Эдуард Нордман
Не стреляйте в партизан…
За освобождение Пинска сотни бойцов и офицеров были удостоены государственных наград, а 163 человека, в том числе десять моряков Днепровской флотилии, получили звание Героев Советского Союза.
Партизанского комбрига Михаила Герасимова тоже представляли к званию Героя Советского Союза, но бдительные штабисты не пропустили представление, потому что его отец, крестьянин из Новгородчины, был репрессирован в 30-е годы.
В 1965 году, в канун 20-й годовщины Победы, молодежь Дрогичинского района Брестский области своими силами построила памятник на месте тех героических боев. А в моей памяти навсегда останутся названия белорусских деревень и хуторов, урочищ, речек, бродов, болот и лесов.
Без них невозможно представить себя самого, как москвичу нельзя представить себя без таких понятий, как Ордынка, Варварка, Останкино, Остоженка… Там мои девятнадцать лет. И двадцать. И двадцать один. И не только. В тех краях после войны я работал еще полтора десятка лет.
В Пинском соединении в 1944 году было семь бригад: имени Буденного, имени Молотова, Пинская, имени Ленина, имени Кирова, имени Куйбышева, «Советская Белоруссия» и отдельные партизанские отряды. В них насчитывалось восемь с половиной тысяч бойцов. И еще пятнадцать тысяч человек партизанского резерва. Было бы оружие – их тоже можно было бы поставить в наши ряды.
За три года (1119 дней в тылу врага) партизаны Пинщины уничтожили 26 616 фашистов и их приспешников, разгромили более 60 крупных гитлеровских и полицейских гарнизонов, пять железнодорожных станций и десять находившихся на них эшелонов с боевой техникой и боеприпасами.
Кроме того, они пустили под откос 468 эшелонов с живой силой и техникой врага, обстреляли 219 воинских эшелонов и взорвали 23 116 железнодорожных рельсов. В результате диверсий было уничтожено 695 паровозов, 4587 вагонов и платформ, 65 цистерн, 770 автомобилей, 86 танков и бронемашин, 29 орудий, 519 километров линий связи, 62 железнодорожных моста, два железнодорожных депо, 985 мостов на шоссейных и грунтовых дорогах.
Если взглянуть на все это другими глазами, то сколько понадобилось бы фронтовых сил, чтобы получить такой результат, – самолетов, орудий, танков, «катюш», снарядов, патронов, человеческих жизней.
ХЛЕБ – ИМЯ ОБЪЕДИНЯЮЩЕЕ
Говоря о хлебе, т.е. о продовольственном обеспечении партизан, не могу не вернуться к началу войны. Хлеб – всему голова во всех обстоятельствах. Почему в первые месяцы страдали партизаны желудками? Потому что не хватало хлеба.
Питались в основном дичью, а также грибами, ягодами. Писал об этом Василий Захарович Корж в своем дневнике. И с горечью добавлял: «Были бы продукты – было бы на семьдесят процентов больше боевой работы».
Партизану, как я уже говорил, не выдаст старшина ни новых сапог, ни гимнастерки, не приедет походная кухня с горячей едой. Не подвезут боеприпасы. Обо всем необходимом, в первую очередь о «хлебе насущном», приходилось заботиться самим. На разных этапах войны по-разному.
Начальный период – 1941 год – это, в основном, добровольная помощь сельского населения. Крестьяне – наши бескорыстные кормильцы. Дали тебе краюху хлеба, покормили – скажи спасибо. У Коржа было железное правило:
– Никогда не обижай мужика. Не бери ничего силой. Обидишь человека, он тебе обиду не забудет, достанет на земле и под землей. Мы воюем за народ. Ради него идем на смерть. Мы защитники народа.
В первые недели и месяцы партизаны платили деньгами (пока были) или писали расписки: «У гражданина Добролета для нужд Красной Армии забрали кабанчика. Оплате подлежит после войны».
Был такой случай. В пятидесятые годы пришла крестьянка в Дрогичинский райисполком с такой распиской и говорит: «В войну забрали поросенка, обещали заплатить. Не даете денег – хоть медальку какую-нибудь дайте».
Когда в 1945, 1946 годах гнали скот из Германии, то какую-то часть отдали крестьянам сожженных деревень на Полесье, чтобы компенсировать потери военных лет. В связи с этим на белорусское руководство пожаловались Сталину. Тот спросил у секретаря ЦК КП(б)Б П.К. Пономаренко:
– Было такое?
– Было, товарищ Сталин. Отдали скот крестьянам.
– Ну и правильно сделали. Но самозахвата больше не допускайте.
