Яромила
МКД

Общедомовая жизнь Герды

Усталость материала  – деградация механических свойств материала в результате постепенного накопления повреждений под действием переменных (часто циклических) напряжений с образованием и развитием трещин, что обуславливает его разрушение за определённое время. 

Википедия

В данной главе я развиваю высказанную ранее мысль о том, что усталость материала бывает не только у неодушевленных предметов, но и у одушевленных существ тоже.

Герда, поселившись в МКД, была сразу же воспринята как «чужак». После того, сколько лет она в МКД ни жила, но она все равно так «чужаком» и воспринималась. Хотя после несколько лет проживания в МКД все соседи ее знали, но все по-прежнему считали ее «ненашей». Главной причиной этого было, видимо, то, что она «доставляла неприятности» «самой» Жанне Анисимовне и «самому» Семену (как они сами говорили); а также потому, что и та, и другой советовали соседям обращаться с Гердой «пожестче».

Таким образом, общедомовая роль Герды начала сводиться к роли «козла отпущения». Каждый «уважающий себя» собственник считал хорошим тоном сказать про Герду что-нибудь язвительное, «уличить» ее в чем-нибудь «непотребном», и пройтись по поводу ее «психики».

Одно время Герда считала исключением из числа таких людей Жанну Анисимовну, другое время- Жоржетту Алексеевну, но впоследствии выяснилось, что даже в то время, когда она считала этих соседок друзьями и оказывала им многочисленные услуги, они ее другом совершенно не считали, а, принимая от нее услуги, за спиной делали ей гадости, и оправдывали эти гадости «благородными» и «общественно- полезными» побуждениями.

Долгое время (и даже десятилетия), Герда считала те неприятности, которые непрерывно валились на нее в МКД, несчастливым стечением обстоятельств. Поскольку онв думала, что против стечения обстоятельств не попрешь,– сколько ни пытайся,– то «переть» она и не пыталась. И только после смерти мамы Герда начала понимать, что все эти многочисленные обстоятельства были, собственно говоря, всего лишь одним обстоятельством, которое носило название «Жанна Анисимовна». Но, поскольку понимать это Герда начала постепенно, то даже в переходный период между полным непониманием и полным пониманием она продолжала с Жанной Анисимовой «дружить», и продолжала ей помогать.

Интересным было при этом то, что ни Жанна Анисимовна, ни Жоржетта Алексеевна, и ни один из «уважающих себя» собственников не замечал, сколько Герда делала для МКД хорошего, и насколько они должны были быть ей за это благодарны.

Например, та же Жанна Анисимовна и Семен считали, что хорошее отопление в их подъезде (в других подъездах оно было намного хуже) дано им «за их заслуги перед Отечеством», в то время как поддерживалось это отопление, на самом деле, благодаря одной только Герде (подробности этого см. в главе «Досье Тепла»).

Можно привести еще и такой случай. Когда в «неблагополучной» квартире на втором этаже начались кровавые побоища, и площадка перед подъездом стала залита кровью, то все «уважающие себя» жители начали (вместе со своими детьми) ходить по этой крови так, как будто это было вполне естественным и нормальным делом. В числе «уважающих себя» жителей были и Ульяновичи со своими детьми. И только одна Герда начала «приставать» к «мастерице» КК, чтобы она распорядилась эту кровь отмыть. «Приставала» Герда к этой мастерице очень долго, поскольку та, если что-то и делала, то делала всегда только наполовину, а в большинстве случаев предпочитала вообще ничего не делать. Кровавую лужу мастерица вначале удалила тоже наполовину, но Герда продолжала приставать к ней до тех пор, пока она свою работу все-таки не сделала.

Кроме этого, было много еще и других случаев, за которые жители подъезда должны были быть Герде благодарны, но они, тем не менее, благодарны ей никогда не были.

Лично-производственнная жизнь Глеба

Глеб был человеком увлекающимся, а потому его личная жизнь складывалась довольно бурно.

В первый раз Глеб женился по любви, и у них с женой родился сын. Через некоторое время жизнь у них с женой складываться почему-то перестала, и они развелись. После развода жена с сыном уехала в Германию. В Германии они неплохо, вроде бы, устроились и начали неплохо, вроде бы, жить. Зла они на Глеба не держали, и отношения с ним поддерживали. Они писали Глебу письма, ему звонили, поздравляли его с днем рождения, и он тоже им звонил и тоже поздравлял.

Затем Глеб снова женился по любви, и снова у них с женой родился ребенок,– на этот раз дочь,– но семейная жизнь у них снова не сложилась, и через некоторое время они тоже развелись. Жена с дочерью после развода уехали в Беларуссию.

