стало ему настолько родным, что казалось, он сам стал окном.
Так продолжалось почти век… Иван не сдавался. Он ждал и верил, что наступит момент, когда проход в раме обязательно откроется.
***
Грохнул пушечный выстрел. Снаряд просвистел над домом и упал где-то в поле, оставив глубокую воронку. Председатель выглянул в окно и закричал.
– Черт побери, что это такое?
Подбежал к телефонному аппарату и начал крутить ручку.
– Девушка, девушка соедините меня со штабом обороны города…
В трубке была полнейшая тишина. Он покрутил ручку еще раз, потом подул в трубку и повесил ее на рычаги. Посмотрел на свою молодую жену и ребенка.
– Ох, не доглядел я. Не доглядел. Быстро в подвал. Как же так, ведь не было здесь немцев. Проморгала разведка, что ли…
– Что там, Антон? – спросила его жена, прижимая годовалого ребенка к груди.
– Танки, Таня, танки, – ответил он надевая на свой пиджак ремень с патронташем и затягивая его потуже. Из-под стола достал бутылки с зажигательной смесью. Распихал их по карманам. Подслеповато прочитал инструкцию на этикетке. Снова выглянул в окно. По улице пробежало несколько красноармейцев и ребят из отряда самообороны. Они стреляли куда-то вдоль улицы. Один из них упал, раскинув руки.
– Какие еще танки, – женщина недоумевала.
– Немецкие, твою мать, Таня, – он сорвался на крик. – Ты что расселась как наседка. В подвал живо я сказал. Жи – во. Отсидишься, потом огородами в Каширу к матери и если сможешь еще дальше, уходи. Все, не реви, я сказал. Не поминай лихом.
Он поцеловал жену и сына, хлопнул дверью и, на ходу передергивая затвором, выбежал во двор.
Председатель был старым солдатом, воевать ему было не впервой, поэтому он сразу направился к упавшему на улице солдату, чтобы проверить… ранен или убит. Уже подбежав к нему и проверяя пульс, он удивленно отметил, что на солдате совершенно нет одежды. Вернее он весь был забинтован, как будто после ожога. Пуля чиркнув по лицу, содрала со щеки кожу и опалила брови. Но одежды не были никакой. Как будто он где-то лежал в медсанбате, и услышав выстрелы выбежал на улицу, не успев схватить даже оружие.
Именно в этот момент, сквозь шум боя и орудийную канонаду Иван услышал призывный лай собаки. За долгие годы, из памяти у него успели стереться многие моменты. Он иногда даже забывал, как его зовут, но этот лай он узнал сразу. Потому что это был лай черного пса Шурки.
Когда председатель щупал пульс у упавшего солдата, Иван заглянул ему в лицо и … узнал себя.
Председатель услышал в ушах какой-то свист, как будто ветер прошелестел и пригнулся. Может быть пуля? Затем он увидел, как солдат очнулся и открыл глаза. Они встретились взглядами и Председатель как будто узнал в молодом солдате себя в молодости. Иван с трудом пошевелил пальцами и разлепил посиневшие губы.
«Где я? – Иван попытался подняться на локтях и ощупать себя. – Блин, да я голый»
Все в его теле было ему знакомым и одновременно чужим, он успел порядком отвыкнуть от него. Но особо разлёживаться посередине улицы времени не было. На конце улицы показался немецкий танк, который хищно водил жалом дула по домам, выискивая жертву. Из проулка выбежал черный пес лизнул Ивана в лицо, и схватившись за его кисть потянул в сторону, на обочину дороги, где можно было укрыться от прямого пулеметного огня. Вместе с председателем они сделали это достаточно быстро.
В придорожной канаве Иван уже смог сесть на колени, стыдливо прикрывая свое естество. Бинты свисали с него странными лоскутами. Председатель снял с себя пиджак.
– На, накинь на себя, прикрой срам. Где это тебя так угораздило?
Иван покачал головой.