Конечно, крестьяне помогали нам, кормили. Но одно дело накормить 30 – 40 человек, а другое дело – сотни, тысячи.
Зимой 1941 – 1942 годов мы обеспечивали себя зерном и мясом за счет запасов в колхозах и совхозах. Немецкая оккупационная администрация запрещала их распускать. Так ей было легче централизованно забирать хлеб, накопленный в амбарах, а также скот на общественных фермах.
Командир отряда Василий Корж и комиссар Никита Бондаровец зимой 1941 – 1942 годов постоянно посылали группы партизан в отдаленные села. Те забирали несколько десятков мешков зерна, десяток голов скота, и отряд был обеспечен хлебом и мясом. Остальное продовольствие и скот раздавали колхозникам.
В 1941–1943 годах немцы создавали сельхозимения для «новых помещиков». Здесь уж партизаны не стеснялись. Экспроприации подлежали скот, лошади, седла, зерно, соль и прочее.
Хорошим подспорьем были спиртозаводы, куда свозились зерно, картофель, скот для откорма. Оккупанты организовали там вооруженную охрану. Это было на руку партизанам. Охрану разоружали – оружие и патроны были у нас в дефиците, скот, находившийся на откорме, угоняли в партизанскую зону. Часть предназначалась для партизанского котла, а что-то отдавали вдовам, семьям фронтовиков. Не лишними были и бочки спирта. Что-то шло медикам. Иногда выдавали и нам «для сугреву». Но пьянство в отрядах пресекалось.
Если захватывали вражеский гарнизон в райцентре (города и городские поселки Любешов, Красная Слобода, Старобин, Ленин), то обязательно старались забрать со складов продовольствие (зерно, сало, масло), подготовленное для вывоза в Германию.
В ноябре 1942 года партизаны отряда имени Кирова, действовавшего в Ивановском районе, захватили поезд. Он двигался со стороны Волыни по узкоколейной дороге, которая вела к железнодорожной трассе Брест – Гомель. Операция проходила у границы нынешней Украины и Беларуси, между Любешовом (ныне райцентр в Волынской области) и Камень-Каширским.
Руководил операцией Александр Иванович Самуйлик, который до войны работал председателем сельсовета в деревне Мохро Ивановского района – на самой границе с Украиной.
Налет на поезд, кстати, приурочили к 25-й годовщине Октябрьской революции. Был у нас обычай отмечать революционные праздники громкими делами. Поэтому загодя изготовили красный флаг и два транспаранта антифашистского содержания.
Действовали партизаны очень дерзко, среди бела дня. На подобную наглость, похоже, не рассчитывали ни фашисты, ни полицаи. На маленькой станции Сваротное (это еще Украина) навстречу поезду вышел партизан с красным флажком. Увидев понятный ему сигнал, машинист остановил состав. Из вагонов выскочила охрана, по которой был открыт шквальный огонь.
Партизаны укрепили на паровозе красный флаг и транспаранты, повредили на станции связь и двинулись по ветке, ведущей в сторону белорусского райцентра Иваново. Из пулеметов расстреливали охранные посты на полустанках. Около сел тормозили и раздавали мешки с зерном, ящики с маслом и мясом. Не забыли, конечно, и об отрядных нуждах. Затем разогнали поезд и сбросили его со взорванного моста в Днепровско-Бугский канал.
В партизанских зонах действовали партизанские комендатуры. Без их разрешения никто не имел права заготавливать в селе продукты. Мера была вынужденная, но необходимая. Отрядов стало много. Один приходит – забирает, другой за ним идет – тоже забирает.
Особенно трудно было бороться с самовластием рейдовых отрядов: пришел, забрал и ушел. А все обиды крестьян доставались местным партизанам. Корж с этим боролся как мог. Для него было важно сохранить добрые отношения с населением. В Ленинском, Ивановском, Лунинецком районах действовали сельсоветы. Это была народная власть.
Никакого самоуправства Василий Захарович не допускал. Проявления такого рода пресекались самым жестким образом. В 1942 году он расстрелял перед строем старшего лейтенанта за то, что тот разорил ульи на пасеке у крестьянина в деревне Гречановичи.
Мы тогда возвращались из Телеханского района к месту своей постоянной дислокации у Хоростова. Шли по местам, где гитлеровцы провели карательную операцию. Все деревни были сожжены. Питаться нечем, люди измотаны.
А на хуторе у деревни Гречановичи на дубах были привязаны колоды-ульи. Вот один из партизан и взобрался на дерево, разорил улей, чтобы забрать мед. Хозяин хутора подошел к Коржу и сказал:
– Что же это делается! Немцы жгли и грабили, а теперь вы грабите?