Потом Глеб снова женился и снова развелся…ну, в общем, как оно у него в семейной жизни пошло- так оно и продолжилось.

Единственным, что в жизни Глеба оставалось постоянным- была его мама, с которой он жил в одной квартире. Мама Глеба была человеком постоянным. Ни разводиться с Глебом, ни уезжать в Германию и Беларуссию она не собиралась, и Глеб жил с ней мирно-спокойно до тех пор, пока мама не умерла.

Хотя мама умерла в солидном возрасте,– время ее, как говорится, пришло, и ничего с этим было не поделать, -но Глебу стало без нее все равно одиноко.

Чтобы немного развеяться, он начал ходить в гости к маминой подруге, с которой мама когда-то вместе работала, и которая жила в одном с ним подъезде. Он пил у нее чай, разговаривал о разных разностях, и после этого жизнь начинала казаться ему веселее. Он начинал чувствовать себя так, как будто бы пообщался с мамой.

Жил Глеб, в общем, так же, как жило большинство людей в их подъезде: не лучше и не хуже. Он работал, общался с приятелями, заводил романы с женщинами, но больше не женился- хватит уже.

Работа у Глеба была простой и незамысловатой, но она приносила ему средства для существования, а к большему Глеб и не стремился.

Затем мамину подругу, Марию Жановну, выбрали председателем совета дома, и Глеб от души порадовался: вот сейчас она наведет в их доме порядок, вот сейчас она сделает капремонт, вот сейчас она обустроит двор, а Глеб будет ей во всем этом помогать…в общем, как говорится, размечтался….

Общедомовая жизнь Глеба

Глеб, как и Герда, был тоже советским человеком, и тоже недвуличным советским человеком. Он так же, как и Герда, от своего недвуличия страдал, и страдал он от него в постсоветской жизни тоже больше, чем в советской.

Работа у Глеба была связана с коммунальными делами. Когда у него появлялась возможность, он использовал свое «служебное положение» в общественных целях: садил вокруг дома деревья, подрезал ветки… приводил этот уродливый дом хоть в какой-то в порядок. Хотя работал Глеб не начальником, а рядовым сотрудником, но и в качестве рядового сотрудника у него время от времени появлялись возможности для МКД что-то сделать, и тогда он это делал.

Но никто из соседей,– как и в случае с Гердой,– вклада Глеба в обустройство МКД не замечал, и его не ценил. Все улучшения в доме жильцы приписывали не Глебу, а некому мифическому «начальству», которому, якобы, «положено было» эти улучшения делать.

А на самом деле, никто даже не задумывался о том, что этому дому вообще ничего не было положено! Глеб-то об этом задумывался, но и он и сам не мог понять- а почему так? Что за загадка такая была в этом доме? Ведь все окружающие их дома постепенно ремонтировались, обустраивались, озеленялись, прихорашивались, а их дом как стоял пугалом посреди города, так и продолжал стоять, и никто из «начальства» как не собирался его ремонтировать и обустраивать, так и не собирался!

Вот даже рядом с соседним домом,– ровесником их дома,– появилась детская площадка! А у них перед домом как 40 лет назад был пустырь, так он и сейчас пустырь! И как не было перед их домом парковки, так и сейчас ее нет!

Как была посреди двора 40 лет назад огромная лужа, так она и сейчас лужа! Как не проехать было 40 лет назад по двору на машине, так и сейчас не проехать! Как были пешеходные дорожки…ну дорожек у них, честно говоря, никогда и не было…Правда, некое узкое пространство между забором и подъездной дорогой намекало на то, что оно является, вроде как, пешеходной дорожкой, но даже когда на этом пространстве не стояли машины, то пройти по нему все равно было нельзя: оно было густо покрыто острыми камнями и рытвинами.

А вот зелени вокруг их дома за 40 лет сильно поубавилось. Лет 30 назад зелени вокруг дома было еще много, но затем, во время Перестройки, она почти вся была повырублена и уничтожена под предлогом наведения какой-то «красоты». Во время Перестройки обычная зелень начала вдруг казаться «начальству» какой-то некрасивой, и оно начало ее непрерывно подравнивать и выравнивать по какому-то своему шаблону, и подравнивало оно ее до тех пор, пока совершенно не уничтожило.