Мимо пробежала белая кошка.
– Ну-ка брысь отсюда, – цыкнул на нее Председатель, – нашла время.
Танк медленно полз по улице, расстреливал избы, из которых время от времени раздавались одиночные выстрелы. Дома вспыхивали и превращались в большие костры. Из них выбегали люди и падали, скошенные пулеметными очередями. Иван понял, что еще немного и танк достигнет их дома. Его рука сама потянулась к «коктейлю Молотова». Председатель не мешал ему. Он только спросил.
– Как пользоваться, знаешь?
– Разберусь. Уходи. Огородами уходи. И семью забери.
Председатель шевельнул кадыком, принимая трудное для себя решение. Потом пожал ему плечо.
– Как звать-то тебя?
– Иваном.
– Выживу, сына назову, – крикнул Председатель уже по дороге к крыльцу. Жерло танка будто почувствовало движение и медленно наехало на расписной наличник. Иван взглянул туда и понял, что жена Председателя не спряталась в подвале. Медлить было нельзя. Он чиркнул запалом, размахнулся и бросил бутылку точно в моторное отделение танка.
Раздался звон разбившейся бутылки, и по броне танка побежали огненная жидкость. Над танком поднялся вонючий черный дым. Сквозь него прямо над Иваном пронесся рыжий филин. Иван увидел как птица проткнула собой стекло резного окна и исчезла в темном омуте, за ним прыгнула белая кошка и последним, гавкнув в его сторону, был черный пес.
Ивану уже не надо было говорить, что будет дальше. Разбежавшись, он с силой оттолкнулся ногами и нырнул, вытянув руки вперед. Раздался выстрел, и его бинты загорелись.
Глава 8
Открывать глаза не хотелось. Было приятно лежать и ощущать свои руки, ноги, пальцы. Играть мышцами. Водить языком по небу. Дрожать веками, так чтобы они чуть приоткрывались, и сквозь ресницы проникал свет. Можно было даже пошевелить ушами. У Ивана никогда этого не получалось, но тут он почувствовал, шевелятся.
– Кажется, приходит в себя, – услышал незнакомый мужской голос.
– Да, вторые сутки пошли, но выкарабкается. Уверена.
«А вот этот голос мне знаком! Точно знаком!» Иван открыл глаза и увидел Степаниду. Она стояла над ним и была одета в форму майора полиции. В руках она держала папку и его документы. Рядом стоял мужчина в белом халате. «Наверное, доктор!» – подумал Иван. Он поводил глазами вокруг. Больничная палата на несколько человек. Но сейчас в ней были только он, Степанида и мужчина в белом халате.
– Где я? – разлепил губы Иван.
«Хороший вопрос. А вы ничего не помните?» —спросил его врач.
Иван пожал плечами.
– Как очутился здесь, точно не помню.
– Ну, товарищ майор с Вами побеседует. Вам все расскажет. Меня же интересует Ваше самочувствие. Больной, как себя чувствуете?
Иван не смог сдержать улыбки. Это был самый приятный вопрос.
– Себя чувствую отлично, – ответил он как космонавт. – Полет продолжается!
– О, юмор, ценю, – врач наклонился над ним и показал ему палец. – Следите за движением!
Иван повторил глазами все вращения.
– Так! Реакция нормальная. – Врач повернулся к майору, – В принципе, у меня вопросов нет. Капельницу мы убрали. Может отдохнуть еще денек, если захочет, но а так он весь ваш.
– Доктор, я здоров? – спросил Иван.
– Полного осмотра вашего состояния мы не проводили, конечно, но учитывая то, что Вы попали к нам без сознания, сейчас ваш организм в удовлетворительном состоянии.
– А когда я могу пойти домой?
– Вот с товарищем майором все уладите и можете быть свободны. Нечего койку занимать. Ну, я пошел. Мне еще обход делать.
Степанида кивнула головой.
