Э. А. Синецкая
«Путешествие на Запад» китайской женщины, или Феминизм в Китае

В силу финансовых и прочих разных причин чаще всего на третьем-четвёртом номере большинство изданий закрывалось^[233].

Следует отметить и ещё один вклад миссионерской деятельности в продвижение «женского вопроса» в Китае – создание первых женских организаций (по образу и подобию традиционных для западного христианства). Это были всего лишь женские клубы или женские благотворительные сообщества, но это были первые организации, объединяющие именно женщин в русле определённого их, женского, специфического интереса. Члены некоторых клубов называли себя «девушками, повинующимися своей собственной воле»: они стремились сами выбирать себе мужей, не подчиняясь родительскому выбору. Были организации, которые под видом активно идущей борьбы против бинтования ног преследовали цели полной реформы семьи. В любом случае такие объединения могли служить и информационными центрами для женщин, а возможно, и дискуссионными, где обсуждались и формулировались первые требования китайских женщин – право на получение образования, право на получение профессии. Например, пламенное выступление в первых годах XX века в одном из клубов второй жены Юань Шикая о необходимости допущения женщин к образованию на примере положения дел в этой области в Японии получило большой резонанс в обществе^[234]. Женщины делились своими знаниями, в том числе полученными при общении с иностранками, услышанной от мужей информацией, а затем по семейным каналам доносили «общественное мнение» для сведения тех же мужей – китайских функционеров.

В 1901 году в Шанхае была проведена первая в Китае женская конференция, в которой приняли участие иностранки и китаянки, владеющие английским языком. Обсуждались проблемы самоуправства свекровей, насильственных браков, убийств детей голодающими, продажи дочерей, бинтования ног, современного обучения детей. Но начинающаяся борьба женщин за свои права ещё не имела широкого отклика в китайском обществе^[235], лишь постепенно создавались условия для формирования у женщин иной самооценки, появления чувства собственного достоинства.

Глава III
Эмансипация женщин в Китае в первой половине ХХ века

Стремительно развиваясь далее с ходом реформ в стране, движение за эмансипацию китайских женщин (妇女解放 фунюй цзефан, 妇女运动 фунюй юньдун, 女权运动 нюйцюань^[236] юньдун) имело определённую специфику. Она, прежде всего, заключалась в том, что само это движение было инициировано мужчинами, решительно настроенными на реформы в стране (что отнюдь не является китайским эксклюзивом, как показывает нам мировая история эмансипации женщин, особенно в восточных регионах)^[237]. Самим ходом развития Китая, его столкновением с западной цивилизацией, не без помощи западной же философии, реформаторы пришли к пониманию того, что участие женщин в перестройке страны необходимо, к пониманию того, что «половина Неба опирается на женщин»^[238].

Отсюда вытекает и следующая особенность движения за эмансипацию китайских женщин, состоящая в жёстком включении процесса освобождения женщин в общий комплекс общественно-политических проблем страны, в антифеодальную, антиимпериалистическую борьбу. Вначале, указывают некоторые, оно шло в рамках «движения самоусиления», затем – «движения под руководством демократически ориентированных буржуазных элементов» и – движения 4 мая^[239]. В одной из китайских статей перечисляются три действенных влияния на этот процесс – «революционного движения, лозунга освобождения женщин и Запада»^[240] (Странно, что выделяются три компонента, в сущности, единого явления: столкновение с Западом породило и революционное движение, и стимулировало лозунги освобождения женщин). Но главное, что эмансипация женщин не только шла в русле эмансипации нации, но и в какой-то мере предопределялась ею, зависела от неё и служила ей, то есть феминизм в такой ситуации оказывался лишённым стимула и, главное, условий формулирования собственных интересов и построения логики собственного развития. Что же касается признания сильного влияния Запада, то, верно, не грех повторить, что Запад при этом ничего не навязывал, сами китайские реформаторы жадно поглощали так называемые западные идеи и популяризировали их в Китае.

С другой стороны, эта неразрывная связь эмансипации женщин с эмансипацией нации, судя по всему, исключала, снимала или делала менее ощутимыми (и, есть мнения, продолжает оказывать влияние такого рода до сих пор) агрессивность и конфронтационные отношения эмансипированных женщин с противоположным полом, действительно, как притча во языцех присущее западному феминизму, особенно в период его формирования.