Вначале «начальство» напало по всему городу на тополя. И в первую очередь оно почему-то занялось теми тополями, которые росли перед их домом. А ведь какими роскошными были эти тополя! Они стояли перед домом двумя высокими плотными рядами, и прекрасно защищали дом от пыли, солнца и шума! Но «начальство» решило, что эти плотные ряды необходимо проредить, и сделало так, что ближайший к дому ряд оказался полностью стертым с лица земли, а от дальнего ряда остались одни только стволы, похожие на телеграфные столбы. Когда Глеб пожаловался на это в Управу, то получил от нее очень странный ответ: «рядом с вашим МКД были вырублены аварийно-опасные ясени». Затем на месте вырубленных «ясеней» Управа посадила какие-то невнятные кустики. Посадила она их прямо в строительный мусор (потому что возле дома была не земля, а строительный мусор), и даже землю под них не подсыпала. И из этих невнятных кустиков ничего путного так и не выросло.– Как «оказалось», кроме тополей, в строительном мусоре ничего расти не могло, а «начальство» этого даже не знало!

Остальные «ясени» так и остались стоять в виде телеграфных столбов без веток. Как только ветки начинали на них отрастать (потому что тополя, что ни говори- это невероятно живучие деревья), то Управа тут же снова их обрезала. Видимо, Управа задалась целью сделать из обычных тополей пирамидальные. Видимо, пирамидальные тополя показались ей «презентабельнее» простых…

Дальше- больше. Перед домом был вырублен еще и весь шиповник и уничтожена вся трава. Это деяние стало уже «совместным проектом» Управы и УК «Уют».

Шиповник этот жителям было жалко чуть не до слез. Посадил его один жилец первого подъезда под своими окнами. Сажал он этот шиповник с огромным трудом. Вначале он выбил ломом ряд ям в строительном мусоре (которого рядом с 1-м подъездом было столько же, сколько и с другими), засыпал их землей, и затем посадил в эти ямы отросточки. Поскольку в земле все растет намного лучше, чем в строительном мусоре, то вскоре отросточки превратились в кусты. Шиповник хорошо разросся и начал радовать людей пышной зеленью и благоуханными цветами. Самым приятным для людей в этих кустах было то, что у них был здоровый, бодрый и жизнеутверждающий вид, – совсем не похожий на вид чахлых управских кустиков.

Но затем в один, отнюдь не прекрасный день, жители обнаружили, что весь шиповник оказался вырублен. Глеб обратился в Управу, и Управа ответила, что она здесь «вообще не причем». Однако же, Глеб выяснил, что, Управа была, все-таки, причем, и что дело было в следующем: руководитель Управы как-то раз сделал замечание директору УК по поводу мусора возле дома (не строительного, а бытового ), и УК сразу же на это замечание «отреагировала» и решила проблему с мусором тем, что уничтожила перед домом всю растительность. Глеб обратился в УК, и УК ответила, что она все сделала «по нормативам», потому что ближе 1,5 м от дома ничему расти не положено. Глеб спросил, а почему УК вырубила шиповник на расстоянии далее 1,5 м от дома, а вместе с шиповником срезала еще и все мальвы, и УК ответила, что ничего страшного в этом нет, и что на следующий год «все снова отрастет».

Но на следующий год ничего не отросло. Похоже было на то, что УК втихаря полила пространство перед домом какой-то отравой. До этого Глеб любил смотреть на пространство перед домом из своего окна, и любоваться зеленью и цветами, но после этого он смотреть из окна вообще перестал, потому что смотреть стало совершенно не на что: под окном посреди голой земли виднелась одна только крышка канализационного люка- и больше ничего: ведь траву УК тоже уничтожила.

Уничтожение травы перед домом было тоже «совместным проектом» УК «Уют» и Управы, потому что часть территории перед домом относилась к УК, а часть- к Управе.

А скошенная УК»Уют» и их Управой трава выглядела далеко не так, как скошенная другими УК и другими Управами трава (рядом с городской Думой например), а выглядела она вообще не как трава. -Потому что эти организации скашивали траву таким образом, что после покоса она быстро засыхала и превращалась в желтую щетину, а затем в таком щетинистом виде стояла до самых дождей. Как только после дождей трава чуть-чуть отрастала, так по ее «душу» тут же являлись косильщики УК и Управы и снова возвращали ее к состоянию желтой щетины. Если же лето выдавалось засушливым, то желтая щетина «радовала глаз» горожан целое лето без перерыва.

А затем картина запустения рядом с МКД дополнилась еще и тем, что тополя, которые стояли напротив дома за шиповником и мальвами, Управа тоже исковеркала. Эти тополя она превратила уже не в телеграфные столбы, а в карликовых уродцев. Летом, когда милосердная листва уродства этих тополей еще как-то скрывала, смотреть на них было еще можно, но зимой они начинали напоминать фильм ужасов: так жутко начинали выглядеть их наросты, наплывы на стволах, искривленные и обрубленные ветки, и спиленные стволы. Но тополя даже и в таком виде пытались как-то выживать (что ни говори- а тополя все-таки невероятно живучи). Поскольку они, видимо, поняли, что вырастить нормальные ветки Управа им все равно не позволит, то начали выпускать молодые ветки из пазух старых большими пучками. Однако же, как только молодые ветки начинали немного отрастать, Управа тут же являлась «по их душу», и всех их кастрировала, и возвращала тополя к «нормальному» состоянию «фильма ужасов».