– Да, идите. Мы тут побеседуем с … – Она заглянула в паспорт Ивана, – господином Сазиковым. Это Вы?
Иван поднялся на руках и сел в постели.
– Не, буду отрицать. Я. А как у Вас оказались мои документы?
– Они из машины, марки «Мерседес», номер Р257АМ подмосковный регион. Это ваша машина?
– Да, моя. Где она?
– Вы оставили машину на обочине трассы в зоне действия знака «Стоянка запрещена». Ее увезли на штрафстоянку.
Иван откинул голову к спинке кровати и прошептал.
– Вы не представляете, как я рад это слышать.
Степанида не удивилась.
– С возвращением. С Вами все в порядке?
Иван засмеялся.
– В полном, в полном порядке. Да, да. Продолжайте. Что я еще натворил?
– Пока ничего.
Степанида села на соседнюю кровать и достала из папки листок.
– Я дознаватель Рязанского областного ГУВД, Степанида Петровна Волхова. Майор полиции. Веду ваше дело. Выясняю обстоятельства вашей травмы.
– Какой травмы?
– У вас на щеке крупная рана. Судя по ее характеру, она была произведена из огнестрельного оружия с короткого расстояния. Кто в Вас стрелял, Вы можете сказать?
– Танк, – ответил, не задумываясь, Иван, – из крупнокалиберного пулемета.
– Какой еще танк?
– Немецкий. Это точно. Какой марки я не знаю, я в деталях не разбирался.
– Где и когда это было? При каких обстоятельствах? Можете сказать?
– Деревня Пятница под Каширой, в октябре 1941 году, во время прорыва танков Гудериана, – без запинки вспомнил Иван.
Степанида тяжело вздохнула и посмотрела на Ивана грустными все понимающими глазами.
– А в протоколе то, что мы запишем?
Иван догадался, что с точки зрения обычной логики его ответ выглядел нелепо. И он сразу все понял.
– Не помню. Не помню, кто в меня стрелял. Приехал в деревню Волхвы, чтобы сфотографировать наличники. Я фотограф, увлекаюсь деревянной резьбой. Искал интересные образцы.
– Ну, вот уже лучше, – Степанида положила ему на тумбочку документы. – Это ваши, проверьте там все на месте? – И продолжила опрос. – Как вы попали в район поймы реки Проня, в бывшую деревню Волхвы?
– Что значит бывшую?
– Как административной единицы деревни уже давно не существует. Официально все жители получили квартиры в новом микрорайоне города Рязань, и давно туда переехали. Все дома в деревне назначены под снос, а на ее месте будет развернут полигон бытовых отходов.
– Какой еще полигон?
Степанида заулыбалась.
– Калинов мост. Так его прозвали в народе, по имени нашего губернатора.
– Бред какой и что никто не протестует?
– Ясненько. То есть вы хотите сказать, что вместе с активистами экологического движения выступаете против решения областного правительства? А в деревне оказались для участия в несанкционированных акциях? Так?
Степанида надавила на последнее слово и взглянула в глаза Ивану. Иван все понял, но на всякий случай озвучил.
– Вы хотите, чтобы именно это было записано в протоколе? Да? Но я ни с какими активистами не связан. Я приехал фотографировать наличники. Честно.
– Допустим. А как тогда в Вашем фотоаппарате появились эти фотографии?
Степанида достала из тумбочки фотоаппарат, Иван заметил, что в тумбочке лежит и его разбитый планшет. Майор показала ему кадр в его фотоаппарате, на котором были изображены хевсуры Чингисхана. Кадр был очень удачный. Как будто вчера сделан.
– Это, это, – Иван попытался быстро найти здравый ответ. – Это реконструкторы. Я их встретил по дороге в деревню.
– Отлично, так и запишем. – Степанида облегченно вздохнула, и записала все в протокол. – И мой вам совет, так всем и говорите, во избежание неприятностей. Вам все ясно?
Она протянула ему папку с листом.
– Вот здесь распишитесь.
