Эдуард Качан
Дело случая
Глава 6
Обратного пути у жизни просто нет?
Николай не соврал Ракете – после ее ухода он и в самом деле отправился сдавать пустые бутылки. «Операция “Стекло”» – так он это называл, сам с собой шутил, значит. Правда, «стекла» в его комнатушке отыскалось совсем мало, а значит, и денег он выручил всего ничего, как кот наплакал. Вот вчера – это было другое дело! Тогда он сдал целый мешок стекла, да и не простой мешок, а здоровенный, еле от пола отрывал, хоть и не слабак! Полученных купюр хватило и на бутерброды (между прочим, вкуснейшие, с балычком!), и на то, чтобы «принять на грудь» – по-настоящему, до звона в ушах и полной потери памяти! А сегодня он смог купить лишь один стакан бормотухи – в киоске дешевый алкоголь продавали не только бутылками, но и на разлив.
На закуску – маленькая шоколадная конфета-медалька, проглотишь – и не заметишь. В общем – не добыча, а слезы! Впрочем, это не повод для печали – бывало ведь и хуже.
Осушив стакан и закусив каплей шоколада, Николай почувствовал, что настроение улучшилось, хотя и знал – это ненадолго. Скоро организм настойчиво потребует добавки, но это будет потом. А пока он, сидя на старой и кривой лавочке, наслаждался теплым и приятным солнцем ранней осени. Сентябрь – какой прекрасный месяц! И не жарко, и не холодно, а просто здорово! Даже когда жизнь твоя катится под откос, все равно – хорошо-о-о!..
– Привет, Кольша!
Он поднял глаза. Перед ним стояла закадычная парочка, Вадик и Оксана. Такие же пропойцы, как и он сам, они жили тем, что брали в долг, сдавали бутылки или таскали металлолом с заброшенных дач, располагавшихся невдалеке от малосемеек. Сейчас Николай был уверен – они наверняка попросят у него денег. Он не давал им ничего и никогда, но они все равно просили с настойчивостью робота, который не может не выполнять те или иные действия просто потому, что у него такая программа.
– Здоров, – буркнул Николай, но руки Вадику не подал, а на Оксану даже и не посмотрел.
Они не были его друзьями. Когда-то давно у звезды курса, рубахи-парня Николая Анасенко было много друзей и приятелей. У пьяницы Кольши характер иной. Он был человеком необщительным и предпочитал одиночество. Но Вадик и Оксана таким приемом совершенно не смутились. Их вообще невозможно было смутить.
– Кольша, у тебя не будет мелочи? – задушевным голосом спросила Оксана. – До вечера, а?
– Нет, не будет, – все так же недружелюбно ответил он. – Я уже все спустил.
– А мы и видим, что тебе хорошо. Видим и завидуем! – захихикал Вадик. – Вот только нам с Ксюхой до сих пор нечем подлечиться.
– Никто и ничего не дает сегодня, ну просто ни-че-го-шень-ки! – пожаловалась и Оксана. – Тут утром такая фря на дорогущей машине подкатывала, в нашу домину заходила. Я ее тут сроду не видела – даже и не знаю, что ей здесь, в нашем клоповнике, понадобилось. Довольно долго пробыла, кстати! Как из подъезда выходила – вся такая недовольная, надутая, – я у нее денег попросила. Так она ни копейки не дала, сказала, что работать надо, а не попрошайничать. Вот ведь курица! Обеднела бы без своих копеек, что ли?!
На это Николай не сказал ничего. Он смотрел в сторону и всем видом показывал, что слушать про жадную «фрю» ему неинтересно. Поэтому, поглядев друг на друга и пожав плечами, Вадик и Оксана удалились не простившись. А забулдыга Кольша продолжал сидеть на лавочке, «переваривая» выпитый алкоголь.
На самом деле приезд Ракеты растревожил его. Она возникла в его жизни, словно призрак из далекого прошлого, и напомнила, что жизнь-то эта могла быть совсем иной! Этот призрак другой, лучшей жизни волновал и будоражил его, а он мечтал лишь о том, чтобы вновь оцепенеть и ничего не чувствовать. Чтобы от него все на свете отстали и не мешали досматривать однообразные и тоскливые алкоголические сны, к которым он привык и во время которых был готов встретить смерть.
