bannerbannerbanner
Небо без звезд

Ярослав Веров
Небо без звезд

Полная версия

– В России нищие просто замерзают, – негромко произнес Володя, и таксист замолчал.

По-видимому, он эмигрировал ещё во времена развитого социализма и сохранил о Родине самые неправильные воспоминания.

Дорога то пересекала песчаные поля, то летела в луга, полные сочной весенней травы, то окружалась рощами апельсиновых деревьев и возделываемыми кибуцами полями. Мелькали небольшие аккуратные, полные зелени и цветов селения. Страна производила впечатление мира и благополучия.

До Газы, столицы одноимённого сектора, они не доехали несколько километров, свернули в городок Джабалию. Въезжать на его улицы таксист не стал, остановился у блок-поста.

– Вы, ребята, самое сраное место нашли во всём секторе, – не удержался он от комментария. – Лагерь беженцев, Хамас… Поимеют вас.

– Езжай, – приказал Володя.

Солдаты армии Израиля долго проверяли документы, недоумевали, что́ может понадобиться русским в арабском поселении. Володя произнёс несколько фраз на иврите, отчего сержант пришёл в возбуждение и принялся энергично жестикулировать.

Блок-пост остался позади, и Серый спросил Володю:

– Чего это он?

– Я сказал, что мы не евреи, а русские, нам бояться нечего.

Улицы Джабалии ничем не отличались от улиц любого арабского городка: пыль, мусор, голопузые детишки и одно-двухэтажные дома, тесно сцепленные между собой.

Володя вёл уверенно. И снова Игорьку, как в аэропорту, подумалось, что он здесь не в первый раз. Остановились у приличного двухэтажного особнячка. Володя постучал. Открыла женщина в чёрном платке, джинсах и футболке. Володя произнёс несколько слов. Женщина молча повернулась и скрылась в доме. Игорьку она не понравилась, слишком полная и слишком грубые черты лица.

В доме оказалось неожиданно прохладно. В небольшой зале, устланной ковром, на небольшом диванчике сидел лысый человек в галабии, какую носят аравийцы. При виде гостей, человек поднялся, шагнул навстречу, взял в объятия Володю и дважды приложился щекой к щеке. Хозяин сделал гостям знак садиться и неожиданно заговорил по-русски. С едва заметным восточным акцентом.

– Товарищи, хорошо доехали?

– Нормально, – ответил за всех Володя.

– Как евреи?

– Вялые, – снова ответил тот.

– Это они обиженные, что ракеты на них не пустили. Если бы пустили…

– Мы выбрали бы другой маршрут.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся хозяин. – Ты, Ильич, любишь шутить.

"Что за Ильич? – подумал Игорёк. – Кликуху, что-ли, революционную взял?"

– Не будем терять времени, – продолжал хозяин, – вы будете завтракать?

– Мы в самолёте поели.

– Что за еда в самолёте? Пфу! – засмеялся хозяин и хлопнул в ладоши.

Появилась женщина в джинсах и футболке. Хозяин распорядился, и она молча вышла.

– Будете кушать, а я буду вас готовить. Ты, Ильич, надолго туда?

– По обстоятельствам.

– А что слышно в Москве – долго Саддам воевать станет?

– В Москве разные слухи ходят.

– А какой слух самый слышный?

– На кого ещё работаешь, Фархад? – вкрадчиво спросил Володя и улыбнулся.

– Э-э, шутишь, дорогой, – смешался хозяин. – На кого здесь можно работать? Всё огородили, стену строят. Всё разбомбили… Так, мелкие заказы…

– Ничего, тебе обломится, уже скоро.

– Да? Буду ждать…

Игорёк из разговора не понимал ничего, кроме того, что разговор самый что ни на есть шпионский.

Володя обратился к товарищам:

– Паспорта.

И сказал Фархаду:

– Нужна иорданская виза.

– Зачем? – удивился тот.

– Нам нужен иорданский канал.

– Для тебя, Ильич, всё будет.

Вернулась женщина и позвала откушать, что Аллах послал этому гостеприимному дому.

Обед был накрыт в дворике, в саду. Фонтанчик, пальмы и кусты с яркими красными цветами.