Если на тополя стало можно смотреть только летом, то на траву стало можно смотреть только ранней весной. Однако же как только весенняя трава чуть-чуть отрастала, косильщики УК и Управы тут же делали из нее желтую щетину, и выйти из состояния этой щетины они не позволяли траве уже все лето. Таким образом, рядом с 1-м и 2-м подъездом образовалась «ухоженная и презентабельная» (по мнению УК и Управы) «лужайка». «Лужайка» эта состояла не только из желтой щетины, но еще и из проплешин голой земли и вышеупомянутой крышки люка, и выглядела она чудовищно, но зато бытового мусора на ней больше не валялось!– УК проблему с мусором успешно «решила»!

Глеб попытался покосам УК хоть как-то воспрепятствовать, но добился только того, что УК перестала уничтожать мальвы (которые, несмотря на ее усилия, со временем все-таки отросли).

Так что видите: Глеб старался делать все, что мог, чтобы МКД хоть как-то украсить, но никто из соседей его усилий продолжал не замечать. О том, чтобы Глебу хоть кто-то из соседей начал помогать- и речи быть не могло.

Но неужели же жители МКД не понимали, что Глеб действовал в их интересах?

…Ну некоторые действительно не понимали, а некоторые просто не хотели понимать, потому что им просто нравилось относиться к Глебу плохо. Ведь Глебу, как и Герде, отводилась в МКД роль «козла отпущения», и ничего с этим было не поделать! А немалую роль в том, что Глеб попал «в козлы», сыграла одна особенность, которая была присуща этому МКД: Глеб считался жителем «не той категории», и, как человек «не той категории», «ничего путного», по мнению «категорийных» жителей, он сделать не мог!

Про все эти категории будет подробно рассказано в главе «Приведение массы к общему знаменателю». Здесь же можно заметить, что категория того или иного жителя МКД сильно зависела от его принадлежности к медицине. Поскольку Глеб отношения к медицине не имел, то он, с одной стороны, относился к низшей категории. Но, поскольку мать Глеба была медиком и входила в число приближенных к Марии Жановне (бывшему медику) лиц, то Глеб, с другой стороны, относился не совсем к низшей категории… В общем, точнее, чем то, что «он был не той категории», тут не скажешь!

Как человеку «не той категории» Глебу постоянно ото всех в доме доставалось. Поскольку Глеб был незлобивым и добродушным человеком, то он никогда никому сдачи не давал. А большинство жителей МКД (как вы поняли) были далеко не незлобивыми, и сами всегда «давали сдачи»,– причем, не только «за дело» но даже и «без дела»! Даже если их «дело» заключалось в том, что человек ничего им не сделал, но им начинало казаться, что человек хочет им что-то сделать- они тут же, без предупреждения, «давали ему сдачи», и все проблемы с этим человеком «решали» «превентивно»!

Глеб же был не таким. Даже впоследствии, когда Марта Карловна объявила на Глеба облаву и начала натравливать на него жителей МКД, – он и тогда никому не стал давать сдачи, а просто начал людей избегать.

«Ох, люди, люди»,– говорила Мария Жановна… Никто из этих людей даже не задумывался о том, что Глеб, при желании, мог бы дать им такой сдачи, что мало бы им не показалось! Ведь Глеб был крупным мужчиной и даже посмотреть мог так, что душа в пятки уходила,– не говоря о том, что он мог так же и прикрикнуть.…но Глеб считал такое поведение для себя недопустимым, а потому люди бессовестно этим пользовались…

…А я вам так скажу: нарвались бы эти люди на Семена- узнали бы они, почем фунт лиха! Но обстоятельства сложились так, что на Семена они никогда не нарывались, а потому думали, что ничего страшного в том, что они обращаются с Глебом таким образом,– нет…

У Глеба оставался только один друг: Мария Жановна, которая по-прежнему его поддерживала и по-прежнему его защищала. Конечно, одной Марии Жановны для того, чтобы изменить отношение к Глебу в доме, было мало (учитывая то, что Глеб был еще и «не той категории»), но, все-таки, кроме Марии Жановны, в доме были и другие люди, которые относились к Глебу дружелюбно, а были даже и такие люди, которые Глеба уважали,– Герда, например…

Досье Марии Жановны

Мария Жановна работала до пенсии завотделением крайбольницы и пользовалась в ней большим авторитетом. Многих людей, с которыми она работала, она и сейчас встречала каждый день: они были ее соседями. У этих людей она продолжала пользоваться авторитетом и сейчас. Мария Жановна старалась сохранять тот дух товарищества, который царил у нее на работе, и в доме, и держать свои двери открытыми для всех. Соседи ходили к ней день и ночь, и она всех их принимала, и со всеми разговаривала, и выслушивала их жалобы, и гладила их (образно говоря), по головкам, и поила их чаем, и угощала их пирожками.