Корж построил отряд и спросил крестьянина:
– Можешь опознать того, кто это сделал?
Тот через некоторое время указал:
– Этот!
Тогда Корж скомандовал:
– Три шага вперед. Ты мой приказ знаешь: ничего самовольно у жителей не брать. Ты погубил не пчел, а доверие к нам, партизанам. Именем советской власти приказываю расстрелять за мародерство.
Жаль было старшего лейтенанта. Но таким был суровый закон той войны.
В правильности своего решения, продиктованного высокими политическими и моральными соображениями, Корж не сомневался ни на секунду. Потом он написал в своем отчете БШПД: «…В нашем отряде было самое правильное взаимодействие с населением, а это одна из основ для дальнейшего развития партизанского движения. И кто из руководителей – малых и больших – этого не знает, тот успеха в работе партизанского движения иметь не будет».
Знаю, что жесткие решения по отношению к мародерам принимались во всех отрядах, бригадах и соединениях. Из архивных данных теперь известно, что, например, в Барановичском соединении за мародерство было расстреляно восемь человек.
Передо мной копии отчетов о действиях нашей бригады имени Молотова, написанные осенью 1943 года. Они подписаны командиром бригады М. Герасимовым и комиссаром Ф.Куньковым. Там сказано, что в Ивановском районе в деревне Одрижин один из партизан отряда имени Лазо, будучи в нетрезвом состоянии, застрелил девушку. По решению партизанского суда он был расстрелян на виду у местных жителей.
Беседы на эту тему были проведены во всех без исключения отрядах соединения. Боец отряда имени Кутузова взял у местного крестьянина несколько вещей. За это он был разоружен и переведен в хозяйственный взвод. Вещи крестьянину возвращены.
В том же отчете командира и комиссара бригады имени Молотова содержится еще один очень важный вывод: в результате усилившейся политической работы снизились нарушения дисциплины среди бойцов, а главное – численно увеличились все партизанские отряды за счет притока новых людей из местных жителей.
Доверие к народным мстителям возрастало. А потому «по решению Ивановского РК КП(б)Б от 30 июля 1943 года и штаба бригады было проведено разукрупнение отрядов. Из отряда имени Суворова выделен отряд имени Орджоникидзе, из отряда имени Лазо – отряд имени Сталина, из отряда имени Шиша – отряд имени Калинина. Организован новый партизанский отряд имени Немытова, 1 августа организован новый польский отряд имени Костюшко».
А вот еще важная фраза из отчета: «…73 деревни полностью освоены партизанами. Во многих выбраны представители советской власти. Скоро будет год, как немцы на этой территории не были ни разу». Речь идет о деревнях Ивановского, Дрогичинского районов Белоруссии и Любешовского района Украины, на стыке которых действовали бригада и ее отряды.
На войне бывало всякое, но мы не руководствовались правилом «война все спишет». Однако не следует забывать о том, что в лесах действовало немало групп «под видом партизан». Их создавали немцы и украинские националисты, чтобы создать о нас отрицательное впечатление.
Наткнувшись на одну из таких групп, 30 декабря 1942 года погиб секретарь Пинского подпольного обкома комсомола Шая Беркович, которого мы очень уважали, а между собой звали по-русски Сашей. Тогда же поплатился жизнью и депутат Верховного Совета БССР В. Немытов.
Распознать лжепартизан в самом деле было непросто: идут навстречу люди в красноармейской форме, с красными звездочками и красными лентами на шапках, поют «Катюшу». Потому и потеряли бдительность наши ребята.
Настоящие партизаны строили свои отношения с населением на принципах взаимопонимания и взаимопомощи. Вот выписки из отчета Пинского подпольного обкома партии о работе с 1 июня по 1 сентября 1943 года. Привожу дословно:
«Партизанские отряды оказывают помощь пострадавшим крестьянам. Например, бригада имени Кирова выдала крестьянам 26 коров, 125 пудов хлеба, 9 пудов соли. Во всех отрядах построены конные мельницы, которыми пользуется население. Отряд имени Чкалова бригады «Советская Белоруссия» отстроил и пустил в ход паровую мельницу для окрестных деревень. Во время уборки урожая партизанские отряды выделяли группы вооруженных бойцов для помощи крестьянам и охраны».
Хочу подчеркнуть, что эта помощь была хорошо спланирована и контролировалась партийными комитетами и командованием отрядов, бригад. Весной 1943 года партизаны получили радиограмму из БШПД. ЦК партии ставил необычную задачу: помочь крестьянам провести весенний сев. Помогали в первую очередь безлошадным, вдовам, семьям фронтовиков и партизан.