На двух обычных, "кафешных" столиках в обычных одноразовых тарелках разложено было гастрономическое изобилие. Голубь, вымоченный в молоке и обжаренный в сухариках на оливковом масле. Нежнейшая баранина с черносливом и миндалём. Рыба в маринаде из кореньев сельдерея и зелёной петрушки, хрустящая, равномерно обжаренная рыба, приправленная толчёным чесноком и лимонным соком, присыпанная натёртым хреном. А ещё – кофту, то бишь, рубленые бараньи котлетки, а ещё – маринованная говядина на гриле. Печёные баклажаны. Роскошный суп-пюре из помидоров, риса и сладкого перца. Душистые лепёшки и прохладный чай каркадэ в высоких кувшинах.

Конечно, наедаться перед опасным путешествием не стоило. Но разве тут удержишься? Да и Серёга не отставал от Игорька. И только Володя ел мало.

– Что там наш предатель? – озаботился Володя, когда с трапезой было покончено. – Поглядим.

Фархад выглядел озабоченным. На столике перед ним лежали их паспорта, визитная карточка, кредитка и плотный конверт без адреса.

– Рассказывай, – сказал Володя.

– Визы проставил, кредитная карта и конверт для Камаля. Держит гостиницу в Эз-Зарке. Визитка – нашего министра безопасности. На границе покажете – пропустят. Но бакшиш лучше всё равно дать. Так, маленький совсем.

– Камаль – араб?

– Курд. Хороший человек. Коммунист.

– Может, и хороший. "Цепочку" он продолжит, или знаешь, кто там дальше?

– Вай… Откуда я знаю? Я маленький человек, ты же знаешь, Ильич.

– Ты – уважаемый человек, Фархад. Семья в Америке, в полном порядке. Один счёт в американском банке, другой – в лондонском, третий – в немецком. Чего тебе не хватает? Зачем с евреями шашни водишь?

– Э, брось. Какие евреи? Какие у меня с евреями дела?

– А какие с американцами?

– О, сохрани аллах!

– Почему же тогда твою семью после одиннадцатого сентября не тронули?

– Почему не тронули? Очень тронули. Дочке пришлось сменить школу.

– Это нам известно. Одноклассники замучили, патриоты хреновы.

– Да, би-и-лядь, – блеснул знанием языка Фархад.

– Но, я тебе говорю – нас это не касается. Нам нужен канал, и чтобы, когда к тебе придут друзья из Моссада, ты про Камаля ничего не рассказал.

– Зачем придут? Зачем рассказал? Ничего не рассказал! – стал путать падежи и спряжения Фархад. – Никто не придут!

– Придут. Пару раз звезданут – всё расскажешь. Я вас, арабов, знаю. Нестойкие вы. Курды надёжнее. Это ты прав. Остаётся верить, что дальше Камаля ты и в самом деле никого не знаешь.

Фархад повесил нос, засопел и вдруг, совсем другим голосом, глухо взмолился:

– Не убивай, Ильич. Аллахом клянусь…

– Убивать мне тебя нельзя. А жаль. Евреи из страны не выпустят, или в Иордании перехватят через их полицию, как преступников. Нам криминал ни к чему. Но я в этих краях ещё буду. Сосчитаемся.

– Ты знаешь, я никогда…

– Все когда-то никогда. А потом… Понимаешь, какое дело, инфа серьёзная прошла из Москвы. Заложили нас соратнички. На таможне еврейской как-то легко пропустили, как-то без проблем нас за туристов принимают. Пасут нас, братец. Так что, и к тебе придут. Ты поезжай в Газу. Погости у своих палестинских товарищей. Прямо сейчас и поезжай. Мы туда, а ты сюда. Дольше проживешь, дружище Фархад.

Голос Володи, и без того не знавший оттенков жалости или доброжелательности, стал совсем ледяным. Фархад лишь молчал и блымал глазами.

– Всё. Что хотел – сказал. Мы уходим, – попрощался Володя.

Серый широко улыбнулся арабу и крепко хлопнул его по плечу.

На улице Володя счёл нужным пояснить Игорьку:

– На самом деле, он самый надёжный из здешних козлов. У него, по крайней мере, прослушки нет, и не кинется стучать семитским братьям. В Газу, конечно, не поедет. Будет ждать здесь. У него же семья в Америке, не может он опустить бледнолицых так нагло. Хочет проскочить между двух огней. Может, я его и не трону. Лучшего всё равно не найти.

Подкатил потрёпанный форд. Водитель в «арафатке», человек Фархада, молча кивнул – садитесь.

