bannerbannerbanner
Nichts

Эдмондо де Амичис
Nichts

– Иустина, – сказал молодой человек, пристально взглянув на нее – в лице женщины может быть что-то более красивое, чем то, что мы называем красотою, и это что-то женщина не может видеть в зеркале.

– В таком случае, – ответила девушка, не глядя на него-она не может знать… и даже думать, что у нее есть это что-то.

– Нет, может, потому что она видит отражение этого в глазах тех, которые разговаривают с нею.

Девушка поняла, поглядела на него и опустила голову с благодарною, но печальною улыбкою, точно она хотела сказать: – Ах! Бедная Nichts! недостаточно такой красоты, которой не видно в зеркале.

Легкая тень подозрения мелькнула в его уме; на следующий день это подозрение перешло в уверенность.

Иустина принесла ему чистое белье и, протягивая руки, чтобы принять его, он нечаянно коснулся ее рук; она быстро отдернула их и покраснела до ушей.

Молодой человек сделал вид, что ничего не заметил, но когда она вышла из комнаты, он с задумчивым и почти суеверным любопытством поглядел на белье, открывшее ему секрет. Бедная Nichts! И как долго он не понимал этого. Она любила его!

Это несколько взволновало его. Но он скоро успокоился, убедившись по ее манере держать себя, по прежнему скромной и почтительной, что она не лелеет никаких надежд и намерений, никогда не скажет ни слова о своей любви и вполне примирилась с мыслью об одиночестве, живя почти отрезанною от всего мира. Его чувство нежности к ней возросло после этого. Иногда он начинал сомневаться и спрашивал себя, не кроется ли под его сострадательной нежностью начало другого чувства, и возможно ли вообще, чтобы оно зародилось в нем. Но в ответ на эти вопросы внутренний голос немедленно и твердо заявлял «нет». Иной раз, когда он глубже чувствовал сострадание к ней, или когда она мило и наивно рассказывала ему что-нибудь своим мягким голоском, у него являлось невольное побуждение приласкать ее или взять ее за руки; но внутренняя сила удерживала его и внутренний голос предупреждал, что таким поступком он изменит своему собственному чувству; он сознавал, что любит в ней что-то неосязаемое и нежное, что сразу исчезло бы от подобного поступка. При одной только мысли об этом в момент, когда печаль или мягкосердечность придавали ее лицу мимолетную красоту, обаяние этой иллюзии прекращалось, и его охватывало смутное чувство отвращения; но в следующий же момент он стыдился его, как проявления грубой души, не понимающей духовной красоты без телесной. Эта игра чувств служила для него предметом размышления и возбуждала его любопытство.

Казалось, что Nichts замечала, когда у него появлялось желание приласкать ее, потому что лицо ее сияло в такие минуты, а когда это желание проходило, лицо ее принимало прежнее грустное выражение. Но увеличивающаяся между ними духовная близость нисколько не меняла ее отношения к нему. Она оставалась по-прежнему услужливою и робкою горничною и каждое утро являлась к нему с приветом: «Здравствуйте, хорошо ли вы спали? Могу я убрать вашу комнату?» Она никогда сама не заговаривала с ним и не выказывала ни малейшего любопытства относительно его жизни. Казалось, что она считала себя отделенной от него не столько его положением, сколько какою-то естественною, почти материальною, непреодолимою преградой. Однако в ней заметна была некоторая перемена; она стала одеваться аккуратнее, лучше причесывалась, ходила всегда в чистом переднике и только очень редко глядела ему в глаза, точно не могла выдержать его взгляда. Когда он разговаривал с нею, она смотрела на море и внимательно следила глазами за парусными лодками, улыбаясь не ему, а парусам, точно его слова долетали к ней оттуда с моря, приносимые ветром; когда же он замолкал, она пробуждалась точно от сна и шептала: – Бедная Nichts! – как будто хотела сказать: – Все это только сон! – И в такие минуты в нем сильнее пробуждалось желание, которого он никак не мог привести в исполнение, желание взять обеими руками ее бедную голову, прижать ее к сердцу и воскликнуть десять раз с грустью и состраданием:

Рейтинг@Mail.ru