Эдуард Нордман
Не стреляйте в партизан…
МЫ БЫЛИ С НАРОДОМ, ПОТОМУ У НАС ВСЕ ПОЛУЧАЛОСЬ
Уверен, именно потому, что мы правильно построили свои отношения с местным населением, наша борьба стала всенародной. А в том, что она была всенародной, я не сомневаюсь ни на минуту. Уже в 1942-м, а особенно в 1943–1944 годах мы знали, что у нас есть надежный тыл. И этим тылом были не только жители территорий, контролируемых партизанами.
Мы знали, что можем рассчитывать на поддержку даже в тех местах, где стояли крупные вражеские гарнизоны. Не скрою, это добавляло нам уверенности, позволяло действовать неожиданно и дерзко. Иногда приходилось попросту ругать бойцов за излишний риск.
В начале декабря 1943 года я ушел с небольшой группой разведчиков за линию железной дороги Брест – Гомель. Надо было помочь Ивановскому, Дрогичинскому, Жабчицкому, Логишинскому и Телеханскому райкомам комсомола. А больше всего – Пинскому подпольному горкому комсомола. Со мной были братья Хвесюки – Павел и Володя, а также Николай Чалей, Станислав Жарин, Георгий Гук, Петр Филиппов.
Проникнуть в Пинск легче было с западной стороны города. Чалей и Жарин брали повозку и ехали туда под видом крестьян, смешавшись с настоящими крестьянами. Бывало, они злоупотребляли излишней смелостью, на мой взгляд, допускали браваду. Выговаривал им.
Они мне отвечали, что рискуют только собой. Как же только собой, пояснял я, если в случае вашей гибели мы потеряем связи и перестанем получать ценные данные.
Попадали ребята, бывало, и в трагикомические ситуации. Однажды решили заночевать в Пинске у знакомого. А ранним утром в дом заявилась группа немцев.
Чалей и Жарин успели забраться на чердак. Приготовились к бою. Немцы осмотрели дом и расположились в нем. Тянутся часы, а они не уходят. Похоже, это была засада. Фашисты в самом деле кого-то ждали и ушли только на следующее утро.
Можно представить себе положение разведчиков. Ночью они могли бы уничтожить гитлеровцев, но пострадала бы семья хозяев. Да и самим разведчикам в любом случае вряд ли удалось бы уйти из города. Потому они ждали, стараясь себя не выдать. Но не выдали их и хозяева.
В результате разведчики принесли важные сведения, в том числе о местонахождении бронепоезда командующего группой «Центр» генерал-фельдмаршала Буша.
Не боясь некоторой высокопарности, скажу так: у партизан все получилось потому, что за нас был народ, а мы сами были частью этого народа. И пусть понапрасну не напрягаются любители запустить булыжником в нашу сторону.
Белорусская писательница, пребывающая больше на Западе, чем дома, Светлана Алексиевич договорилась до того, что обозвала белорусских партизан бандитами. Путь это останется на ее совести. Но такими словами она оскорбляет не нас. Она себя выставляет в глупом свете, потому что бандитами приказал нас называть Гитлер. Она просто повторяет слова этого человеконенавистника.
Если бы Алексиевич подумала немного, прежде чем выводить на бумаге подобные строки, то задалась бы вопросом: что же это были за бандиты, если их поддерживало абсолютное большинство народа, а тех, кто пошел на услужение к оккупантам, люди до сих пор называют «бобиками». Уже нет ни Советского Союза, ни коммунизма, ни Сталина, а разве есть случаи, когда потомки бывших полицейских хвастаются тем, что их отцы или деды служили в немецкой полиции и устанавливали «новый порядок»? То-то же. Здесь главный ответ!
Временами приходится поражаться бездумному кощунству некоторых заявлений. Еще в начале 1990-х годов из уст одного народного депутата СССР довелось услышать: если бы нас победили немцы – жили бы мы, как немцы.
Смею утверждать, что не жили бы. Вчитайтесь в слова Гитлера, сказанные вскоре после нападения на СССР: «Эти народы имеют одно-единственное оправдание своего существования – быть полезными для нас в экономическом отношении».