Была ещё одна характерная черта феминизма в Китае на первом этапе его формирования – китайские женщины избежали этапа суфражизма. Поскольку такой институт, как выборы парламента или органов самоуправления в стране отсутствовал, стало быть, и не стоял вопрос об уравнивании женщин и мужчин в праве принимать участие в выборах (весьма остро стоявший в своё время в Европе и Америке) и в дальнейшей законодательной работе. «Человек не испытывает никакого лишения в тех благах, на которые ему никогда и не приходило в голову претендовать, – он и без них вполне доволен»^[241], и это ведь в равной мере относится не только к материальным, но не менее (если не более) к нематериальным ценностям. О наличии каких-либо элементов гражданского общества в стране говорить ещё не приходилось. Правовое сознание (в западном его понимании) отсутствовало. А период суфражизма на Западе был чрезвычайно важным в становлении феминизма. Это был этап формирования движения женщин за свои права, очень важный в организационном смысле – единая, чётко сформулированная цель движения снижала концептуальные размежевания и способствовала большей сплочённости движения. Важным этот этап был и в теоретическом плане – именно в этой борьбе происходило осмысление целей и задач женского движения и его консолидация.

Окончание монархического правления в Китае в 1912 году признаётся многими одной из ключевых дат в истории Китая. Но в рамках темы наиболее интересным представляется следующее. Реформы, задуманные при Цинах, по замыслу должны были привести к изменениям социальной реальности страны, понимаемой как набор материальных явлений: технологий, техники и тому подобного^[242]. Но социальная реальность не ограничивается только этим, её вторая сторона – совокупность идей относительно материального мира^[243]. И в результате цинские реформаторы спровоцировали, прежде всего, именно изменение второй ипостаси социальной реальности. История общественной мысли Китая новейшего времени полно описана в немалом количестве компетентных монографий. Но нельзя не повторить, что начавшаяся в Китае с конца позапрошлого столетия в полном смысле культурная революция вводила в оборот практически все идеи, сформировавшиеся к этому времени в мировой общественной мысли, и делала их доступными для более широкого круга читателей. А революционный климат, установившийся в стране, способствовал поглощению этих идей с чрезмерным энтузиазмом. Всё это в полной мере относится и к идеям феминизма.

Насколько влияло на формирование феминизмав Китае вовлечение, и относительно широкое, китайских женщин в революционное движение, оценивать сложно. Но начавшееся с Синьхайской революции политическое строительство в Китае вскоре привело и к определённому организационному оформлению, стимулированному сверху, женского движения в стране. Прежде всего, следует отметить создание женских организаций разной политической направленности. Так, при Гоминьдане в 1924 году сформирован Женотдел, при КПК – Союз женской эмансипации (возможно, корректнее переводить как «Союз свободных женщин»?). Существовал ещё и Союз женского равноправия, являвшийся, по определению советской наблюдательницы революционного процесса в Китае, организацией чисто буржуазной (но эта классовая характеристика отнюдь не влияет на сам факт наличия ещё одной организации феминистской направленности).

Эти женские организации проводили большую работу по внедрению идей эмансипации, в том числе – пропаганды новых форм семейного быта. Прежде всего, удалось наладить работу среди той части женского студенчества, которая была уже знакома с западной литературой. Организовывались женские кружки среди студенток. Первый такой кружок был создан в Пекине под лозунгами: «За независимость от семьи», «За самостоятельный заработок». Дело в том, что только зажиточные родители имели возможность давать образование своим дочерям. Но это делалось не для того, чтобы, получив специальное образование, девушка могла использовать свои знания для заработка. Это было бы позором для семьи. Образование давалось девушке для того, чтобы придать ей больше веса в глазах семьи будущего мужа, чтобы с ней больше считались. Студентки хотели самостоятельно зарабатывать кусок хлеба, чтобы быть независимой по отношению к своему будущему мужу, в том числе в случае, если они не сойдутся во взглядах и вкусах^[244].