Володя не ошибся. Ближе к вечеру Фархада посетили двое из Моссада. Сперва его долго били, молча. Наконец, спросили, куда поехали русские. Фархад ответил, что к такому-то курду. Спросили, с кем ещё должны встретиться русские. Фархад стал божиться сперва аллахом, затем мамой и детьми, что не знает. Его снова долго били. Злобились: почему, сволочь, не сообщил сразу, куда и к кому направились русские? Почему ждал, когда придут и спросят?

Фархад плевался кровью, стонал и хрипел. На прошание контрразведчики пообещали его кастрировать, если ещё раз такое выкинет. "Знай своё место, свинья арабская", – напутствовали и ушли.

В это время форд уже въезжал в иорданский городок Эз-Зарку. Там, на главной улице располагалась гостиница Камаля, двухэтажное здание. Заведение сонное, об успехах цивилизации в нём говорили лишь стеклянные входные двери, да кондиционеры на окнах.

Володя, перейдя на английский язык, спросил грустного портье в галабии, где хозяин. Портье вяло глянул, и пробормотал нечто невнятное.

– Ты мне это брось, – ответил по-русски Володя и продублировал по-арабски и, наверное, что-то ещё добавил, потому что с портье слетела вялость, а взгляд сделался удивлённым.

Портье поднялся из кресла, поклонился и предложил следовать за ним. Серёга подмигнул Игорьку:

– Видал?

Игорёк кивнул. В этом походе от Игорька ничего не зависело, он по-прежнему ощущал себя туристом: привезли, накормили, поселили; завтра повезут на экскурсию. Едешь, слушаешь музыку в плейере и ни о чём не думаешь. Израильские пейзажи не впечатлили: зелёные холмы, сплошные оливы и апельсиновые рощи, аккуратные, неизменно белые, городки с одинаковыми коттеджами, Иудейские горы и Иудейская пустыня за Иерусалимом – каменистая земля безжизненных холмов и скал.

На иорданской таможне оказался смешливый офицер: разглядывая визитку, которую дал Фархад, спросил вдруг, нет ли шоколадных конфет. И, узнав, что нет, весело посоветовал:

– На обратном пути обязательно везите.

Володя сунул ему бакшиш – пятьдесят долларов, и дело было кончено.

 

Портье привёл их на второй этаж. Там лежали ковры, воздух был свеж – работали кондиционеры. Перед деревянной с резными излишествами, модными в начале двадцатого века, дверью, сделал знак подождать, а сам вошёл.

Из-за двери они расслышали отчётливо произнесённое "инглези". Затем кто-то, должно быть сам Камаль, загудел густым баритоном. Портье вернулся в коридор и мотнул головой, мол, входите.

Володя сунул ему в руку десять динар.

Камаль оказался грузным дядькой, каких можно сколь угодно много видеть на наших рынках, с той лишь разницей, что этот был дома и чувствовал себя не завоевателем, а хозяином. Он сидел, развалившись в офисном кресле, с гримасой презрения на лице; курил сигару и пускал в потолок дым.

– Хочу снять трехместный люкс, – сказал по-русски Володя. – С видом на горы.

Выражение лица хозяина мгновенно изменилось.

– Э, какие горы, дорогой, – ответил по-русски Камаль. – Люкс выходит на торговую улицу.

– Вот, значит, ты какой, товарищ Камаль, – поздоровался Володя.

Камаль широким жестом указал на стоявшие вдоль стены стулья.

– Холодно в Москве? – спросил он.

– Тепло. Весна.

– Эх, – мечтательно вздохнул Камаль. – Какие у вас шлюхи! Боже мой, какие женщины!

– А сюда, значит, ещё не завезли? – спросил Володя.

Камаль фыркнул.

– Где учился? – продолжил Володя.

– В Ростове, на медика. Я – гинеколог! Большой человек. Но теперь – семейный бизнес, эта гостиница. Какой муж пустит жену к гинекологу-мужчине, а? – Камаль расхохотался. – Хотел жениться на русской. Они все шлюхи у вас. Зря не женился. Я – христианин, я могу жениться на русской. Почему не женился, а? Дурак потому что. Здесь ей к кому бегать? Ни к кому! Дурак!

Камаль хорошенько затянулся сигарой. И отложил её в пепельницу.

– Скажи, весёлый человек Камаль, да? – спросил он Володю. – Тебя как зовут?

– Ильич.