Иван оставил свой автограф и вернул ручку. Он открыл было рот, чтобы что-то спросить, но Степанида прервала его, снова строго глядя в глаза и перейдя на «ты».
– Тебе все ясно? Никому. Даже жене, понял. Если не хочешь всю оставшуюся жизнь прожить юродивым. Вот моя визитка. Если будут вопросы, звони. Мы всегда рядом. – И для закрепления смысла слов повторила, – все понятно?
– Понятно, – вздохнул Иван. – Кроме одного. Кто такие мы?
– Мы – это Волхвы. И как бы это ни звучало для тебя странно, ты теперь один из нас. Скажу честно, я не хотела этого. Но так получилось. К сожалению.
– А что мне теперь с этим делать?
– Пока просто живи. Деревню действительно хотят сносить. Василиса придумала этот план, и мы рассчитывали, что ты как известный фотограф сможешь обратить внимание на уникальные объекты в деревне.
– На наличники?
– Да, – Майор кивнула головой, – ты занимался ими много лет, и она хотела показать тебе их истинную сущность, на малом круге. Легкое путешествие, туда и обратно. Ну, вроде турпоездки. Поразить тебя в самое сердце. Понимаешь?
Иван вспомнил, как он стоял на берегу реки Калки и ощущал холод булатной стали в руках. Меч был прекрасен.
– У нее это получилось, – усмехнулся он, и задумался. – Да, думаю, многие бы заплатили большие деньги за такой аттракцион.
– Но что-то пошло не так, – продолжила майор, – и ты попал на большой круг. Скажу честно, шансов вернуться у тебя почти не было.
Пробежавший мороз по коже, напомнил Ивану и ту бездну времени, которую он провел как бестелесное существо.
– Охотно верю!
– Но ты прошел все точки инициации и вернулся. Теперь по объему полученной информации ты волхв высшей категории, но без посвящения.
– И что дальше?
Она встала.
– Все что могла, я тебе сказала. Свой выбор ты будешь делать сам.
На выходе она обернулась.
– Да, чуть не забыла, я взяла на себя смелость и забрала твою машину. Поэтому никаких штрафов платить не надо. «Мерседес» сейчас стоит здесь у больницы. Можешь считать это тебе моим подарком.
И немного промолчав.
– Еще раз с возвращением и извини, нас за то, что так получилось. Если сможешь, конечно. Твоей жене мы сообщили, что на тебя было совершенно нападение. Она сказал, что приедет за тобой.
***
Иван остался в палате один изучать потолок. Не то, чтобы ему что-то сообщили новое. Все-таки годы в чужих телах его многому научили. Все это он уже успел и сам понять, но одно дело догадки, другое дело услышать от реального человека. Или не реального? Это еще предстояло проверить, а пока… Это он чувствовал точно, думать, что делать дальше, ему ну никак не хотелось. Наконец-то он в своем времени и в своем теле! Вот что главное! Он может шевелить своими руками, ногами, крутить головой, когда сам захочет. Это такой кайф… К черту больницу! Домой, домой. К жене.
Иван сгреб в охапку свои документы. Достал из тумбочки фотоаппарат и планшет. Снял со стула футболку и джинсы, залез в свои разбитые берцы и ощутил себя самым счастливым человеком.
Ощущение близкое к нирване догнало его, когда сел за руль машины и втянул ноздрями запах потертой кожи салона. Не хватало еще маленькой детали. Иван аккуратно взял свой планшет. Стекло было треснуто, но не сильно. Подключился к зарядке и привычным движением провел пальцем по экрану.
Поразительно, в сети его не было всего три дня по меркам нынешнего времени, но почти сразу же после подключения на него обрушился град смс и пропущенных звонков. Жена пыталась набрать его 56 раз. Звонила мама. Из типографии. Друзья сообщали, как им классно в Абхазии.
– Как мало надо для счастья? – мелькнуло у Ивана в голове, и он принялся набирать свою Мулю.