А вот еще: «Лучше всего для нас было бы, если бы они вообще объяснялись на пальцах. К сожалению, это невозможно. Поэтому все максимально ограничить! Никаких печатных изданий. Самые простые радиопередачи. Надо отучить их мыслить. Никакого обязательного школьного образования…».
Ему вторил Гиммлер: «В этих областях мы должны сознательно проводить политику сокращения населения… Всячески способствовать расширению сети абортариев… Сократить до минимума подготовку врачей…».
У меня иногда складывается впечатление, что чем меньше человек знает о том времени, тем больше позволяет себе безответственности в суждениях. Взять хотя бы тему окруженцев и военнопленных. Послушать и почитать некоторых, так всех их впоследствии постигла одна участь – сибирские лагеря. Уже полтора десятка лет настойчиво муссируется этот миф. Так ли было на самом деле?
В 1941 и 1942 годах в плен попали миллионы солдат и командиров. Это была большая трагедия (в 1943–1945 годах в плен попадало ничтожно мало). В лагерях советских военнопленных содержали в нечеловеческих условиях. Миллионы погибали от голода, холода и болезней. Однако многие и там продолжали сражаться.
Михаил Шолохов в «Судьбе солдата» просто и гениально создал образ военнопленного Соколова. Непокоренным ушел в бессмертие генерал Карбышев. На слуху остается и героический подвиг летчика Девятаева, который бежал из плена на немецком самолете.
В русской армии побег из плена всегда считался подвигом и награждался. Девятаеву, пусть и не сразу, но было присвоено звание Героя Советского Союза. Карбышеву тоже.
Да, не все выдержали страшные испытания. Но я знаю, что в Белоруссии десятки тысяч бывших военнопленных и окруженцев успешно воевали в партизанских отрядах.
Многие стали командирами и комиссарами бригад, отрядов, удостоены высших правительственных наград и званий. В нашем Пинском соединении из семи комбригов пять были из бывших военнопленных. Две трети командиров и начальников штабов, командиров рот, взводов – тоже бывшие военнопленные и окруженцы. Никто из них не был репрессирован после войны.
В большинстве своем они и в мирное время проявили себя в качестве хороших руководителей. Например, Михаил Герасимов. Будучи сержантом, попал в плен, бежал. Присоединился к партизанам и хорошо себя проявил. Стал командиром отряда, потом командовал нашей бригадой имени Молотова.
«Худощавый, среднего роста, темноволосый, с живыми серыми глазами, храбрый молодой командир, комсомолец Михаил Герасимов пользовался всеобщим уважением», – напишет о нем К.Т. Мазуров, не забыв его и через много лет.
Мазуров тепло отзывался еще об одном комбриге из окруженцев – Иване Георгиевиче Шубитидзе, командире Пинской партизанской бригады: «Шумный, всегда веселый, командир зажигал своих бойцов неукротимым оптимизмом».
«Ванькой-моряком» называли местные жители командира отряда имени Сталина Ивана Григорьевича Конотопова. Он родился на Ставрополье. Служил в составе Каспийской военной флотилии, потом Черноморского флота.
Во время обороны Крыма в бою под Балаклавой был серьезно ранен и попал в плен. Бежать вместе с группой единомышленников удалось уже в Польше, откуда пришли в Западную Белоруссию. В Ивановском районе разгромили несколько полицейских участков.
Группа пополнилась за счет местных жителей, затем влилась в отряд имени Лазо, в котором Конотопов стал заместителем командира. Потом он возглавил отряд имени Сталина. Воевал как-то по-особому дерзко и размашисто. «Моряк везде моряк, хоть на море, хоть в партизанах», – говорили о нем.
На военнопленных нельзя смотреть как на однородную массу. Мол, раз попал в плен – значит изменник Родины. Человек оказался в безвыходном положении. Кто-то предпочел плену смерть. Кто-то этого не сделал. Осуждать его? Но он бежал из плена, сражался в партизанах или на фронте и дошел до Берлина.