Уже много лет в существовании Кольши было все стабильно – от бутылки к бутылке. На любимое зелье он добывал средства либо мелкими кражами металла с дач, либо устройством на какие-нибудь простые работы, с которых его обычно выгоняли через неделю. Случались и копания в мусорных баках, но это пока еще было редкостью. Законченным бомжом он еще не стал, хотя, откровенно говоря, такая перспектива маячила перед ним, и, быть может, в совсем недалеком будущем. Оставалось лишь продать за гроши свою коморку в малосемейке, пропить деньги и отправиться скитаться по свалкам, кладбищам и подвалам. Впрочем, скорее всего, все закончится без скитания – зная себя, он вполне мог предположить иной исход. Получив деньги за малосемейку, он будет пить помногу и не просыхая, а потому быстро сгорит от водки. Может, оно и к лучшему.
Интересно то, что его родители были еще живы. Стары, конечно, но бодры, проживают в родном Новостахановске, где Николай не был – сколько же лет?.. Три? Или пять? Нет, сейчас не вспомнить! Проклятая водка здорово подтачивает память. А вот его отец и мать были строгими трезвенниками. И его пытались воспитать таким же.
Отец долго и старательно объяснял школьнику Коле Анасенко, что пить ему ни в коем случае нельзя. У него плохая наследственность – оба деда закончили алкоголизмом.
Это было можно понять – участники Великой Отечественной, пехотинцы, хлебнувшие военного горя полной чашей. Они привыкли пить еще там, на войне, и не перестали с ее окончанием. Оба быстро умерли – и разве могло быть иначе? Детей – отца и маму Коли, живших, кстати, по соседству, – воспитывали их матери, вдовы, хлебнувшие горького одиночества в трудные послевоенные годы. Обоим детям с детства внушалось – во всем виновата водка, именно из-за водки у них нет отцов. Фашисты не убили, так водка в могилу завела. Вывод? Водка хуже фашиста! И дети прониклись стойким отвращением к «зеленому змию».
А вот Коля «проникнуться» не сумел. Считал, что сам во всем разберется, сам со всем справится, да и вообще – будет знать свою меру. Другие-то ее знают, чем он хуже?
Лишь много позже он вынужден был признать – о плохой наследственности ему говорили не зря. С последнего класса школы он напивался – хоть редко, да метко, «качественно», до полного беспамятства. Однажды они с одноклассником – таким же любителем выпить и погулять – едва не попали под поезд. Понесло их чего-то на железнодорожные пути, и они там зазевались. Коля успел-таки отпрыгнуть, когда состав тронулся. Приятель тоже, собственно, успел, но его зацепило краем вагона. Движущийся поезд – это огромная мощь, и соприкосновение с ним стоило приятелю Коли многих месяцев в больнице и ампутированной руки.
После этого отец вновь поговорил с Колей и постарался убедить его не пить совсем – ни под каким видом, никогда. Коля даже немного «убедился» – на первом курсе института не употреблял вовсе. Но постепенно страшная история с поездом забылась, Коля вновь начал выпивать в компаниях, тем более что в студенческой среде того времени пить было проще простого. И это вновь вскоре привело к беде – все-таки той истории, после которой Ракета бросила его и убила их общего ребенка, просто не было бы, если б он не пил. Юлька – дура и истеричка, конечно, но нельзя не признать, что она права – доля его вины в происшедшем тоже есть, как ни крути! Что же получается? Водка забрала у него не только обоих дедов, которых он никогда не видел, но и сына (ну или дочь…). Да и саму жизнь у него, Николая, она тоже забрала – ведь его нынешнее существование жизнью-то вряд ли можно назвать. Вот уж воистину – водка хуже фашиста!
Пристрастие к алкоголю всегда подводило его. Сначала он потерял отличную работу, затем – просто хорошую, потом – нормальную и постепенно скатился до занятий, которые и работой по большому счету назвать было нельзя. Постепенно портились отношения с женой Светкой, в итоге она ушла, и он больше никогда не увидит ни ее, ни дочь. Даже родители больше не ездили к нему в Большеград. Впрочем, он и сам просил их не приезжать. Ему было неприятно, когда мама пыталась навести чистоту в его коморке, а отец смотрел жалостливо и тоже рвался что-то починить, побелить или покрасить. Николай не любил, когда его жалели. Лучше уж пусть родители остаются дома, в Новостахановске, воспитывают младшего брата, у которого давно собственные дети, а его, Николая, пусть не трогают.