Женская половина студенчества являлась проводником культурных и революционных идей, в том числе эмансипации и развития женского движения. Затем уже с помощью активисток из студенчества работа разворачивалась в больших городах и далёких деревнях, создавались свои ячейки в школах, на предприятиях; агитация и пропаганда велась часто с помощью передвижных театральных спектаклей по многочисленным новым пьесам самих женских агитаторов. И одной из главных задач момента было вытравить из психики китаянки представление о том, что она будто бы низшее существо по сравнению с мужчиной^[245].

Культурная революция в Китае

Для развития феминизма в Китае чрезвычайно важное значение имел процесс, происходивший в стране в первой четверти прошедшего столетия и традиционно называемый движением 4 мая 1919 года. Прежде всего, это изменение статуса разговорного языка (так называемого байхуа 白话), на котором издаётся значительное количество газет и журналов^[246], в том числе и специально женских. Эти издания «с удивительной наглядностью отразили и демократическое, революционное вторжение в различные области интеллектуальной жизни страны, и сложный характер движения, преследующего цель спасения нации, но изуверившегося в действенности национальных средств и потому обратившего свои мысли к Западу»^[247].

Ху Ши и Чэнь Дусю в обращении к читателям журнала «Синь циннянь» («Новая молодёжь») в 1918 году писали: «Старая литература, старая политика и старые этические нормы всегда принадлежали к одной семье; нельзя низвергать одно, сохраняя другое… В этом основная причина неудач реформаторских движений за последние несколько десятилетий»^[248]. Необходимо было менять не только ментальность, но и связанный с ней стиль поведения^[249].

Именно в этот период в Китае практически рождается журналистика, формируется круг читателей, появляются литературные приложения к журналам. «“Газетная лихорадка”，охватившая студенчество и молодую китайскую интеллигенцию, во многом способствовала формированию [нового] общественного умонастроения»^[250]. В Китае активно переводится западная литература, как художественная, так и философская (у одного и того же человека кумиром были одновременно и на равных и Кропоткин, и Толстой^[251]). «В переводной литературе искали ответы на актуальные вопросы эпохи, в переводимом авторе – политического союзника»^[252]. Идеи Руссо о естественном праве человека на свободу, равенство, революционное раскрепощение индивида опьяняли молодёжь 一 те же самые идеи великого Руссо, вдохновлявшие якобинцев во время французской революции, полтора столетия спустя явственно зазвучали – в статьях разночинной китайской революционной интеллигенции^[253]. Западная литература оценивалась многими китайскими просветителями как катализатор развития общества на Западе. Юй Дафу считал, что приход в западную литературу когорты талантов (Гёте 一 в Германии, Байрона, Китса, Шелли 一 в Англии, Бальзака 一 во Франции) необыкновенно активизировал интеллектуальную жизнь Европы и изменил политический климат, что и вызвало Великую французскую революцию^[254]. Не исключено, что для развития нового миропонимания и мироощущения в Китае большее значение имели художественные произведения, которые касались острых нравственных проблем и оказались особенно созвучными исканиям среди китайской думающей публики тех лет^[255]. Следует особо отметить пьесы Ибсена (тем паче в рамках нашей темы)^[256]. В целом «…идейная насыщенность – основное свойство драматургического творчества Ибсена». Произведения этого «властелина умов», «философского писателя», «революционера духа» активно способствовали обретению новой веры, сутью которой было утверждение существования личности в истории, утверждения того, что отныне личность существует «в её абсолютном значении», отныне личность будет восприниматься в её самоценности: приоритетное значение безоговорочно придаётся её правам и нравственным обязанностям, прежде всего, перед самим собой. По Ибсену осваивали тот самый выработанный в европейском Возрождении гуманистический индивидуализм как принцип жизни, когда, прежде всего, значимо решение проблем собственной судьбы, и это становится выше обязательств перед семьёй (что многими негативно оценивалось и оценивается как эгоизм). Наряду с Достоевским и Ницше, Ибсен предстаёт как один из корифеев творчества, которое «рвётся не к ценностям культуры, а к новому бытию». Все его произведения суть «искание божественной высоты человеком, утратившим Бога». Этот главный ибсеновский сюжет и «выражал центральную философскую коллизию, обозначившуюся на рубеже XIX и XX веков, а в дальнейшем лишь приобретавшую всё более зримую актуальность»^[257].

Не менее важно, что создаётся новая китайская литература, в которой под влиянием западной появляются новые герои, новые темы^[258]. Самым великим достижением литературы «4 мая» считается открытие личности, индивидуальности, внутреннего духовного мира. «Прежде человек жил для господина, для “дао”，для родителей. Современный человек открыл, что он живёт ради себя самого»^[259]. В новой литературе фигурировало авторское Я, тогда как по китайской традиции допускалось употребление местоимения первого лица в обращении высшего по чину к подчинённому, старшего по возрасту к младшему и так далее. Отныне в литературе начинает проявляться внутренний духовный мир личности, что, по мнению Юй Дафу, не имело доныне тех прав на существование в китайской литературе, какими он обладал в литературе европейской^[260]. В результате этих процессов с необыкновенной интенсивностью в стране создавалась новая идейная среда, в которой люди живут и которой они, естественно, подчинены, но «которая шире, чем та, какую мы привыкли непосредственно чувствовать кругом себя»^[261]. К тому же «идеалы, воплощённые в искусстве, становятся наглядными: их можно всем увидеть, всем понять, всем представить», а потому «они влияют на волю и сознание людей, ведут людей к действиям по изменению общества, по созданию разнообразных новых ценностей»^[262].

Что касается Ибсена, то его произведения к тому же и в западном мире считались новым шагом в эмансипации женщин, ибо именно ему принадлежит честьоткрытия нового женского типа, представшего перед зрителями, в том числе в «Кукольном доме» и «Гедде Габлер». В Китае стала особенно популярна его пьеса «Кукольный дом». Ею не только зачитывались, её ставили даже в школах. Главное действующее лицо пьесы – Нора, которая, отстаивая право на свою индивидуальность, отваживается, оставив детей мужу, вырваться из обеспеченной замужней жизни, не дающей удовлетворения человеческим устремлениям к уважению её личности, предпочтя ненадёжное неизвестное, чем чреват самостоятельный выбор своего будущего. Нора не просто становится героиней китайских женщин, ей пытаются подражать в жизни, а в литературе 一 создаётся целая галерея китайских Нор.

Одной из знаменательных тем новой китайской литературы были вопросы пола. Решались они весьма смело, порой с элементами, «заимствованными из гангстерско-порнографической продукции США»^[263]. И произведения этой тематики становятся бестселлерами, независимо от таланта автора, поскольку для китайской молодой интеллигенции проблемы брака, новых семейных, межличностных отношений были чрезвычайно выстраданными.

Следует отметить, что вопрос семьи и семейных отношений важен при реформировании всех обществ, учитывая роль семьи в импринтинге^[264] подрастающего поколения. В 1853 году известная деятельница женского движения Америки Элизабет К. Стэнтон писала, что «вся проблема прав женщин нанизана на стержень брачных отношений… проблема брака лежит в основе нашего прогресса»^[265]. И особенно это было выстрадано для женщин 一 брак ставил окончательный крест на всех правах и на всей свободе женщины (для мужчин существовало семь оснований для расторжения брака, прежде всего, конечно, то, что жена не может родить наследника). У жены права инициировать развод не было. (Часто свекровь была инициатором развода^[266]). Впрочем, у мужчины и здесь была определённая свобода 一 обязательным для него был первый брак, после чего он, будучи носителем линии рода, мог взять вторую жену либо наложниц (разумеется, это могли себе позволить только богатые люди). Вопрос выбора невесты для сына решался главой семьи (семейным советом), и взаимное влечение жениха и невесты никакой роли здесь не играло: понятие «любовь» относилось скорее к сыновним чувствам, нежели к взаимоотношениям мужчины и женщины. Кандидатура невесты должна была быть одобрена предками, для чего проводился обряд гадания^[267].

До свадьбы молодые люди ни разу обычно не виделись. Любовь считалась чуть ли не чем-то постыдным, позором для семьи. «И не потому, что находилась под запретом 一 в конце концов, в Китае существовала освящённая веками традиция романтической любви^[268], 一 а потому, что у девушек и юношей, по идее, не могло быть случая полюбить друг друга: встречи до брака считались безнравственными, а кроме того, на супружество смотрели, прежде всего, как на долг, на союз двух семей. Полюбить, если повезёт, можно было только после свадьбы»^[269]. Бесправие женщин, варварство вековых обычаев задрапировывались под «традицию» и даже «нравственность». Бывали случаи, когда женщина «каждый день молила Будду в следующем рождении не делать её женщиной. “Кошкой, собакой, только не женщиной”»^[270].

В публицистике 1910–1920 годов говорилось о традиционной семье как об источнике десяти тысяч зол китайского общества. Вообще, «на Востоке женский вопрос 一 это не столько вопрос о политических правах женщин…, сколько вопрос естественного права женщины на любовь и на счастье, в том числе и на самостоятельный выбор спутника жизни»^[271].

Именно поэтому порой борьба женщин со своим бесправием выливалась в борьбу, прежде всего, против брака. В некоторых районах даже создавались тайные общества борьбы против брака^[272]. На одной шёлкопрядильной фабрике все работающие девушки дали обет безбрачия. В некоторых районах образовывались обществавзаимопомощи женщин, деятельность которых была направлена, прежде всего, против насильственных браков. Девушкам помогали найти работу, если причины брака были чисто экономическими. Бывали случаи, когда девушку откупали у её родных или мужа. А иногда специальные боевые отряды отбивали невесту и прятали её какое-то время, а потом помогали ей определить свою судьбу^[273]. Кстати, и для мужчин традиционная форма брака тоже была обременительна: образованному молодому человеку было некомфортно с женой, сосватанной ему родителями, интересы которой по старинке ограничивались домашним кругом.

Гоминьдан, КПК и феминизм

Говоря о Китае, нельзя уйти от того факта, что в первой половине XX века в стране наличествовали, по крайней мере, две генерирующие идеологию партии. И следующую «судьбоносную» дату в истории феминизма в первой половине прошлого века указывают китайские (да и не только китайские) авторы строго в соответствии со своей политической ориентацией.

С одной стороны, говорят о 1930 годе – пике республиканского правления, в том числе и появления первого гоминьдановского Кодекса прав женщин. Следует учесть при этом, что вплоть до 30-х годов в Китае, «на фоне общественного кризиса», не утихают «живые и разнообразные» дебаты о модернизации положения женщин. Растёт количество специальных женских журналов и газет, где при значительной доле публикаций, отводимых практическим советам (п.ru.иене и здоровью), продолжается обсуждение проблем женской эмансипации^[274].

В конце 1929 года в гоминьдановском Китае была образована под патронажем супруги президента республики Чан Кайши – Сун Мэйлин – Женская ассоциация, в которую вошли жёны крупных политических и финансовых деятелей Китая того времени и представительницы из обеспеченных слоёв интеллигенции, получившие образование в западных университетах. Ассоциация китайских женщин, в том числе, обратилась к Центральному Нанкинскому правительству с протестом против многоженства, стремясь инициировать закон, по которому мужья, имеющие больше одной жены, «подвергались бы строгому наказанию вплоть до заключения в тюрьму». Это не только формировало общественное мнение, но и предоставляло женщине возможность защищать свои права через суд. Уже через месяц шанхайская газета писала об иске в 20 тыс. мексиканских долларов, который одна китаянка подала на мужа – студента китайского университета Св. Джонса Хуа Тавэй, поскольку «обнаружила, что муж завёл себе ещё одну супругу, на содержание которой уходили значительные суммы»^[275].

Основным полем приложения труда эмансипированных женщин являлась литература, в том числе и публицистика. Но многие, избравшие сложный путь независимого существования, работали учительницами во всё более растущем количестве школ и курсов для девочек. По свидетельству одной из пекинских газет, в 1916 г. были выданы первые лицензии женщинам на занятие медицинской деятельностью^[276].