Чтобы не ссылаться только на свое Пинское соединение, приведу некоторые данные по Барановичскому партизанскому соединению. Оно насчитывало на последнем этапе войны 11 185 бойцов. Из них 2727 – это люди, которые вырвались из немецкого плена. А в целом в рядах белорусских партизан бывшие окруженцы и военнопленные составляли 11 процентов.
Эти данные я взял из справки, подписанной руководителем БШПД П.К. Пономаренко. Зачастую, особенно на первом этапе партизанской борьбы, именно к ним присоединялись патриоты из местных жителей. Ведь у военных оставалось какое-то оружие, был боевой опыт.
Но основную массу народных мстителей все же составили недавние мирные жители, белорусские граждане. В Барановичском соединении простых рабочих и крестьян было более восьми тысяч из одиннадцати. Еще 732 человека – учителя с недавними учащимися. Почти 400 – инженерно-технические работники, врачи. По национальному составу – почти семь тысяч белорусов, две с половиной тысячи русских, около тысячи евреев, полтысячи украинцев, полтораста поляков.
Среди военнослужащих были и такие, которые струсили в бою и подняли руки вверх. Особенно в первые месяцы войны. Кто-то поверил гитлеровцам, что с ним будут вежливо обращаться, а кто-то ненавидел страну и народ и добровольно шел в плен. Добровольная сдача в плен – это предательство товарищей, позор. Малодушные, слабовольные дезертируют из армии и в мирное время. Я могу простить человеку многие проступки, кроме предательства.
Военнопленные есть на любой войне. Для большинства воевавших государств возникала необходимость проверки вернувшихся из плена офицеров и солдат. Почему? Потому что среди них появлялись те, кого успел завербовать противник.
Глава разведки Германии Шеленберг в мемуарах писал: «В лагерях для военнослужащих отбирались тысячи русских, которых после забрасывали на парашютах в глубь русской территории. Их основной задачей наряду с передачей текущей информации было политическое разложение населения и диверсии. …Чтобы поскорее добиться успеха, мы начали набирать добровольцев из числа русских военнопленных прямо в прифронтовой полосе».
Именно это побудило создать в конце 1941 года фильтрационные лагеря для проверки военнопленных. На 1 марта 1944 года проверку через органы «Смерш» (Смерть шпионам) прошли 312 594 военнопленных и окруженца.
После проверки 71,4 процента военнопленных и окруженцев были направлены в Красную Армию, 1,4 процента – в конвойные войска НКВД, 1,8 процента – на работу в промышленность, 0,5 процента – в госпитали на излечение. В штрафбаты попали 2,6 процента проверенных.
Арестованы и направлены в лагеря 3,6 процента (чуть более 10 тысяч). Среди них могли оказаться и те, кто не заслужил такой кары. Но эти цифры противоречат мифу о том, что при Сталине всех сослали в концлагеря на Север. Нельзя отказать в сочувствии тем, кто попал в лагеря случайно, кто не заслужил такого наказания. Но и не надо лить слезы по поводу пособников оккупантов, предателей. Были такие. Они вообще не заслуживают памяти, потому что не могут украсить историю народа. Ее делают и украшают другие люди.
В этой связи хочу процитировать один уникальный документ:
«Государь император в вознаграждение подвигов крестьянки Витебской губернии помещика Глазки Федоры Мироновой, которая в незабвенную войну 1812 года, будучи неоднократно посланной в Полоцк для узнания о положении находившихся там неприятелей, нимало не страшилась жертвовать самою жизнью, руководствуясь единым усердием и любовью к Отечеству, шла на все опасности, грозившие ей смертью, и доставляла оттоль верные и весьма полезные для корпуса генерала от кавалерии графа Виттгештейна сведения, всемилостивейше пожаловать ей соизволил пятьсот рублей денег и серебряную на анненской ленте медаль с надписью «За полезное», которую дозволяется ей носить. Военный министр Коновницын. Февраля 4 дня 1816 года».
Для любопытствующих скажу, что пятьсот рублей по тем временам – весьма большие деньги, особенно для крестьянки. Надо полагать, очень важными были сведения, доставленные Федорой Мироновой, если ее отметил сам император. Можно не сомневаться, что помещик Глазка, у которого она была крепостной, даже завидовал этой простой белорусской женщине, награжденной государем.