– О, знаю Ильича. Ходил в мавзолей. Сухой лежит, жёлтый. Лежит, а как страну держит! – снова расхохотался Камаль, ему, видно, нравилось шутить на русском языке. – Привёз, что надо?

Володя молча раскрыл портмоне, достал кредитную карточку, положил перед Камалем.

Тот повертел её перед глазами.

– Швейцария. Дрянная страна. Мелкая. Почему не Германия?

– В Германии проблемы. Евро, стагнация и полицейщина в банках.

– У немцев – порядок. Надо знать – какой бакшиш дать. Какой – кому.

– Это твои проблемы.

– О! Русские. Неправильно у вас ведут дела. Что надо от Камаля? Много надо от Камаля или совсем чуть-чуть надо? На кредитке не написано – сколько.

– То, что прилагается к карточке – после дела.

– И не доверяют. Зачем так? Коммунисты доверяли и проверяли! Я – коммунист! Я за социализм и свободный Курдистан! Я турков ненавижу. Я их могу резать, как баранов. Понял?

– Я тоже умею резать, – заметил Володя, и Камаль мигом угомонился.

– Слушай, дорогой, Камаль всё подготовил. Камаль умеет дела делать. Смотри.

Он нехотя выбрался из кресла, подошёл к сейфу, долго сопел над замком. Наконец, достал кинжал в украшенных сканью кожаных ножнах. Широкий и кривой. И сложенный гармошкой лист бумаги.

– На. Это – пароль. А это – карта. Где крест – встреча. Отдашь пароль шейху. Получишь, что надо. Что там у шейха, Камаль не знает. Камаль не любит много знать.

– За нами хвост. Ночью могут быть у тебя гости. Знаешь, что делать?

– А, не учи. Я пять лет в горах воевал. Раны зашивал, операции делал. Я – большой доктор! – Камаль важно поднял палец.

– Нет, никого убивать не надо.

– Конечно, никого! Я – пальцем не трону, – он поднял сигару, затянулся. – Камаль скажет, кому надо. Встретят. А там, как бог даст.

Камаль, не выпуская сигары, перекрестился. Потом набрал номер на мобильном, произнёс в трубку несколько слов.

– Идите поужинать. Машину я вам даю. Не моя. Чистая. Ресторан – напротив хотеля.

– Прощай, Камаль. Держи.

Володя протянул ему конверт с банковскими реквизитами и пин-кодом.

Камаль с серьёзной миной распечатал конверт, довольно хмыкнул.

– Машину подгонят к ресторану, ключи занесут. Обе стороны довольны?

– Довольны будем, когда в Москву вернёмся.

– Зачем так говорить? Вернёшься, куда денешься.

Они отужинали. Иорданская кухня тоже пришлась Игорьку по вкусу. Суп-крем из чечевицы – огненный, обильно сдобренный и чёрным, и красным перцем, с крошечными чесночными гренками; колбаски из баранины "по-иордански" прямо с решётки-гриля; и на закуску – перец, фаршированный брынзой и яйцами. Выпили местной анисовой водки с пролетающим над минаретом ковром-самолётом на этикетке.

Аборигены мало жаловали анисовое пойло, кроме которого, к слову сказать, из крепкого питья в заведении ничего не предлагалось. Безразличие к алкоголю с избытком компенсировалось кальянами, заряженными гашишной смолой.

Когда вышли из заведения, уже было темно, народа на улицах заметно прибавилось. Арабы общались в мелких кафешках под открытым небом, опять же, курили гашиш, играли в нарды, громко смеялись, и ожесточённо жестикулировали. «Можно подумать, что во всей Иордании нет такого явления, как телевизор», – подумалось Игорьку.

– Обсуждают, – заметил Серёга, – сколько Хусейн продержится.

Игорёк тоже стал различать имя "Саддам", часто и громко произносимое арабами.

– Грузимся, – скомандовал Володя.

Возле припаркованной неподалеку белой тойоты-пикапа стоял давешний порье и постукивал костяшками пальцев по дверце.

За руль уселся Серёга, рядом с ним занял место Володя, а Игорёк развалился на заднем сидении. После сытного ужина, анисовки и конопляного дыма хотелось спать.

"Тойота" покатила на север, в горы. Через час они были на дорожной развязке и свернули на трассу, ведущую на восток, к границе с Ираком.