В это же время в Шанхае появляется первый штат женщин-полицейских (китаянок), в обязанности которых входила борьба с женской преступностью^[277]. Были организованы специальные трёхмесячные курсы для женщин-полицейских^[278]. «Организация… специальной женской полиции даёт хорошие результаты. Было уже много случаев, когда женщины-полицейские вовремя предотвращали совершение преступлений, прежде всего это помогало бороться с соучастницами бандитов, до сего времени бывшими застрахованными от обыска полицией на улице»^[279].

В 1930-е годы китайское правительство Чан Кайши активно продолжало проводить реформы, «навеянные влиянием Запада». В том числе «Народный закон» 1928 года, вступивший в действие в мае 1931 года, включал в себя и законы, посвящённые вопросам брака, опекунства и других семейных отношений^[280]. Семейные законы являлись калькой с немецких и японских. И это «обстоятельство позволяет лишний раз предположить адекватность и прогрессивность этих законодательных актов» и показывает «степень влияния этих идей на китайский социум», а также «уровень проникновения западных идей в китайское общество первой половины ХХ века»^[281]. Отменялось и множество старых закостеневших обычаев. Большим новшеством было уравнение в правах на наследство сыновей и дочерей в китайских семьях. Хотя реально подобные законы не были проведены в жизнь, некоторые китаянки попытались, основываясь на них, бороться за свои права^[282].

Зная дальнейший ход развития, в том числе и науки о женщине, то есть теоретического феминизма, на Тайване (и в этом случае можно говорить в некотором смысле о как бы продолжении политики в этом вопросе гоминьдановского Китая), невозможно не согласиться с выводом немецких исследовательниц, что в 30-х годах XX века на территории, подконтрольной Гоминьдану, уровень обсуждения и развития «женского вопроса» в Китае «представляет собой единственный в своём роде феномен, который не находит себе подобного даже в международном масштабе»^[283].

Многие авторы (не обязательно сторонники политики Гоминьдана) соглашаются с тем, что эта партия учитывала гендерный фактор, считая его более важным, чем классовый, и создавала специальные женские организации для мобилизации женщин (в том числе и на поддержку фронту), прилагая усилия по институционализации женского движения.

Естественно, некоторые, напротив, относят подход Гоминьдана к «женскому вопросу» элитаристским, призывы, обращённые к женщинам, называют лицемерными, отрицают вклад Национального правительства в образование женщин, подчёркивают, что Гоминьдан «не пользовался поддержкой простых женщин»^[284]. Но даже противники Гоминьдана призывают не забывать при этом некоторые объективные обстоятельства, отчасти приводившие к этому: социально и политически активные женщины были, прежде всего, выходцами из среды образованных женщин. А игнорирование условий жизни женщин «в низших стратах» отчасти объяснимо общей националистической направленностью всех преобразований Китая, в условиях которых «появилась тенденция рассматривать китайское общество на фоне внешнего давления как гомогенное»^[285].

Представители другой политической ориентации огромное внимание уделяют 1921 году – году образования КПК^[286]. Китайские общественные деятели социалистической ориентации дополнили тезис о необходимости введения эмансипации женщин составной частью в национально-освободительную борьбу тезисом о необходимости «введения проблем женского освобождения в русло классовой борьбы», а также тезисом о «неприемлемости лежащего в основе западной культуры постулирования личности»^[287]. И поныне сторонники социалистической ориентации （независимо от страны проживания） считают, что женское движение является «частью радикальной исторической силы, которая берёт своё начало в сопротивлении империализму и кончается в социалистической революции». А посему уделяют внимание только антиимпериалистическому и революционному движению женщин ^[288], поскольку «эти движения имели социальные, политические и экономические последствия как для самих женщин, так и для Китая в целом. Хотя движение за социальные реформы по-своему было результативным, но если сравнивать его с борьбой женщин против империализма и с участием женщин в строительстве социализма, оно представляется не столь значительным, а его последствия несравнимыми с огромными изменениями, происшедшими в Китае после 1949 года»^[289].