Перечитывая этот документ, я каждый раз думаю о том, что наше время было отмечено массовой самоотверженностью женщин. Около 800 тысяч их во время войны служили в армии, многие тысячи были в партизанах, в подпольных организациях.
Вся огромная страна знала о Зое Космодемьянской, о девушках-молодогвардейцах, о героинях летчицах. Белорусские патриотки Елена Мазаник, Мария Осипова, Надежда Троян привели в исполнение приговор гитлеровскому наместнику в Белоруссии гауляйтеру Вильгельму Кубе. Но были и тысячи других, подвиг которых менее известен, однако тоже очень значим.
В деревне Лясковичи Ивановского района до войны жила красивая, спокойная девушка Серафима Александровна Бигоза, после войны – Хмелевская. Ее боевым наградам, особенно ордену Красного Знамени, позавидовал бы любой мужчина.
Все знают, что таких орденов, тем более столь престижных, просто так не дают. Юноши и девушки комсомольской организации, которой руководила, Серафима Бигоза, подрывали станционные водокачки и другие объекты, снабжали партизан ценными сведениями. Но в данном случае хочу сказать еще об одном.
На войне было не только героическое и трагическое. Была и повседневная жизнь. Даже мужчинам нелегко сражаться и жить в тылу врага. Во сто крат тяжелее женщинам. В партизанском отряде большинство – мужчины. В бой идут они. Ходили, правда, и женщины, хотя и не всегда, и слава Богу, что не всегда. А уход за ранеными и больными – работа женщин. Готовили обед в общих котлах женщины.
Одна-две женщины среди партизан – это уже многое значило. Они скрашивали быт. В их присутствии матом не ругнешься. Не будешь ходить неряхой. Не будешь делать многого другого. Женщина – сдерживающее начало – не дает озвереть мужикам на войне. Женщины – фактор сильного морально-психологического воздействия на солдат, партизан.
Отношение к женщинам у партизан было уважительное. Старались их уберечь, облегчить трудную жизнь. Физиология женщин требует особых бытовых условий. Где их возьмешь в лесу, в болотах, на островке болотном? Мы, молодые парни, как-то не задумывались над этим. А они все для себя устраивали. Я даже через шестьдесят лет после войны не могу описать детали женского быта.
Для нас все оставалось тайной. Было у нас какое-то целомудрие, которое не позволяло интересоваться многим сверх меры, в отличие от циников XXI века. Именно целомудрие. Помнится, после удачной операции у Поварчиц, перед Новым, 1942 годом было голодно в лагере. Даже раненого Карасева нечем было покормить. И мы с Верой Некрашевич пошли в ближайший поселок разжиться едой. В обратный путь тронулись уже поздним вечером. Повалил снег, стежки замело, и мы сбились с пути.
Блуждать в таком случае по лесу бесполезно, и мы заночевали под разлапистой елью. Лежали спина к спине, только бы теплее было. Никаких других помыслов и в голову не приходило. Это уже лет через сорок после войны при встречах с товарищами, бывало, раздавались шутки: «Молодо-зелено, не могли сообразить, как согреться!» А мы и в самом деле не могли соображать иначе. Мы по-доброму относились друг к другу. К девушкам, женщинам – предельно бережно.
Случалась и любовь на войне. Полюбили друг друга – куда денешься? Становились мужем и женой. Мои друзья – комбриг Михаил Герасимов, начальник штаба бригады Дмитрий Удовиков, командиры отрядов Николай Попов, Иван Конотопов, Михаил Каштанов – нашли себе спутниц жизни в партизанах. Женились без регистрации в ЗАГСе, причем на всю жизнь. И браки были прочными, долговечными.
В 1943 году командование бригад издало официальные приказы: считать таких-то (фамилии, имена, отчества) мужем и женой. После освобождения от немецко-фашистских захватчиков по этим бумагам нужные документы оформляли в ЗАГСах. Но это было потом. А тогда партизанские браки, браки по любви, не нуждались в формальных бумагах. Они были сильнее любого свидетельства ЗАГСа и печати райисполкома, потому уважались в партизанской среде.