Юлька еще к нему приперлась! Адрес, конечно, ей узнать было нетрудно, раз уж он оформлялся на работу к ней на фабрику. Но надо же, что удумала – ошибку исправлять, вернуться на ту точку, где она совершена, сойтись вновь и попытаться начать все сначала. Вот дура! Может, на лесной тропинке именно так и нужно поступать, но мы ведь не в лесу – жизнь сложнее леса. Нет больше той точки, нет ее! Все уже сделано, и ничего не изменить. Как там в песне пелось?
Мы выбираем путь, идем к своей мечте,
И надо не свернуть с пути уже нигде.
И стоит шаг пройти – заносит время след.
Обратного пути у жизни просто нет.
Хорошая песня, правильная. «Поверь в мечту» называлась. Кто же ее исполнял? Группа «Земляне», кажется?8 Николай и сам ее играл на гитаре, пел нота в ноту с оригиналом, а девчонки – включая Ракету – слушали его с открытыми ртами.
И жена Светка тоже любила, когда он пел эту песню. Да – это было, было! Но прошло. И следы временем стерло. Все – нечего думать, нечего мечтать о несбыточном и нечего искать ту точку, где была совершена ошибка! Прошлого больше нет, есть только настоящее. А в настоящем у него – вонючая коморка, вечная головная боль с похмелья и водка, водка, водка. Конечно, это отвратительное пойло хуже фашиста, но все-таки самое главное в его исковерканной жизни.
Кстати, о водке пора было бы и подумать – по некоторым признакам он начинал понимать, что действие выпитого уже заканчивается. Нужно добавить хотя бы еще стаканчик, а в кармане – вошь на аркане. Бесплатно или в долг ему не нальют, конечно. Отсюда вывод: требуется раздобыть денег, и быстро! К сожалению, на брошенных дачах находится все меньше и меньше металла – сам Кольша и ему подобные ежедневно уменьшают его количество. Искать все труднее, выручка все меньше. Но надо идти, надо. Иначе к вечеру будет совсем невмоготу.
Кряхтя и охая, он поднялся с лавочки и зашагал туда, где бывал уже не одну сотню раз. Потом он не меньше часа бродил по дачам, пугая своим видом редких прохожих и привлекая окрестных собак. К сожалению, ничего путного ему не попалось. Он с тоской думал, что, пожалуй, пора искать новую кормушку – здесь стало совсем нечем поживиться. Правда, если пройти дачи насквозь, выйдешь к поселку. Кажется, этот поселок даже и к Большеграду уже не относится, хотя до ближайшей маршрутки оттуда идти не больше получаса. В поселке, разумеется, живут люди, в этом есть и плюсы, и минусы.
Плюсы очень простые – если есть люди, значит, есть что у них стащить. А минусы еще проще – люди не хотят расставаться со своим добром, могут сдать в милицию. Или сейчас она называется полицией? В общем, дело не в названии. Могут сдать неприятным людям в форме, которые упекут Николая в каталажку. До сей поры этого с ним не случалось, но, как говорится, никогда не поздно начинать. А еще не желающие быть обворованными граждане могут его просто побить, и сильно. Сам Николай пока еще не был доходягой, и стычки с другими пропойцами это подтверждали. Но если жители поселка возьмут в руки лопаты или ломы, то, пожалуй, и кости переломают. М-да… Ситуация…
Думая так, он и сам не заметил, как прошел дачи и оказался рядом с поселком. Точнее говоря, в самом поселке, только со стороны огородов. Собственно, люди и этого не любят – когда по их огородам лазят чужие, они раздражаются и злятся. Даже яблок не позволят нарвать бедному алкоголику! Могут и собак спустить – с Николаем такого не бывало, а со знакомыми случалось. А ведь собачьи укусы долго заживают… Неприятно, что и говорить… С другой стороны – не уходить ведь с пустыми руками, раз пришел? Не здесь, так в другом месте что-нибудь стащить все равно необходимо, как ни крути…
Поскольку день был будний, детвора в школе, а взрослые на работе, поселок казался пустым – во всяком случае, Николай не заметил никого, кто мог бы ему помешать. Осторожно пройдя по огороду, он подошел к первому попавшемуся на его пути дому. Осторожно заглянул в окно. А что – нормальный домик, довольно зажиточный. Мебель, телевизор, ковры на стенах – все на месте. И хозяев нет. Почему же они такое добро без присмотра оставляют-то? Неужели не знают, что вокруг алкаши могут шастать? Вроде него, Кольши?