Среди тех людей, которые ходили к Марии Жановне, были люди, которые действительно нуждались в ее поддержке и которым, кроме нее, действительно не к кому было пойти, но были и совершенно другие люди- так называемые энергетические паразиты, которые притворялись больными и несчастными для того, чтобы получить от Марии Жановны свою долю внимания.

Одним из таких «энергетических паразитов» была Жоржетта Алексеевна, и Мария Жановна сама почти что это понимала. Ведь стоило Марии Жановне с Жоржеттой Алексеевной пообщаться, так у нее сразу же что-нибудь случалось: то поднималось давление, то отказывали ноги, то начинала болеть спина…Но все это Мария Жановна приписывала естественным причинам, и с Жоржеттой Алексеевной,– милой интеллигентной женщиной, – старалась такие случаи не связывать. Ведь Жоржетта Алексеевна была так одинока, и так нуждалась в ее поддержке…

… а не связывала Мария Жановна такие случаи с Жоржеттой Алексеевной не только потому, что она от природы была доброжелательна и старалась видеть в людях только хорошее, но еще и потому….потому, что Мария Жановна …как бы это сказать… немного «подсела» на роль Мать-Терезы… К тому же… к тому же, болезни были Марии Жановне, в каком-то смысле, даже приятны, и приносили ей, в каком-то смысле, немалые… дивиденты…ведь стоило Марии Жановне заболеть, как весь подъезд тут же начинал ей звонить и беспокоиться о ее здоровье… когда Мария Жановна поправлялась, она садилась на лавочку рядом с подъездом, и тогда каждый проходящий мимо,– не только в ее подъезд, но и в другие подъезды,– останавливался рядом с ней, и ей улыбался, и заботливо интересовался ее делами… каждый… каждый… каждый…

…Но Мария Жановна любила посидеть на лавочке и в другое время,– в периоды относительно хорошего самочувствия. И когда она на лавочку садилась, то возле нее снова начинал останавливаться каждый проходящий, и каждый начинал рассказывать ей о своих делах, и спрашивать ее о ее делах…Мария Жановна начинала чувствовать связь со всеми людьми в доме, и ее жизнь становилась от этого насыщенной и интересной…

В каком-то смысле Мария Жановна была духовным центром дома, и она это понимала, и ей это нравилось. Но лучшим качеством Марии Жановны было то, что она понимала, что быть духовным центром дома – это значит не только собирать похвалы и приятные пожелания, но это значит еще и активно людям помогать. Мария Жановна чувствовала, что она несет ответственность за всех тех людей, которые ей доверяют, и старалась помогать им по мере сил.

У Марии Жановны было двое детей. Они жили отдельно от нее своими собственными семьями. Сын жил в том же городе, и забегал к Марии Жановне почти каждый день, а дочь жила в Москве, и с ней Мария Жановна виделась редко. Муж Марии Жановны был хорошим семьянином, и помогал ей в домашних делах.

У Марии Жановны, как почти у всех жителей МКД, была дача, но на ней она почти не работала,– из-за больных ног. Муж иногда ее на дачу вывозил, но больше для того, чтобы дать ей возможность развеяться, а не для того, чтобы заставить ее там работать. Работал на даче муж сам, а Мария Жановна делала то, что нужно было делать по дому: варила, стирала, убирала, и тому подобное.

Благодаря всему этому у Марии Жановны, несмотря на ее болезни, все в жизни было довольно хорошо. Но хорошо было все в ее жизни только до того момента, когда хозяйкой дома сделалась Марта Карловна. После этого многое хорошее потеряло для Марии Жановны значение, – да и не только для нее одной, но и для многих других жителей дома.– Тем более, что многое хорошее с этого времени из МКД и вовсе исчезло…

…

Поскольку в дальнейшем повествовании Мария Жановна будет упоминаться очень часто, то я начну называть ее просто Марией,– в надежде на то, что если ей это и не понравится, то она, как человек широких взглядов, этого не покажет.