Бывала любовь и на стороне. В деревне или на хуторе девчата молодые, и партизаны не старики. Жизнь диктовала свое. А вот за насилие – расстрел перед строем товарищей. Но такое было очень редко.
Однако война ведь не только убивала человека, живущего на земле. Сколько не родилось, не появилось на свет новых жизней! Если посчитать в целом по всему государству, то это десятки миллионов. И в XXI веке человечество пожинает плоды той войны. Нет большего укора войне, чем не появившиеся на свет новые человеки.
Обязательно нужно сказать о детях в партизанских отрядах. И не только о маленьких солдатах большой войны. Юные Герои Советского Союза Саша Чекалин, Марат Казей, Валя Котик, Леня Голиков… Они известны, им поставлены памятники.
А сколько было тысяч маленьких партизан, не получивших такой громкой известности! Они фактически были в каждом отряде, в том числе и в нашем соединении. Алексею Коту из Пинщины, когда началась война, было всего тринадцать лет. Мы его звали «Алеша Малый», поскольку, как и я, он ростом не вышел. Да и возрастом к тому времени – тоже. А за три года боев и походов парнишка стал закаленным бойцом, получил государственные награды.
Впоследствии Алексей Николаевич был председателем Лунинецкого райисполкома, первым секретарем Ивановского райкома партии. За проявленный в мирное время организаторский талант удостоен ордена Ленина. Николай Владимирович Голуб потом возглавил Дрогичинский райком партии. Сергей Николаевич Маркевич долгое время работал председателем колхоза в Ивановском районе.
Но до этого еще надо было дожить. Кто мог гарантировать, что Сережа Маркевич вернется с операции, когда вывесили красный флаг в полицейском гарнизоне в большой полесской деревне Мотоль!
Коле Гойшику было дано задание подорвать эшелон. С задания он не вернулся. Увидев, что эшелон близко, и поняв, что не успеет поставить заряд, он с миной в руках бросился под поезд и пустил его под откос.
И после этого теперь у кого-то поворачивается язык бросить в их адрес мерзкое слово! Даже о Марате Казее, который по праву является национальным героем Беларуси и которому поставлен памятник в сквере у Оперного театра в центре Минска. Этот пятнадцатилетний мальчик, попав в безвыходное положение, не струсил, уложил из своего автомата полтора десятка фашистов и полицаев. Когда кончились патроны, он подпустил их совсем близко и взорвал последнюю гранату.
Лет через двадцать после войны в Минске проходил суд над одним из гитлеровских прихлебателей. Даже тогда бывший полицай не сдержался и стал возмущаться, вспоминая Марата Казея: «Такой упрямый. Одной ногой стоит в могиле, а взорвал гранату и убил еще несколько наших».
Я хочу сказать и о тех детях, которые не стреляли, не бросали гранат, не подносили патроны на поле боя. Они тоже переносили все тяготы партизанской жизни: холод, голод, бомбежки, артобстрелы. Взрослому тяжело, а каково ребенку в семь-восемь лет! У многих погибли родители, еще в те годы было надорвано здоровье.
Сегодня они, маленькие солдаты большой войны, уже сами старики, пенсионеры. А сказывается это на их пенсии? Сыны полков и юнги признаны участниками Великой Отечественной войны.
Дети блокадного Ленинграда, малолетние узники концлагерей защищены законом и пользуются какими-то льготами. Это справедливо, по совести. А дети, пришедшие вместе с родителями в партизанские отряды, или сироты, родителей которых убили фашисты, остаются ни с чем даже через 60 лет после войны.
Много сделано в Беларуси по защите детей, слов нет. Но нашелся же кто-то, кто внес и «провел» поправку к «Положению о комиссии по делам партизан и подпольщиков»: не рассматривать материалы о признании партизанами детей, родившихся после 1933 года, т.е. тех, кому было 8–10 лет.
Представьте себе такую картину: в партизанский лагерь ворвались каратели. Они разве требовали паспорта и метрики? Родился до 1933 года – расстрел, появился на свет после – останешься в живых… Абсурд. А не абсурдный ли вопрос задавали некоторые чиновники: «Разве они ходили в атаку?»