Вот сводка «о весенне-посевной кампании отряда имени Димитрова» на 28 мая 1944 года. Засеяно 40,6 гектара. На счету отряда имени Кирова на 25 мая – 2 гектара картофеля, 2,3 – овса, 2,5 – ячменя, 6,6 – картофеля, 3,9 – гречихи, 1,2 гектара проса.
В сводке отряда имени Гастелло перечисляются даже посевы овощных культур: моркови, свеклы, огурцов, тыквы. Цифры названы конкретные и, смею заверить читателя, точные. Сводки, которые направлялись в подпольные райкомы, подписывали командиры и комиссары отрядов. В ответ «крестьяне жгли мосты, рвали связь, водили группы подрывников, осуществляли 30 процентов разведки».
Вот выписка из отчета А.Е. Клещева:
«Немцы писали, что партизаны живут, как первобытные люди. Но в тылу противника партизаны сумели построить рациональный быт. В каждом отряде была баня, и один раз в десять дней каждый боец в ней мылся и менял белье.
В отрядах были парикмахерские, сапожные и портняжные мастерские, мельницы, кузницы, молотилки, кожевенные мастерские, мастерские для выделки валенок, которые обслуживали и партизан, и население.
В бригаде имени Кирова было организовано колбасное производство, где вырабатывалось несколько тонн сухой колбасы в месяц, которая выдавалась бойцам для далеких походов».
Почти каждая партизанская бригада имела мельницу. В отрядах в 1942 году появились сапожники, портные. Женщины вязали теплые носки, варежки. Без этой помощи людской партизанам было бы сложно выжить.
Выживали все вместе. Надо было не только кормить бойцов партизанских отрядов, но и помогать семейным лагерям. А что такое семейный лагерь? Это старики, женщины, дети, которые укрывались в глухих лесах и болотах от угона в Германию или от истребления. Они были под охраной партизан.
Для некоторых отрядов охрана таких лагерей была главной боевой задачей. Например, в Барановичском партизанском соединении, в Новогрудском и Ивенецком было два еврейских партизанских отряда. Ими командовали Анатолий Давидович Бельский и Семен Натанович Зорин.
Личный состав этих отрядов – 360 вооруженных бойцов-евреев – обеспечивал безопасность еврейских семейных лагерей, в которых спаслись от гитлеровского геноцида полторы тысячи женщин, детей, стариков. Был еврейский партизанский отряд имени Кагановича и в бригаде имени Куйбышева нашего соединения.
В бригаде имени Молотова был польский партизанский отряд имени Костюшко. Второй польский отряд, сформированный в Пинской партизанской бригаде, был направлен в Польшу и там продолжал борьбу.
Как правило, отряды формировались не по национальному признаку. Они были многонациональными. Для назначения командиром, комиссаром, начальником штаба важны были не национальность, а деловые и волевые качества. Национальностью мы не всегда интересовались. Мы советские, и этого было достаточно.
Хочу обратить внимание еще на один момент. Ни в боевых отрядах, ни в семейных лагерях во время войны не возникало эпидемий. Кирилл Трофимович Мазуров в своих воспоминаниях отмечал, что инфекционные заболевания в партизанских формированиях были редкостью.
Многих настигали простуда, авитаминоз, который вызывал так называемую «куриную слепоту», чего не избежал и Мазуров, некоторых донимала язва желудка. Но тиф не был подпущен к нашим стоянкам.
А вот в деревнях, где немецкие власти ликвидировали всякую медпомощь, люди нередко болели тифом поголовно. К их спасению подключались медицинские службы партизанских бригад и отрядов.
Одевались партизаны пестро. Кому-то удавалось раздобыть советскую военную форму, кто-то приспосабливал немецкую, кто-то обходился своей крестьянской, домашней одеждой. Зимой были популярны полушубки – кожухи.
Особым шиком считались комсоставовские кожанки с ремнями крест-накрест. На головах – ушанки, кубанки, военные фуражки, кепки, буденовки, танкистские шлемы, даже шляпы. Если позволял головной убор – красная лента наискосок. На ногах – советские, немецкие сапоги, «разнокалиберные» ботинки, другая обувка, сработанная местными мастерами.
Больше всего ценилась советская военная форма, особенно у молодежи. В январе 1942 года, находясь в Стародорожском районе, мы узнали, что с довоенных армейских складов после отступления Красной Армии многое взяли местные жители. И правильно сделали, не оставлять же немцам. Особенно нахватались всякого добра здешние полицаи.