***
Жена сообщила ему, что сломала ноготь и не сможет выехать за ним немедленно, да и вообще не поедет к нему, так как должна была заехать к своему мастеру, чтобы подправить маникюр. Собственно поэтому она ему столько раз и звонила, и была сильно раздражена, что он уже третьи сутки подряд, никак не хочет взять трубку.
Иван с удовольствием выслушал еще раз все, что о нем думает Муля! Конечно, ему и раньше прилетало от нее, но сегодня она была особенно в ударе. Впрочем, Иван отметил для себя, что еще три дня назад, он бы впал в рефлексию по этому поводу, а сейчас только подумал, что уже больно сильно его жена стала ругаться. Даже не ругаться, а браниться. Прямо как старуха из сказки Пушкина, которую он слушал в живую на балу у графа. Не рановато ли ей для старухи?
Память услужливо напомнила ему, для чего собственно была создана женщина. В ее функции спасение мужчины из неприятностей явно не входила. Поэтому он особенно не расстроился из-за слов Мули. И хорошо, что она не поехала за ним. Еще ее саму бы пришлось спасать, учитывая, что она за пределы Садового кольца выезжала только к морю. То есть до ближайшего аэропорта. Да, и чем собственно она могла ему помочь?
Да, повидав на своем веку многих женщин, он был вынужден констатировать, что его Муля самая настоящая блондинка, и тем не менее, Иван ее любил. Ну, что тут поделать!? Стремился к ней всем своим телом, ее хотел… и чтобы было самое важное, несмотря на капризы и обиды, которая Муля выплескивала на него, она тоже явно скучала по нему и ждала. Это Иван понял даже сквозь поток самых страшных угроз, которые вылились на него.
Она скучала по нему. И это было самое главное! Может быть, только из-за этого он и смог вернуться!
***
Думать и мечтать о встрече с женой, ему практически сразу, как только он выехал из Рязани, стали мешать голоса.
Причем это было не образное поэтическое сравнение, а вполне конкретное физическое ощущение. Голоса врывались к салон машины вместе с шумом трассы и были как звуки многих радиостанций, которые ловит радиоприемник при быстрой прокрутке.
Обрывки фраз и шелест ветра в боковом стекле. Голоса доносились снаружи автомобиля. Кричали ему вдогонку. Иван поднял стекло и включил кондиционер. Попытался сосредоточиться на дороге и музыке из нормального радиоприемника. Он специально включил его погромче.
Как только правила дорожного движения разрешали прибавить больше девяноста километров в час, голоса становились тише, но стоило сбросить скорость до шестидесяти, въехав в какое-то село или деревню, чьи дома окнами смотрели на дорогу, голоса снова накатывали на него волнами с прежней силой.
Они его звали. Звали зайти в гости, и поздороваться с хозяином. Рассказывали ему свои и чужие истории. Пели песни. Плакали. Травили байки и анекдоты.
Можно было бы списать сей феномен на то, что все же большую часть своей жизни он занимался тем, что фотографировал наличники, а голоса – это от волнения и пережитых впечатлений, но … тем не менее они были. С этим надо было тоже что-то делать?
Впрочем, когда Иван въехал в столицу, голоса исчезли. В мегаполисе, сделанном из стекла и бетона, им просто неоткуда было взяться.
***
Войдя в свою квартиру, на пятом этаже многоэтажки, он привычным движением кинул ключи на тумбочку в прихожей и крикнул.
– Муля, я вернулся!
Муля выглянула с кухни. Окинула его придирчивым взглядом и снова вернулась к плите.
– Я готовлю овсяную кашу, ты будешь со мной?
– А мясо в каше есть?
– А ты заслужил мяса?
– Ну, Муля.
– Свари себе пельменей, если хочешь и не забудь принять душ. От тебя воняет как от мартовского кота.