Через пару часов Игорёк проснулся и обалдело огляделся. Где это он? Что он здесь делает? Со сна вообразилось, что он прежний Игорёк, более того, подросток, двенадцатилетний сопляк, бегающий в музыкальную школу, гоняющий в футбол во дворе, робко заигрывающий с одноклассницами, завидующий более смелым однокашникам, позволяющим себе дёргать девочек за косички, подкладывать на сидения парт кнопки и лихо вышибать портфели на переменах.

Он глядел на затылки попутчиков, на крепкие, пугающие плечи и не мог вспомнить, что это за люди и куда его везут. Ему казалось всё безнадёжным, он потерялся и никогда больше не найдёт дорогу домой, где футбол по вечерам и нудные домашние упражнения на фоно.

А за окнами машины расстилалось безжизненное марсианское пространство. После недавнего хамсина воздух ещё не успел сделаться прозрачным, и лунный свет, пробиваясь сквозь пыль, становился красным. От этого пески казались угрюмо-багровыми.

Игорёк закрыл глаза и стал выуживать из памяти всю нить событий, приведших его в Сирийскую пустыню. События под полуночным углом зрения представлялись нелепыми, дикими, придуманными. Казалось, что можно напрячься и вспомнить подлинные события, несомненные, с логичными поступками и рациональными мотивами. Но ничего не выходило. Измученный Игорёк, наконец, согласился в очередной раз признать себя бессмертным, но как он оказался в этой машине, ради чего он чешет в Ирак? Зачем покинул Артемия и Москву, «Москву-раскладушку», как он её называл?

Он чувствовал, что его безнадёжное путешествие никогда не закончится. Эта дорога, не имея цели, не имеет конца.

– Не спится? – не оборачиваясь, спросил Володя.

– Да что-то… – промямлил он.

– Что-то ты вялый, – заметил Серый. – Медитируешь?

– Мужики, а зачем мы в Ирак-то прёмся?

– Пострелять, – хмыкнул Серый.

– Умереть как герои, – сказал Володя.

– Нет, серьёзно?

– Что́ может быть серьёзней смерти? – бесцветным голосом спросил Володя.

Игорёк стал размышлять о том, что же может быть серьёзней смерти. Выходило, что серьёзней смерти ничего и нет.

– Мужики, горло бы промочить, – попросил он.

– Сумка у тебя в ногах.

Игорёк нащупал сумку и добыл из неё банку пива.

– А вы?

– Успеем.

Игорёк сделал несколько жадных торопливых глотков.

Уже учился он в музчаге, и бегали они всей компанией пить пиво в соседнее заведение под названием "Яма". Там вдоль стен тянулись столы-полки, так что приходилось сидеть лицом к стене, искарябанной похабными надписями, среди которых были перлы и его авторства. Игорёк гордился двумя своими автографами: "Лучше перебздеть, чем недобдеть", и "Талант можно пропить, гениальность – никогда!" Они же все были гении! И все девушки были их. И все деньги были их, и сами плыли в руки. Отлабал на свадьбе – получай, Моцарт, свой полтинник. Сказка!

На четвёртом курсе зачем-то женился. Через полгода зачем-то развёлся. Развёлся, вздохнул облегчённо и решил больше не искушать судьбу женитьбой. Воля – она дороже. Долго старался поддерживать приятельские отношения с бывшей супружницей, можно сказать, из кожи лез. "Мы же цивилизованные люди", – думал он, и ему казалось, что остальные тоже думают так и одобряют. Как выяснилось – не все.

Положила на него глаз подруга бывшей "половинки". Хорошая вроде бы девочка. В каком-то министерстве бумажки перекладывала и поэтому считала, что всё про жизнь знает. Как-то раз спросила: "А чего ты за своей бывшей бегаешь?" "Ну, мы же цивилизованные люди", – ответил Игорёк, и тут же получил затрещину: разговор происходил в постели.

А ещё был у него приятель, тёзка, тоже Игорь. Ювелир. В школе за одной партой сидели, и частенько тот у Игорька списывал. Общие интересы, увлечения. Организовали в школе рок-группу "Ритм", – это дубовое название подсказала завуч по учебно-воспитательной работе, заверив, что никакого западного названия не допустит. Приятная в чём-то была женщина, но стерва. В рок-группах тёзка разбирался лучше Игорька, потому что его папик, поляк с родственниками в Польше, привозил оттуда новейшую "фанеру". А тёзка толкал «налево», что за пятьдесят рублей, а что и за сто. Любимые "флойды" шли как раз по стольнику. А ещё тёзка размножал всё это на бобины, и тоже имел твёрдый профит. У него был крутой бобинник, "Акай", трёхмоторный, с реверсом и тремя же головками; кто ещё помнит, что это такое – тот прослезится. Пять тысяч стоила такая машина, по цене нового "Москвича". Блин, были же радости жизни! И почему так устроено, что человек должен становиться взрослым, искать чего-то, а найдя, не знать – приобрёл или потерял. Тоска.