Вот и решили мы, что у полицаев взятое ими надо отобрать, а свои люди сами поделятся. Сделали рейды по ряду деревень: Бояничи, Кривоносы, Рухов, Пасека. Полицаев разоружали и отпускали, никого не расстреливали. Но казенную красноармейскую одежду и обувь изымали. Изъяли также лошадей, которых, кстати, оставила отступавшая красноармейская часть, полдюжины свиней, несколько десятков мешков с зерном. Остальное раздали крестьянам.
Вернулись с обозом. Вот тогда хлопцы надели новое солдатское белье, шинели, шапки-ушанки со звездочками. Войско стало другим. И не только по внешнему виду. Внутренне все подтянулись. Военная форма обязывает, выправку придает.
Вызывает как-то Никита Бондаровец совсем молоденького партизана, только что надевшего настоящую шинель. Тот так отрапортовал, что удивился комиссар: «Смотри ты, настоящий солдат! А ведь раньше за ним не замечалось такого». А уж если кому из нас удавалось раздобыть командирскую фуражку да хромовые сапоги – предела форсу не было.
Два лейтенанта из кавалеристов, попавшие в окружение, Петька Казак и Петька Столица, – настоящих фамилий я не помню – даже шашки раздобыли, седла нашли. Лихачами в бою были отчаянными. Дьяволы на конях.
Командиры во всех случаях добивались, чтобы партизаны поддерживали чистоту, имели опрятный, подтянутый вид. Это работало и на дисциплину, и на здоровье бойцов. Да и санитарная служба соединения действовала исправно.
Меня при случае не надо было упрашивать, чтобы применил свои медицинские познания на деле. Последний раз это произошло в июле 1944 года перед самым освобождением в деревне Поречье Пинского района, которая раскинулась вдоль реки Ясельда.
На исходе дня в небе над деревней завязался воздушный бой. Немецкие истребители атаковали эскадрилью советских бомбардировщиков. Один из самолетов вспыхнул и факелом понесся к земле. Но члены экипажа успели выпрыгнуть с парашютами.
Одного из них мы нашли сразу, опередив немцев, которые тоже стремились к месту приземления летчика. Но им достался только кусок парашюта. Остальное забрал партизан Петька-тракторист, рассудив, что парашютный шелк пойдет и на бинты, и на пошив белья.
Летчик был почти в бессознательном состоянии из-за ожогов, но сказал, что надо искать остальных. Вскоре мы наткнулись еще на один парашют. Под ним лежал сильно обгоревший командир эскадрильи майор Михаил Бельчиков. Особенно пострадали голова, лицо. Вот его-то мне и пришлось лечить. Я тщательно промыл ожоги, раздобыл на хуторе несоленого гусиного сала, смазал их. Потом мы переправили летчиков в лазарет партизанского отряда имени Макаревича, а оттуда они попали в стационарные лечебные учреждения Красной Армии.
Я до сих пор храню письмо, которое написал мне майор Бельчиков 13 ноября 1948 года из Винницы, где он тогда продолжал службу. Вот что он написал мне в Пинск:
«Дорогой Эдик, ты, вероятно, забыл меня, да и вполне понятно, встреча была короткой, а с тех пор прошло более четырех лет. Но мне ясно помнится ночь на 9 июля 1944 года, встреча с вашей группой партизан, проведенный в лесу день, твоя первая медицинская помощь, гусиное сало, перевязки. Мучителен был для меня путь до лагеря. Чувствовал себя очень плохо.
До сих пор вспоминаю и благодарю за такую смелую заботу. А ведь получилось лучше лучшего… Ноги и руки зажили, а вот глаза долго не видели. Глаза лечил в Москве. С твоей легкой руки все пошло хорошо, хожу – не хромаю, правым глазом вижу отлично, левый глаз видит мало – 35 процентов. Лицо зажило, девушки говорят, что вечером я даже красивый хлопец. По зрению от летной работы отстранили, работаю в штабе.
Миша Диденко, мой радист, вероятно, помнишь, у него были сильные ожоги рук, выздоровел, отслужил свой срок и демобилизовался. Власов, воздушный стрелок, также закончил службу и демобилизовался…».
Потом были еще письма от майора Бельчикова. Он вспоминал и благодарил тех сельских девушек, которые прямо в лес принесли для пострадавших летчиков подушки и одеяла, благодарил нас, через озеро доставивших его с товарищами в партизанский госпиталь. Очень переживал, что из-за ожогов и временной потери зрения не видел наших лиц.
В письме, которое он прислал мне в феврале 1949 года, есть такая фраза: «Ужасно плохо, что я не мог видеть тебя. Пускай бы в 4 – 5 раз больше обгорело тело, но глаза оставались».
Мне эти письма очень дороги.