По привычке, которую он выработал за долгие годы, сразу вернувшись из поездки, Иван первым делом скидывал с флешки фотоаппарата все отснятые снимки на жесткий диск, чтобы было возможность рассмотреть их на большом экране домашнего компьютера и выбрать наилучшие фотографии. Обычно Иван забивал флешку под завязку, и скачивание больших файлов занимало приличное время.
Как раз столько, что успевал принять душ и вернуться обратно. Так сделал и на этот раз.
Уже намыливая голову, стоя под душем, осознал, что ему на самом деле хотелось все бросить и облапить Мулю, затащить в спальню. Но ведь в реальном времени, по ее мнению, он неизвестно где шлялся трое суток, получил во всю рожу синяк, и в общем-то еще не было понятно, достоин ли ее милости или нет. И куда только делать та страстная фурия, которой она была до свадьбы?
Впрочем этот вопрос был философским. Он не видел ни одной женщины, которая бы не поменялась после свадьбы. Всему свое время.
В квартире голосов не было, но здесь к его мировосприятию добавилось другое чувство. Он вдруг понял, что больше не может спокойно смотреть на наличники. На свои собственные фотографии. Их в доме было несметное количество. Они смотрели на него со всех сторон. Большие рекламные плакаты, открытки, календари. Изданные буклеты и гранки еще неизданной энциклопедии валялись и висели повсюду. Даже в туалете на стиральной машине лежала книга «Деревянное зодчество». А еще эти магнитики на холодильнике.
Раньше все это радовало его взгляд и раздражало Мулю. Она это называла «дровами», «досками», «мусором» и требовало убрать. Теперь он был готов полностью с ней согласиться. Каждая фотография стала для него как раскрытая многотомная книга, которую он не мог не читать. А дома надо было отдыхать от работы.
Ему с лихвой хватило одного века, чтобы понять это.
Обязательно, завтра все уберу. Начал он составлять список на завтрашний день…
***
Да, Муля была блондинкой, но она была женщиной. И не могла не отметить изменений, которые произошли в Иване. В его глазах, походке, движениях. Он как будто-то постарел на сто лет. Муля даже увидела седой волос на его голове, который тут же, пока Иван ел, попыталась вырвать маникюрными ножничками.
– Муля, что ты делаешь? Больно же, – промычал Иван, жуя пельмени. Жена все же смилостивилась и сама бросила пачку в кастрюлю. Никогда они не казались ему такими вкусными.
– У тебя седой волос, – показала ему свою находку.
– И что? Обязательно это делать сейчас?
Муля надула губы. Иван рассмеялся.
– Тебе не идет.
– Что?
– Обижаться. Иди ко мне.
Он усадил ее к себе на колени и уткнулся носом в грудь, вдыхая ее аромат.
– А-ба-лденно! Какие пельмени!
– Ты извращенец! Шлялся неизвестно где, и еще пристаешь, – Муля вскочила и выбежала с кухни, стреляя глазами, словно намекая. Выбирай: или я, или еда. Она ушла в спальню и включила там телевизор.
Однако Иван все равно не торопился. Он хлопнул рюмашку холодной запотевшей водки, которая тоже все же была заранее приготовлена и стояла рядом с тарелкой. «Обожаю тебя, дорогая!» Спокойно доел все, что было приготовлено, затем поставил тарелку в умывальник, залил сверху водой, чтобы утром не пришлось отмывать прилипшее, и только после этого пошел в спальню.
Естественно опоздал. Его ждал только включенный телевизор. Муля, святой человек, уснула сразу, как только положила голову на подушку. Он забрался к ней сзади и, обняв, тоже попытался уснуть.
Уже сквозь сон услышал, как диктор телеканала начал рассказывать о митинге протеста против строительства полигона бытовых отходов в Рязанской области.
«Завтра найду в интернете подробности», – сделал он себе еще одну зарубку на следующий день, после чего сил хватило только, чтобы нажать на кнопку отключения на пульте, и провалиться в нормальный человеческий сон.