Не ходили они в атаку, как и сыны полков, как не ходили в атаку повара и писари. Но сыны полков, писари, повара – участники войны. Пользуются соответствующими льготами. А партизанские дети, кому сегодня уже по 70 лет, не могут получить льготные лекарства.
Мне тяжело читать письма детей-партизан. Официально они не признаны таковыми, но я называл их и буду называть партизанами, потому что имею на это право. Например, считаю партизаном Юлия Яковлевича Кучинского. Его отец и мать были врачами. Перед войной отец служил в Белостоке и перевез туда семью. Он был уверен, что, если начнется война, то боевые действия будут проходить на вражеской территории.
Военный хирург Яков Антонович Кучинский погиб в 1941 году. Его жена Юлия стала связной отряда Коржа. Выполняла задания вместе с сыном. В его фуфайке прятала секретные бумаги. Потом мать и сын были в отряде имени Чапаева.
Мальчик помогал ухаживать за ранеными и больными. В походах вместе с партизанами спал на снегу, брел по пояс в ледяной воде во время выхода из блокад. С тех пор у него всю жизнь болят суставы. А его спрашивают, ходил ли в атаку…
В результате военных лишений стал инвалидом Эдуард Янович. Когда выходили из окружения, он бежал вместе со своей сестрой. Они держались за руки. Очередью из немецкого автомата убили сестру, а Эдуард остался жив только потому, что был ниже ростом и пуля сорвала шапку. Но он не считается пострадавшим на войне.
А разве ничего не стоят те немалые суммы советских денег и облигации, которые он, будучи мальчишкой, собирал в деревнях и которые самолетами отправляли на Большую землю в фонд обороны! Пусть бы нынешнее российское правительство хоть толику ему вернуло, написал он в одном из писем и добавил: «Но я не жалуюсь и не пеняю на свою судьбу, ведь я в маму, а она, как вы помните, никогда и ни на что не жаловалась».
Обидно, что мы не смогли защитить их в мирное время. В войну защитили, часто рисковали жизнью ради этого, последним с ними делились. Более того, к мирной жизни их готовили, потому в партизанских отрядах создавали школы.
И каждую добытую тетрадку, каждый лист чистой бумаги, подходящую книжку старались не «пускать на раскурку», а несли в эти школы. Кирилл Трофимович Мазуров в своей книге «Незабываемое» привел данные о том, что в партизанских «зеленых» школах только на территории нынешней Брестской области занимались более 30 тысяч детей.
В глазах этих детей мы видели наказ и напутствие: прогони фашиста! Кто после этого смеет утверждать, что они не внесли вклада в Победу! И пусть никому мои слова о «наказе и напутствии» не покажутся высокопарными.
Отступая в глубь своих зон во время жестоких блокад, мы в первую очередь эвакуировали детей, мирное население. Ценой этой эвакуации часто становилась жизнь партизан, оставленных в заслонах для прикрытия.
В той борьбе участвовали все поколения. В феврале 1943 года гитлеровцы проводили против нашего соединения карательную операцию под названием «Горнунг». В деревне Новины (теперь это Солигорский район) они пытались заставить двух пожилых крестьян показать дорогу к партизанским лагерям.
Это были братья Михаил Самуилович и Иван Самуилович Цуба. Михаил Самуилович отказался, и его сразу же расстреляли. А Иван Самуилович завел фашистов в болотные топи, примыкавшие к реке Лань. И тоже был убит.
Но и каратели назад выбраться не смогли. Часть их погибла в топях, остальных уничтожили партизаны. Братья повторили подвиг Ивана Сусанина. Теперь им установлен памятник. Деревня Новины носит название Дубы.
В той борьбе участвовали все конфессии. У нас в соединении среди пинских партизан были и священнослужители. Настоятель Успенской церкви в деревне Одрижин Ивановского района отец Василий Копычко своими проповедями во время богослужений, которые часто проводил ночью, укреплял веру в победу. Во время службы он знакомил со сводками Совинформбюро, собирал и передавал в отряд продовольствие, медикаменты. В его доме нередко встречались партизанские связные и даже командиры.