Тёзка погиб в Афганистане. Нелепо, в последний год войны. И попал он туда нелепо. Вроде бы успешно откупался от армии, и вдруг вышла ссора с любовницей военкома, тёзка же не знал, чья она любовница. Из-за какой-то побрякушки, подробности для Игорька остались неизвестны. То ли не так сделал, то ли обжулил, вместо бриллиантов поставил в сережки фианиты – в общем, освободил тёзка свой организм в оговоренный завхозом-Теодорихом срок.

А как боялся Игорёк загреметь в армию! Какой животный страх. Чего он только не делал, как только не "косил". И в дурдоме лежал. И в инфекционной больнице. Когда погиб тёзка, подумалось, что тот погиб вместо него. Ходил чумной, переживал, всё дружбан снился, почему-то с бас-гитарой, на которой играл в школьной рок-группе. Но потом Игорёк всё-же выправил "белый билет" – не обошлось без помощи бабушки, – и успокоился.

Вот как заставить себя не бояться? Как? Эти двое – ничего ведь не боятся. К чёрту в пекло лезут. Может, и он полез, чтобы убить страх, впрочем, кажется, он об этом уже думал, да что с того?

Ну не будет он бояться, дальше что? Что ему надо от бессмертия-то?

Хорошие вопросы приходят в голову ночью посреди пустыни. Выйти бы из машины и обратиться к небесам…

А в ответ явится какой-нибудь Теодорих, Второй или Третий-Десятый, ангел смерти в образе завхоза. И скажет: – «Мы там, а ты здесь. Сам так захотел. Ни к чему теперь на небо засматриваться». Похоже, отрезанный ломоть ты, Игорёк. И не с людьми, и не с этими долбанными правителями Вселенной.

Эх, убить бы какого-нибудь, американца там, что ли. Чего это они наглеют, суки? И вообще…

Игорёк покрутил пустую банку, опустил стекло, – ворвался неожиданно холодный ветер, – и вышвырнул в «марсианское» пространство.

– Нервничаем? – осведомился Володя.

– Дела захотелось, – рассудил Серый. – Руки чешутся. Я этот зуд знаю.

– Да скорей бы уже что-нибудь произошло.

– Ты так больше не говори, клавишник, – заметил Серый. – Когда происходит – это всегда плохо. Всё должны делать мы, а происходить должно у них.

– Ещё наиграешься, пианист, – негромко сказал Володя.

Наконец, они въехали в рассвет.

– Перекур, – объявил Володя, и Серёга остановил машину.

Вышли, размяли ноги. Хорошо: рассвет, тишина, розовые блики на песке, ветер стелется, словно кроткая собака льнёт к земле.

Игорёк потянулся, зевнул и стал делать наклоны и приседания. Серый в это время расставлял на капоте захваченные из ресторана судки с остатками иорданского ужина.

 

– Так-то, братуха, – обронил он, – на сто километров ни души. Зато там, – он показал ножом в небо, – висит вражеский спутник и фотографирует, как мы тут жрём. Если хочешь срать – сри прямо здесь, пускай враги нашего дерьма насмотрятся.

С этими словами он вышел на середину трассы и помочился.

Игорёк глянул на Володю.

– Фотографируют, – подтвердил тот. – Привыкай, боец, обходиться без биотуалета.

– Они, что же, знают про нас?

– Знают. Сейчас шесть, светает, самое время нас долбануть. Так что давай, оправляйся, порубай, и будем готовиться к приёму гостей.

– Здесь? – опять удивился Игорёк. – В пустыне? Откуда они возьмутся?

– С неба упадут. Вертушкам что сто, что двести кэмэ – один хрен, – бодро доложил Серый. – Давай, чего стоишь, шевелись.