Он попытался обойти дом и тут же понял, почему хозяева не боятся за сохранность своего добра – во дворе была собака. Причем довольно крупная и на цепи настолько длинной, что много до чего достать могла бы. Но сейчас лохматый сторож нес свою вахту ненадлежащим образом, то есть попросту спал, согретый мягким сентябрьским солнцем. Но все равно этот двор нужно было покинуть – глядишь, пес проснется – беда будет! Николай вновь аккуратно прошел к задней части дома, как вдруг заметил – одна форточка приоткрыта. Разумеется, он вовсе не был карликом и пролезть в форточку никак не мог. Но его тут же заинтересовал вопрос: если засунуть в форточку руку, то можно дотянуться до ручки окна и открыть его? Или все-таки нельзя?
Оказалось – вполне можно. Окно открылось почти бесшумно, словно приглашая Николая забраться внутрь. Строго говоря, делать этого не следовало. Он не был знатоком Уголовного кодекса, но понимал: одно дело – стащить проржавевший швеллер9 на давно брошенной хозяевами даче, а другое – залезть в чужой жилой дом. Второе гораздо более серьезное преступление, и спрос за него строже. Будь у Кольши деньги хотя бы на одну бутылку, он ни в коем случае не полез бы! Но денег не было совсем, а отравленный алкоголем организм требовал добыть их как можно быстрее. И потому Николай тихонечко залез в окно, очень аккуратно, даже не столкнув с подоконника комнатные цветы. Он решил действовать быстро – найти то, что можно сразу же реализовать, например алюминиевые кастрюли или ложки, сложить их в какую-нибудь сумку и тут же покинуть дом. А то проснется огромный пес, и что тогда будет?
Домик был небольшим, и непрошеный гость очень легко нашел кухню. К сожалению, алюминий тут был не в чести – ни одной кастрюли, вилки или ложки из этого металла Николай не заметил. Зато, открыв холодильник, обнаружил то, чего его душа жаждала больше всего, – початую бутылку водки.
Разумеется, правильным было бы забрать водку с собой и выпить где-нибудь подальше от этого дома. Но Николай не совладал с нахлынувшей жаждой, припал к горлышку и сделал несколько крупных глотков. Закусил куском хлеба. После, посмотрев по кастрюлям, обнаружил холодный пшенный суп. Вытащил из него все мясо и съел. После чего припал к бутылке вновь.
Конечно, это была огромная ошибка, так как Николай сразу же сильно опьянел. Он не то чтобы забыл, что находится в чужом доме, но ощущение опасности притупилось. Кольша походил по комнатам, осмотрелся. Дом как дом, ничего особенного. Он и сам жил в таком когда-то. Его продали при разводе, деньги поделили. Со своей доли он купил комнатку в малосемейке, остаток пропил.
Зайдя в зал, Кольша захотел сначала включить телевизор – все-таки телика он не смотрел, наверное, лет пять. Но потом раздумал, так как заметил гитару, которая пылилась под потолком, на шкафу. Он достал гитару, сдул с нее пыль. Как странно было держать инструмент в руках! Николай не играл на гитаре гораздо дольше, чем не смотрел телевизор, а ведь когда-то и дня не мог прожить без задушевных песен!
Кольша присел на диван, потрогал струны. Расстроена. Но ничего, он еще не забыл, как настраивается гитара! Вот с чем с чем, а со слухом у него всегда и все было в порядке. Он быстро настроил инструмент, взял несколько аккордов. Звучало неплохо, но пальцы, конечно, были уже не те. Не беглые пальцы, не гибкие и вообще какие-то немузыкальные. С другой стороны, он ведь и не на сцене, верно?