Закончил войну отец Василий в отряде, был отмечен государственными наградами. А еще он всю жизнь берег портсигар, подаренный комиссаром бригады имени Молотова Ф. Куньковым. На портсигаре выгравирована надпись: «Копычко В.Д. За помощь партизанам в борьбе против немецких захватчиков».
И не надо акцентировать внимание на том, что священнику был вручен портсигар, который ему, мягко говоря, был не очень-то нужен. Просто во время войны не так просто было найти нужную для подарка вещь. Главное все-таки заключалось в надписи на портсигаре. Отец Василий после войны долгое время служил настоятелем Свято-Никольского храма в Гомеле, был отмечен высокими церковными наградами.
Протоиерей Александр Романушко летом 1943 года был приглашен на отпевание убитого полицейского. Батюшка поначалу колебался, но потом решил поехать. На кладбище собралось много народу, пришли на похороны и вооруженные полицейские. Облачившись в епитрахиль, батюшка заявил:
– Дорогие братья и сестры! Я понимаю большое горе матери и отца убиенного, но не наших молитв и «со святыми упокой» заслужил своей жизнью во гробе лежащий. Он изменник Родины, убийца невинных детей и стариков. Вместо вечной памяти предаю его анафеме!
Люди стояли словно пораженные громом. Отец Александр обратился к полицейским:
– К вам, заблудшим, моя последняя просьба. Искупите перед Богом и людьми свою вину и обратите свое оружие против тех, кто уничтожает наш народ, кто в могилы закапывает живых людей.
Присутствовавшие на похоронах полицаи не посмели тронуть его. Многих из них священник привел в партизанский отряд. Александр Романушко впоследствии тоже участвовал в боях, ходил в разведку. Был награжден медалью «Партизану Великой Отечественной войны». Два его сына сражались вначале в партизанском отряде, затем на фронте, оба вернулись домой орденоносцами.
Священник Иоанн Лойко во время храмового праздника принародно благословил трех своих сыновей в партизаны. А сам остался со своей паствой и погиб в Хоростово вместе со своими прихожанами. За лечение раненых партизан, за распространение листовок был убит гитлеровцами священник Николай Пыжевич из деревни Старое Село.
Протоиерей Иван Рожанович сам пошел на встречу с карателями, когда над деревней Сварцевичи нависла угроза уничтожения. Он сказал им, что просит защиты от партизан, коих в деревне несметное количество. Эта уловка удалась. Каратели срочно убрались прочь.
Это примеры из нынешнего Солигорского района Минской области.
Активно помогал партизанам протоиерей Косьма Раина из Пинского района. В условиях оккупации он продолжал говорить в молебнах «о стране нашей, властех и воинстве ея», укрывал раненых, собирал продукты для отрядов, отпевал погибших, расстрелянных, крестил детей.
Два его сына Петр и Павел были отважными партизанскими разведчиками, потом воевали на фронте, были награждены орденами и медалями, а после войны продолжили дело отца – стали священниками. Петр служил в храмах Беларуси, Подмосковья, в Александрии (Египет), в Сан-Франциско (США). А Павел руководил приходским советом в том же храме, где почивает прах его отца, и написал книжку «За веру и Отечество».
Военная судьба свела меня еще с одним прекрасным человеком – ксендзом Франтишеком Купшем. Он жил в деревне Челонец, недалеко от Хоростова, малой родины В.3. Коржа. Пользовался большим уважением у сельчан, много помогал им, в том числе и как человек, знающий медицину. Помогал и нам, партизанам. Мы в свою очередь тоже оберегали его и встречались только конспиративно.
Обращаться к ксендзу можно было только с личного разрешения Коржа. Осенью 1942 года такая потребность возникла у меня. Страшно разболелся зуб. А Купш знал и стоматологическое дело. Мы с ординарцем скрытно подъехали на конях к дому ксендза. Он сразу усадил меня в дантистское кресло, вскрыл больной зуб, заложил мышьяк. Впоследствии мне еще несколько раз приходилось просить помощи. Мы подружились.