После завтрака Серый с Володей облачились в жёлто-коричневый камуфляж и стали готовить оружие к бою. Наверное, Камаль озаботился, загрузил полный багажник. У них здесь, на востоке, видимо, с оружием просто. Игорёк всегда мечтал иметь настоящий пистолет, немецкий: "беретту" или "вальтер". Но боялся нелегально хранить, а оформлять официальное разрешение – жалел денег и времени.

Товарищи уже расчехлили два гранатомёта, пару ПЗРК "Игла", извлекли три "калаша" с кучей запасных рожков.

– Мужики, а откуда вы знаете, что нас прямо здесь?.. – всё недоумевал Игорёк.

– Жилет надевай, – сунул ему бронежилет Серый.

– Да?

Ему в который раз стало страшно. Но уже проверенным способом пересилил страх: вспомнил, что он – неуязвимый бессмертный.

– Да мне вроде, как и не надо…

– Смотри сам. – сказал Серёга. – Или у тебя астральный щит?

– И потом, будет неудобно, движения сковывать… – продолжал Игорёк.

– А ну, тихо, – прервал Володя.

Они умолкли, прислушиваясь. В шелест ветра вплеталась какая-то чуждая мелодия. Тихая, однотонная. Володя взял бинокль и стал осматривать горизонт.

– Раз, два, три. Не уважают. Серый – гранатомёты твои, минута, чтобы закопаться.

– Понял, – делово ответил Серый, швырнул как жерди на плечи оба гранатомёта, подхватил сапёрную лопатку и рысью бросился за обочину.

Володя сунул Игорьку автомат и со словами: "Будешь вести огонь отсюда", – уложил Игорька под машину.

– Когда машину разнесёт, ты постреляй, им страшно станет. А пока не высовывайся.

После этого он подготовил один ПЗРК к бою и положил на крышу машины, а второй, тоже зарядив, взял в боевое положение. На голове его уже красовался шлем с индикатором захвата цели. Он отошёл от машины и замер, как статуя.

Раздалось "ш-ш-ш" и сразу же громыхнуло, ракета с коротким рёвом ушла на цель.

Игорёк вспотел и высунулся из-под днища. Совсем близко три брюхастых вертолёта на бреющем неслись над песками, разбрызгивая во все стороны тепловые ловушки.

Первая ракета ушла влево, погнавшись за ложной целью.

– Бывает, – хладнокровно прокомментировал Володя, снимая с крыши вторую "Иглу".

Он снова отошёл, быстро прицелился, выстрелил.

Вертолёты снижались. Возле одного вдруг сверкнуло, раздался грохот, вертолёт подскочил и с боковым креном ухнул в песок. Остальные, зависнув, выбросили сверкнувшие на солнце нити десантных тросов, и по ним заскользили к земле бойцы в камуфляже.

Володя взял с багажника "калаш" с подствольником и, нисколько не прячась, присел на колено.

Частыми резкими хлопками со стороны противника пошла автоматная дробь. Перед носом Игорька сверкнули искры, в глаза сыпануло пылью: пули били о бетон дороги. Затем как кувалдой ударило в тойоту, раз, второй, третий. "Самое дурацкое место", – подумал Игорёк. Вылезать команды не было, он, выставив автомат, зажмурил глаза и нажал на спуск. Ствол подкинуло и стукнуло о днище. Заложило в ушах. "Чёрт, крепче надо держать". Игорёк вылез наполовину из-под машины, сжал что есть мо́чи цевьё и стал палить короткими очередями.

Из-за обочины, где окопался Серый, раздался отчётливый хлопок. Затем второй. Застрочил автомат Володи. А в "тойоту" прилетела вражеская граната, да не одна, а сразу три, видимо, палили из кассетного гранатомёта. Машину, как и предсказывал Володя, разнесло, а Игорёк на какое-то время совершенно оглох. И словно спиртом окатили. Горела одежда на спине, на ногах, горели дорогие кроссовки «Найк». Игорёк стал выбираться, но его придавило обломками несчастного пикапа. Игорёк собрался с силами, – не даром же столько денег на спортзалы угрохал, – и выдрался. То, что одежда на нём горит синим пламенем, он обнаружил только, когда встал на ноги.

"Вот суки", – обиделся он и двинул вперёд, в атаку, уже ничего не соображая. Он орал что-то невнятное, тонким, козлиным голосом. И короткими шажками бежал на залегших в песке врагов, не видя, сколько их, не ведая, как будет с ними разбираться. Неподалеку обнаружился Володя, он тоже шёл в атаку. Серый сзади поддерживал огнём.