И коммунистическая партия, и Гоминьдан в той или иной степени поддерживали строительство организаций, идущее снизу, но не исключено, что «обратный подход – когда организация строилась сверху вниз», превалировал. При этом есть мнения, высказываемые отнюдь не противниками компартии, что КПК «чаще» не уделяла внимания при работе с женщинами вопросам их организации^[290]. Есть свидетельства, что в Яньани не всё благополучно обстояло с соблюдением прав женщин. Во всяком случае, выступая там 8 марта 1942 года на партактиве, Дин Лин – писательница и общественный деятель («бывшая заядлой феминисткой») резко критиковала отношение КПК к «женскому вопросу», наблюдая в Яньани дискриминацию женщин^[291].

На территории, находившейся в сфере действия КПК, также шла законотворческая деятельность, направленная на предоставление женщинам равных прав, во всяком случае, в области брака. Так, после официального учреждения Китайской Советской Республики и Временного советского правительства 11 сентября 1931 года были опубликованы Правила регистрации брака, а 8 апреля 1934 года вступил в силу «Закон о браке Китайской Советской Республики»: провозглашалась свобода брака как для мужчин, так и для женщин; запрещались все браки, основанные на купле-продаже, запрещался институт наложниц, а также обычай отдавать в жёны сыну девочку, взятую на удочерение в раннем детстве; запрещался обычай выкупа невесты, система приданого и система залогов. Брак мог быть заключён только по обоюдному согласию; устанавливался минимальный возраст (20 – для мужчин и 18 – для девушек). Брак регистрировали местные Советские комитеты. Провозглашались равенство мужчин и женщин, защита прав женщин и детей, свобода разводов (одинаковых для обоих супругов). Законодательство было в процессе становления, шла обкатка, апробация этих законов, только в 1940 году они имели несколько редакций. Большинство статей так же, как и гоминьдановские, было скопировано – но уже с Закона о браке СССР. Это был «важный шаг на пути к современному демократическому законодательству»^[292].

Нельзя не отметить, что появление классовой точки зрения, как показывает история, отнюдь не является «китайской спецификой» – мировой феминизм проходил через это и неоднократно^[293]. Но феминизм по самой своей сути есть всего лишь составная часть гуманизма (преимущественно либерального), принцип и способ мышления. Это – прежде всего, осознание женщиной (которая вынуждена пройти через этап самоидентификации) своего права быть ничем не хуже любого другого человека (если забыть о том, что и человек, и мужчина во многих языках обозначаются одним и тем же словом), на которую также распространяется любой пункт Декларации прав человека и гражданина. А здесь нет места пресловутой национальной специфике. Понимание, что есть такое явление, как гражданские права, которые распространяются на каждого человека, либо формируется в обществе и овладевает и мужчинами, и женщинами (пусть это и происходит не сразу), либо нет – если и поскольку в данном обществе не созрели ещё условия для формирования такого стиля мышления. А «национальная специфика» проявляется в этапах и скорости формирования этих самых условий^[294], а затем и в реализации нового стиля мышления на практике. Один из российских политологов сказал как-то по случаю этих самых «национальных особенностей»: «Они не национальные, они – пока-особенности» (по В. Далю, напомню, «пока» имеет смысл «покуда», «покамест», «до известной поры или случая»).

Общий абрис устремлений эмансипированных китайских женщин в первые два-три десятилетия после Синьхайской революции, их способы самоидентификации, социального поведения мало чем отличались от происходящего во всём мире. Есть, правда, два весьма существенных момента, которые оказывали влияние и в тот период, и, думаю, не меньший – в дальнейшей истории феминизма в Китае.

Во-первых, масштабы страны и общий неравномерный уровень развития различных регионов Китая резко сужали географически и количественно влияние любой идеологии, феминизма в том числе. Слой женщин, вовлечённых в процесс формирования новой идеологии (и, естественно, мужчин тоже, ибо свободной женщине необходим партнёр в общественной и личной жизни – свободный мужчина, принимающий и понимающий её требования и ценности), был очень тонок и чрезвычайно неравномерно и скупо распределялся по стране. Даже учитывая роль пекинских студентов (провинциалов), распространявших новые веяния в глубинке^[295], создавая и там «накал страстей» обсуждения всех современных проблем^[296], ограниченность распространения новой идеологии лишь отдельными немногочисленными городами лишала женщин возможности защитной миграции, иногда необходимой в сложной политической обстановке.