Опять захотелось выпить. Сильно пошатываясь, Кольша сходил на кухню и принес остатки водки в зал. Выпил, расположился на диване и затянул песню «Поверь в мечту», которую вспомнил сегодня благодаря полоумной Ракете. Спустя полминуты он что есть мочи пьяно горланил старый хит «Землян», не обращая внимания на то, что где-то разрывается от лая какая-то собака.
Вернувшиеся хозяева дома застали в зале такую картину. Довольно крупный запущенный мужик, вполне алкоголического вида, спал богатырским сном на их диване и храпел вовсю. Одной рукой он бережно обнимал гитару, а другой – пустую бутылку из-под водки.
Глава 7
«Белочка»
Дальнейшее Николай помнил смутно.
Он пришел в себя уже в отделении полиции. Как его поднимали с дивана и везли в полицейской машине, он не помнил напрочь. Более того – из головы стерлись и подробности пребывания в чужом доме. Последнее воспоминание было о том, как он заходит в поселок и идет огородами.
Молодой полицейский дознаватель быстро и деловито оформлял бумаги. Николай ничего не отрицал и подписал всё. Он знал: у него спьяну бывает потеря памяти, когда он не помнит, что и как делал. Поэтому, когда ему сказали, что он влез в чужой дом и не смог его обокрасть лишь из-за того, что в процессе кражи банально напился и заснул, он не стал возражать. И когда его предупредили, что будут проверять на причастность к другим кражам, не возражал тоже.
Даже если бы ему сказали, что он совершил убийство, Николай не стал бы спорить – ему было слишком плохо. Он согласился бы на что угодно, лишь бы его оставили в покое. Кольшу мучила жажда, но, выпив глоток воды, он пьянел опять и ту же норовил заснуть.
По сути, он пришел в себя лишь в камере следственного изолятора. В смысле – почти пришел. Кольша ощущал, что уже способен мыслить ясно, в остальном же его состояние было крайне плохим. Все тело ныло, страшно тошнило. Принесенную еду Николай есть не смог, только воду пил, и то маленькими, скупыми глотками. Разговоры товарищей по камере – а их было семь человек – страшно раздражали. Словно пилой по мозгам, честное слово! Хорошо было бы провалиться в сон. Но заснуть он не мог.
Странности начались ночью, когда он лежал без сна и пялился в темный потолок. Просто заиграла музыка, незамысловатая такая – унц-унц, унц-унц-унц, и снова по кругу, по кругу, по кругу, но довольно громко, с хорошими басами. Сначала Николай даже значения этому не придал, решив, что где-то невдалеке припаркована машина и в ней кто-то музон включил на полную, а колонки у него фирменные, мощные. В малосемейке тоже так иногда бывало – напьется кто-то и включит музыку. А что, люди ведь в малосемейке разные живут, есть и такие, что не всё подчистую пропивают, у таких на «культурный досуг» средства остаются. В общем, кто-то врубит любимые мелодии (у кого-то это «Раммштайн», у кого-то – «Фристайл», а у кого-то и Миша Круг10), и грохочут они до четырех утра. Причем никто не спешит мешать любителю громкой музыки наслаждаться ею. Опасно! Мало ли кто в малосемейке гуляет? Можно и ножом под ребро схлопотать, тут это проще простого… Лучше уж потерпеть – целее будешь.
Прошло полчаса, и Николай вдруг понял – а мелодия-то не меняется! Встал со своих нар, побрел к единственному окну в камере. Ему захотелось посмотреть на машину идиота, который полчаса может слушать одно и то же, даже трек не переключая. Небольшое окошко находилось довольно высоко от пола, но Николай и сам был не низким, а потому смог посмотреть в него, поднявшись на цыпочки. Перед его глазами был участок просторного двора следственного изолятора, высоченный забор с колючей проволокой, но за этим забором все же было прекрасно видно дорогу: камера-то, в которую поместили Кольшу, располагалась на пятом этаже, а при такой высоте ни один забор обзору не помеха! В общем, дорогу-то Николай обозревал совсем неплохо, но на этой дороге не было ни одной машины – ни стоящей, ни едущей! И это неудивительно – глубокая ночь ведь, спят люди, откуда машина рядом с тюрьмой возьмется?
А музыка не прекращалась. Все та же – унц-унц, унц-унц-унц, и опять… Откуда же она идет? Там, за дорогой, дома, конечно, но что ж это должны быть за колонки, чтобы с такого расстояния музыка слышалась так, словно в метре от тебя играет?! Может, источник этого странного трека в самом следственном изоляторе? Да нет, не может быть! Это ведь тюрьма, а не санаторий!
И вдруг на улице пошел снег. Мелкий-мелкий, но очень плотный. Николай вяло удивился тому, что снег пошел в сентябре, но особого значения этому не придал. Ну снег и снег – подумаешь! Дело вполне житейское – изменения климата, глобальное потепление. Хотя нет, в этом случае снега не было бы не только ранней осенью, но и зимой. Ну тогда – новый ледниковый период. Однажды Кольша пил не один, а с каким-то умником, так тот умник всю бутылку об этом ледниковом периоде толковал. Суть была проста – мы все замерзнем и умрем. Умника это пугало, ну, а Кольшу не очень. Ему было все равно, от чего умирать. Хоть от холода, хоть от водки, суть-то одна…
Николай повернулся, чтобы идти назад к своим нарам. И вдруг увидел – снег идет и в камере. Мелкий такой, как белая рябь. Тревожное чувство шевельнулось в душе. Некстати вспомнилась карикатура. Маленькая девочка подходит к отцу, лежащему пьяной рожей в салате, и говорит: «Папа, тут нам дали домашнее задание – белочку нарисовать. Мама сказала, ты знаешь как!»
«Допился! – пронеслось в голове. – Неужели “белочка”? Хороши дела – белая горячка11 начинается!»
Будь Николай нормальным человеком, живущим обычной жизнью, он, пожалуй, тут же принялся бы названивать в «скорую», чтобы за ним приехали и отвезли туда, где таких лечат. Но он был потерявшимся по жизни алкоголиком, да еще и ночующим в следственном изоляторе. Поэтому Николай просто вернулся на свои нары и лег, закрыв глаза. Но и с закрытыми глазами он продолжал видеть снег. И музыка не прекращалась. Как же надоело, хоть бы что-то другое зазвучало, что ли! Он плотно закрыл уши руками. Музыка не стала тише, вот ни капельки! Тогда Кольша понял, что она звучит у него в голове.
Что со всем этим делать, Николай не знал. Поэтому минут двадцать он лежал, наблюдая белый снег с закрытыми глазами и слушая надоевшие мелодии. Через пятнадцать минут решился открыть глаза. И лучше бы не открывал: то, что он увидел, было ужасным. Изо всех углов, а также из-под нар его сокамерников к Николаю тянулись черные тени. Эти тени имели головы без лиц и руки, готовые схватить и утащить куда-то в ночь, в непроглядную тьму.
Он закричал во весь голос, но от его крика почему-то никто не проснулся. В голове пронеслась мысль, что и кричал он беззвучно, но так быть не могло, конечно. Как же можно беззвучно крикнуть, если с голосовыми связками у него все нормально? Но мысль эта быстро ушла: Николаю стало не до нее. Снег вокруг пошел еще плотнее, а музыка в ушах стала совсем нестерпимой.
Николай повернулся на бок, свернулся калачиком, сомкнул веки и закрыл уши руками. Он прекрасно понимал, что это не поможет, ведь музыка звучит прямо у него в голове, но ничего не мог с собой сделать. Он должен был попытаться защитить себя от чего-то страшного, разрушающего его изнутри. Он и попытался как умел. Но ничего не помогло, конечно.
Музыка в ушах звучала все так же громко. Белый снег перед закрытыми глазами все падал и падал. А когда, не в силах вынести этот снег, Николай открыл глаза, то вновь увидел около десятка черных существ с пропастью вместо лиц, которые на этот раз тянули к нему не руки, а какие-то длинные и тонкие нити. Эти извивающиеся нити не просто прикасались к нему, они входили в его плоть и дальше шевелились уже в нем. Они тащили в разные стороны части его тела. Тело пока еще было целым, но это, конечно, не могло продолжаться бесконечно – рано или поздно эти страшные твари его разорвут! А музыка – унц-унц, унц-унц-унц! – все звучала и звучала.
Внезапно сквозь музыку прорвались слова:
– Ты наш! Ты наш навсегда, навеки! – говорил чей-то голос.
И другие голоса вторили ему:
– Ты наш, наш, наш!!!
– Нет! – закричал Николай. – Я не хочу! Я не хочу с вами!
– Не говори, что ты ничего не знал! – сказали несколько голосов одновременно, хором. – Не говори, что тебя не предупреждали!
– О чем?! О чем не предупреждали?!
– Обо всем! Чтобы ты не пил. И чтобы не крал. И о прочем, о прочем, о прочем!
– Я не понимаю! Ничего не понимаю!
– Ничего, ты поймешь! У тебя будет целая вечность, чтобы понять! Целая вечность!
– Я не хочу! Не хочу!
– Поздно! Поздно! Поздно!!!
От этого громогласного «поздно» у Николая все переворачивалось внутри. А музыка все звучала, ее грохот все нарастал. Но даже сквозь этот грохот прорывалось все более настойчивое и уверенное:
– Ты наш! Ты наш! Ты наш!!!
– Я не ваш! – вопил Николай. – Не ваш!
Он принялся хватать черные нити и вырывать их из своего тела. Но вместо оторванных в его тело врастали другие. А музыка все грохотала и грохотала. И перед Николаем как будто разверзалась черная воронка, в которую его хотели стащить эти, без лиц, но с руками-нитями…
Когда утром сокамерники Николая проснулись, они обнаружили его сидящим на полу и размахивающим руками. На их слова Николай не реагировал, лишь смотрел куда-то вдаль безумными глазами. На его лице застыла маска дикого ужаса, челюсть тряслась, с лица чуть ли не ручьями тек пот.
– Готово дело, белая горячка, – сказал один из сокамерников, тронув лоб Николая. – Температура, наверное, под сорок.
– И чертиков ловит, – добавил второй. – Я такое видел. Ему сейчас нужно или пятьдесят грамм водки, или в больничку, под капельницы. Иначе труба. Крыша может поехать, а назад и не вернуться.
– Или возьмет и в окно сдуру выбросится, я такое видел, – добавил первый.
– У нас не выбросится, – подал голос третий. – У нас решетки толстые.
Тут Николай издал протяжный вой и принялся так интенсивно махать руками, словно хотел сыграть в кино ветряную мельницу.
Сокамерник Николая, тот, кто минуту назад трогал его лоб, подошел к двери и громко постучал.
– Начальник! – позвал он. – Открой! Проблема у нас! Начальник!
Спустя минуту раздалось клацанье, и в двери камеры открылось окошко.
– В чем дело? – спросил недовольный голос.
– У нас тут человек «белочку» поймал. Зеленых чертиков ловит.
– И что?
– Ему бы в больничку, начальник! Или водки рюмочку! Тогда сосуды расширятся, и его на какое-то время попустит. Потом все равно лечиться надо, но это так, экстренная помощь! Без этого нельзя – кони двинет парень, точно вам говорю. Ну или свихнется.
– Умный, да? – поинтересовались из-за двери.
– Сталкивался, – скромно ответил арестант.
– Водки арестованным не положено, – официально отчеканил голос. – А что касается больницы… Если б всех пьянчуг в больницу определяли, так не хватило бы этих больниц. Думаю, что проспится и отойдет. Еще больницу ему…
Но тут охранник был вынужден прерваться, так как Николай вдруг вскочил и бросился к окну. Схватив табурет, он подставил его к стенке и забрался на него с явным намерением из окна выпрыгнуть. Всем телом он навалился на окно, и если бы оно было обычным, то, пожалуй, выдавил бы его. Но решетки, разумеется, не поддались разбушевавшемуся пьянчуге. Тогда Николай начал биться в оконный проем всем телом. Двое сокамерников подскочили к нему и попытались унять. Он сопротивлялся с неожиданной силой.
Все это наверняка произвело впечатление на человека в коридоре, потому что он вздохнул и сказал совсем другим тоном:
– Хорошо, будет ему больничка. Понапривозят всяких психов, а нам мучайся с ними!..
И окошко на двери с лязгом закрылось.