Ракета, сорвавшаяся огненным плевком с вертолётной подвески, не заметив препятствия в виде кевраловых пластин бронежилета, вошла прямёхонько в грудь Володи, да там и исчезла. Сквозь Игорька лихо проскакивали пули тяжёлых снайперских винтовок.

Бойцы неведомого спецназа спешно отступали к вертолётам. Те припали к самой земле, подняв вокруг, словно дымовую завесу, тучи песка. Бой был завершён. Напоследок Володя с чувством полоснул из автомата, выпустив враз целую обойму, и запрыгивавший последним десантник упал обратно в песок. Вертолёты круто взяли вверх и в сторону, отплёвываясь патронами тепловой защиты.

– Прощайте, друзья, – напутствовал их Володя.

Игорёк жадно хватал воздух ртом.

– Что, лёгкие пожёг? – спросил Володя.

Игорёк непонимающе глянул. Он не помнил, как оказался "в поле". Ведь вроде бы только что лежал под тойотой, как таракан в той щёлке.

Володя, между тем, изучал результат боя. Подошёл Серёга и, отряхивая с камуфляжа песок, похвалил:

– Красиво попёр, клавишник. Я знал, что в бою ты крейзанутый. Ты это, яйцами не свети, пойди там, сними с кого-нибудь штаны, у кого не мокрые.

– А? – не понял Игорёк.

– Не "га", а пойди оденься. На тебя сейчас весь Генштаб государства Израиль любуется, а ты даже не обрезан! – Серый расхохотался.

– Да, действительно, – подтвердил Володя. – Нас атаковал Сайерет Маткаль.

– Ого! – уважительно заметил Серый.

И пошёл ворошить трупы.

– Гляди, чисто срезало, твоя работа, Володя, – Серый перевернул тело у которого пол-черепа как не бывало. – Костюмчик не попачкан, давай-ка я тебя, милок, раздену, тебе оно уже ни к чему, позагораешь на солнышке. Тут тебе, конечно, не Средиземное море, не Хайфа какая-нибудь, ну да ничего, стерпится-слюбится.

У Сереги начался словесный понос: обычное дело после драки, в которой заранее не знаешь, кто кого, и всё заканчивается прежде, чем успеешь испугаться.

– Закури и замолчи, – бросил Володя.

Игорёк наступил на труп с растёкшимся по комбезу коричневым пятном крови; рука у мертвеца была оторвана и держалась на лоскуте кожи. Лицо было повёрнуто вверх, глаза, выскочившие из глазниц, лежали на скулах, как две огромные слезы.

Игорёк убрал с мёртвого десантника ногу и пошёл обратно к машине.

– Эй, чудак, штаны держи. Новенькие. Как на парад шли ребята.

Серёга зло хохотнул.

– На, хлебни, – Володя сунул Игорьку под нос флягу.

Игорёк механически принял её, бездумно хлебнул и с внезапным удовольствием отметил, как жидкость обожгла нёбо и горло.

В голове прояснело. Он обернулся к Серёге.

– Давай штаны. И в самом деле, как-то неловко. Какая-то тошнотворная додекафония и обнажёнка вместо коды.

– Ну, раз шутишь, значит, нормалёк, с победой, – Серёга бросил ему штаны.

Игорёк подхватил их.

– Куртку давать?

– Нет, с трупа не хочу, хватит и штанов.

– Ну, как хочешь.

– А что с машиной? На чём теперь поедем?

– Ситуация штатная. Будем голосовать, – беззаботно ответил Серый. – Автоматами.

– Мужики, а кто это был? – спросил Игорёк.

– Тебе ж сказали, Сайерет Маткаль. Элитное подразделение спецназа израильского Генштаба.

– И вот это мы их?..

– А чё делать? – пожал плечами Серый. – О, кажись, авто. Володя, можно я тормозну?

– Действуй, – санкционировал Володя и уселся на обочине, поставив автомат между колен. – Садись, Игорёк, отдышись. С боевым крещением.

– Володя, а я кого-нибудь убил?

– Не видел.

– И я не видел.

– Понравилось воевать? – спросил Володя.

– Не знаю. Трупы, боюсь, долго перед глазами стоять будут.

– Жалко?

Игорёк пожал плечами.

– Тогда не свисти. Пошли садиться.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru